Амулет синигами

Облик женщины с рисунка не выходил у меня из головы, терзая ощущением давно забытого. Усилия вспомнить, кем она является, и неконтролируемые чувства к Кадзу-кун сделали своё дело. Сны превратились в нескончаемые кошмары. Мураки снова похищал меня и запирал в лаборатории, объясняя своё очередное безумство жаждой мести за давнее предательство. Я спрашивал, когда успел предать его, а в ответ слышал язвительное: «Твой интеллектуальный уровень недостаточен для осмысления элементарной истины, а твоё существование более нецелесообразно, поэтому умри, Цузуки-сан». И пронзал меня катаной. Регенерации почему-то не происходило. Я начинал истекать кровью. Кадзу-кун появлялся и прикладывал рубин к моей растерзанной плоти, исцеляя смертельную рану. Тогда Мураки в ярости призывал трёхглавых монстров, из чьих разверстых пастей исторгалось пламя. Этот огонь в мгновение ока расплавлял амулет синигами, а я осознавал, что лишился магической силы. Я не мог больше телепортироваться, вызвать шикигами или воспользоваться офуда, чтобы защитить Кадзу-кун. Мураки со зловещим хохотом сковывал меня и собственного двойника заклятьем, а затем холодно вопрошал: «Неужели вы ещё не догадались, за что я вас ненавижу? Впрочем, не важно. Вы обречены!» Я кричал, требуя выпустить Кадзу-кун и убить меня одного, но Мураки с ядовитой усмешкой приказывал своим мерзким чудищам испепелить нас обоих. Я просыпался с сердцем, готовым выскочить из груди, а, открыв глаза, всегда обнаруживал Кадзу-кун рядом. Он не сердился за то, что я мешаю ему спать, наоборот, усевшись на край постели, успокаивал меня и с волнением расспрашивал о содержании моих снов. Но я не собирался беспокоить его ещё больше и отделывался ничего не значащими фразами. Часто в кошмарных видениях мелькал Энма-Дай-О-сама. — У тебя нет выбора, Цузуки-сан, кроме как стать моим помощником, — говорил он. — Ты по природе своей разрушитель. Ветер смерти. Идеальный убийца. Оставайся таким всегда и служи мне! Я пытался возразить, что никому не желал зла, никого не хотел убивать, но внезапно передо мной восставали одна за другой души погибших. Они указывали на меня пальцами, требуя возмездия. «Смерть демону, справедливая смерть!!!» — скандировали они. Вдруг среди бесплотных духов я замечал анэсан и маму, беспрерывно повторявших ту же фразу. Я подскакивал на постели в холодном поту, а дрожащие ладони снова упирались в грудь Кадзу-кун. — Тихо, тихо, — уговаривал он меня. — Всё закончилось. Ложись. Принести успокоительное? Я вежливо отказывался. На меня таблетки не действовали, поэтому не имело смысла их принимать. Я снова пытался заснуть, но к утру опять проваливался в кошмар, самый мучительный. Лорд Артур Эшфорд, пробравшись в мою спальню, запирал заклятием двери и окна, лишал меня дара речи и отточенным лезвием наносил на моё тело непонятные знаки, похожие на те, которыми он некогда изуродовал Хисоку. Покончив с нанесением символов, Мураки с усмешкой вкладывал мне в руки вакидзаси. — Исправь свою ошибку и будешь навсегда прощён. Такова твоя последняя плата, — изрекал он и с торжествующим смехом исчезал в вихре телепортации. Тело начинало меняться… Утратив человеческий облик, я спускался в гостиную, где Кадзу-кун читал книгу. Я бесшумно подкрадывался сзади, мысленно умоляя его обернуться, но он продолжал сидеть, склонившись над книгой. Я резко замахивался, пытаясь из последних сил обратить клинок против себя, но ничего не выходило. Вопреки собственной воле я наносил ему удар в основание шеи. Я просыпался, ловя ртом воздух и умоляя всех богов забрать мою никчёмную жизнь… Однажды сон прервался в тот момент, когда я пытался освободиться от проклятия Мураки. Каким-то образом я сумел избавиться от связывавшей меня магии и начал кричать, что я не его кукла, а проснулся опять в объятиях Кадзу-кун — запыхавшийся, взмокший. Отзвук едва закончившегося кошмара сменился нестерпимым желанием прижаться к его губам, наплевав на страхи и внутренние запреты. Но я, конечно, не осмелился так поступить. Я успокаивал разум, убеждая себя, что для здешнего Кадзутаки всё происходящее — лишь временное препятствие на пути к будущей счастливой жизни с любимой женщиной. В августе следующего года я исчезну из этого мира, а он, наконец, женится на Укё-сан и забудет о раздвоении миров, лорде Эшфорде и леди с кинжалом. А, возможно, устав от производимого мной по ночам шума и периодических разрушений на кухне, гораздо раньше потребует, чтобы я переехал куда-нибудь. Наверное, это будет даже к лучшему, ведь я живу в жутком напряжении, постоянно сдерживая собственные желания. А если однажды устану контролировать себя и что-нибудь вытворю? Нет, не хочу об этом думать! *** Боги услышали мои молитвы. На следующий день за завтраком Кадзу-кун вручил мне банковскую карту, пояснив, что теперь я свободен в расходовании денежных средств и могу, если пожелаю, снимать себе жильё. Неожиданно вместо облегчения я ощутил горькое разочарование. Я не понимал, что со мной происходит, но когда Кадзу-кун вдруг спросил, не останусь ли я в его доме, в ответ само собой вырвалось «да». Итак, я совершил очередную глупость: вместо того, чтобы избавиться от ежедневных мучений, своими руками продлил их. Я вёл себя непредсказуемо, нелогично. И всё чаще с раскаянием и стыдом ловил себя на мысли, что готов продолжать видеть кошмары каждую ночь, лишь бы Кадзу-кун приходил и сидел рядом, держа меня за руку. Но однажды он не пришёл, и я забеспокоился. Безусловно, он мог устать на работе и крепко уснуть или уйти ночевать куда-то. Последнее предположение вызвало отчётливое воспоминание о тошнотворном запахе лаванды, и я постарался изгнать из памяти неприятное ощущение. А если что-то случилось? Уняв волнение, я решил отправиться в его комнату. *** Дверь спальни оказалась приоткрыта. Внутри горел свет, но на мой настойчивый стук никто не отозвался. Я шагнул через порог, и перед глазами потемнело. Кадзу-кун неподвижно лежал, распростёршись на полу ванной. На его спине алели длинные извилистые рубцы. Светлые брюки насквозь пропиталась кровью. Я кинулся к нему, прижал трясущиеся пальцы к его шее, не представляя, что буду делать, если сейчас не нащупаю пульс, но — о счастье! — он дышал. Я торопливо осмотрел его спину. Раны оказались глубокими, но не смертельными. «Почему амулет не защитил его?! Почему я ничего не почувствовал?!» — болезненно пульсировало в висках. Я оборвал эти беспорядочные мысли. Нужно было действовать! Схватив бритвенный станок с полки ванной, я собирался разрезать себе руку, но в это мгновение Кадзу-кун открыл глаза. К моему немалому изумлению, он не пожелал говорить о случившемся и попытался отослать меня обратно в комнату. Разумеется, я не ушёл. Игнорируя мои попытки помочь, Кадзу-кун поднялся на ноги и направился в спальню. Я подставил ему кресло для опоры и уселся рядом в изножии кровати, намереваясь прояснить до конца непонятную ситуацию, однако повелитель нашего общего амулета оказался на редкость упрямым. Он не пожелал выдавать личность нападавшего. А вдруг происшедшее не являлось покушением? Я ведь не слышал звуков борьбы. Рубин не среагировал, я не ощутил потребности защищать Кадзу-кун, а раны на его спине в точности повторяли те, которые некогда наносил ему сводный брат. Но Шидо умер, в этом мире его никто не мог воскресить! Значит, это плата? Но за что расплачивается Кадзу-кун и почему не признаётся мне? Или такова цена моего досрочного освобождения из амулета? Пусть говорит, что хочет, но я помогу ему даже против его воли! Извернувшись, я толкнул этого упрямца поперёк кровати, стараясь не задеть исполосованную вдоль и поперёк спину и, надрезав ладонь, стал втирать свою кровь ему в кожу. Та зарастала на глазах, становясь ровной, удивительно гладкой… Наблюдая за восстанавливающимся на моих глазах безупречным мужским телом, я невольно отметил, что Кадзу-кун заботится о себе и явно не пренебрегает физическими упражнениями, несмотря на занятость в клинике. Внезапно стало жарко, а голос приобрёл несвойственные мне интонации. Становилось всё труднее владеть собой, и в какой-то миг руки неожиданно скользнули намного ниже, чем дозволяли приличия, туда, где он даже не был ранен… Я быстро отдёрнул пальцы и мысленно дал себе затрещину. Сделал несколько медленных вдохов и снова продолжил свои манипуляции. На сей раз в верхней части спины, чтобы уйти от соблазна. В те короткие минуты, прикасаясь к нему, я познал ад и рай одновременно. Если бы он дал хоть малейший повод перейти черту, я бы точно не остановил его и не стал останавливать себя, но ничего подобного не случилось. Кадзу-кун уехал в клинику, а я провёл, наверное, целый час под ледяным душем, прежде чем рассудок вернулся на место. Я прекрасно осознавал, что добровольно уйти из этого дома теперь не смогу и в то же время не представлял, как буду жить, оставшись. Тем вечером я сам пришёл к нему в комнату. Долго рассказывал о собственном прошлом, ответил на все интересующие его вопросы, не утаил ничего. Причина была до смешного проста: я мучительно хотел находиться рядом и искал любой повод осуществить своё желание. Я скучал без него, мысли постоянно возвращались к нашим беседам, даже когда его не было дома. Чёрт знает что происходило! В голове всё перепуталось, но я не желал ничего анализировать, ведь попытки понять себя заканчивались в итоге ничем. После нашего разговора я нахальным образом улёгся и уснул в его постели, вдыхая чудесный свежий аромат, впитавшийся в наволочки, а, проснувшись, не спешил подниматься. Я знал, что Кадзу-кун нет рядом, наверняка он даже не ночевал здесь, ведь я бесцеремонно занял его личное пространство, но если представить его спящим за моей спиной, то можно ненадолго почувствовать себя счастливым. Я поймал себя на том, что когда-то точно так же украдкой воровал крохи блаженства, прикасаясь к одежде анэсан, перебирал её книги… И нашёл альбом! Я подскочил на месте, отчётливо осознав тот факт, что девушка с рисунка, продемонстрированного Ватари, очень похожа на мою повзрослевшую тётю Аюми. Эта незначительная, на первый взгляд, информация необъяснимым образом помогла здешнему Ютаке повлиять на Лилиан Эшфорд и заставить её сказать правду, узнав которую, я надолго забыл, что такое душевный покой. *** Её звали Цузуки Ририка. Она была дочерью Коноэ Кэндзиро и Цузуки Аюми, но не единственным их ребёнком. 24 февраля 1900 года у молодой пары, жившей в Суццу, появились на свет двое детей. Первым родился мальчик по имени Асато, которого в августе того же года забрала на воспитание другая семья, также носящая фамилию Цузуки… Я мог продолжать отрицать очевидное, но такое поведение было бы нелепым. Даже без свидетельства рубина и других весомых доказательств внешнее сходство между нами бросалось в глаза. Однако пока меня не ткнули носом в этот факт, догадка о родстве с Эшфорд-сан не приходила в голову. И я бы не поверил, если бы узнал раньше … Впрочем, судя по словам Лилиан, я знал правду давно, но Око стёрло мою память в тот день, когда, будучи не в себе, я едва не сжёг отца и сестру, обвинив их в смерти Акеми и Ру-тян. Итог случившегося был предсказуем: я отрёкся от них, они — от меня. Почему я не исчез, не рассыпался пеплом? Будущее этого мира напоминало очередной безнадёжный тупик. Мне предстояло сразиться с родной сестрой в день Апокалипсиса, и я понимал уже, что при любом раскладе потерплю поражение. Защищая Кадзу-кун, я вынужден буду уничтожить Око, но, поступив так, принесу гибель и собственному двойнику, и тому, кого желаю сберечь. Если души людей, живущих в параллельных мирах, едины, мой поступок будет иметь необратимые последствия. Проиграв же Лилиан и позволив ей разрушить рубин, я обреку на гибель оба мира. Кажется, всю сознательную жизнь мне мастерски удавалось делать лишь одно: загонять в безвыходную ловушку себя и других. Беспокоясь о моей судьбе, лгали окружающим Хикару и Акеми. Из-за меня Ру-тян с тринадцати лет приходилось притворяться, хотя ей всегда претила малейшая фальшь. Я помню, как она спорила с матерью, убеждая её признаться, но Акеми, видимо, опасалась, что её единственная дочь свяжется с сыном демона, и заставляла Руку молчать. Неужели она не понимала, что я не сумел бы относиться к анэсан иначе, даже узнав правду?! Я просто хотел жить с ней под одной крышей, заботиться, слышать её счастливый смех… Однако не сумел спасти и в слепом желании отомстить её убийцам сам превратился в чудовище и загубил невинные души. Чем я отличаюсь от леди Эшфорд? Мне ли осуждать её? Я позволил себе погрязнуть во тьме. Где-то оступилась и она, начав ненавидеть весь род людской. Нет, нельзя сдаваться! Я должен найти выход раньше, чем наступит август девяносто девятого. Я поговорю с Эшфорд-сан, заставлю её вспомнить о человеческих чувствах. Она ведь некогда была в точности такой, как её двойник, а, значит, может снова стать прежней! *** Мои размышления прервала Ририка, попросив отправиться следом за ней, чтобы увидеться с важным для нас человеком. Я согласился, втайне надеясь встретить душу отца, но ошибся. На два поколения. Мы очутились в саду вечноцветущих сакур, и я удивлённо охнул: — Это Мэйфу? — Да, — Лилиан коснулась Ока, и аметист ярко вспыхнул, осветив ближайшую аллею. — Сейчас тут весь Сёкан соберётся, — предупредил я. — Слетятся, как мотыльки, на проявление чужеродной магии. — Не беспокойся. Придёт лишь тот, кто нам нужен. — Отец? — не утерпев, поинтересовался я. Лилиан не успела ответить. В вихре из лепестков космей на аллее возник шеф Коноэ. Сначала он непонимающе моргал, разглядывая нас, но вдруг лицо его просветлело, и он бросился обнимать Лилиан: — Как я рад тебя видеть, девочка моя! — воскликнул он, потом его взгляд остановился на мне, и он сделал шаг вперёд, раскрывая объятия, но я поспешно отступил назад. — Это ведь другой Асато? — обернулся Коноэ-сан к моей спутнице. Лилиан кивнула. — Он знает? — Насчёт наших родителей — да. Насчёт тебя — нет. Скажи ему сам. Ты ведь хотел. Здешний Коноэ-сан неуверенно оглядывал меня, словно решая, как лучше поступить. — Асато-кун, — наконец, произнёс он, — наверное, стоило немного повременить и отложить этот разговор, но, я считаю, если уж Рири-тян решила признаться, ты должен узнать всё до конца прямо сейчас. Ты и так чересчур долго пребывал в неведении относительно своей семьи. Ладно, довольно предисловий. Моё имя — Коноэ Кеиджи. Я дед твоего родного отца и, соответственно, твой прадедушка. Если бы в следующий миг земля разверзлась под ногами, я провалился во владения герцога Астарота, а тот обнял и назвал меня «сынком», я бы, наверное, уже ничему не удивился. Захотелось телепортироваться в Сибуйя, отдышаться, а потом, спустя пару недель, продолжить беседу с очередным объявившимся членом семьи, но Эшфорд-сан интуитивно почувствовала моё намерение. — Не убегай! — воскликнула она, хватая меня за руку. — Это непросто выдержать, понимаю, но если ты хочешь спасти оба мира, тебе придётся задержаться и выслушать нас! Я устыдился собственной слабости, но ничего не мог поделать. Предательское желание сбежать и спрятаться где-нибудь не пропадало. Шеф кивком предложил нам усесться на скамейку. Сцепил руки в замок и промолвил: — Каждый раз, приходя сюда, Ририка возвращает мне память, а, уходя, забирает её. Это необходимо, чтобы я случайно не выдал никому из синигами или демонов своих мыслей. Сейчас мы беседуем, находясь за барьером, созданным Оком, Тенями и моей магической силой, поэтому можно не опасаться. Нас не увидят и не услышат. Будет только один побочный эффект — когда вы вернётесь в реальный мир, там пройдут сутки. А теперь, скажи, Асато-кун, ты догадываешься, почему именно ты так ценен сейчас для демонов? Я нервно рассмеялся. — Понятия не имею. Я же просто дух-хранитель! Ну, ещё Бог Смерти, конечно… — Когда это с тобой всё было просто? — скептически хмыкнул Коноэ-сан. — На самом деле даже сейчас, оставаясь связанным с рубином, ты по-прежнему способен стать владельцем Ока. Ририка сказала тебе об этом? — Нет, и я вовсе не собираюсь становиться хозяином какого-то жуткого амулета! — Однако представь, что кто-то, овладев твоим сознанием, заставит тебя захватить Око против твоей воли? — Кто же это сделает? — Например, Мураки-сан. Я вскочил. И снова сел. — Кадзу-кун так не поступит. — Ты уверен? — Он не такой. — А другой Мураки? — При чём тут двойник Кадзу-кун? — я не на шутку разволновался. — Как это — при чём? Учти, оба мальчика родились при одинаковых обстоятельствах. Стало быть, они очень похожи. Они были созданы, чтобы подарить их собственному деду вечную жизнь. Юкитака-хакасе сначала пытался обессмертить себя с помощью сына. Ему это не удалось. Тогда он повторил попытку с внуком. К сожалению или, наверное, к счастью, эксперимент убил его вместо того, чтобы даровать бессмертие. В результате проведённого магического опыта в душу Кадзутаки попала частица небытия, крупица извечной тьмы. В мире, откуда ты родом, эта сила пробудилась и свела своего носителя с ума. В докторе из этого мира тьма тоже пробуждается, но её, видимо, сдерживает амулет. Однако как долго он будет продолжать это делать? Абсолютные амулеты обладают собственным сознанием. Они алчны, хитры. С ними нужно держать ухо востро. Если хозяин и дух-хранитель не умеют действовать заодно, и у кого-то имеются внутренние проблемы, абсолютный амулет будет играть на их слабостях, выкачивая силы. И, вне сомнений, он использует любую кроху тьмы, содержащуюся в вас. Взгляни на Ририку-тян из твоего мира: она попала под влияние Ока. Формально она, конечно, хозяйка, но на самом деле её душой играет амулет. Твоя сестра недостаточно сильна для того, чтобы владеть таким мощным талисманом. Недаром изначально Око избрало своим хозяином тебя. Асато, ты настоящий повелитель Ока и всё ещё можешь занять предназначенное тебе место! — Каким образом?! — опешил я. — Призови Око из Замка Тьмы Несотворённой, — подхватила эстафету Лилиан. — Я переброшу тебя туда. Если ты всем сердцем пожелаешь стать хозяином Ока, находясь в главном зале, тебе это удастся. Ты получишь силу всех поглощённых им душ и возможность управлять двойником Ока. Став владельцем и этого талисмана, — она указала на свой кинжал, — ты соединишься со своим вторым «я», сделаешь меня и другую Лилиан своими духами-хранителями, после чего овладеешь амулетом синигами. — Я овладею заточившим меня рубином?! Невозможно. — Вполне возможно, — возразила она. — Подумай. Ты получишь абсолютную свободу и власть над двумя мирами, став из раба хозяином положения. Подобный вариант развития событий мне почему-то очень не понравился, несмотря на перечисленные Лилиан выгоды и видимую лёгкость предстоящей задачи. — Дух-хранитель вполне может подавить волю господина, — продолжил Коноэ-сан. — Я считаю, ты справишься с душой Мураки. У него ведь тоже есть слабости, как у всех смертных. Пока его сила полностью не раскрылась, ты захватишь его разум, используя Око, и поменяешься с ним местами. Он станет духом-хранителем, а ты — владельцем рубина. Когда все три амулета окажутся в твоих руках, ты спасёшь миры. — Я не собираюсь делать ничего подобного! — вырвалось у меня. — Предать Кадзу-кун, в то время как он полностью доверяет мне?! Нанести ему удар в спину и превратить в раба амулета?! Никогда! Кроме того, если моя сестра не справилась с силой одного талисмана, как я справлюсь с тремя сразу? Око и рубин захватят моё сознание, и я уничтожу миры, а отнюдь не спасу! Шеф одобрительно похлопал меня по плечу, а Лилиан заулыбалась. — Мы тебя проверяли, — промолвил Коноэ-сан. — Теперь мы точно знаем, что жажда власти никогда не коснётся твоей души. — Хорошенькие проверки, — пробормотал я, выдыхая с облегчением. — А я почти начал думать, что и вас обоих нужно опасаться. — Ты благороден, Асато-кун, но одним благородством не справиться с тьмой в душе твоей сестры, — печально констатировал шеф. — Я попытаюсь приложить все силы, чтобы разыскать Ририку и поговорить с ней. Она должна снова стать прежней! — Хорошее намерение, мальчик мой, хотя и трудноосуществимое. Однако отговаривать тебя не стану, поскольку сам не вижу другого способа образумить Рири-тян. Поговори с ней. Вдруг она к тебе прислушается? Только будь предельно осторожен. Помни, что её сознанием управляет Око. Кстати, знаешь ли ты, что кроме высших демонов, тёмных магов и Лилиан из твоего мира есть ещё кое-кто, желающий заполучить Око и амулет синигами? И у этого лица имеется куча запасных планов, а в рукавах припрятано множество фальшивых тузов. И грязная игра вполне в его духе. — Вы говорите об Энме-Дай-О-сама? — я невольно понизил голос. — Именно. — Если верить словам Лилиан из моего мира, Энма внедрил внутрь меня сознание Золотого Императора, которое пробудится от ключа, хранящегося в сознании ещё двоих живых существ, и этот ключ сработает при активации Хрустального Шара, — признался я. — Правда, покои, где хранится Хрустальный Шар, остались в другом мире. — Не думай так. Если сказанное твоей сестрой — не ложь, ты до сих пор под контролем Энмы. — Почему?! — остолбенел я. — Информацию о разделении миров я получил чуть раньше, чем ко мне пришла Ририка и рассказала об этом. Пять лет назад я случайно подслушал несколько фраз из разговора Энмы и его верного слуги Сироку. Кажется, Энма-Дай-О-сама — единственный из всех, кто каким-то образом существует в двух мирах одновременно. Он, словно двуликий Янус, смотрит в обе стороны. Так что наверняка его план насчёт тебя по-прежнему действует, и твоё сознание всё ещё ему подконтрольно! Хотя, учитывая, что у тебя теперь другой хозяин, может, его власть над тобой и закончилась? Но рассчитывать на подобное я бы не стал. — Что же мне делать? — А что ты можешь изменить? — тяжело вздохнул шеф. — На данный момент ситуация такова: в день Апокалипсиса ключ, скорее всего, активируется. Ты превратишься в реинкарнацию Золотого Императора, вызовешь шикигами, захватишь все три амулета и преподнесёшь их в дар Энме. — Вот почему он не пытался нападать, — задумчиво произнесла Лилиан. — Он наблюдает с безопасного расстояния, смеётся над нашей наивностью и ждёт своего часа. — Боюсь, ты права, — подтвердил Коноэ-сан. — Нам нечего ему противопоставить, кроме надежды на то, что ключ не сработает или Асато не поддастся чужой магии. — Но как предотвратить это? — я не хотел сдаваться, не найдя решения. — Может, уничтожить Хрустальный Шар? Лилиан из моего мира предлагала такой выход. Шеф задумался. — Идея неплоха, но, поверь, Энма тоже неглуп. Наверняка Хрустальный Шар в его покоях — лишь тень, образ скрытого в надёжном месте магического предмета. Его уничтожение ничего не даст. Истинный Шар спрятан так, что его и не найти! Но это не значит, что мы не должны пробовать, — усмехнулся Коноэ-сан. — Я попытаюсь его расколоть до того, как наступит последний день двух миров, но за результат не ручаюсь. — Зачем тогда Энма пытался атаковать Кадзу-кун? — недоумённо выпалил я и пояснил, увидев направленные на меня вопросительные взгляды шефа и Лилиан. — Это случилось в первом мире. — Энма нападал на Мураки? Здешнего доктора, владеющего рубином?! — Да. В глазах Коноэ-сан затеплилась надежда. — Тогда у нас есть шансы. Если Энма вздумал сражаться раньше дня Апокалипсиса, стало быть, он сомневается в своём непогрешимом плане. Осталось только понять, чего именно он боится. Я нахмурился. — Как это возможно понять? — Вспомни, чего он хотел добиться при нападении. — Убить Кадзутаку и захватить амулет синигами, я думаю. — И почему он не пытается снова? — заговорила Лилиан. — Не в духе Энмы сдаваться! Я пожал плечами. — Энма вызвал на подмогу демонов, а они вдруг разбежались. Наверное, дело было в том, что с Кадзу-кун что-то странное случилось. От его тела распространялся очень яркий свет. Я такого ослепительного сияния никогда прежде не видел. — Скрытая сила пробудилась, — помрачнела Лилиан. — А это значит, что теперь основное действующее лицо в истории перекраивания Земли — господин Мураки, — добавил Коноэ-сан, — который пока не пользуется своей силой просто потому, что не хочет. Но когда захочет… Боже, помоги нам! Если перед ним без боя отступили Энма и демоны, представляю, какова его истинная мощь. И если он сам с этой силой не справится, никакой амулет и дух-хранитель не спасут его от безумия. Меня захлестнула волна ужаса. — Успокойся, — промолвила Лилиан, кладя свою руку поверх моей. — Дед, прекрати пугать нас! — Но я должен был предупредить. — Конечно, но мы будем надеяться на лучшее и делать всё, зависящее от нас, чтобы ничего подобного не случилось! А сейчас расскажи Асато-кун про его родителей. Ему ведь хочется узнать. — Только не думай, — Коноэ торопливо повернулся ко мне, — я никого не пугаю, просто беспокоюсь и желаю вам с Ририкой-тян добра, ведь кроме вас у меня никого на этом свете не осталось… — Но я не из вашего мира! — Не важно. Тот Асато-кун, чья душа заточена здесь, — Коноэ указал на амулет, — ты и даже Рири-тян, которая ненавидит нас — вы все мои родные. Я-то точно родился в те времена, когда оба мира были единым целым, а, значит, вы четверо — мои правнуки. Я жадно внимал ему, впитывая каждую кроху информации, за которую ещё некоторое время душу готов был продать, а теперь узнавал её от того, кто столько лет был моим шефом. Точнее, его двойником. Но имеет ли это теперь такое уж значение? — Наш род относился к фудай-даймё с доходом от принадлежащих земель в 400000 коку, — начал рассказывать Коноэ-сан. — Дом располагался юго-восточнее Киото, но, несмотря на территориальную близость к императорскому двору, наша семья всегда была предана дому Токугава. Киёко, моя законная супруга, принадлежала к клану Айдзу, долгое время служившему сёгуну. Я рано потерял её. Она умерла, когда нашему сыну исполнилось три года. Я так потом и не решился жениться снова. Знал, что никого уже не полюблю, а всю заботу перенёс на мальчика. Риота рос красавцем и с четырнадцати лет выглядел совсем взрослым. Он в совершенстве научился владеть оружием, знал математику, географию, судоходное дело, умел говорить по-французски и ездить верхом. В пятнадцать лет у него уже не было отбоя от невест. Годом раньше мы провели для него церемонию гэмпуку, и он стал совершеннолетним. А в семнадцать лет он привёл в дом молодую жену. Меня немного смущало её происхождение, но Риота любил эту девушку, и я дал согласие на брак. Пусть мне и трудно было привыкнуть к мысли, что Сайюри — внебрачная дочь одного из актёров театра Кабуки, но, судя по её обмолвкам, она также являлась потомком великой Идзумо-но Окуни и Юки Хидеясу, правда, ничуть не кичилась этим. Я полюбил её, как родную дочь. Мы счастливо жили вместе с моим старшим братом Ичиро и его подрастающими сыновьями, но продолжалось это недолго. В январе 1868 года грянула Война года Дракона. В битве возле Тоба и Фусими мы с Риотой примкнули к войскам Ёсинобу. В первом же сражении меня серьёзно ранили. Я потерял много крови и был отправлен домой. Риота после капитуляции Ёсинобу отказался бежать в Эдо с остатками разгромленной армии. Он пробрался на борт «Кайё-мару» к командующему флотом Такэаки Эномото и вместе с остальными восемью кораблями отбыл на Эдзо, предварительно выслав с курьером письмо, где кратко рассказал нам о своём решении. Выздоровев, я стремился отправиться на север следом за сыном, но Сайюри поклялась, что не отпустит меня одного и непременно поедет тоже. Я отговаривал её, потому что она не выдержала бы этого путешествия. Она недавно разрешилась от бремени, родив первенца, но мальчик появился на свет очень слабеньким. Сайюри тоже никак не могла оправиться после тяжёлых родов, так что вопрос об отъезде и воссоединении семьи был отложен. Риота больше не писал нам. Из газет мы узнавали новости о том, что Такэаки Эномото в декабре 1868 года организовал на Эдзо республику. Правда, продержалась она недолго. Император Мэйдзи и новое правительство, пришедшие к власти, не собирались терпеть подобное самоуправство. Республика пала 18 мая 1869 года. Императорские корабли и семитысячная армия разгромили войска Эномото и крепость Горёкаку в Хакодате, а сам Такэаки оказался в заключении. Я даже не знал, жив ли мой сын. Потом до нас дошли слухи о том, что всех сражавшихся на стороне сёгуната и потерпевших поражение сослали на северо-восток Эдзо для освоения новых территорий. Условия жизни на нынешнем Хоккайдо были крайне тяжёлыми. Там наблюдался дефицит питьевой воды, люди страдали от отравлений и инфекционных заболеваний, но правительство не считало нужным обеспокоиться этим фактом. Несмотря ни на что, Сайюри умоляла меня ехать. Она готова была оставить сына на попечение служанок, лишь бы снова увидеться с мужем. Я же боялся за мальчика, который продолжал болеть, потому снова и снова откладывал поездку. Но никакие наши усилия не спасли того ребёнка. Первенец Риоты и Сайюри умер в июне 1869 года. Оплакав его смерть, мы отправились на Хоккайдо. До порта Хакодате путешествовали на корабле, дальше двинулись пешком. Очевидцы сражения у стен Горёкаку признались, что толком не знают, в какое из северных поселений были отправлены выжившие защитники крепости. Мы наудачу переходили из одного населённого пункта в другой. Сайюри не жаловалась на трудности путешествия, терпеливо шла рядом за мной и повторяла лишь одно: её муж жив, она верит в это. В конце концов, кто-то из встреченных нами возле нынешнего Саппоро поселенцев сказал, что бежавшие из крепости повстанцы отправились за горы. Нам предстоял новый долгий переход. Мы запаслись едой и отправились в указанном направлении. У подножия хребта Хидака на нас напали бродяги. Не знаю, чем они планировали разжиться, ибо у нас с собой ничего не было, кроме сушёных водорослей и рисовых лепёшек… Я хорошо помню, как пятеро мужчин, вооруженные танто и вакидзаси, выпрыгнули из зарослей. Четверо набросились на меня, а пятый, самый юный, сначала растерялся, но товарищи крикнули ему: «Не выпускай девчонку!» И он схватил Сайюри. Моя невестка была не робкого десятка. Она отчаянно сопротивлялась. К счастью, указ о запрете мечей в тот год ещё не был принят. Я воспользовался катаной. Убиты были все. Гораздо позже я узнал, что того юношу ошибочно осудили за чужое преступление и сослали в Абасири, откуда он бежал в компании с другими заключёнными. Он вовсе не намеревался причинять Сайюри вред. Наоборот, пытался уберечь её от своих подельников. Хотел помочь ей спастись, когда остальные отвлекутся. Но откуда я мог знать о его намерениях? Юноша погиб от моей руки вместе с другими. Расплата настигла меня спустя много лет, когда я встретился лицом к лицу с Энмой-Дай-О-сама на последнем судилище, но до того дня произошло ещё много всего. Шеф сделал паузу, затем продолжал. — Нам повезло найти Риоту в малочисленном посёлке, впоследствии получившем название Кусиро. Мой сын уговаривал нас скорее вернуться домой, ведь мы, в отличие от него, не подверглись опале императора, но мы с Сайюри решили остаться. Освоение Хоккайдо шло ускоряющимися темпами, хотя и осуществлялось варварскими методами. Заключённых из местных тюрем отправляли для расчистки земель, строительства дорог, работы на рудниках или в шахтах, где они умирали от болезней и истощения. В жертву были принесены сотни осуждённых, но представители власти добились желаемого: к концу восьмидесятых на острове появилась связь и железные дороги. Нашим домом и хозяйством в Киото к тому времени управлял Ичиро, женившийся во второй раз и имевший нескольких взрослых детей. Ему помогали старшие сыновья: Такао и Азумаро. Мы же трое, живя в Кусиро, получали неплохой доход от добычи морепродуктов, а часть выручки от продажи риса присылал нам Ичиро. В 1875 году летом Сайюри снова родила сына. Его назвали Кэндзиро. Спустя полгода Риота был назначен помощником уполномоченного представителя по освоению месторождений угля. Мы переехали в Саппоро и выстроили там новый дом. Риота стал часто покидать нас в поисках места для постройки шахт, и мы почти не видели его. Кэндзиро-кун, даже получая мало внимания от постоянно занятого отца, рос смелым, способным, старательным и любознательным мальчиком. Он учился отлично и уже в двенадцать лет планировал, закончив школу, поступить в университет. Осенью 1891 года нам пришлось перенести тяжёлую потерю. Риота вернулся из очередной поездки больным. Его сильно лихорадило, никакие лекарства не помогали, и тринадцатого ноября 1891 года он скончался. Для меня свет померк вместе со смертью сына, но приходилось держаться ради Сайюри. Она на следующий день после похорон Риоты слегла и целый месяц не поднималась с постели. Я всерьёз беспокоился за неё, но в конце концов она нашла в себе силы пережить горе, а спустя два года семью покинул я сам. Думаю, это был инфаркт, поскольку умер я почти мгновенно. Очнувшись от смертного обморока, я обнаружил, что нахожусь в Мэйфу. Энма-Дай-О-сама сообщил мне, что я должен был отправиться в ад за совершённое некогда убийство невинной души, но он в последнюю минуту якобы спас меня от печальной участи. И предложил альтернативу — стать Богом Смерти и служить в Сёкан. Таким образом, я стал одним из синигами, заключив с Энмой контракт… — Мне он в своё время плёл почти то же самое, — не удержался от реплики я. — Думаю, он всем говорит одно и то же, — невесело усмехнулся Коноэ-сан. — И все ему верят. Наш Повелитель умеет приводить убедительные доводы. Поверил и я. И стал служить в Сёкан, но пробыл рядовым синигами недолго. В 1895 году от Энмы поступило поручение — взять некий кристалл, похожий на крупный алмаз, и спрятать его внутри тоннеля на горе Тарумаэ. На исполнение задания отрядили всех Богов Смерти. Телепортируясь к озеру Сикоцу, мы удивлялись, к чему отправили всех семерых? Проделать в горе тоннель, положить камень и запечатать вход — много усилий не надо. Но мы понятия не имели о том, что за алмаз нам вручили. Мы выполнили всё точно, ни на шаг не отступили от инструкций, но как только кристалл оказался внутри тоннеля, он вспыхнул фиолетовым светом, и шестеро моих товарищей рассыпались в прах, не успев даже вскрикнуть. Едва опомнившись от шока, я услышал внутри себя вкрадчивый голос: «Если не хочешь разделить судьбу товарищей, выполни мою просьбу. Сейчас я телепортирую тебя в один посёлок, ты постучишь в дом, перед входом в который окажешься. Тебе откроет девушка с необычным цветом глаз и спросит, чего ты хочешь. Ответь, что ищешь исцеления души. Тогда она предложит тебе самодельный амулет из хрусталя, а ты скажи следующее: «На склоне Тарумаэ в засыпанном тоннеле спрятано истинное исцеление. Тысячелетия назад боги скрыли там сильнейший талисман. Тот, кому удастся завладеть им, станет бессмертным и подчинит себе весь мир». Это всё, что от тебя требуется. Учти, обманешь меня — умрёшь. Даже оставшись здесь, в тоннеле, я сумею дотянуться до тебя, куда бы ты ни убежал». Сам не знаю, почему, но я подчинился этому жуткому камню. Я переместился в посёлок, постучал в дверь бедного дома. Открыла мне прелестная юная девушка с каштановыми волосами и небесно-голубыми глазами. Дальше всё случилось так, как предсказал кристалл. На мою просьбу об исцелении девушка предложила амулет из горного хрусталя, я отказался, поведав ей то, что просил алмаз. Затем телепортировался в Сёкан. Энма-Дай-О-сама вызвал меня к себе и приказал, чтобы я никому не признавался в случившемся на горе Тарумаэ. «Твои друзья погибли во время сражения с демонами, понял? — предупредил Энма. — Только попробуй рассказать правду, и ты окажешься по соседству с Тодой в Тэнку или в аду. Но если будешь вести себя хорошо, то за твоё молчание я назначу тебя начальником Сёкан». «Все до единого синигами уничтожены! — возмутился я. — Отдела Сёкан больше нет!» Однако Энма улыбнулся и сказал: «У тебя скоро появится новый подчинённый. Его имя Такеши, он Повелитель Теней. Потом придут и другие, не беспокойся». «Могу я узнать, что это был за кристалл, убивший даже бессмертных существ?» «Сделай вид, будто его никогда не существовало. Забудь о нём. Это приказ». И я забыл. Я предпочёл также не вспоминать о незнакомой девушке, с которой поделился информацией. Откуда мне было знать, что даже жители Токио ездили к ней за исцеляющими амулетами? Некоторым из своих посетителей девушка пересказала мою легенду. Одни посмеялись над её наивностью, другие попытались найти алмаз, но так и не отыскали запечатанный магией тоннель. К тому времени мой внук, вернувшись из Южной Маньчжурии, куда отправился в 1894 году добровольцем для участия в военных действиях, увлёкся археологией и начал путешествовать по разным странам, включая Китай и Индию. В декабре 1898 года тяжело заболела Сайюри. Кэндзиро в поисках исцеления для матери приехал в Суццу и услышал историю о могущественном амулете, спрятанном внутри горы. Судя по всему, он сумел отыскать тоннель, каким-то образом прошёл сквозь поставленный синигами барьер и забрал алмаз. Однако Сайюри умерла раньше, чем Кэндзиро вернулся в Саппоро. После похорон мой внук решил опять отправиться в Суццу к понравившейся ему девушке. Аюми приняла его таким, каким он стал, хотя Кэндзиро сильно изменился. Теперь он носил на шее кинжал с трёхгранным лезвием, а его глаза обрели пугающий цвет. Через неделю влюблённые пришли к местному священнику и сказали, что хотят пожениться, но священник резко воспротивился их решению. Он стал отговаривать Аюми, убеждая, что мужчина со странными глазами наверняка демон, однако Аюми любила моего внука и не собиралась с ним расставаться. Кэндзиро предложил ей покинуть Суццу и оформить брак в другом городе, но незадолго до этого слегла Садако-сан. Её не с кем было оставить даже на день. А ещё через месяц Аюми поняла, что ждёт ребёнка. Кэндзиро поселился в их доме, чтобы заботиться о ней и Садако. В посёлке становилось жить всё труднее, люди начали сторониться влюблённых. Потом последовали проклятия, угрозы… Желая избавить любимую от необходимости выслушивать каждый день злые выпады односельчан, Кэндзиро нашёл для своей семьи заброшенный дом неподалёку от Суццу и перенёс туда умирающую мать Аюми. Один из своих талисманов Аюми приспособила как магическую защиту, чтобы никто чужой не мог войти в их новое жилище. Кэндзиро несколько раз предлагал применить найденный им на Тарумаэ амулет, чтобы заставить людей забыть о ненависти, но Аюми сказала, что от Ока исходит злая аура и запретила применять его. Кэндзиро прислушался к её мнению. В феврале 1900 года Аюми родила двойняшек. Первым на свет появился ты, Асато. Тремя часами позже Ририка. Оправившись от родов, Аюми безуспешно пыталась уговорить священника зарегистрировать хотя бы её детей и почти убедила его, но с конца марта на посёлок обрушились несчастья — наводнения и болезни. Повсюду распространились брюшной тиф и холера. Жители Суццу вымирали семьями. Не найдя других виновников происходящего, они начали роптать и проклинать «демона и ведьму», поселившихся у них. Однажды Кэндзиро всё-таки вынужден был отлучиться в Саппоро по делам на несколько дней. За время его отсутствия в дом пробрались жаждущие мести религиозные фанатики. От их рук погибли Аюми и Садако. Тебя, как ты, наверное, знаешь, спасла твоя тётя, незадолго до этого по просьбе Хикару приехавшая навестить родственников, чтобы в очередной раз попытаться убедить их вернуться в Токио. Акеми-сан сказала, что готова приютить у себя и тяжелобольную Садако, и новорождённых племянников, но с одним условием — демону в их доме не место. Аюми наотрез отказалась от такого условия, чем невольно подписала себе и матери смертный приговор. Прости, Асато, я ничего не сумел предотвратить! Я не имел возможности наблюдать за ними постоянно и упустил самое главное: тот день, когда Аюми и вы более всего нуждались в моей защите! Мне нет прощения! И я, как и твой отец, не знал, куда ты делся после пожара в Суццу, ведь тебя защищала магия Аюми! Вместе с Кэндзиро я оплакивал тебя, будучи уверен, что ты погиб, а потом память моя оказалась стёрта. Кажется, это случилось в сентябре 1900 года. — Отец был вынужден так поступить, — потупилась Ририка. — Нужно было стереть всю информацию о нашем истинном происхождении, как выразился отец «и на небе, и на земле», чтобы выдать себя за семью Эшфорд. Впрочем, это не совсем ложь. Рец-де Шанкло — действительно дальние потомки Эшфордов. Я молчал, переваривая полученную информацию. — Лишь в сентябре 1981 года память вернулась ко мне, — продолжал Коноэ-сан. — Но я по-прежнему не знал ничего о вашей судьбе и продолжал оплакивать вас. Только тринадцатого апреля этого года Рири-тян разыскала меня и рассказала о себе, своём брате, о тебе и другой Ририке-сан. Мне было очень трудно поначалу привыкнуть к мысли о том, что вас неожиданно стало четверо, но, тем не менее, я безмерно рад, что все вы целы и невредимы! — Ну я-то не вполне. Я же умер и стал синигами. Коноэ-сан улыбнулся. — Я рад, что другой Кеиджи был твоим начальником. Я уверен, он хорошо заботился о тебе, даже не помня, кем ты ему приходишься. — Заботился, переживал и прощал слишком многое, — со вздохом подтвердил я, поняв вдруг, что скучаю по шефу. Коноэ-сан долго и подробно выспрашивал меня о Мэйфу, о моих друзьях и напарниках, о том, как я жил в мире людей. И я говорил почти без перерыва, вспоминая важные события и незначительные мелочи, но легче не становилось. На душе моей по-прежнему лежал неподъёмный груз. В конце беседы шеф крепко обнял меня и произнёс: — Спасибо, что согласился навестить меня! Приходи сюда снова вместе с Рири-тян. Не беспокойся, магия Ока защитит нас от нежелательных свидетелей, — затем повернулся к Лилиан. — Забирай мою память. Я готов. Через минуту мы оставили его на месте недоумевающим. Шеф напряжённо размышлял над тем, что заставило его посреди рабочего дня забрести на самую дальнюю аллею Мэйфу. *** Попрощавшись с Ририкой, обещавшей непременно поддерживать связь, я сначала отправился к Тацуми, коротко сообщил ему новость про мои внезапно обнаружившиеся родственные связи с Коноэ-сан и заторопился в Сибуйя. *** Кадзу-кун пил кофе, когда я появился в его столовой. Я собирался рассказать ему всё и сразу, но вдруг почувствовал, что обессилен и выжат. Я был просто не в состоянии говорить ни о чём. Хотелось отгородиться от проблем, сбежать и исчезнуть. Раствориться в бесконечном пространстве, где нет страданий и неразрешимых загадок. Кадзу-кун не удивился моему желанию, отметив, что оно выполнимо. Через пару минут мы переместились в Норвегию, очутившись на краю скалы с плоской вершиной, напоминающей церковную кафедру. Небо соперничало яркостью красок с прозрачными нежно-бирюзовыми водами. Вокруг возвышались заросшие соснами горы. «Почему он так старается ради меня? — размышлял я. — Зачем исполняет мои нелепые прихоти? Ведь есть столько всего важного, что мог бы осуществить амулет!» Я задал эти вопросы вслух, а Кадзу-кун ответил, что моё желание вовсе не мелочь. Я встал на самый край скалы, а он приблизился сзади и осторожно привлёк меня к себе, словно желая уберечь от всех бед мира. И вдруг я ощутил, как его губы с невероятной нежностью коснулись моего затылка. Дыхание перехватило. Душу заполнило безудержное, ничем не омрачённое счастье. Мы стояли вдвоём на Кафедре Проповедника, и бездонное небо принадлежало в ту минуту только нам двоим.