Амулет синигами

В носу невыносимо щекотало. Я громко чихнул и открыл глаза. Вокруг царил полумрак, а удобная поверхность, согревавшая мою спину, даже отдалённо не напоминала простынь с матрацем. Я пошарил руками рядом и понял, что нашёл себе пристанище на ковре с густым ворсом. Под раскалывающейся от боли головой лежала диванная подушка, сверху меня укутали пледом. Попытавшись выпрямиться, я стукнулся теменем о столешницу и громко ойкнул. Надо мной тонко и жалобно зазвенела посуда, а перед глазами поплыли разноцветные пятна. Я медленно улёгся обратно. На пересохшем языке явственно ощущался привкус сакэ, но в памяти пока не всплывало ничего. — Кадзу, — перекатившись на бок, глухо простонал я, обращаясь к двум идеально белым носкам, оказавшимся в поле моего зрения в узкой полосе между полом и нижним краем тяжёлой скатерти, — а что вчера случилось? — С тобой, со мной или с обоими? — голос обладателя идеальных носков прозвучал спокойно, но с некоторой долей сарказма. — С обоими, — я застонал громче, ибо головная боль и наждачная сухость на языке от попыток говорить только усилились. — Благодаря тебе, о вчерашнем я долго не забуду, — загадочно отозвался Кадзутака. — Кстати, тосты, бекон и яичница давно готовы. Если соблаговолишь выбраться наружу, мы вместе позавтракаем. Кофе я сварил, но он скоро остынет. Я отбросил в сторону плед, приподнял скатерть и на четвереньках выполз наружу. В глаза ударил яркий солнечный свет, и я невольно зажмурился, прикрыв лицо ладонью. Дав себе некоторое время привыкнуть к смене освещения, я осторожно раздвинул пальцы, а затем и вовсе убрал руку в сторону. Кадзу сидел за столом и невозмутимо поглощал яичницу. Я пригляделся к нему внимательнее и заметил на его шее следы, о происхождении которых догадаться было нетрудно, но подробностей вспомнить не получалось. — Мне бы в душ, — виновато промямлил я, осознав, что вид у меня для совместной трапезы неподобающий. — И переодеться… То есть, одеться, — поправил я себя, внезапно заметив, что на мне нет совершенно ничего. Люди, чуждые эстетики, обычно называют эту форму одежды «в чём мать родила», а эстеты именуют такой внешний вид «костюмом Адама». — Ступай, — во взгляде Кадзу промелькнуло веселье. — Только, прошу, поторопись. — Тебе надо на работу? — спохватился я. — Из-за меня ты опаздываешь? — Нет, сегодня мой выходной. К счастью. И у тебя после вчерашнего, кроме выходного, ничего быть не может. Но мне скучно завтракать одному. Я облегчённо выдохнул, залпом осушил стакан прохладной воды и, пообещав не задерживаться, нагишом поспешил в душевую. Наспех ополоснувшись, надев свежую рубашку и брюки, я вернулся за стол. Головная боль немного унялась. Кадзу-кун допивал кофе, задумчиво листая утреннюю газету, изредка взглядывая на меня с загадочной улыбкой. Убедившись, что я не вызвал своим позорным поведением гнева или порицания, я успокоился и уселся напротив него. — Поешь, — Кадзу подвинул в мою сторону яичницу с беконом, чашку горячего кофе и свежий бисквит со взбитыми сливками. — И всё-таки, — я нервно сглотнул, косясь на еду, но не решаясь приступить к завтраку, — что вчера случилось? Я, конечно, разное творил на протяжении жизни, да и в посмертии тоже набедокурил, но под столом давно не просыпался. По крайней мере, за последние тридцать лет — ни разу. Кадзу-кун отложил газету и подпёр кулаком подбородок, заинтересованно глядя на меня сквозь очки. — Я узнал о тебе вчера много нового, Асато. Надеюсь, ты хорошо выспался? — и он улыбнулся своей неповторимой улыбкой, сочетающей в себе детское озорство и взрослое ехидство. — Да, — автоматически ответил я, ломая голову над кучей гудящих в ней, словно улей с пчёлами, вопросов. Даже аппетита нет, когда с тобой говорят загадками, а ты ничего не помнишь… — Голова прошла? — заботливо продолжал интересоваться Кадзу. — Совершенно. Но, пожалуйста, напомни, по какой причине она заболела! — жалобно попросил я. — Сам вспоминай, — он откровенно смеялся надо мной. — Забавно видеть тебя смущённым, а ведь вчера ты вёл себя очень решительно. Устроил мне невыразимо приятный сюрприз, в результате чего некоторое время я составлял тебе компанию под столом, но потом выбрался, принял душ и приготовил завтрак. Я думал, ты проголодаешься, проснувшись, а ты и не ешь вовсе. Это на тебя не похоже. Возьми со стола хоть что-нибудь. Вчера ты потерял много сил. — Когда? Как?! — я гипнотизировал попеременно то Кадзу-кун, то свой завтрак взглядом, беспомощно надеясь вырвать тайны вчерашнего происшествия хоть у кого-нибудь, например, у аппетитно пахнущего бисквита, как вдруг при виде взбитых сливок с шоколадной крошкой, покрывавших поверхность выпечки, моя память сдалась, распахнув свои недра и явив мне всю глубину моего падения. — О! — простонал я. — О-ооо!!! — Вспомнил? — Кадзу радостно рассмеялся. — Хорошо. Я вспомнил, но лучше бы этого не случилось. Теперь мне оставалось только сгореть со стыда. *** Во всём был виноват шеф… Да, я мог бы отказаться от вечеринки в честь окончания рабочей недели, но я уже и до того не соглашался несколько раз, выдумывая самые нелепые причины вроде удаления зубов мудрости, спортивного восхождения на гору Фудзи и дня рождения престарелой троюродной тётки. Наконец, босс выдвинул мне претензию размером с небоскрёб. Сказал, что я не ценю и не уважаю коллектив, и жёстко добавил: если я и дальше буду продолжать вести себя подобным образом, то он, скорее всего, не сможет оставить меня в отделении. — Коллектив должен быть сплочённым не только в рабочее время. Корпоративный дух ярче всего ощущается на праздниках, поэтому все важные для нас даты, включая выходные, мы отмечаем вместе, — назидательно промолвил шеф. Я хотел было заикнуться о том, что мы — полиция, а не корпорация, но предпочёл промолчать и, вероятно, правильно сделал. — Если ты желаешь и дальше оставаться здесь, не игнорируй общие праздники, иначе я отправлю тебя на поиски более подходящего места работы. Он откровенно шантажировал меня. На самом деле я прекрасно понимал, что корпоративный дух надо поддерживать всегда, а совместное празднование чего угодно — неплохая причина расслабиться после тяжёлой недели. Но как объяснить боссу мою главную трудность? Я пытался прозрачно намекнуть ему на свою невоздержанность, случающуюся со мной каждый раз при употреблении спиртного, но шеф ничего не хотел слышать, оскорбляясь всё сильнее на каждую мою следующую попытку избежать плачевного финала дня. Вот так я и попал вместе с остальной толпой стажёров и полицейских на довольно вместительный теплоход, неторопливо плывущий по реке Сумида, где вечеринка началась бурно и весело. После водного путешествия мы высадились в огромном караоке-баре… Я пел и пил. Снова пил и снова пел, повиснув на плечах своих разудалых, хохочущих над моими шутками коллег, ощущая разом и корпоративный дух, и сплочённость. Как я вернулся в Сибуйя, почти не помню. Кажется, шеф заранее нанял для празднующих такси, сообщив наши домашние адреса водителям. Только это и помогло нам не остаться до утра в том караоке-баре, сложившись штабелями возле стен. Меня вместе с ещё двумя набравшимися до невменяемости стажёрами шеф погрузил на заднее сиденье, предварительно крепко обняв и похлопав по спине со словами: «Молодец, с такой выносливостью далеко пойдёшь!», и машина тронулась с места. Довольно скоро водитель сообщил, что пора выходить, я даже уснуть не успел. Остальных повезли куда-то дальше. Выпав из дверцы автомобиля, но приземлившись довольно удачно, я доковылял до дома по своей личной, незримой для окружающих синусоиде. Долго стучал, напрочь забыв о наличии звонка и тем более — ключа в кармане, пока Кадзу-кун, потеряв терпение, не открыл. С минуту он неодобрительно изучал меня с головы до ног, перегородив собой дверной проём и уперев руки в бока, а я счастливо улыбался, размышляя о том, какой он красивый. Самый соблазнительный доктор в мире! Второго такого нигде не сыскать — ни в Америке, ни в Китае, ни в России. «И он — мо-ой. Только мой!» — гордо пронеслось в голове. Распахнутая почти до живота рубашка Кадзу-кун приковала мой блуждающий взгляд, и я пал жертвой вожделения. Где-то в подсознании крепко засела уверенность, что вот этот шикарный мужчина сейчас полностью в моей власти, и он тоже хочет меня. — Доктор, а вы принимаете по ночам? — развязно спросил я, тяжело вваливаясь внутрь. — Алкоголикам отказываю даже днём, — мгновенно откликнулся Кадзу с заметным сарказмом. — И отправляю их в вытрезвитель. Но я, пропустив его слова мимо ушей, захлопнул дверь за своей спиной и решительно притянул Кадзу к себе. Припечатав его с размаху своим телом к ближайшей стене, я нашёл его губы своими. Кадзу не сопротивлялся моему напору, наоборот, с энтузиазмом ответил на поцелуй. Я жадно впился сначала в его шею, потом — в мочку уха, шепча, как соблазнительно он выглядит и обещая, что теперь ему не сбежать. А затем обе мои руки оказалась там, где обычным пациентам касаться лечащих врачей категорически запрещено. — Давай, — услышал я слегка прерывающийся голос Кадзу, и его глаза заинтересованно блеснули. Он прижал мои руки к себе ещё крепче. — Смелее. Хочу взглянуть, что ты сделаешь дальше. Ты впервые начал сам, и мне не терпится увидеть продолжение! Зря он меня провоцировал… Мы оба мгновенно оказались на полу. Раздеть того, кто и так не вполне одет, а затем сбросить собственную одежду — минутное дело. Я лишь слегка запутался в рукавах, молниях и пуговицах, но вместе мы преодолели эти трудности. Устроившись меж его разведённых ног, я набросился на его разгорячённую плоть, словно голодный бродяга на богатое угощение. Мы оба задыхались и стонали, не в силах совладать с собой. Время от времени я переводил дух, говоря о том, какой он ароматный и вкусный, не хватает только шоколадной крошки и взбитых сливок, чтобы придать ему особенную сладость. Разумеется, в том состоянии, в каком я находился, никаких продуктов я бы точно не нашёл, даже ткнувшись носом в нужную полку холодильника, но Кадзу-кун пришёл на помощь. Он помог мне подняться с пола и дотащил на буксире до столовой. По пути туда через каждые три шага я умудрялся прижимать его то к стене, то к притолоке, жадно трогая везде, где успевал дотянуться, и шептал о том, что не дотерплю до чёртовых сливок и проклятого шоколада. Но мне всё-таки вручили и то, и другое со словами: — Просил? Держи. Обеденный стол подвернулся очень вовремя. Я опрокинул Кадзу на спину, склонился над ним и начал своё путешествие от его шеи до паха, попутно украшая тело любимого смесью шоколада и сливок. Без стеснения облизываясь, я поглощал лакомство и кормил Кадзу-кун со своих пальцев и губ. Когда же дело дошло до неприступного замка, названного мною про себя, а может и вслух, крепостью Белой Цапли*, я расстарался вдвойне. Кадзу-кун запрокидывал голову и впивался ногтями в смятую скатерть, а все его ощущения от прикосновений моего языка отзывались во мне. Мы взорвались наслаждением одновременно, я даже не успел прикоснуться к себе. Мне хватило волны его удовольствия, накрывшей меня с головой. После короткого отдыха Кадзу попытался убедить меня принять душ и переместиться в спальню, но я внял его предложению только насчёт водных процедур. После того, как мы освежились, я полез в буфет, проигнорировав вопрос о том, зачем мне это нужно. Тело горело, душа жаждала новизны. В моих руках оказалось одуряюще пахнущее оливковое масло, произведённое и упакованное в Испании, если верить кандзи на этикетке. Кажется, я не внял словам Кадзу о том, что поза наездника, если речь идёт об обеденном столе, и оливковое масло, если речь идёт о подготовке к физической близости — не самый лучший выбор. Но до того ли мне было, если я уже загорелся? Помню, как Кадзу удерживал меня за бёдра, и я видел его ошалевшие глаза, устремлённые в мою сторону, пока я продолжал двигаться, вовлекая его в свой бешеный ритм и описывая в подробностях всё, что думаю и чувствую прямо сейчас. — Ты спятил, Асато! — повторял Кадзу сквозь стоны и срывающееся дыхание. — Но ты прекрасен! Надо отдать должное столу — он мужественно выдержал испытание. Потом мы оказались внизу, на ковре и там через некоторое время я повторил всё то, что случилось чуть раньше на гладкой, твёрдой поверхности, только на сей раз сидя спиной к нему. А спустя ещё полчаса мы оба опирались ладонями о дверцу посудного шкафа, едва не выломав её напрочь. Шкаф мы всё-таки раскачали так, что несколько тарелок попадали с решётки на нижнюю полку и разбились. Кадзу-кун снёс безропотно и это моё чудачество. Наконец, оставив посуду в покое и согласившись вслух с расхожим мнением о приятности ежедневного времяпровождения в шалаше с милым, я заполз под обеденный стол, заявил, что это и есть «шалаш», и безапелляционно потребовал от Кадзу-кун улечься со мной, если я для него — «милый». Далее моё сознание, видимо, испытав глубокий стыд за меня, отключилось. Больше из вчерашних приключений я не смог вспомнить ничего. Очевидно было, что лишь из сострадания и любви меня не продали в лабораторию на опыты, а принесли мне подушку, плед и дали выспаться. Ковёр и скатерть теперь предстояло нести в химчистку, чтобы убрать с них следы масла, взбитых сливок и пятна шоколада, но Кадзу, как ни странно, не злился. Я снова посмотрел на пышный бисквит и понял, что со сладким пора завязывать. От него одни проблемы. Выпив глоток кофе, я искоса посмотрел на Кадзу-кун. — Ты действительно не сердишься? — тихо спросил я, испытывая запоздалый приступ стыда. — Нисколько, — услышал я в ответ. — Я впервые видел тебя обезумевшим от желания и совершенно не контролирующим себя. И, доложу тебе — это незабываемое зрелище, Асато. — Выходит, я поступил хорошо? — обрадовался я. — Хм. Было бы лучше, если бы ты сделал то же самое, но без угнетения центральной и периферической нервной системы алкоголем, — заметил Кадзу. — Впрочем, если от спиртного ты расслабляешься, а вреда не получаешь — это, в целом, неплохо. Однако я всё же надеюсь, в вашем полицейском отделении не принято отмечать подобным образом окончание каждой рабочей недели? — Кадзу-кун слегка нахмурился. — Нет! — замахал я руками. — Да я и не стану. Босс просто сказал, что мне надо влиться в коллектив, и обещал уволить, если я откажусь от празднования. Именно поэтому я не смог сказать «нет». Мне нужна эта работа! — Ну, теперь ты точно влился. Думаю, босс за тебя спокоен, — Кадзу приблизился ко мне и обнял за плечи, прижавшись губами к моему затылку. — Обещай как-нибудь повторить «рай в шалаше», но на трезвую голову, — прошептал он мне на ухо, и я почувствовал, как опять загораюсь, словно и не было вчерашней ночи и утреннего похмелья. — Обещаю, — ответил я, поворачиваясь к нему и с нежностью ловя его губы своими. *** Просто удивительно, как некоторые люди похожи друг на друга, не являясь при этом родственниками! Госпожа Мураки и госпожа Сакурайджи показались мне родными сёстрами, стоило им появиться в гостиной с мужьями. В парадно-выходном костюме, с галстуком-бабочкой на шее я чувствовал себя не в своей тарелке. Больше обычного хотелось нелепо шутить, громко смеяться, а ещё — переодеться в домашнюю футболку и шорты, наплевав на дресс-код праздничного ужина. Но я помнил, что не хочу расстраивать Кадзу-кун, и мужественно терпел. Здешний Ория Мибу, получивший приглашение от Кадзу-кун, уже полчаса щеголял по дому в модном сером костюме, в бледно-голубой рубашке, с туго затянутым тёмно-бордовым галстуком, казалось, ничуть не мешавшим дышать. Однако незадолго до появления родителей Кадзу он неожиданно отошёл к окну, стараясь слиться со складками голубых портьер. Я заметил, как, стоя поодаль, Ория о чём-то тихо переговаривался с Укё, одетой в пышное платье кремового цвета, обнажавшее её нежные, округлые плечи. Распущенные по плечам волосы девушки украшала заколка с цветами апельсина, выполненными из блестящего шёлка и жемчуга. Укё-сан по-прежнему выглядела лет на пятнадцать моложе своего настоящего возраста, и я не уставал ею восхищаться. Кадзу-кун уже предупредил меня и Орию, что его день рождения в узком кругу семьи и самых близких друзей, скорее всего, выдастся непростым и попросил о понимании и поддержке. Разумеется, он получил и с моей стороны, и со стороны Ории бесспорное уверение в том, что и то, и другое у него будет. Но я всё никак не мог понять, зачем Кадзу переживает? Это просто ужин, хоть и праздничный! Как выяснилось позже, причины для волнения у него имелись. Вероятно, если бы мы с Орией знали, чем закончится торжество, то лучше махнули бы на всё рукой и убедили Кадзу отметить день рождения в Роппонги или телепортировались на Прекестулен! Легче вынести зимний холод на вершине обледеневшего утёса, чем ссору с родителями в тот день, когда ты настроен на покой и гармонию. Господин Сакурайджи и господин Мураки с момента появления в доме были крайне немногословны. Они по очереди поздравили именинника скупыми фразами. На меня, даже после того, как Кадзу меня им представил, не обратили ни малейшего внимания и не ответили на моё приветствие. Я вздохнул с облегчением. Что ж, если я для них — человек-невидимка, так даже лучше. Мураки-сама вручил сыну редкую книгу по медицине и долго расписывал её достоинства, а вслед за книгой небрежно протянул конверт с ключами от белоснежной «Тойоты Алтеза», пояснив, что в семье из двух человек должно быть непременно два автомобиля. Я занервничал, поняв, что под «вторым человеком» Мураки-сама вряд ли подразумевает меня, даже не подозревая об истинной природе наших с Кадзу-кун отношений. А ещё я всей поверхностью кожи ощущал на себе прожигающий взгляд Ории. С тех пор, как Мибу-сан переступил порог нашего дома, он не задал ни единого вопроса по поводу причин моего пребывания здесь. Похоже, либо Кадзу ему заранее сказал, либо Ория сам понял, едва взглянув на меня. А вот старшее поколение ни о чём не догадывалось, и это грозило нехорошими последствиями… Я вдруг подумал о том, что Кадзу вполне мог попросить меня отсидеться в спальне или отправить в гости к Тацуми до окончания ужина. И я бы даже не обиделся, поступи он так. Я бы понял его нежелание превращать тихий семейный ужин в крупную ссору. Но, похоже, Кадзу не собирался идти лёгким путём. Однако если он сейчас расскажет отцу и матери правду, да ещё в присутствии родителей Укё, трудно представить, какой скандал разразится! Разумеется, поддержка друга при таком раскладе очень пригодится. Но вот поддержит ли нас Мибу-сан, несмотря на обещание? Трудно сказать, учитывая, какими горящими глазами он сам смотрит на Кадзу! Я далеко не глупец и тоже всё понял: будь его воля, он вызвал бы меня на дуэль, но не делал этого, прекрасно понимая бесполезность данного предприятия. Следом за супругом, госпожа Мураки одарила Кадзу-кун антикварным столовым серебром и парой уникальных фарфоровых кукол, кажется, совершенно упустив из виду, что её сын с отрочества не коллекционирует такие игрушки. В тот момент, когда мой растерянный возлюбленный удивлённо разглядывал подарки, полученные от матери, я невольно задумался о том, насколько уже сблизились наши миры. Куклы больше подошли бы лорду Артуру Эшфорду, но не здешнему Кадзутаке. Госпожа Мураки, как и все мы, явно угодила сознанием в расщелину миров и начала путать реальности. Но, чтобы её не расстраивать, Кадзу-кун поцеловал мать в щёку и поблагодарил за внимание и заботу. Госпожа Мураки, рассеянно улыбнувшись, потрепала сына по плечу и отошла к дивану. Господин Сакурайджи приблизился к имениннику следующим. Он подарил Кадзу офицерский кортик 1893 года с рукоятью из чёрного дерева, украшенный позолоченной кожей ската. На тонком остром лезвии виднелась искусно выгравированная ветвь сакуры и рядом с ней — памятная надпись про сражение в одна тысяча сорок третьем на линкоре «Ямато». Похоже, кортик побывал в руках далеко не одного морского офицера и принимал участие в сражениях, а не просто пролежал в ножнах, что, несомненно, повышало его стоимость. Я сразу ощутил себя нищим со своими смехотворными подарками в виде массажного коврика для автомобиля и далеко не самого дорогого портмоне, хотя моим скромным дарам сегодня утром Кадзу обрадовался куда больше, чем всем этим дорогим и редким вещам. — Оружие будет отгонять беды от твоего дома и принесёт тебе и твоей супруге удачу! — закончил описание преимуществ кортика Сакурайджи-сан, а я снова взволновался: отец невесты явно намекал на грядущую свадьбу, и я со своими личными планами на Кадзу-кун тут был точно лишним. Следом за мужем Сакурайджи-сан вручила будущему зятю вышитый шёлком портрет Кадзу-кун и Укё-сан, где жених и невеста стояли в полный рост на фоне цветущих слив, обнявшись, и их лица сияли от счастья. — Пора сделать так, чтобы мечта стала явью! — торжественно произнесла госпожа Сакурайджи. — Подойдите ближе, дети, я вас обниму! Я рассчитываю, что мы, наконец, назначим день свадьбы. Мы все мечтаем увидеть наших внуков, пока ещё старость не постучалась в двери. Наступила тишина. Казалось, никто из присутствующих даже не дышал. Только в разожжённом незадолго до прихода гостей камине потрескивали дрова, и трепетали язычки пламени. — Прошу к столу, — нарушил неловкое молчание Кадзу-кун и посмотрел на Укё, подав ей какой-то знак, понятный лишь им двоим. Девушка приблизилась, Кадзу-кун отодвинул перед ней стул и помог сесть. Затем его взор устремился к Ории, и тот занял место рядом с Укё. Я оказался справа от Кадзу и слева от Ории. Заметив наш странный порядок размещения за столом, Мураки-сама, устроившийся рядом с женой, сухо сделал замечание сыну. — Сын, почему твоя невеста сидит в компании Мибу-сан, а её место рядом с тобой занято каким-то неизвестным молодым человеком? Мне кажется, ему следует пересесть. — Он не пересядет. Это во-первых. Во-вторых, молодого человека зовут Цузуки Асато. Когда вы вошли, я представил его, но никто не обратил на него внимания, поскольку вы чересчур заняты собой, — бесстрастно отозвался Кадзу-кун и спокойно прибавил, обращаясь к матери. — Что ты предпочитаешь: запечённую перепёлку, копчёного лосося или маринованного угря? А вы, Сакурайджи-сан? — этот вопрос был задан предполагаемой тёще. — Если я не досмотрел, и чего-то на столе не хватает, я немедленно закажу требуемое блюдо. Заказывать точно не требовалось. Стол ломился от аппетитных яств, и я уже глотал слюни и ёрзал на месте, но приступать к еде первым было весьма невежливо, особенно сейчас, учитывая, как накалилась обстановка после слов Кадзу. Госпожа Мураки резко отодвинула от себя тарелку и отбросила салфетку. — Я не стану есть ничего, пока ты не объяснишь, что означает такое твоё пренебрежение невестой! — рассерженно заявила она, и голос её сорвался на довольно красивое сопрано. У неё, определённо, имелись задатки певицы. Госпожа Сакурайджи тоже выглядела оскорблённой. Она комкала в руках платок и кусала губы. Мураки-сама медленно встал, опираясь кончиками дрожащих от гнева пальцев о край стола. — Сын, я решительно не понимаю… Мы пришли поздравить тебя, выяснить, когда состоится ваша свадьба с Укё-сан, а вы расселись поодаль друг от друга и не производите впечатления счастливой пары, — Мураки-сама в упор посмотрел на меня. — Возможно, я чего-то не расслышал или не понял, но сейчас мне нужно выяснить всё до конца. Кто вы, молодой человек? И что делаете в доме моего сына? — напрямую обратился Мураки-сама ко мне. Я открыл рот, но Кадзу быстро перехватил инициативу. — Асато теперь живёт здесь, — невозмутимым тоном промолвил он. — Живёт?! — Мураки-сама недобро прищурился. — И с каких, мне любопытно знать, пор?! — С десятого июня. Хотя мы с ним знакомы давно — с сентября восемьдесят первого. Мы очень давние друзья! Так, Асато? — Кадзу ласково улыбнулся мне, и я невольно ответил ему такой же улыбкой и кивком, хоть сердце внутри колотилось, как крылья намокшей и пытающейся согреться бабочки. — А он сам разговаривать умеет?! — вспылил Мураки-сама. — Я хочу услышать от него, кто он и что тут делает! — старший из семьи Мураки смотрел на меня испепеляющим взглядом. — Давайте, расскажите о себе, молодой человек! Я о вас ровным счётом ничего не знаю. А ты, сын, помолчи, — и он выставил ладонь вперёд, предупреждая любые возражения или помощь со стороны Кадзу. — Меня зовут Цузуки Асато, — я встал, неловко поклонился Мураки-сама и задумался. А дальше? Про то, что я — синигами, говорить нельзя. Про близкий конец света тоже нежелательно. А уж про наши с Кадзу ночи, а иногда ещё утра, вечера и дни — строго противопоказано. — Я родился и вырос в Токио, — заговорил я, стараясь обходить все опасные темы разом. — Моя мама и старшая сестра погибли, когда мне было восемнадцать. Отец умер от болезни и того раньше. Сейчас мне двадцать шесть, я работаю в токийском управлении полиции. Пока я лишь стажёр, но надеюсь вскоре получить значок и помогать своему начальнику в расследованиях. Мечтаю стать лучшим полицейским в департаменте, получать хорошую заработную плату, чтобы купить себе дом, завести собаку и построить оранжерею, потому что мне нравятся розы. Ещё хочу научиться готовить, так же здорово, как Кадзу-кун! — Предел мечтаний, — презрительно поморщился Мураки-сама. — Вот за что я и не люблю обывателей. Садитесь, — небрежно бросил он мне, и я сел, мысленно содрогнувшись от ностальгических воспоминаний о том, как некогда в средней школе учителя примерно тем же тоном и с тем же выражением лиц говорили: «Садись, Цузуки, безобразно» и рисовали жирную красную «E» в журнал. — Кстати, что у вас с глазами, молодой человек? Вы в линзах? — присмотревшись ко мне внимательнее, снова заинтересовался моей персоной Мураки-сама. — Нет, это мой настоящий цвет, — честно ответил я. — Не бывает таких глаз. — Но вот же они, — робко возразил я, указывая на себя. — Видимо, генетическая аномалия, — скривился господин Мураки. — Да, вы правы, — я внезапно перестал бояться сурового доктора и вдохновенно добавил. — Кадзу-кун недавно взял у меня нужные анализы и сказал, что я действительно таким родился. Его знакомый идеолог это подтвердил, — радостно пояснил я, заметив, что Кадзутака давится от смеха, наблюдая за нашим диалогом, но при этом старается не выдать своего состояния присутствующим. У Ории и Укё тоже странно подёргивались кончики губ. — Это правда редкий оттенок, — продолжал я. — Один на много тысяч… Или миллионов? Простите, я забыл. — Как ты можешь общаться с таким, как он?! — загремел Мураки-сама, обращаясь к сыну. — Я хорошо понимаю, почему ты поддерживаешь дружбу с Чизу-сан и с Мибу-сан, но этот… — в мою сторону взметнулся указующий перст в обвиняющем жесте. — Каков его IQ? Девяносто? Меньше? — Я не проверял, — спокойно отозвался Кадзу. — Для меня это не имеет никакого значения. Асато — особенный. Для меня его IQ не важен. После этих слов мне стало решительно всё равно, что дальше со мной сделает Мураки-сама. Да пусть хоть в порошок сотрёт! Кадзу любит меня таким, какой я есть, и это главное. — Не понимаю, зачем ты впустил законченного идиота в свой дом и в свою жизнь! — продолжал бушевать господин Мураки, пока я сидел и счастливо улыбался. Под столом наши с Кадзу руки уже встретились, и ладонь моего возлюбленного перекочевала на моё колено, отчего я чувствовал себя на вершине блаженства. — Если даже он сирота без образования, пусть снимает комнату в пригороде. Есть варианты! Нечего проявлять нелепое сочувствие. Ты скоро женишься на Укё. Этому… стажёру в любом случае придётся уйти. Ни я, ни Кадзу не успели ничего ответить. — Пожалуйста, давайте не будем ссориться, — примирительно заговорила госпожа Сакурайджи, пытаясь остудить накалившуюся атмосферу. — Мы все приглашены на празднование, и мы обязаны сделать день незабываемым для именинника, — женщина очаровательно улыбнулась и повернулась к своей дочери. — Укё, дорогая, прошу, не молчи! Открой тайну: когда вы с Кадзутакой свяжете свои судьбы? Мы все этого ждём и не прикоснёмся к праздничному угощению, пока дата не будет назначена. — Но она и не будет назначена, — теперь Укё поднялась из-за стола и смело посмотрела на своих отца и мать. — Никогда. — Что ты такое говоришь? — опешила госпожа Сакурайджи. — Я устала притворяться, — девушка заволновалась, и я бы коснулся её руки, стремясь успокоить, но вовремя вспомнил, как она реагирует на прикосновения мужчин. Я заметил, что Ория тоже почти дотронулся до Укё, желая оказать поддержку, но в последний момент отдёрнул пальцы. — Я не смогу выйти замуж ни за Кадзу-кун, ни за кого-то другого, но поскольку все эти годы вы настаивали на моей свадьбе хоть с кем-то, мы с Кадзу-кун решили сделать вид, будто влюблены… Однако Кадзу-кун просто спасал меня от ваших постоянных попыток выдать замуж! Наша помолвка была притворством. Её давно пора расторгнуть. И теперь я готова к этому. Я отказываюсь от замужества! К финалу своей речи Укё заметно осмелела. Сам Энма, явись он сюда, не сумел бы теперь запугать её. — Дочка, — прошептала поражённая Сакурайджи-сан. — Зачем ты так? Успокойся. Ты просто сильно взволнована. — Но это правда! — Укё не утихала. — Однако далеко не вся, а я сегодня намерена сказать всё до конца. — Ты о чём? — недоумевала мать. — С детства я обладала даром видеть призраков, и я честно рассказывала вам об этом, но вы всегда обвиняли меня во лжи. Вы считали, будто я выдумываю. Кадзу верил мне, а вы — нет! Кадзу-кун знал, как мне больно, когда какой-нибудь мужчина или юноша прикасается ко мне. Я испытывала страшную боль, до обмороков! Но для вас, — она поочерёдно указала пальцем на отца и мать, — происходившее со мной выглядело притворством или детской забавой. Вы закрывали глаза на мои страдания, а всё, что мне требовалось — понимание. Я решила стать врачом-фармакологом, только чтобы найти средство от своей болезни. Кадзу обещал помочь мне выздороветь, но и он не знал… Я просто боялась сказать правду, даже после того, как сама узнала… Мы с ним никогда не нашли бы средства от болезни, потому что я вовсе не больна! Мои обмороки имеют совершенно иную природу. Впервые я увидел Кадзу удивлённым. — Почему ты никогда не говорила об этом? — спросил он у Укё. — Были причины, и сейчас я о них скажу, — продолжала та. — Нет смысла дальше молчать! Когда мне исполнилось двадцать два, невоплощённый дух, незримо сопровождавший меня с детства, всегда утешавший и поддерживавший меня, рассказал нашу с ним историю. Когда-то давно в прошлой жизни меня звали Сакамото Марико, а он, ныне являющийся бесплотным духом, был моим мужем. Он женился на мне без благословения родителей, ибо те решили: нам сочетаться браком рано, ведь свадьба с бедной сиротой, такой, как я, разрушила бы блестящую карьеру моего любимого, а он собирался стать доктором. Я ждала ребёнка, но рождения нашего сына не желали ни свёкор, ни свекровь. Я была им ненавистна. Они бы предпочли убить меня вместе с малышом, чем позволить моему любимому взять меня в жёны, если бы узнали о моей беременности. Осознав это, мы с моим возлюбленным поженились тайно по католическому обряду, и мой муж спрятал меня в маленьком посёлке под названием Суццу, подальше от Токио, чтобы его родители не узнали правду обо мне, о нашей тайной свадьбе и о нашем сыне. Муж пообещал, что как только он закончит обучение, найдёт себе пациентов и начнёт достаточно зарабатывать, он объявит открыто о нашем браке и привезёт меня обратно в Токио. Он навещал меня так часто, как только мог. Постоянно отправлял мне деньги, чтобы я ни в чём не знала нужды, но он не мог всегда находиться рядом. Я родила сына четвёртого декабря одна тысяча восемьсот девяносто девятого, а в августе следующего года погибла вместе со своим ребёнком во время пожара, уничтожившего посёлок. Моему малышу было тогда восемь месяцев. Тот пожар имел не естественное, а магическое происхождение, но, конечно, никто из людей — как живых, так и погибших — ничего не знал об этом. Мой супруг выяснил правду о пожаре лишь после собственной смерти. В те страшные дни, потеряв меня и нашего ребёнка, он сильно горевал. Он задался невозможной целью — воскресить меня и сына. Он всю жизнь положил, чтобы исполнить свою клятву! Даже вторую семью завёл лишь ради этого: ему нужна была женщина, способная снова выносить для него всё того же сына, которого он потерял. Мой супруг женился во второй раз лишь после того, как волей случая судьба столкнула его с дочерью мага, уничтожившего Суццу, и та девушка подала ему надежду на осуществление его мечты. Дочь владельца тёмного амулета звали Ририка Эшфорд, — Укё запнулась на мгновение перед тем, как произнести фамилию. Под её пристальным взглядом я похолодел, поняв одно: Укё знает от мужа-призрака о том, кем мне приходится Лилиан, но не хочет, чтобы и родители Кадзу тоже узнали и ещё больше возненавидели меня. — Эшфорд-сан, получив от отца в наследство магический амулет, искала способ раскрыть его полную силу. Для этой цели ей требовался дух-хранитель, и она его нашла. Но не знала Эшфорд-сан, что где-то далеко в ином мире, похожем на наш, живёт её двойник — другая Ририка, не получившая желанного хранителя, а создавшая его руками моего супруга. Вторая Эшфорд-сан была осведомлена о связи двух миров изначально. А ещё о том, что если в этом мире родился её собственный двойник, то здесь же должен родиться и двойник духа-хранителя, иначе сила тёмного амулета никогда полностью не раскроется! Ририка-сан вынудила своё «альтер-эго» повторить свой собственный поступок: позволить моему супругу заглянуть в магическую книгу бога О-кунинуси и узнать о ритуале возвращения ушедших душ. Ририка Эшфорд по приказу своего двойника позволила моему мужу сделать копию книги О-кунинуси. Ритуал возвращения душ, согласно сказанному в книге, требовал огромной платы от того, кто проводит обряд, но мой супруг ничего не испугался. Он был уверен, что, воспользовавшись знаниями из той книги, он не просто вернёт меня и нашего сына, но и дарует нам всем бессмертие, вселив в наши новые тела частицы душ Древних богов, призвав одну из них также и внутрь себя. Мой муж добился задуманного незадолго до смерти. Он воскресил и сына, и меня. Но возрождение нашего мальчика убило его. Наш с ним сын обладал слишком большой силой, и эта энергия, выплеснувшись при перерождении, невольно уничтожила того, кто даровал ему вторую жизнь. Лишившись физического тела, оказавшись перед посмертным судилищем, состоящим из синигами и демонов, мой муж узнал, что его двойной эксперимент удался: моя душа тоже вернулась обратно на Землю следом за сыном, правда, без частицы Древнего бога внутри. Мой любимый узнал, что я вскоре буду возрождена в теле Сакурайджи Укё. На посмертном суде он заключил контракт с Энмой-Дай-О-сама, согласившись помогать ему во всех его делах, лишь бы Повелитель Мира Мёртвых позволил ему бродить по земле неприкаянным духом и иметь возможность общаться со мной до моей смерти или до дня Апокалипсиса, если тот наступит прежде моей смерти. Благодаря нашей связи я с детства стала видеть и других призраков. А мой супруг поклялся себе, что не позволит никакому другому мужчине дотронуться до меня. Он наложил на меня одно из известных ему заклятий, когда мне исполнилось двенадцать, поэтому с отрочества я падала в обморок от чужих прикосновений. Энма-Да-О-сама обещал моему мужу, что мы с ним непременно воссоединимся после смерти. Сейчас всё, чего я жду — окончания этого мира, чтобы вернуться к любимому. Старшие представители семейств Сакурайджи и Мураки молчали, уставившись на Укё широко распахнутыми глазами. Правда, никто при этом не двигался с места и не торопился вызывать девушке врача, а я этого всерьёз опасался, когда она заговорила настолько откровенно. Я молчал, понимая: если сейчас заикнусь о том, что Ририка — моя сестра-двойняшка, и я, как и Укё, знаю про тёмный амулет и про разделение миров, меня сдадут в больницу. Одна надежда — Кадзу-кун, наверное, заступится… К счастью, Укё здесь все любили. Обвинять её в сумасшествии никто не спешил, однако и энтузиазма подобные откровения ни у кого не вызвали. Первым опомнился Кадзу. — И всё-таки почему ты молчала столько лет? — спросил он. — Разве нельзя было рассказать мне?! — Прости, — Укё виновато взглянула на него. — Я боялась, что ты сочтёшь меня сумасшедшей. А ведь моё признание, я отлично понимаю, звучит как безумие. Если бы я потеряла и твою дружбу, я бы не вынесла этого! Но теперь такая мелочь не имеет значения. Миру приходит конец. Мы оба знаем это, поэтому я и рискнула рассказать. Можете все считать меня потерявшей рассудок, — девушка снова обернулась к своим потрясённым родителям, — но хотя бы в последние восемь месяцев, оставшиеся до решающего часа, я хочу жить свободно! Я разрываю помолвку с Кадзу-кун, и я не пойду замуж за кого-то другого, потому что тот, кто ради моего возрождения рискнул собой, ждёт меня. Я доживу эту жизнь и снова встречусь с ним. — Глупости! — вскричала вдруг госпожа Мураки, вскакивая на ноги. — Это совершенно нелепая отговорка! Мой сын столько лет жил в ожидании этого брака, а теперь ему вдруг говорят, что свадьбы не будет? Невеста принадлежит воображаемому призраку? Чушь. Это лишь предлог, чтобы выйти замуж за кого-то ещё! Я не ожидала такого, — с этими словами госпожа Мураки зло взглянула на госпожу Сакурайджи, совершенно растерянную и пытающуюся сообразить, как теперь поступить. — Да, это ни в какие ворота не лезет, — подал голос Мураки-сама, неторопливо поднимаясь с места с оскорблённым видом. — После такого остаётся только откланяться и уйти. Я не вижу смысла оставаться там, где к нам проявляют подобное неуважение. Такого бессмысленного спектакля от будущей невестки я не ожидал увидеть. — Подождите, мы все должны успокоиться, — наконец, подал голос господин Сакурайджи. — Я не верю, что моя дочь могла поступить неразумно. Скорее всего, что-то испугало и взволновало её. Может, у неё стресс на работе? Она всегда была очень чувствительной. Из-за стресса люди подчас совершают странные поступки. Не уходите, сейчас мы выясним, что происходит! — Да, всё поправимо! — вторила мужу Сакурайджи-сан, протягивая руки к господину Мураки, словно пытаясь его удержать. — Я уверена, Укё наговорила эту бессмыслицу из-за сильных внутренних переживаний, но она уже одумалась и раскаялась! — Сакурайджи-сан молниеносно повернулась к дочери и сурово произнесла. — Немедленно извинись перед всеми за эти бессмысленные слова, а мы сделаем вид, будто ничего не слышали. — Но это не бессмыслица, — руки Укё опустились, и она побледнела. — Я не солгала ни словом. — Ты сказала нелепость лишь ради того, чтобы разорвать отношения с честным человеком. Но как твоя мать я не позволю помолвке разрушиться. Она выйдет за тебя, — примирительным тоном обратилась Сакурайджи-сан к Кадзу-кун. — Не переживай, сынок. — А я не переживаю, — все глаза обратились теперь к Кадзу, а он совершенно спокойно вдруг положил руку на моё плечо и притянул к себе, так близко, что наши лица соприкоснулись, а я отчаянно покраснел, понимая, что момент истины, наконец, настал. — Мне незачем волноваться. Укё давно знает о моих отношениях с Асато-кун, поэтому для неё не будет ударом, если я сейчас открыто заявлю об этом… Для тех, кто ещё не в курсе: мы с Асато состоим в близких отношениях и расставаться не собираемся даже под угрозой Апокалипсиса. — Ка-каких… отношениях? — Мураки-сама начал заикаться. Щёки его покрылись неровными пятнами. — Что за бред ты теперь решил выдумать? — Это не бред, отец. Мы с Асато любим друг друга. По крайней мере, я в него влюбился ещё в шестнадцать. С первого взгляда. Волей случая мы надолго расстались, а теперь встретились снова, и уже никто нас не разлучит! Именно поэтому я не беспокоюсь о том, что помолвка разорвана. Это правильно. Укё всегда была моей подругой, но не невестой. Я поддерживал её, пока она того желала. Больше она не желает быть связанной. А я не имею намерения её удерживать. Я уважаю её желание воссоединиться с любимым, кем бы он ни являлся. В призраков, демонов и синигами, кстати, я верю. Госпожа Мураки застонала и начала валиться на пол. Семья Сакурайджи и муж захлопотали вокруг неё, брызгая водой из графина на платки и салфетки и пытаясь привести женщину в чувство. — Видишь, что ты сделал с матерью, подлец! — яростно зашипел Мураки-сама, оставляя жену на попечение Сакураджи-сан и его супруги и подскакивая к Кадзу. — Как тебе совесть позволяет так издеваться над родителями?! — Хорошо зная маму, думаю, она сейчас откроет глаза и начнёт проклинать… — заговорил Кадзу. Закончить фразу ему не удалось. — Будь ты проклят! — послышалось со стороны дивана, где всего мгновение назад лежала в обмороке госпожа Мураки. — Ну вот, так и знал, — задумчиво пробормотал Кадзу, крепче обнимая меня. — Боги, как всё предсказуемо! — Будь проклят сын, способный так унизить родителей! Как ты мог?! — госпожа Мураки оттолкнула от себя хлопочущих господина и госпожу Сакурайджи и, пошатываясь, приблизилась к нам, грозя пальцем почему-то мне, а не сыну, хотя обращалась именно к нему. — Когда успел примкнуть к представителям… секс-меньшинств и гей-сообществ?! К этим странным людям с неустойчивой психикой, предпочитающим физиологически неправильные способы справления биологических нужд?! — Успокойся, дорогая. Кадзутака не виноват. Он попал под дурное влияние, — Мураки-сама ткнул пальцем в меня. — Вот кто растлитель! Стажёр со странными глазами! Мой сын был вполне нормальным до встречи с ним. — Если учесть, что мы с Асато встретились, когда я был шестнадцатилетним юношей, получается, я с тех пор уже не являюсь нормальным, отец, — подначил его Кадзу-кун. — Погодите… Можно что-то придумать, мы же разумные люди, — подал голос господин Сакурайджи, полулёжа на одном из стульев. Мне его невольно стало жаль: одной трясущейся рукой он срывал со своей шеи галстук, а второй пытался затолкать себе в рот таблетку. — И я тоже думаю: можно найти удовлетворяющее всех решение, — госпожа Сакурайджи заботливо потрепала Укё по волосам. — Признайся, родная, ты совершила крупную ошибку, дав волю детским фантазиям, и из-за этой ошибки хороший человек, для которого неприемлемо изменять невесте с женщинами, не получая твоей любви, был вынужден искать утешения в объятиях мужчины. Но как только ты выйдешь замуж за него, всё наладится… Для вас обоих. И тогда я впервые увидел, как кроткая Укё разгневалась. — Мы не поженимся, сколько раз повторять! Это невозможно по трём причинам. Во-первых, Кадзу-кун вовсе не утешается с Асато-сан, а по-настоящему любит его. Всей глубины их отношений даже мне не понять, не говоря о вас. Во-вторых, я до сих пор люблю того, кого вы считаете выдумкой. В-третьих… Я не хотела говорить остального, но у меня нет выбора! Моим супругом в прошлой жизни был Мураки Юкитака, дедушка Кадзу-кун, а сам Кадзутака — наш с ним сын, возрождённый Юкитакой по ритуалам запретной книги О-кунинуси. У моего мальчика даже имя тогда было такое же! Мама, я не могу выйти замуж за собственного сына! Если бы я ничего не помнила, то да, возможно. Но поскольку я не просто знаю, а сама вспомнила, то это исключено. Я мысленно досчитал до пяти, ожидая новых криков, проклятий или чьего-то обморока, но снова воцарилась зловещая тишина, в которой Сакурайджи-сан безмолвно хлопал глазами, по-рыбьи открывая и закрывая рот. Мураки-сама сжимал и разжимал кулаки, мысленно сокрушаясь, что он — разумный, цивилизованный человек, поэтому убить никого не может, хотя, судя по протекающим внутри него эмоциям, ему очень хотелось убить. Особенно меня. Обе матери семейств утратили дар речи и с отчаянием смотрели друг на друга. Кажется, они не поверили в сказанное, решив, что Укё либо подыгрывает мне и Кадзу, либо окончательно спятила. — Что сказать… Призраки и неприкаянные души, к примеру, точно не выдумка, — раздался вдруг посреди тишины меланхоличный голос Ории. — В «Ко Каку Ро» призраки кишмя кишат, я тому живой свидетель. Правда, я не влюблён ни в кого из них. Я всю жизнь обожал только Кадзутаку. Жаль, что мы теперь не вместе, но я не из тех, кто копит злобу и из зависти разбивает чужое счастье. А вообще самый первый растлитель — это я. Ведь в университете мы с Кадзутакой здорово проводили время… на одном футоне долгими, прекрасными ночами, и нам обоим это нравилось, поэтому не вините Цузуки-сан. Он здесь ни при чём, — и Ория весело подмигнул Кадзу, и тот ответил ему насмешливым взглядом. Вовремя сказанное слово имеет магический эффект. Тут даже заклятия О-кунинуси не нужны. Как по команде, обе женщины зарыдали в голос и, не прощаясь, направились к выходу, обняв друг друга за плечи и уводя следом разъярённых мужей. — Сожалею, что подарил тебе машину, — холодно бросил на прощание Мураки-сама, следуя за всхлипывающей супругой. — Надеюсь, завтра ты пришлёшь ключи по почте. Я не желаю, чтобы на «Тойоте» вместо Сакурайджи Укё-сан катался твой стажёр с аномальными глазами, нетрадиционной ориентацией и низким IQ. А ещё больше я сожалею, что не узнал о твоих предпочтениях раньше, когда всю эту дурь из тебя можно было ещё выбить ремнём или бамбуковой палкой! Теперь, конечно, поздно… Как жаль, что я тебя упустил. — Спасибо на добром слове, отец! — усмехнулся Кадзу. — Я всегда знал, что любой твой подарок — это ненадолго. Ты или забираешь его, или он превращается в проклятие. Я верну прямо сейчас, зачем ждать? — встав из-за стола и догнав отца, Кадзу вложил ему в руку конверт с ключами от «Тойоты». — Если понадобится, я вполне способен сам купить такую машину, не переживай. Мураки-сама не ответил ничего. Просто ушёл. — Не слишком хорошо вышло, — вырвалось у меня, когда входная дверь с грохотом захлопнулась. — Зато конец притворству! — нашёл позитивный момент Ория, и я понял, как сильно благодарен этому чудесному мужчине. Не вмешайся он в происходящее, ещё неизвестно, сколько нелепых просьб и злых обвинений нам пришлось бы перенести, а итог всё равно оказался бы тем же. — Пожалуй, я пойду, — Укё ласково потрепала Кадзу по щеке. — Будь счастлив, Кадзу-кун. — Всё-таки, знаешь, с признанием насчёт сына ты перегнула, — мягко пожурил её Кадзутака, нежно поцеловав ладонь девушки. — Однако понимаю: ты начала выдумывать небылицы, лишь бы перевести огонь на себя. Спасибо, милая! — Но это же правда, — снова возмутилась Укё. — Ладно уж мама, но почему и ты не веришь? Я ничего не выдумала! Твой дед действительно тот самый призрак, заботящийся о нас с тобой и предупреждающий, когда это возможно, о грозящих опасностях. И, вспомни, от твоих прикосновений мне никогда не было плохо! А всё оттого, что ты был моим сыном, и я до сих пор считаю тебя таковым. Я не лгала нисколько. Кадзу застыл на месте, глядя на Укё с неверием и ужасом. — М-мм… Даже не знаю, как дальше вести себя с тобой. Я бы понял многое, но такое никак не вмещается в мой разум. Мы всегда были друзьями, и я никогда не предполагал, что ты можешь оказаться кем-то… другим. Принять это трудно, поверить тяжело. Прости, Укё… Давай пока закроем тему. Я подумаю об этом, но не сегодня и не сейчас. — Понимаю. В любом случае, поверишь ты мне или нет — береги себя, — Укё улыбнулась, — и его тоже, — она указала на меня. — На ваши плечи легла вся тяжесть миров, но вы справитесь. Я уверена. — Ну… и от меня — счастья полновесного, — Ория с размаху хлопнул по плечу и меня, и Кадзу. — Заревновал бы и убил красавца-соперника, — он смерил меня нарочито суровым взглядом, — но… не та ситуация. Вижу, вам хорошо вместе. А, значит, я постараюсь забыть прошлое и идти вперёд. Вдруг, если настроюсь на позитивный лад, из портала в «Ко Каку Ро» выскочит симпатичный призрак и скажет, что мы были когда-то женаты? А я отвечу взаимностью, и мы заживём долго и счастливо, — дождавшись, когда наш смех утихнет, Ория тоже попрощался, сославшись на то, что нам с Кадзу после всех этих семейных скандалов и очередных открытий надо побыть вдвоём. Мы пытались остановить его, предложив праздновать вместе, ведь еды осталось на десятерых, но Ория был непреклонен. И он ушёл, уведя за собой Укё. Я посмотрел на накрытый стол с почти остывшей едой, которая всё ещё очень вкусно пахла. — Что ж, садись… Будем угощаться, — подмигнул мне Кадзу, порывисто притянул к себе и наградил долгим, горячим поцелуем. — Это тебе за то, что стерпел оскорбления моего отца и не ответил ему тем же. И за «идеолога» огромное спасибо! Никогда твой монолог про цвет глаз не забуду. Окончательно смутившись, я просто спрятал лицо на его плече… Вот так и вышло, что четвёртого декабря 1998 года мы с Мураки остались праздновать в доме вдвоём, усевшись с бутылкой французского вина перед камином, забыв обо всех неприятностях и надеясь на лучшее.