Амулет синигами

Я брёл по дороге, сочащейся алым светом, похожим на свежепролитую кровь. Попытки свернуть в сторону и затеряться в густом тумане, пропитавшем насквозь странный мир, приводили к тому, что я снова возвращался на зловещий путь. Блуждание в пустом пространстве продолжалось довольно долго. Я почти перестал чувствовать что-либо. Я смутно припоминал, будто недавно, а, может, тысячу лет назад спас кого-то, но потом начинал сомневаться, а случилось ли это на самом деле или просто привиделось мне? В какой-то миг прояснившееся сознание развернуло перед внутренним взором образы давно минувшего. Призраки прошлого смотрели на меня обугленными глазницами, шевелились, кричали, проклинали кровоточащими губами. «Сдерживающая печать сломана, — холодно изрёк призрак Энмы. — Больше я тебе не защитник. Умри, Цузуки». Что ж, убейте меня, тёмный Повелитель! Я рад буду исчезнуть. Я мечтал об этом с шести лет. Эшфорд-сан не солгала в одном: я давно мог разрушить печать, наложенную на моё сознание, но не делал этого из страха. Я желал уничтожить даже светлые детские воспоминания, потому что знал: пощадив их, оставлю внутри и нестерпимую боль. Так и случилось. В пустынном аду, где исчезло время, меня вынудили снова испить из чаши некогда забытых преступлений. *** Самые ранние мои воспоминания относятся к весне 1903 года. Мы жили с матерью и сестрой в Акита в одноэтажном доме с соломенной крышей. За входной дверью начиналась тесная прихожая и коридор, по обеим сторонам которого располагались спальня родителей и детская, а в конце коридора — кухня с котацу и офуро. Широкие сёдзи вели в сад, где росли две крошечные сакуры, карликовая сосна и три куста рододендрона: бледно-розовый, алый и фиалковый. Ру-тян обожала последний. Она говорила, что лепестки его цветов напоминают мои глаза. Пожалуй, сестра была единственной, кому нравился этот оттенок. Маму он огорчал. Часто, присев на корточки и приподняв меня за подбородок, она внимательно вглядывалась в моё лицо, хмурилась и бормотала под нос: «Нет, не темнеют. Милосердный Будда, помоги!» Вероятно, мама рассчитывала, что однажды мои глаза станут чёрными, как у неё, или карими, как у отца, но желанное превращение не происходило. До трёх с половиной лет мой мир был ограничен изгородью, окружавшей дом и сад. А дальше начиналось таинственное пространство, о котором мне лишь рассказывали по вечерам перед сном. Крохотный кусочек его я мог с трудом разглядеть сквозь щёлочки между бамбуковыми стеблями. Поначалу я был слишком мал, чтобы понимать, почему меня так тщательно оберегают. Я воображал страшных монстров, живущих за оградой, демонов и необыкновенные приключения. Но истинная причина была проще: мама боялась, что цвет моих глаз вызовет вопросы у соседей. Впрочем, вопросы и без того возникали. Соседи были осведомлены, что рядом живёт семья с двумя детьми, но второго ребёнка никому не позволяют увидеть, ссылаясь на его слабое здоровье и неспособность подниматься с постели. Надо ли говорить, что подобное заявление являлось ложью? Проснувшись с восходом солнца, я не оставался неподвижным ни секунды. Я носился по дому, ломая фусума, разбивая посуду и разбрасывая по полу игрушки Ру-тян. Сестра смеялась, но никогда не ругала меня. И мама не наказывала. Только вздыхала, всплёскивала руками и причитала: — Асато, за тобой не угнаться! У тебя ртуть вместо крови, — но глаза её улыбались. Я не понимал, что такое «ртуть». Знал только, что мама всё прощает и не сердится. А ещё я никогда не болел. Я видел, как Рука иногда простывала, её лихорадило, поднималась температура, и она металась на футоне. Я мог весь день находиться рядом, но ни разу не подцепил инфекцию. Я не простужался, не кашлял, не сморкался, а ссадины и синяки на мне заживали в считанные мгновения, что неизменно восхищало сестру и заставляло маму молиться невидимым богам, о которых я имел весьма смутное представление, несмотря на многочисленные какемоно и фигурки, хранящиеся в токонома. Когда мне исполнилось три года, к нам стали наведываться соседи. Они приходили с невинным предложением поиграть с их детьми, приглашали на праздники и дни рождения или пытались подарить мне и Ру-тян игрушки, но мама ото всего категорически отказывалась. Она запрещала Руке приводить подруг из школы, а всех незваных гостей вежливо выпроваживала за дверь. Мне запрещено было даже нос высовывать из комнаты, когда заходил кто-то чужой. Поначалу я выполнял это требование, но потом стал украдкой выглядывать в коридор, стоило услышать незнакомый голос. За моё любопытство меня однажды наказали, заставив до вечера просидеть лицом к стене. Это было обидно. Не выдержав, я спросил у мамы, почему мне надо прятаться, а от Ру-тян того же не требуют. — Мал ещё, — туманно объяснила мама. — Вот вырастешь, тогда будешь встречаться, с кем захочешь. — А когда я вырасту? — Через два с половиной года. — Это до-олго!!! — возмущённо закричал я. К тому времени я освоил счёт до двенадцати, знал несколько символов катаканы, а также то, что два с половиной года — это много-много дней, столько за всю ночь не пересчитать! — Прекрати капризничать, Асато. Иди лучше обедать. У нас сегодня набэ с креветками и рис с дайконом. — А сладости? — Дам, если не будешь спорить. Сладости были моей самой большой слабостью, о которой мама знала лучше всех. Она читала мне сказки, учила считать, писать, рисовать карандашами и акварелью. Вместе с Ру-тян мы играли, пели песни, складывали оригами. Я никогда с ними не скучал. Отец приезжал дважды в месяц на выходные. Мама говорила, он много работает в столице, поэтому не может жить с нами. Таинственный Токио, где находился отец, я себе и представить не мог, потому что для меня даже соседний дом являлся чем-то далёким и недостижимым. Когда отец приезжал, наши с сестрой сердца наполнялись счастьем. Мы висли у него на шее, а он смеялся, часто моргал, прогоняя подступавшие слёзы, и ласково спрашивал: — Соскучились, родные? Ру-тян получала в подарок куклу, разноцветные канзаши, кимоно или книгу, а мне доставались лошадки, соломенные кораблики и птички, бумажные фонарики и сладости. Последними я охотно делился с сестрой. Отец катал нас на спине, таскал меня на руках по комнате, смешил, рассказывая забавные истории о местах, где побывал. От него я узнал о нежно-розовом рассвете на горе Фудзи, о ловких торговцах из Осаки, о рыбном рынке в Исиномаки, о том, как ужасен шторм в океане, какие великие державы находятся на необъятном материке Евразия, куда можно добраться только на большом корабле. Когда темнело, и мы укладывались спать, отец приходил в комнату и рассказывал нам легенды о древних войнах богов, о демонах, о призраках и Повелителе страны Мёртвых. Я испуганно жался к боку сестры или прятался, зарываясь лицом в футон, а отец басисто хохотал, раскуривая трубку: — В твои годы я уже не боялся такой чепухи, Асато. И ты будь смелым. Вырастешь — будешь защищать мать и Руку. Ты же мужчина! И я переставал бояться и садился у его ног, слушая бесконечные истории. Часто я замечал во взгляде моего всеведущего родителя неизбывную печаль. Я не понимал её причин и не знал, как спросить о ней. У меня не было в запасе нужных слов. Завеса тайны приоткрылась однажды, но разгадки я так никогда и не узнал. В ту ночь мне не спалось. Я выбрался из-под бока Руки, проскользнул в кухню, отодвинул сёдзи и вышел в сад. В небе сияла полная луна, но её внезапно затянули плотные облака, и стало темно. Раздвижные двери снова зашуршали, и я поспешно спрятался за кустом рододендрона. Послышался скрип ступеньки, тяжёлый вздох отца, а затем озабоченный голос матери: — Не знаю, что делать с ним, Хикару. Он непоседливый, любознательный, подвижный и сообразительный! Ему не терпится увидеть мир, и я его прекрасно понимаю. Когда-нибудь он просто выскочит из дома и убежит. Мне за ним не уследить. — Таким и положено быть пацану трёх с половиной лет, — отозвался отец. — Всё нормально, Акеми! — Через два с половиной года он пойдёт в школу … Что мы будем делать? Кроме нас, он никого никогда не видел. Как он привыкнет к учителям и одноклассникам? Нужно что-то решать. Полная изоляция — не выход. — Верно, — задумчиво вымолвил отец. — Теперь стало очевидно, что его глаза навсегда останутся такими. И это не единственная проблема. Фальшивой бумажкой истину не прикроешь. — Иногда мне кажется, я не выдержу лжи, в которой мы живём. Опасности, вечно бродящей по пятам… Происходящего с Рукой. Её вещие сны и предсказания пугают меня! — мама вдруг расплакалась, и от её слёз мне самому захотелось зареветь, хоть я и не понимал причин происходящего. — Ну-ну, милая, успокойся! По крайней мере, Рука не задаёт больше вопросов. — Асато начал спрашивать, и она опять начнёт. Что мне тогда говорить им? — То же, что и раньше. — Они повзрослеют и перестанут верить. — А ты повторяй и повторяй. Понимаешь? — Я понимаю, но… Это тяжело, Хикару! Если бы мы жили вместе, мне было бы легче выносить всё это, но необходимость находиться порознь иссушает моё сердце! — Потерпи, родная. Мне тоже тяжело. Я выкраиваю каждый удобный случай, чтобы приехать. Но я не могу забрать вас в Токио! Слишком мало времени прошло, а у людей чересчур хорошая память. И я доверяю предсказаниям Руки. Нам нельзя рисковать. К тому же я не скопил денег на новое жильё и не продал прежний дом. Посмотри на меня, — осторожно выглянув из-за куста, я увидел, как отец нежно прикасается ладонями к маминому лицу, — мы справимся. Обещаю! Мама прильнула к отцу, порывисто обняв его за шею. — Порой я отчаянно хочу сбежать, забрав Руку! Я так слаба! Боюсь не выдержать. — Ты ведь не поступишь так? — отец отстранился от мамы и внимательно заглянул ей в глаза. — Не поступишь? Она отрицательно качнула головой. — Нет. Прости меня. — Идём в дом. Они ушли. Я выбрался из кустов и вернулся в комнату. Интересно, почему плакала мама? Почему она сказала, что хочет сбежать с Ру-тян? Неужели ей здесь плохо из-за меня? На следующее утро я прямо спросил об этом, войдя на кухню перед завтраком. Мама остолбенела, а потом отбросила в сторону полотенце, подбежала ко мне, подхватила на руки и крепко прижалась губами к моему лбу: — Мальчик мой, Асато, милый, прости! Я очень, очень глупая женщина! Я люблю вас с Рукой больше всех на свете! Обещаю, что не буду больше плакать и говорить такие ужасные вещи! Клянусь тебе! Она сдержала слово. Плачущей маму я увидел в следующий раз лишь в день смерти отца. *** Вскоре я выяснил, почему цвет моих глаз огорчал родителей. Когда в очередной раз в гости к нам заглянул кто-то чужой, я, не выдержав одолевшего меня любопытства, вышел в прихожую и столкнулся лицом к лицу с пожилой женщиной в ярко-фиолетовом кимоно. Та побледнела, прижав ладонь ко рту, и вдруг завопила: — Пресвятая Дева Кантон! Глаза демона!!! Глаза демона!!! И стремительно выскочила на улицу, даже не обув дзори. Мама обернулась. Она была бледнее только что сбежавшей соседки. — Зачем ты вышел, Асато? — холодно спросила она. — Я тебе не разрешала. Я молчал, понимая, что совершил серьёзную ошибку, хотя до меня не доходило, в чём она заключалась. — Немедленно уйди и не смей появляться, пока я не позову. Тебе ясно? Насупившись, я ушёл в комнату, уселся на татами и захлюпал носом. До прихода Ру-тян я успел выплакаться и успокоиться. Вернувшись из школы, сестра поставила сумку с учебниками в угол и присела на корточки передо мной. — Что случилось? Ты такой смирный, братик. Неужели тебя наказали? Я кивнул. — Странно! Мама обычно не сердится, даже если ты ухитряешься разгромить всё вокруг. Что ты сегодня натворил? Я рассказал о противной тётке, обозвавшей меня демоном. Рука тихо улыбнулась. — Хочешь шоколадное печенье? — и протянула мне целую коробку, пояснив. — Подруга угостила. Я охотно ухватил предложенное лакомство и начал с аппетитом поглощать. — Ру-тян, я, правда, демон? — уточнил я, сжевав всё печенье и облизав пальцы. — Нет! — категорически отвергла сестра моё предположение. — Ты человек! — А почему у меня глаза такие? — Потому что тебя ангелы принесли, я рассказывала. — И тебя тоже — ангелы? — Нет, аисты, — вздохнула Рука. — Отцу подарили. По выражению её лица не похоже было, чтобы она верила в историю с аистами. — А какие ангелы меня принесли? Как на картинках, с белыми крыльями? — продолжал спрашивать я. — Да, и у одного из них были глаза в точности, как у тебя. — Но я хочу чёрные, Ру-тян! — Чем твои-то хуже? Яркие, как цветки рододендрона, — сестра опрокинула меня на пол и начала щекотать. — Покажи, где демоны завелись? В руках, в волосах, на пятках или на спине? Где? Не вижу. Значит, ты не демон! Шёлковая лента соскользнула на её плечи, блестящие тёмные пряди волос растрепались. Вся печаль была мигом забыта. Я не мог расстраиваться, находясь с нею рядом. Она была светлее солнца и ярче звёзд. Моя Ру-тян… *** Через несколько дней сестра торжественно вручила мне самодельный амулет — кусочек алого янтаря, через который был продет сплетённый её руками чёрный шнурок. — Это талисман, защищающий от злых духов. Носи его на запястье, — торжественно сказала Рука, — и твои глаза ничем не будут отличаться от глаз других детей. Никогда не снимай его, и никто не назовёт тебя сыном демона. И почему-то добавила после короткой паузы: — Никто не похитит тебя у нас. Ру-тян помогла мне надеть талисман на правое запястье и поднесла зеркало к моему лицу. — Видишь, теперь твои глаза стали, как у меня. Пока ты носишь янтарь, такими они и останутся. А если снимешь — станут прежними, поэтому береги мой подарок. Счастливый, я повис у неё на шее. Я не понимал, как у неё такое получилось, знал одно: моя Ру-тян способна на любое волшебство, потому что, хоть она и не признаётся, её тоже принесли ангелы. По-другому и быть не может. Маму действие талисмана сначала изрядно напугало. — Великая Аматэрасу-омиками! — охнула она, увидев меня за ужином, и уронила чашку с рисом на пол. Пока она подбирала черепки и подметала рис, я молчал, нервно теребя шнурок амулета. Словно догадавшись о чём-то, мама повернулась к сестре: — Рука, иди-ка сюда! Быстро! Они ушли в спальню и плотно задвинули фусума. Я опасался, что сестру накажут, однако Рука вскоре вернулась и уселась рядом на татами очень довольная. — Скоро тебе разрешат выходить из дома, Асато-кун, — радостно сообщила она. — Совсем скоро. — Я вырос? — обрадовался я. — Да, мама сказала, ты достаточно взрослый, — рассмеялась Ру-тян, взъерошив мне волосы. Я кинулся обнимать её, едва не опрокинув столик с едой. *** Наконец, я перестал быть затворником в собственном доме. В августе я впервые увидел, как танцуют бон одори на празднике поминовения усопших и спускают в реку бумажные фонарики с горящими свечами. Узнал, как прекрасны листья клёнов в сезон момидзи. В конце декабря я помогал делать кадомацу* перед входом в дом, украшал жильё ивовыми ветками, подвешивая на них цветы и фрукты. Вместе с отцом мы угощались рисовыми лепёшками, ходили в буддийский храм покупать кораблики удачи и запускали в небо воздушных змеев, а следующей весной я любовался цветущими сакурами, сидя на траве в парке рядом с другими детьми. Спустя год вместе со своими ровесниками и мальчишками постарше я исследовал руины форта Дэва, нынешнего замка Акита, бегал играть к Ястребовой сосне, росшей когда-то на старой дамбе, а теперь — одиноко торчащей на зелёном холмике посреди города. Моя жизнь ненадолго стала в точности такой, как у всех. За одним-единственным исключением: почти ежедневно мама и Рука напоминали мне, что я не должен снимать с запястья талисман. Если поступлю так — меня больше никогда не выпустят на улицу, а мои товарищи от меня разбегутся. Я слушался маму и сестру безоговорочно, но иногда мне очень хотелось проверить, что сказали бы другие дети, увидев мои настоящие глаза? Неужели испугались бы? Вряд ли, ведь они были моими друзьями. Тем не менее, я позволял себе снимать амулет лишь дома и крайне редко. А Ру-тян в такие моменты улыбалась и говорила, что я самый красивый мальчик на свете. И на душе становилось легко. Незадолго перед своим шестым днём рождения я начал задавать вопросы. Много вопросов. Я интересовался, почему ангелы меня принесли летом, а праздную я день рождения в конце зимы? Мама говорила, что Ру-тян, рассказавшая мне эту историю, всё перепутала, так как сама была маленькая. Ангелы принесли меня двадцать четвёртого февраля. Тогда я стал спрашивать, а как часто ангелы приносят людям детей? Могут ли они потребовать вернуть меня обратно? Не приносят ли детей и демоны тоже? А вдруг мои родители ошиблись, и меня принесли злые духи? Где можно разыскать ангелов, чтобы спросить у них, откуда они меня взяли? Является ли Рука тоже дочерью ангелов, ведь она делает волшебные амулеты? Мама мужественно выносила поток расспросов. Ни разу не сказала, что я её утомил, и не попросила оставить в покое. Правда, удовлетворивших меня ответов я так и не услышал. Ру-тян за прошедшие два года заметно вытянулась и похорошела. Ей исполнилось одиннадцать, и она заканчивала последний класс начальной школы. С десяти лет сестра начала делать исцеляющие талисманы для своих одноклассников и их родителей. И вскоре в наш дом потянулись желающие получить амулет или предсказание, ведь Руке часто являлись в видениях будущие события. Спустя некоторое время в адрес сестры хлынул поток благодарностей от исцелённых людей. Она стала самой популярной девочкой в Акита. О нашей семье начали сочинять истории, к сожалению, по большей части смешные и неправдоподобные. Мама тяжело вздыхала и часто просила сестру: — Не делай больше амулетов, Ру-тян! Сегодня ты в центре внимания, а завтра тебя обвинят в колдовстве. Твой дар пугает даже меня, а ведь я твоя мать. Представь, что думают о нашей семье другие. Скажи, что разучилась, потеряла дар. Придумай что-нибудь! Но Рука не умела притворяться. Если она видела тяжелобольного ребёнка, которого не могли исцелить врачи, несчастную одинокую женщину, утратившую надежду на счастье, или мужчину, чья жизнь в одночасье рухнула, то садилась вечером на татами, брала цветной камешек, принесённый просителем, шёлковые нитки, и из её пальцев рождался талисман, приносивший владельцу исполнение желаний. Руки анэсан двигались так быстро, что я не успевал отследить и запомнить, как она сплетала шнурки. Это происходило за считанные секунды. А отверстия в камнях и нужная огранка появлялись сами по себе, стоило Руке поднести будущий амулет к губам и прошептать: «Будь послушным в ладонях моих, как вода» и произнести название минерала. Камень мгновенно принимал нужную форму. Ру-тян, определённо, обладала неким магическим даром. Этого нельзя было отрицать. Но для меня она оставалась просто старшей сестрой. До сих пор воспоминания о том, как мы играли в кэндама, аятори, аиста и лягушку, пекли пирог с яблоками, плескались в офуро, бегали на берег Омоно ловить светлячков, а потом, уставшие, засыпали на одном футоне, греют моё сердце. Я ощущал себя с ней в полной безопасности, словно она укрывала меня от всех бед и огорчений мира. Счастливая мирная жизнь рухнула в одночасье. Мой беззаботный сон о том, что я обычный мальчик, однажды прервался. Пробуждение оказалось жестоким и трагическим. *** Весной 1906 года Ру-тян перешла в первый класс средней школы, а я отправился в начальную школу, ненадолго став одним из успевающих учеников. Мне было интересно всё, и я стремился узнавать с каждым днём больше и больше. Записи в «словесном» табеле пестрели хвалебными отзывами учителей. К сожалению, я так не сдружился ни с кем-то из ребят, а отношения с одним из одноклассников не заладились с первого дня. Уж не знаю, чем я насолил юркому, худощавому Нисимура Ючи, но он никогда не упускал случая выставить меня на посмешище. Я на него не сердился и старался обратить всё в шутку, пока он не выкинул фортель, который я не смог ему простить. Однажды в конце июня, догнав меня по пути домой после занятий, он спросил, ехидно ухмыляясь: — Скажи, Асато-кун, а почему твой отец живёт в другом городе? Рядом с Ючи шли трое ребят, моих одноклассников, внимательно прислуживаясь к нашей беседе: — Он много работает, — спокойно ответил я. — У него мануфактура в Токио. — А почему он вас к себе не заберёт? — Там очень тесное жильё. Когда он купит дом, мы уедем к нему. — Да ладно! Он богатый, а дом купить не может? Наверное, просто не хочет жить с вами из-за того, что твоя сестра — ведьма, а ты — демон. — Что?! Я оторопело остановился посреди дороги. — Хватит притворяться! — скорчил рожу Ючи. — Госпожа Ёсиока рассказала моей бабушке тайну про то, как три года назад увидела твои глаза. Ты же монстр, Асато. Ты только кажешься человеком, потому что твоя сестра превратила тебя в мальчика. Но однажды ты опять станешь волосатым демоном! — Неправда! — У тебя синяки за секунду заживают, ты никогда ничем не болеешь, любые тяжести одной рукой поднимаешь. Запоминаешь всё, что учителя говорят. Это ненормально. Покажи всем, какие у тебя глаза на самом деле! Покажи! — Обычные у меня глаза! — закричал я, стараясь подавить подступивший к горлу удушающий страх. — Чёрные! Сам видишь! — А вот и нет! — кривлялся Ючи. — Они у тебя ярко-фиолетовые. И в темноте светятся, как у волка! Асато — чудовище! — приплясывал Нисимура, приставив указательные пальцы к вискам, что, видимо, должно было изображать рога. — Уродливый демон! Внутри поднялась неведомая прежде горячая волна отчаяния и обиды. Огонь вспыхнул в каждой клетке тела. Ещё мгновение, и я бы ударил его, но вовремя одумался, развернулся и помчался домой, сопровождаемый хохотом его товарищей. Скинув обувь у дверей, даже не отдышавшись, я вбежал на кухню и торопливо спросил у мамы, почему отец не хочет жить с нами? Не потому ли, что я — чудовище? Мама побледнела и спросила, кто мне сказал такое. Я объяснил. — Какой недобрый этот Ючи, — сокрушённо покачала головой мама. — Но ты прости его. Он просто завидует тебе, вот и выдумывает гадости. — Завидует? Почему?! — Ты хорошо учишься, а он еле успевает. У тебя есть я, отец и сестра, а его родители давно умерли. Будь к нему снисходителен. — Я не побил его сегодня, — выпалил я, словно ожидая похвалы за своё благоразумие. — Вот и правильно, — улыбнулась мама. — В драке ты бы непременно победил, но удовлетворения такая победа не принесла бы. Надо сражаться с равными себе. Правильно? — Да, мам. Я знал, что я намного сильнее Ючи. Я действительно мог поднимать тяжести, какие мои ровесники сдвинуть с места не могли, и был гораздо более ловким и быстрым на уроках физкультуры. А уж моя разрушительная сила, когда я второпях пытался прибраться дома, превосходила все возможные ожидания. Однажды я ухитрился сломать стол, стирая с него пыль, но мама, ни в чём не обвинив меня, просто купила новый. Отец привозил нам достаточно денег, и мы не знали нужды ни в чём, но я всё чаще, когда он приезжал, обращался с просьбой забрать нас с собой. Отец обещал, но время шло, а ничего не менялось. Повзрослев, я начал догадываться, что у отца, наверное, есть веские причины, о которых он не говорит, и мама об этих причинах знает. Она никогда не просила увезти нас в столицу, хотя, я замечал, ей тоже этого хотелось больше всего на свете. Следуя совету матери, я пытался игнорировать злобные выпады Ючи, но поступать так становилось с каждым днём всё труднее. *** В середине августа поздно вечером я играл на улице с соседскими мальчишками, а мимо пробегала компания ребят под предводительством Ючи. — Эй, — окликнул он моих приятелей, остановившись поблизости, — среди вас демон! Берегитесь, а то он однажды придёт ночью и сожрёт вас! — и указал на меня пальцем. Мальчишки прекратили игру и подозрительно покосились в мою сторону. Я растерялся. Ючи подошёл вплотную и крепко ухватил меня за правое запястье. — Давно хотел узнать, что за дурацкую штуку ты носишь? А если снять? — Отстань! Я резко отдёрнул руку. Слишком резко. Шнурок лопнул, и амулет соскочил на землю. Я быстро метнулся, чтобы поднять его, но Ючи отпихнул янтарь ногой. Я опять попытался, но он снова мне не позволил. Наконец, Ючи встал обеими ногами на талисман и застыл, хихикая. — Смотрите, — тихо проговорил вдруг мальчик по имени Хотэка, с которым я почти сдружился, — какие страшные у Асато глаза! Они, правда, как у демона! — Он и есть демон, — важно заявил Ючи. — А сестра его — ведьма, которая лишь прикидывается добренькой. Она через свои амулеты забирает человеческие души. Бабушка сказала, каждый, кто взял у неё талисман, обречён гореть в аду! — Лжёшь!!! — не выдержал я. — Моя сестра помогает людям!!! Меня никто не поддержал. — Уходи, Асато, — дрожащим голосом выдавил вдруг один из мальчишек, игравших со мной. — И никогда не приходи. Мы не хотим дружить с тобой! — Вот все и увидели твой настоящий образ! — довольно засмеялся Ючи. — Больше ты никого не обманешь. У тебя никогда не будет друзей, проклятый демон! Мир потемнел. Огненная стена затмила сознание. Ючи с приоткрытым от удивления ртом отлетел в сторону, словно картонная игрушка, хотя, мне казалось, я лишь легонько его оттолкнул. Мои ладони стали нестерпимо горячими. Их пронзила острая боль. Казалось, кости неожиданно превратились в металлические шипы, стремящиеся прорваться наружу. Руки накалялись и накалялись: по запястья, по локоть, по плечи, и вдруг полыхнули настоящим пламенем. Столб огня, закрутившись вихрем, взметнулся к небу, а потом обвился оранжевым кольцом вокруг Ючи. Он так и не успел подняться с земли. А через мгновение пламя погасло. Наступила гнетущая тишина, которую прорезал истошный детский визг. Остолбенев от ужаса, я смотрел на свои гладкие, ничуть не пострадавшие от огня ладони. — Я не хотел… Не хотел-не хотел-не хотел!!! — в отчаянии взвыл я, падая на колени и глядя на то, как дети столпились вокруг корчащегося в предсмертных судорогах мальчика. Издалека спешили на помощь взрослые. Неожиданно меня ударили чем-то тяжёлым по спине и швырнули ничком на землю. Пинали, били по рёбрам, лупили палками по голове и плечам. Я закричал, в последнем усилии вывернулся, рванувшись сквозь окружившую меня толпу, побежал куда-то, не разбирая дороги. Вслед мне градом летели камни, больно врезавшиеся в спину. Свистя и улюлюкая, за мной бежали мои недавние приятели и друзья Ючи, называя убийцей, желая мне смерти и крича, чтоб я исчез из города и никогда не возвращался. Не знаю, как мне удалось оторваться. Я только помню, как крики и проклятия за спиной утихли, и я рухнул лицом в мокрые камыши на берегу Омоно, где некогда встречал рассвет с Ру-тян. Раны быстро затянулись и перестали саднить. Скорчившись среди зарослей, содрогаясь в рыданиях, я впервые в жизни ощущал себя проклятым, одиноким, отверженным. И душа превращалась в холодный пепел. Мне нельзя было возвращаться. Ведь Ючи оказался прав. Я чудовище и не имею права приближаться к людям, иначе снова убью кого-нибудь. Я подтянул колени к подбородку. «Никому нельзя приближаться ко мне. Никому!» Но летавшие вокруг светлячки не боялись. Они садились на кончики моих пальцев, не догадываясь, что это руки убийцы. И я невольно улыбался им сквозь высыхающие слёзы, пусть и не имел права быть счастливым. Больше никогда. Я твёрдо решил остаться здесь на берегу, пока сквозь меня не прорастут камыши. Я представлял, будто умираю, перестаю дышать и вскоре забылся в благословенной темноте. *** Разбудило меня тёплое прикосновение к щеке. Я вспомнил, что не заслужил ничьей любви, и попытался отстраниться, но услышал над собой испуганный голос Руки: — Еле нашла! Слава великой Аматэрасу, ты жив. Мама с папой тебя всю ночь и утро искали. А теперь полиция ищет! Вставай, идём со мной! — Нет, — я сжался. — Ючи умер, и я должен умереть! — Вставай! — непривычно суровым тоном скомандовала сестра, сунув мне в руки мой амулет, сквозь который был продет новый шнурок. — Не встанешь сам — поволоку за шиворот! Я послушно сел и надел янтарь на руку. — А теперь — идём, если не хочешь, чтобы я тащила тебя! Поверь, я смогу! Ей я поверил. Покорно поднявшись на ноги, я двинулся следом за Ру-тян. Немногочисленные соседи, прогуливавшиеся возле своих домов, встретили нас полными лютой ненависти взглядами и ледяным молчанием. Наше возвращение напоминало путь на эшафот. Только дорога была не в пример длиннее и мучительнее. Я не представлял себе, как теперь буду просыпаться каждый день, радоваться солнцу, ходить в школу. Нет, я не смогу. Для меня всё кончено. Я больше никогда не выйду из дома. Если Ру-тян и родители хотят, чтобы я продолжал жить, я буду, но лишь до тех пор, пока они не позволят мне покончить с собой. *** Дома меня встретили бледные, перепуганные мама и отец. Я впервые видел их в таком состоянии. На нашей кухне сидели двое полицейских. Они усадили меня рядом с собой и начали подробно выспрашивать о трагедии. Я не выдержал и опять разревелся. Сквозь слёзы я пытался объяснить, что пламя вспыхнуло внезапно, и я этого не хотел. Если надо, пусть они сделают со мной, что угодно, хоть убьют. Полицейские переглянулись и быстро ушли. Впоследствии я узнал, что они решили, будто мы с Ючи баловались спичками и случайно подожгли какой-то легко воспламеняющийся материал. Происшедшее классифицировали, как несчастный случай. После ухода полицейских родители с каменными лицами долго разглядывали меня. Наконец, отец тяжело вымолвил: — Асато, а теперь объясни мне, как всё случилось. Я хочу знать правду. Ты понял? Только правду. Я ещё раз пересказал всё от начала и до конца, давясь слезами. — Иди к себе, — сухо произнёс отец. — Вместе с Рукой. И не высовывайтесь из комнаты, пока я не приду за вами. Мы ушли и уселись друг напротив друга, словно два изваяния, боясь даже звук издать, пока отец и мать не посовещались и не явились к нам. — Значит так, — сказал отец, — когда завершится расследование, мы уедем из Акита. Вы будете жить в другом городе. — Папа!!! — не выдержав, я бросился к нему. — Папа, скажи, я чудовище, да?! Демон?! — Не смей никогда такое мне говорить! — внезапно повысил голос отец. — Ты особенный, очень умный и талантливый ребёнок. В тебе заключён источник огромной силы, но ты не должен использовать её для разрушения, как вчера. Никогда больше! Поклянись! — Папа, я не хочу превращаться в монстра! — я дрожал, захлёбываясь рыданиями. — Лучше умереть, чем стать демоном! Отец крепко схватил меня за оба запястья, стиснул их до боли. — Забудь эту чушь! Кто её только тебе в голову вбил?! Ты человек. Понял?! Я торопливо кивнул. — Обещай, что никогда больше не будешь снимать янтарь. Пока ты носишь его, ничего подобного не повторится. Ру-тян сделала оберег, защищающий тебя от твоей же собственной силы, пока ты не вырастешь и не научишься управлять ею. А до тех пор — не смей и пытаться. Дай мне слово! — Да, отец. — А теперь успокойся, вымойся и переоденься. Ру-тян согреет для тебя воду. И немедленно иди завтракать. Забудь про вчерашнее! Ты не виноват, это был просто несчастный случай. Я вымылся, но запихнуть в себя еду так и не смог. Меня скручивало рвотой даже от глотка воды. Перед глазами каждую секунду стоял умирающий Ючи, и я явственно ощущал запах горелой плоти, казалось, въевшийся в мои волосы и кожу навсегда. В тот миг я ещё не осознавал, что в моей душе появился первый рубец греха, первый шрам, которому зажить не суждено. *** Пребывание в Акита в последний месяц перед отъездом превратилось для нашей семьи в настоящий ад. Мы не могли выйти на улицу. От нас все либо шарахались, либо забрасывали камнями, проклиная и называя «нечистой силой», «демонами» и «ведьминскими отродьями». Надо ли говорить, что в магазинах нас предпочитали не обслуживать? Отцу приходилось привозить рис, сушёные овощи и комбу из Токио. Встречая его на улице, соседи советовали ему убираться из Акита, пока нас всех не прирезали или не сожгли. Обезумевшая от горя бабушка Ючи ежедневно приходила к нам под окно и выкрикивала проклятия, желая нам долгой мучительной смерти. Трижды она пыталась поджечь наш дом, но мама успевала выскочить во двор и погасить огонь. В школу мы с Рукой перестали ходить. Моя сестра всё чаще плакала по ночам, и я не мог её успокоить. Никто из семьи не обвинял меня ни в чём, но от этого мне становилось ещё хуже. Лучше бы отец избил меня до смерти, лучше бы мама и Рука открыто признали, что я — демон. Но я не получил достаточного наказания, и непреходящее чувство вины разъедало меня изнутри. *** В октябре 1906 года мы переехали в Исиномаки. Этот город был вполовину меньше Акита по численности жителей и по занимаемой площади. Отец признался, что надеется спрятать нас здесь на время, а потом забрать в Токио, когда забудется история с гибелью Ючи. Однако мама предположила, что пройдёт не один десяток лет, прежде чем это случится. Я продолжал учиться, но без прежнего интереса и усердия. Я держался в стороне от всех и избегал выделяться. В итоге я добился, чего хотел. И учителя, и одноклассники меня практически не замечали. Я был никем, посредственностью, неуклюжим и бесполезным. Призраком, сидящим на последней парте. Рука, не сговариваясь со мной, вела себя точно так же. Училась она, конечно, гораздо лучше меня, но тоже теперь не общалась практически ни с кем. А поскольку у неё в Исиномаки не появилось подруг, в школу и домой мы ходили только вдвоём. Вскоре Руку стали дразнить «нянькой брата». Вслед нам постоянно раздавалось насмешливое хихиканье. Но, по крайней мере, меня не называли демоном, а Ру-тян ведьмой. По ночам мне снились кошмары о том, что я превращаюсь в гигантского оборотня с огромными клыками. От меня все разбегаются, а я пытаюсь догнать перепуганных одноклассников и объяснить, что никому из них не хочу зла, но из горла вырывается только утробное рычание. Я просыпался с криком, в холодном поту. К счастью, Ру-тян сумела быстро прекратить этот ужас, сделав для меня талисман из оранжевого опала и положив его в изголовье футона. Для других людей моя сестра больше не создавала талисманов и никому даже не заикалась о своих способностях, чему очень радовалась мама. *** Последующие четыре года прошли без особых происшествий, не считая того, что во время экономического кризиса в Японии отец едва не потерял принадлежащую ему текстильную мануфактуру. До конца 1909 года дела шли весьма скверно, и отец очень редко навещал нас, погрузившись в решение проблем на предприятии. Весной 1910 года ему предложили присоединиться к крупному картелю «Босэки Ренгокай», который к осени вытеснил с рынка всех мелких производителей, отказавшихся от сотрудничества. В феврале 1911 года отец приобрёл шёлковую мануфактуру, оборудовал её машинами, расширил и превратил в фабрику по производству прочных, качественных тканей, пользующихся спросом даже за рубежом. Он продал своё жильё в Токио и купил большой двухэтажный дом в Коива. Отец сказал, что как только обставит его мебелью, мы немедленно переедем к нему. Мама мечтала о том, как посадит белые розы и ирисы в новом саду и соорудит пруд с карпами. Ру-тян предвкушала поступление в Тодай, а мне к тому времени уже расхотелось уезжать из Исиномаки. Я привык жить в этом городе. Кошмары прекратились, воспоминания о трагедии в Акита сгладились. Я был почти счастлив. Кроме того, в параллельном классе появилась новенькая — девочка с тёмно-синими глазами по имени Обата Йошико, с которой я мечтал подружиться, правда, не знал, как сказать ей об этом. Встречая её в школе и на улице, я постоянно застывал, как вкопанный, и не мог вымолвить ни слова. Рука, замечая моё смущение, лукаво посмеивалась и называла «влюблённым дурачком». Я краснел, но всячески отрицал её предположение. К тому же с недавних пор я словно раздвоился, и сердце начинало учащённо биться не только в присутствии Йошико. Я в самом деле не понимал, что со мной происходит. Ежедневно, затаив дыхание, я с невыразимым восхищением наблюдал за тем, как моя сестра расчёсывает волосы лакированным гребнем, прибирается в спальне, учит уроки или возится на кухне. Мы уже давно не купались вместе и не спали на одном футоне, потому что отец купил мне отдельный и отгородил мою часть комнаты ширмой. Я скучал по тем дням, когда мы с Ру-тян постоянно были вместе, и, подчас забывшись, забегал к сестре, когда она принимала ванну. Рука не возражала против моего присутствия, но мама с недавних пор начала сердиться. Она отсылала меня прочь под любым предлогом. И ещё она совершенно не оценила стремление анэсан превратить меня в достойного партнера по танцам. — Оставь его в покое, Рука! — раздражённо прерывала нас мама, застав разучивающими вальс. — Пусть Асато займётся учёбой! Это будет гораздо полезнее. — Но мне нравится танцевать! — возражал я. На мои протесты не обращали внимания. — Мам, мы недолго. У Асато хорошо получается, — заступалась за меня сестра. — Безусловно. Как и яблочные пироги, об которые зубы сломать можно, кислые роллы и горький мисо. Я удивлялся тому, почему вдруг стал для мамы раздражающим фактором. Ещё полгода назад ничего подобного не наблюдалось. — Он обязательно научится готовить, — не сдавалась Ру-тян. — Ему просто надо больше тренироваться. — Я научусь! — подтверждал и я. — Ему это умение, конечно, пригодится в жизни, как и гайдзинские вальсы. Ох, Рука… Ты понапрасну тратишь время! — Вы с отцом разрешили мне заниматься танцами, почему Асато нельзя? — удивлённо спрашивала сестра. — Тем более, для него это совершенно бесплатно. — Ты девушка, а он — мальчик, — непонятно объяснила мама. — В общем, заканчивайте с чепухой и займитесь оба уроками. Да, и кстати, как поживает твой приятель Масаши-кун? — Я запретила ему приближаться ко мне. Он хам. — По-моему, очень милый молодой человек. — Первостатейный наглец, — спокойно добавила Рука. — Что ж, — печально вздохнула Акеми, — тебе виднее. И ушла. Я хихикнул, вспоминая, как одноклассник сестры Гото Масаши пытался на прошлой неделе поцеловать Руку, оставшись с ней наедине в школьном додзё, а я некстати явился и помешал его далеко идущим планам. Ру-тян не рассердилась. Наоборот, обрадовалась. Кажется, Масаши был ей так же неприятен, как и мне. Впрочем, меня раздражали абсолютно все парни, пытавшиеся приблизиться к Ру-тян. Испепеляющее пламя, сидящее глубоко внутри и сдерживаемое лишь янтарным амулетом, давало о себе знать всякий раз, когда к сестре, рассыпаясь в комплиментах, подходил очередной потенциальный поклонник. Я успокаивал рвущийся наружу злой огонь, изгоняя мысли о том, что однажды Рука неизбежно влюбится, выйдет замуж и покинет наш дом. Я уговаривал себя не думать об этом, поскольку не представлял, как буду жить без неё. *** В начальной школе сестра часто помогала мне с уроками, и мы просиживали часами над моими заданиями. Ру-тян пыталась подтянуть мою хромающую на обе ноги успеваемость. — Отличника из тебя не выйдет, — грустно вздыхала она, — но выучить материал хотя бы на «В» ты должен! Я старался, но у меня скверно получалось. В глубине души я совершенно не стремился к хорошим оценкам. Постоянно отвлекался. Ничего не мог поделать с собой, но когда Рука садилась рядом и начинала что-то объяснять, я смотрел на нежную кожу её щёк, на ниспадавшие до талии пряди густых иссиня-чёрных волос, представляя, как здорово перебирать их пальцами, заплетая в косы. Или о том, как мы могли бы гулять с ней под осенними клёнами, взявшись за руки. Или танцевать посреди парка Сёва, или любоваться изумрудно-серебристыми водами Китаками. А потом образ расплывался, и я оказывался на берегу озера Юхацу с Йошико … — Опять заснул?! — Рука сердито расталкивала меня. — Просыпайся! Что за беспечный парень! Я поднимал голову с измятой тетради и сладко зевал, за что получал ощутимый подзатыльник: — Не буду больше заниматься с тобой! Вот лентяй! Но я не был лентяем. Просто безнадёжным мечтателем, чьи мечты не могли осуществиться. Фыркая, Ру-тян уходила, но через пять минут возвращалась, снова будила меня и заставляла решать очередную задачу. К концу учебного года ей с трудом удалось подтянуть мою успеваемость с «D» и «E» до очень нетвёрдых «C». На большее я был просто не способен. Встал вопрос о том, стоит ли мне поступать в среднюю школу или устроиться на работу, например, в какой-нибудь магазин. Я готов был выбрать второе, но родители внезапно воспротивились. — В старшую школу можешь не идти, — сурово заметил отец, выслушав мою просьбу, — но среднюю закончи обязательно, иначе лишишься наследства! Мама высказалась короче, но её угроза была не менее действенной: — Никакой домашней выпечки до конца жизни! У меня не осталось выбора. Я поступил в первый класс средней школы, где судьба послала мне неожиданный подарок — встречу с Йошико-тян. Девочка перевелась в мой класс и теперь сидела за соседней партой. А через неделю семья Обата переехала в освободившийся дом, расположенный напротив, и мы с Йошико стали вместе ходить на занятия. Мы быстро подружились. Всё получилось так легко, что с моей стороны не потребовалось прилагать никаких усилий. Я не верил собственному счастью. — Вот ты и повзрослел, Асато-кун, — потрепав меня по волосам, сказала однажды вечером Рука. — Даже невеста появилась! Я снова смутился. Йошико в качестве будущей жены я совершенно не представлял. Конечно, она мне очень нравилась, и я бы ради неё сделал, что угодно. Но жениться? Никогда! Добросердечные одноклассники ещё в прошлом году поделились со мной любопытной информацией о том, чем занимаются мужья и жёны, оставшись наедине. Эта новость ввергла меня в панику. Я отказывался верить, пока мальчишки не ткнули меня носом в познавательные книги для взрослых, чтобы я окончательно удостоверился. Щедрая и великая Аматэрасу-омиками, я никогда не смогу предложить Йошико заняться со мной подобными вещами! Даже спустя десять лет, когда мы вырастем! Мы ведь с ней друзья. Пусть всё так и останется. *** Кошмар, разрушивший жизнь моей семьи, опять случился летом. Недаром с шестилетнего возраста я ненавидел это время года! В конце июня мы с Йошико стояли возле её дома и обсуждали предстоящие экзамены, неотвратимо приближавшиеся с каждым днём. Я отчаянно жестикулировал, чтобы рассмешить девочку и показать ей, как сильно боюсь, и в этот миг она снова увидела мелькнувший под моим правым рукавом кусочек янтаря. — Что за талисман ты носишь? — с любопытством спросила Йошико. Я смутился. — Подарок анэсан. Оберег от злых духов. — Покажи! Я медленно подтянул рукав рубашки вверх и позволил Йошико рассмотреть янтарь. — Красивый! — восхищённо ахнула девочка. — Словно весь сияет! Да и шнурок сплетён здорово. Как твоей сестре удалось соединить два разных типа плетения? — Она у меня талантливая. Всё на свете умеет, — похвастался я. — Дашь примерить? Я заколебался. — Нельзя? — опечалилась Йошико. — Но почему? Её умоляющему взгляду я не смог противиться. «Да ничего не случится, если я ненадолго сниму амулет. Всего на минутку. Это же Йошико. Рядом с ней я в безопасности!» — Хорошо. Только я отвернусь, ладно? — Зачем? — Чтобы амулет не потерял силу, — слукавил я. — Как скажешь. Я повернулся к ней спиной и через плечо протянул девочке янтарь. Йошико восторженно захлопала в ладоши. — Ух, как здорово! Слушай, а твоя сестра сможет сделать такой же для меня? Я не успел ответить. Откуда-то из проулка на мою беду вывернулся младший брат Гото Масаши — Дзиро, бывший одноклассник Йошико. И, по недавнему признанию моей подруги, наглец, каких свет не видывал. Что-либо предпринимать было поздно. Дзиро вразвалочку подошёл ближе, внимательно пригляделся ко мне и ехидно присвистнул. — Эй, ты, придурок из 1 «А», что с глазами сотворил? Раскрасил и не отмыл? Фу, выглядишь ещё глупее, чем обычно. А кто это у тебя за спиной? О, Йошико? Привет! Встречаешься с тупым неудачником? Поздравляю. — Заткнись, Дзиро, — сухо вымолвила девочка. — Иди дальше своей дорогой. — Наследница гайдзина и буракумина изволит гневаться? — Немедленно извинись перед Йошико-тян! — вспыхнул я, сжимая кулаки и подступая ближе. — Мне? Извиняться? Пфф. Это тебе стыдиться надо, что твоя сестра шлюха, и об этом вся школа знает. Каждый день в кабинет к директору таскается и потом подарки от него получает. Хорошо, что мой брат одумался и бросил её! Я размахнулся, целя кулаком в его переносицу. Дзиро ловко увернулся, подскочил к Йошико и, вырвав у неё мой амулет, собрался зашвырнуть его за чужую изгородь, но я перехватил руку мальчишки. Пальцы разжались, и янтарь упал на дорогу. — Отпусти!!! — завизжал Дзиро. — Мерзкий выродок с глазами демона!!! Он пытался высвободиться, но я крепко держал его. — Больно!!! — Будет ещё больнее. Проси прощения у Йошико и у моей сестры! Быстро! — Асато, отпусти его! Пусть уходит! — испуганно попросила моя подруга. — Хочешь, чтобы я отпустил? Я не узнал собственный голос: он прозвучал низко и хрипло. Где-то в глубине тела, разгораясь, полыхало пламя. Оно сжигало сердце, расплавляло кровь, просясь на свободу. — Да! Дай ему уйти! Я заставил себя отпустить руку Дзиро, но тот внезапно повернулся к Йошико и со словами: — Лживая гадина! — изо всех сил толкнул девочку. Йошико больно ударилась спиной о край изгороди. Даже не обернувшись, Дзиро пошёл прочь. Мир покрылся сетью огненно-алых трещин, фейерверком взлетел к небу и осыпался осколками. Снова появилась разрывающая боль в ладонях, ощущение стремительно накаляющихся рук. Я не мог это контролировать, не способен был остановить, хотя пытался, сжимая мускулы из последних сил… Поздно! Пламя вырвалось, зашумело, скрутилось смертоносным кольцом. До меня донёсся отвратительный запах горелой плоти. В ушах зазвенело от судорожных воплей и предсмертных хрипов. Всё повторялось, как в Акита. Умирающий мальчик корчился в агонии у моих ног. Из ближайших домов выскакивали, что-то громко крича, знакомые и незнакомые люди… А я ничего не воспринимал, кроме одной мысли, пульсирующей в висках: «Я проклят. Я грешник. Убийца». На негнущихся ногах Йошико приблизилась ко мне, вцепилась в мои плечи. Она хотела спросить что-то, но бледные трясущиеся губы не повиновались ей. Не вымолвив ни слова, она рухнула на землю. Я уселся рядом, притянул бесчувственную девочку к себе и, обратив лицо вверх, закричал, срывая голос. С детства я не верил в богов, которым поклонялись родители, наверное, поэтому небеса и ад, вместо того, чтобы даровать мне желанную смерть, равнодушно отвернулись от меня.