Амулет синигами

Вспоминая нашу последнюю встречу с Ририкой, я ворочался с боку на бок до тех пор, пока Кадзу не проснулся и не обхватил меня поперёк талии. Жарко поцеловав в шею, он вполголоса спросил: — Что тебя так беспокоит? Может, расскажешь? — Прости, — пролепетал я. — Наверное, мне лучше уйти в другую спальню. Я здорово тут мешаю. Хватка на талии стала железной. — Бегство — не способ решать проблемы. Говори, иначе мы оба не уснём до утра. Щёлкнул выключатель, и спальню залил мягкий свет ночника. Кадзу уселся на кровати и потянулся за пачкой сигарет, но внезапно отдёрнул руку. — Нет. Хочу выслушать тебя внимательно, а это помешает. Даже если ты изменил мне с первым встречным, потому что тебе этого вдруг захотелось, я попытаюсь понять, — пошутил он, пытаясь разрядить напряжённую обстановку. И тогда я рассказал ему всё, чего не хотел говорить вчера. — Ясно, — кратко подвёл итог услышанному Кадзу-кун. — Она заставила тебя вспомнить самый болезненный эпизод из твоего прошлого. Выглядит так, будто это вышло случайно, но ты подозреваешь, что на неё влияет двойник? — Да, и я понимаю, что Ририке тоже непросто… Но мне тяжело предложить ей новую встречу. Дело не в ней, а во мне. Похоже, моя сестра мстит мне посредством своего двойника, заставляя почувствовать себя никчёмным и бесполезным, и я не хочу снова пройти через это. Видимо, я просто убегаю от реальности. Ну, как всегда, — я вздохнул, с грустью осознавая, что всё же не сумел промолчать. Хуже того — сказал больше, чем требовалось. — Не встречайтесь пока, — Кадзу долго смотрел на меня, а потом мягко провёл рукой по моей щеке. — Спешить некуда, а тебе надо прийти в себя. — Да, но… у меня осталась куча всяких вопросов! Кому их задать, как не Оку и не Ририке? — растерянно пробормотал я, чем вызвал у Кадзу-кун едва приметную улыбку. — Мне. И амулету. Гнусный рубин должен отвечать не хуже Ока после того, как мы пробудили его силу. Давай я спрошу или сам спроси. Поверь, этот кристалл ответит, если не желает в оставшиеся до Апокалипсиса месяцы пролежать в сливном бачке унитаза, что я легко могу ему обеспечить. О, так и знал: «Хозяин, вы не можете так ужасно поступить!» Пользуйся моментом, Асато. Спрашивай. — Меня почему-то мучают неотвязные мысли о том, как одно крошечное событие может влиять на другие, никак с ним не связанные? Вот, например, Ририка сказала, что Такао-сан, скорее всего, не женился бы на Касанэ и не увёз девушку в Миядзаки, а Касанэ-сан вышла бы за Нагарэ, если бы Ририка не появилась в Камакуре в пятьдесят пятом. Но как одно связано с другим? — я сам не понимал, почему для меня узнать это так важно. «Да просто! — издевательский голос рубина буквально впился в мой мозг. Похоже, с Кадзу этот камень ещё церемонился, но со мной быть вежливым он отнюдь не собирался, несмотря на оглашённую вслух угрозу заточения в унитазе. — Леди Эшфорд своим вмешательством в то, чего до конца не понимала, довела Казухико-сан до безумия. Близнецы родились двумя сутками позже, и это, поверь, были далеко не те же самые Руй и Касанэ, что в твоём мире. Обе девочки, находясь в утробе матери, пережили последствия влияния Ока на своё сознание. Уже одного этого хватило бы, чтобы изменить судьбу обеих, но случилось, конечно, и другое. В первом мире Фудзивара Такао тоже существовал и тоже приезжал в Камакуру, но прожил он там недолго. Стоило ему начать заигрывать с Касанэ-сан, и Нагарэ рассвирепел, а следом за ним озверел и Ятоноками, связанный со своим новым носителем узами проклятия, которые, поверь, куда крепче уз любви. Ятоноками, определённо, был заинтересован в том, чтобы Нагарэ женился на Касанэ. У змея на эту женщину имелись собственные планы. Как-то ночью под предлогом беседы по-мужски Нагарэ назначил Фудзиваре Такао встречу возле пруда. А Ятоноками «помог» незадачливому поклоннику чужой невесты быстро утонуть, вызвав убедительную иллюзию захлёбывающейся посреди водоёма Касанэ, умоляющей о помощи. Нельзя сказать, чтобы Нагарэ намеренно стал убийцей, ведь его разум находился под воздействием чуждых сил, и он не до конца осознавал, что делает, выманивая Такао к пруду и помогая тем самым Ятоноками его убить. Однако ревность Нагарэ, несомненно, испытывал, и он ничуть не пожалел впоследствии о смерти соперника. Само собой, Нагарэ никому не сказал, что был той ночью с Такао у пруда. Смерть Фудзивары-сан списали на несчастный случай. Решили, что парень перебрал сакэ, решил искупаться и утонул, запутавшись в водорослях. Касанэ некоторое время переживала, однако её чувства к Такао ещё не успели стать настолько сильными, чтобы она отказалась от свадьбы с Нагарэ. Девушка вышла замуж за того, за кого и собиралась, не ведая о том, что у её двойника в другом мире судьба сложилась иначе». Я тут же вкратце пересказал услышанное Кадзу-кун, и тот кивнул головой, давая понять, что ничуть не удивлён. — Одно событие подчас весьма сильно влияет на другие, создавая новую цепочку событий. А уж двойник леди Эшфорд успела повлиять на многие события. Совсем недавно я узнал, что фамилия управляющего моего отца, являвшегося моим другом и телохранителем на протяжении долгих лет, была бы Сакаки, если бы его родной отец не погиб в пожаре, случившемся в Хатиодзи в 1935 году. Я звонил Эшфорд-сан. Она призналась, что тот пожар — дело её рук. Лилиан пыталась защитить себя и Асато от полного уничтожения памяти, отдав взамен Оку невинных жертв. Тогда в городе сгорело здание почты и несколько шёлковых мануфактур, погибли семьдесят семь человек, в их числе двое пожарных, пытавшихся погасить пламя. Одним из пожарных, отдавших свою жизнь за спасение жителей Хатиодзи, оказался отец Сатору. Кику-сан тяжело переживала смерть мужа. Оставшись одна с двумя сыновьями, младший из которых был ещё новорождённым младенцем, не имея возможности устроиться на работу, она едва сводила концы с концами. Ей пришлось выйти замуж за человека, который со школьных лет любил её. Минору Такахаси обещал помочь ей вырастить сыновей и сдержал слово. Он любил и Кику-сан, и мальчиков, как родных, официально их усыновив. Мать Сатору вначале не хотела менять фамилии детей, но Минору настоял. Он сказал, что делает это с единственной целью: когда мальчики подрастут, они не должны думать о нём как об отчиме, а только как о родном отце, готовом отдать им всё. Так и случилось. Когда спустя пять лет у супругов родилась дочь Мадока, а потом и сын Юо, Минору не делал никаких различий между своими и чужими детьми. Только недавно я нашёл время поговорить с Сатору о его прошлом, за что мне перед ним крайне неловко. Мне следовало сделать это намного раньше. Он заботился обо мне, а я его жизнью почти не интересовался. Совсем ничего не знал… А он сказал мне, завершая тот разговор: «Я везучий. У меня было два отца. Один — герой и смельчак, пример для подражания. Второй — близкий друг. А у иных не бывает никого». К «иным» отношусь я, Асато. Мой отец всегда ухитрялся находиться в сотне километров от меня, физически пребывая рядом. Если бы не Сатору, я бы, наверное, вырос ублюдком хуже Саки, ведь некому было бы показать мне, что любовь существует. Иногда я думаю: каков Сатору, служивший в доме другого Мураки? Да, он заботился о моём двойнике, но испытал ли он сам в детстве такую же всеобъемлющую любовь? Был ли герой и смельчак ещё и другом? И мог ли впоследствии взрослый Сакаки заменить отца тому, кто в том нуждался? Быть не просто телохранителем, а отогреть чужое сердце? А если не мог, то что тогда в детстве поддерживало другого Мураки? И что у него есть сейчас? — Кадзу, — только и смог вымолвить я, совершенно не ожидая, что он когда-нибудь произнесёт вслух столь горькую для нас обоих истину. Не найдя слов для ответа и утешения, я просто крепко обнял его. И он ответил на мои объятия… *** Из рубина подчас приходилось вытаскивать сведения угрозами пыток, словно из вражеского шпиона, поэтому я хорошо понимал часто терявшего терпение Кадзу. Скольких усилий стоило выяснить в присутствии Ватари и Тацуми, как всё-таки обстоят дела с устройством нынешнего мира и к чему нам надо готовиться в решающий день. Я сидел в гостиной, забившись в угол дивана, наблюдая за тем, как мои друзья жарко спорят друг с другом, пытаясь одновременно добиться пояснений от амулета, но я так и не понял сути их беседы до тех пор, пока Ватари и Кадзу-кун не нарисовали мне схему и не объяснили, как всё выглядит и работает на настоящий момент. Впрочем, может, я всё понял абсолютно неверно. Это ж я! «Если подняться над временем и пространством, говорил Ватари, — хотя, о боги, я не соображу и сейчас, как возможно совершить такое действие! — нулевой мир, из которого явился Тацуми, существует до сих пор. Но он остаётся в некой незримой бесконечности, хранящей в себе всё, единым и нерасщеплённым только до мгновения, когда Сейитиро переместился на гору Тарумаэ, чтобы забрать Око из тоннеля. Как река дробится на два рукава, так и пространство-время пошло разными путями, разбившись на первый мир — твой родной, и мир второй, где все мы находимся сейчас». Заявление Ватари о том, что оба мира не являются в полной мере ни настоящими, ни устойчивыми, я понял с ещё большим трудом, чем первое допущение о поднятии над временем. Особенно неприятным открытием стало то — и это подтвердил и амулет — что миры, если вдруг что-то в день Апокалипсиса пойдёт не так, разрушатся, а пространство-время вернётся к исходной точке. Всё к той же самой — тоннелю на горе Тарумаэ, куда переместился Тацуми в 1895 году. И всё начнётся сначала… Никто не знает, сколько таких циклов мы уже пережили, кроме исчезнувшего Энмы с его всеведущим Хрустальным Шаром, в который Повелитель Мэйфу наверняка сливал информацию из сознания Тацуми после каждого неудавшегося цикла, создавая таким образом «теневые миры», в которых некогда запер меня и Лилиан, желая, чтобы мы там блуждали вечно. Одно точно можно было сказать: все предыдущие попытки, если они когда-либо имели место, однозначно закончились неудачно и для нас, и для Энмы. — Правильное завершение всех циклов, — вдохновенно жестикулировал семью цветными карандашами взлохмаченный Ватари, забравшись с ногами на стул, откуда Кадзу почему-то и не думал его сгонять, — это объединение двух миров в один, уничтожение обоих амулетов, либо их полное обезвреживание. — И как это произойдёт?! — допытывался Тацуми. — В день Апокалипсиса победившему в битве владельцу амулета будет предложено несколько вариантов объединения миров. Ну, я так думаю. Кстати, рубин, какие варианты ты предложишь? Мы должны знать заранее, чтобы выбрать сейчас! — разумеется, реплика Ватари была проигнорирована. Камень хранил молчание, пока Кадзу не повторил сухим, металлическим голосом то же самое, заставив кристалл изречь нечто, чего не услышал никто, кроме хозяина. — Он говорит, я сам должен предлагать варианты. Или мой дух-хранитель. А он — пас, — стараясь сохранять внешнее спокойствие, озвучил Кадзу ответ амулета, но я очень хорошо почувствовал сейчас эмоции моего любимого: он был готов раздробить рубин до состояния песка. — Мы не можем упустить шанс, — снова начал дирижировать карандашами Ватари. — Никто не может гарантировать, что в следующем цикле опять возникнет амулет синигами. Это наше явное преимущество! И мы узнали про то, кем является Тацуми… И выгнали Энму далеко-предалеко… И заперли Лилиан Эшфорд в её же Замке. Мы просто обязаны теперь выиграть! Кстати, рубин, что должен делать Сейитиро в день Икс? — Говори, я приказываю! — Кадзу-кун сдерживался из последних сил. — А что говорить? — мы все разом вздрогнули, настолько неожиданно зазвучал в гостиной звонкий голос. Не знай я, кто говорит, поклялся бы, что этот голос может принадлежать лишь бездомному мальчишке-хулигану лет тринадцати. — Вы уже сами до всего докопались. Явитесь на маяк и организуете всё так, чтобы не разнести к чертям собачьим весь Добричский район Болгарии в процессе ваших полубожественных разборок. Впрочем, если и разнесёте — невелика беда. Исходов немного. Мир либо запустится сначала, опять разбившись надвое, либо станет единым целым, но всё равно двинется от нулевой точки в 1895 году в светлое будущее. Задача вашего Тацуми не дать расползтись ткани пространства-времени в ничто, а это вероятно, но не слишком. Тацуми-сан справится. Хозяину же моему задача — не поддаться Оку, ибо тогда нас точно ждёт абзац, либо всемирный концлагерь. А ещё мой хозяин должен контролировать силу Разрушителя, спящую сейчас внутри него, которая непременно проснётся в пылу битвы, верхнюю грань на отсечение даю! Если мой хозяин не совладает с этой силой, абзац всем придёт точно, и мы начнём жить не с нулевой точки в 1895 году, а с нулевой точки от создания праматери всех параллельных, вероятностно-теневых, полярно-модифицированных и тропных вселенных. О последних трёх типах вам лучше не знать, всё равно не поймёте, что это за дрянь, а это действительно дрянь редкая! У Ватари приоткрылся рот. У Тацуми съехали очки. Я вообще давно молчал. Один Кадзу оставался стоически-бесстрастным. — Возвращаясь к нашей проблеме, так и быть, подскажу: перед принятием решения о том, каким образом вы намереваетесь объединять миры, вам предстоит решить для себя два вопроса. Первый — кого вы желаете оставить внутри себя за главного: душу божества или человека. Поясню: каждый из вас, в кого попал осколок души древнего бога, одной своей волей может в день Апокалипсиса возродить к жизни соответствующее божество, позволив ему полностью вернуться к жизни. Человеческое в вас в таком случае подчинится божественному. Вы обретёте невиданную мощь, для вас начнётся новый виток бытия — среди звёзд, в иных мирах — где пожелаете. Но ваша нынешняя личность станет лишь частью божества, его исполнителем и продолжателем воли. Вы вручите себя этому богу, став с ним единым целым. С вами произойдёт серьёзная трансформация. Ваши человеческие эмоции и низменные инстинкты заменятся на возвышенные, божественные чувства, что, в целом, мне кажется, неплохо. Однако если вы выберете человеческое, то часть древнего бога будет и дальше помогать вам и поддерживать вас, но всесилия вам не видать. Вы останетесь на Земле, наделённые лишь чуть большими возможностями, чем остальные, и чуть большей ответственностью, что понятно. Вы останетесь привязанными к этой планете навсегда, ибо таков будет ваш выбор и ваша плата за обретённую кроху могущества. — Люди? — я встрепенулся, услышав заветное слово. — Ты сказал — люди?! И даже я стану человеком? — Да, — небрежно прозвучало в ответ. — Но… как? Ведь я уже синигами. — В день Апокалипсиса время повернётся вспять. Если кто-то из вас пожелает, чтобы Око оказалось запечатано в тоннеле под горой Тарумаэ навеки, тогда Коноэ Кэндзиро не станет хозяином магического кинжала, а вернётся к любимой таким, каким и ушёл, а их с Аюми дети родятся обычными человеческими существами. Не случится пожара в Суццу, Ририка и Асато не окажутся разлучены… — Кадзу-кун не погибнет, — хрипло выдавил я, ощущая, как сильно дрожат руки. — Ведь впервые он родился именно в Суццу, и если бы мой отец не связался с Оком и не сжёг посёлок, мы бы с Кадзу встретились… Мы бы жили, возможно, в соседних домах и наверняка бы подружились. Росли бы вместе, никогда не разлучались... Боги… Мы могли с детства быть рядом! Всегда! Я повернулся к Кадзу и увидел, что он тоже смотрит на меня во все глаза, неожиданно начиная понимать. — Да, и вам никто не мешает заполучить себе такой счастливый мир, — голос рубина из насмешливого стал мягким. — Вас же четверо! Два хозяина, два духа-хранителя, действующих в этом сражении заодно. Разделите желания и загадывайте на здоровье. Кто-то из вас должен загадать желание о том, чтобы тёмный амулет оказался запечатан. Кто-то — об освобождении духа-хранителя от моей власти с дополнительным условием о том, чтобы я был уничтожен или где-то запечатан. Кому-то придётся загадать желание об объединении миров в исходной точке — в 1895 году, дав возможность выбора каждому, кем стать: богом или человеком с искрой внутри, хранителем планеты, гармонизирующим силы добра и зла. — Я — за второе!!! — заорал внезапно Ватари и тут же осёкся, вспомнив, что не имеет отношения ко всей этой муторной истории с осколками душ. — Упс… Во мне нет искры. Простите, увлёкся. — Поддерживаю решение Ватари-сан, — сдержанно проговорил Кадзу и снова взглянул на меня. — И я тоже! — торопливо воскликнул и я. — Зачем сверхсилы? Зачем другие миры? Мне нужна самая простая жизнь рядом с тобой, с мамой и отцом, с Ру-тян и Ририкой, с тётей Акеми и дядей Хикару. Только вот… вернуть бы Ру-тян и Ририку… Обеих, — я запнулся, снова ощутив боль в груди. Ещё не хорошо. И не будет хорошо, пока обе сестры, обе мамы и оба отца не вернутся ко мне здоровыми и счастливыми. — Рано пока радоваться, — осадил нас амулет, хотя я и не радовался вовсе. — Помимо прочего, вам предстоит сделать другой выбор, и он чуть сложнее. А, может, проще, как знать… Сейчас миров два. Формально. Однако когда они объединятся, только одна из ваших альтернативных личностей фактически сможет остаться в новом мире, а вторая станет воспоминанием, подобным сну. Или в отдельных запущенных случаях — жуткому кошмару. Не знаю, что ощутили остальные, но я похолодел. — Что твоё «формально» и «фактически» означает? — вскипел Кадзу, голос его звучал угрожающе. — Я должен знать в мельчайших подробностях, о чём речь. — Ну как, — весело отозвался амулет, — вы же отправляетесь сражаться? И одна хозяйка Ока на вашей стороне? Так разбейте в пух и прах другую, тогда всё окажется проще, чем сварить украденный рис в чужом котле. Даже не встанет вопроса о том, кто выживет в новом мире. Вы, мой хозяин, перейдёте в объединённую вселенную, а ваш двойник станет тенью, памятью о прошлом, причём воспоминания о его нынешнем существовании сохранятся только у тех, кто окажется в день Апокалипсиса на маяке. Остальные забудут. В новом мире родится Ририка, способная сострадать и любить. Та, что и сейчас рядом с вами. А безумная ведьма исчезнет, оставшись в памяти своего двойника, как отголосок кошмара. Это ведь правильно. Все умолкли. И в этой страшной тишине моё сердце глухо билось, стуча о рёбра. — А что случится с другим Асато? — наконец, спросил я. — А с Ватари-сан из моего мира? А с Тацуми? Они же не злодеи! Как выбрать, кто выживет, а кто — нет? Как оправдать их исчезновение?! — Просто, — снова беспечно отозвался амулет со свойственной тринадцатилетним подросткам бездумной решительностью. — Пусть сами между собой договорятся по окончании битвы к обоюдному удовольствию. Душа-то всё равно одна. — Это как? — теперь, кажется, и Тацуми задумался о досрочном уничтожении говорящего кристалла. Его эмоции выглядели сейчас как пульсирующие тёмно-фиолетовые песочные часы, уходящие в бесконечность, а подобное даже отдалённо не походило на доброту и умиротворение. — Вот докопались! — устало выдохнул амулет. — К примеру, если вы договоритесь с другим Тацуми-сан о том, что он останется лишь воспоминанием, а выживете в новом мире вы, то и для вас, и для него после возвращения мира в нулевую точку всё будет выглядеть совершенно одинаково: он очнётся и станет вами, помня себя прежнего, будто приснившийся сон. Для вас изменится лишь одно: вы станете помнить, как в некоем давно забытом сне прожили его жизнь. По сути, это то же самое. Вы соединились из двух в одно, обе души выжили, но одна прожитая жизнь будет вами восприниматься, как реальная, а вторая — как сон. В чём сложность? — Диссоциативное расстройство идентичности, — нахмурился Ватари, — вот что это такое, я бы сказал. — Чушь, — будь у рубина рука, он бы ею махнул. — Когда вы утром просыпаетесь и вспоминаете длинный-предлинный сон о том, как были совсем другим человеком и прожили жизнь, не похожую на вашу повседневность, вы же не сходите с ума. В данном случае случится так же. Просто сон. Наоборот, вы сойдёте с ума, если сохраните одновременно память об обеих жизнях, как о реально существовавших. Вот тут посещения психиатра точно не миновать! — Но всех сейчас по двое, — напомнил Ватари. — Многие прожили совершенно разные жизни, и это отнюдь не сон! И никто не хочет терять своё. — Да забудьте вы про «два»! — раздражённо вспыхнул амулет. — Если уж говорить прямо, именно сейчас вы все страдаете «диссоциативным расстройством» по вине Энмы! Один он не страдает, потому что в миг разделения миров скрылся в Замке Несотворённой Тьмы, и его не растащило надвое. И герцог Астарот случайно в какой-то дыре отсиделся, либо у него иммунитет к раздвоению. И я не страдаю. У меня нет двойника в первом мире. И в Генсокай никто не страдает, потому что мир шикигами, как и Замок Несотворённой Тьмы, изначально находился между измерениями, а сейчас оба этих места попали аккурат в развилку между вашими зацикленными псевдо-мирами, как остров, обтекаемый вокруг рукавами реки… Я уж и не знаю, как донести: никто ничего не потеряет. Никто не умрёт! Между личностью и душой такая же разница, как между жёстким диском и программным обеспечением! Не совсем верный способ объяснить, за что заранее прошу прощения, но другого не придумал… Сейчас у вас на одном жёстком диске — слава Энме! — стоят две противоречащие друг другу программы, из-за чего создаётся впечатление, будто жёстких дисков физически тоже два. Но диск один и работает с огромными перегрузками. Значит, одну из программ придётся снести, заархивировав дистрибутив и всю историю действий, выполненных этой программой, чтобы убрать чёртову иллюзию раздвоенности, потому что если так продолжится дальше, то посыплется жёсткий диск, и это будет куда хуже потери одной программы. Вам дано право выбирать, какую из программ снести. Выбирайте любую. Можете выбрать безумного доктора и сумасшедшую леди — ваше право! Выбирайте и радуйтесь, никто не неволит. Кстати, заархивированное можно в любой момент распаковать и установить повторно. И оно заработает. Правда, вкривь и вкось. Но надо ли? Неужели вам всё ещё непонятно? — Мне — понятно, — неожиданно расслабился Ватари. — Сразу бы так. — А я не понял, — честно признался я и немного успокоился, узрев бледное, вытянутое лицо Тацуми, который в процессе осознания истины о программах и дисках явно ушёл не дальше меня. Кадзу задумчиво смотрел на Ютаку, который всё ещё возвышался статуей посреди гостиной. — Слезь, — неожиданно попросил Кадзу, слегка поморщившись. — Не хочу казаться занудой, но у меня новая обивка на стульях, и мне её жаль. А ты, наш бесценный разъяснитель, — Кадзу поднял голову вверх и начал изучать пустой потолок, — расскажи подробнее про Генсокай. Говори всё, что знаешь. Даже то, что тебе кажется несущественным. Полагаю, в грядущей битве любая мелочь не станет лишней. И про шикигами упомяни, а также про их связь с Асато и про то, каковы шансы у моего духа-хранителя преуспеть с их вызовом в день сражения. — Да отличные шансы, — бодро отозвался амулет и рассказал следующее. Генсокай и Замок Несотворённой Тьмы некогда образовали единый конгломерат, находящийся в собственном измерении на индивидуальной временной оси, лишь соприкасающейся с нашими мирами. Генсокай являлся местом хранения Ока до его пробуждения после жертвования ему семи невинных душ в 1135 году, а Замок — местом, где Око обитало после этого события. Также внутрь своего нового жилища — Замка Несотворённой Тьмы — Око собирало пожертвованные ему до и после пробуждения души. Замок и Генсокай были связаны через древний портал, закрытый для всех, кроме Энмы-Дай-О-сама и моей сестры. Микако-сан и Кадзу-кун смогли однажды пройти через этот вход с помощью амулета синигами, чего ни Энма, ни Лилиан от них не ожидали. После расщепления нулевого мира и всех живущих в нём душ выходы из Генсокай во избежание межвременных парадоксов открылись только в мир, условно обозначенный Ватари как «первый». Выхода во «второй» мир из Генсокай не существовало до тех пор, пока я его не создал прошлым летом, призвав Бьякко и Сузаку, чтобы спасти Кадзу-кун от вероломно напавшего на него лорда Эшфорда, пытавшегося разорвать связь Кадзу с амулетом синигами, освободив тем самым меня. Ещё в 1895 году, если верить рубину, скопировав в Хрустальный Шар память прибывшего из 1999 года нулевого мира Тацуми, Энма мгновенно понял, что с Генсокай теперь начнутся проблемы, главная из которых заключалась в том, что все шикигами по-прежнему помнили о том, что я — их хозяин. Для них временная линия продолжалась без обрывов, расщеплений, возврата в прошлое. Впрочем, как и для Энмы, отсидевшегося в момент разделения миров в Замке Несотворённой Тьмы. Никуда не годилось, если бы шикигами, почуяв, что молодая версия меня находится в опасности, пришли бы ко мне на помощь раньше, чем я по временной линии первого мира стал бы их хозяином. По замыслу Энмы шикигами вообще не должны были заподозрить, что снаружи их уютного мирка что-то странное стряслось. Впав в панику, шикигами могли стать неуправляемыми, и, предпринимая очередные меры предотвращения возможного катаклизма, Энма принял решение стереть память всем обитателям Генсокай с помощью Хрустального Шара. Правда, Повелитель Мэйфу подозревал, что эта мера не поможет надолго. Шикигами в любой момент могли вернуть память. Тогда Энма решил «подсунуть» им нового хозяина в лице Такеши-сан — первого напарника Тацуми в надежде, что тесное взаимодействие с Повелителем Теней подавит их память. Поначалу это сработало. Но, к ужасу Энмы, в день гибели Куроды-сан Тода, как самый сильный из шикигами, внезапно вспомнил о событиях в Киото нулевого мира и отправился к Повелителю Мэйфу, чтобы задать тому весьма неприятные вопросы. Не желая никому признаваться в содеянном, Энма вызвал на подмогу герцога Астарота. Прибегнув к помощи демонов, они усыпили и запечатали мощным заклинанием всех шикигами внутри Генсокай до того момента, когда явится повзрослевшая версия меня из первого мира и снова подчинит их себе, а это неизбежно должно было случиться. Обо всех этих манипуляциях спустя несколько лет узнал Хакушаку-сама из моего мира, но он не успел ничего рассказать мне, хотя собирался. К большому сожалению, по приказу Энмы ему уничтожила память Лилиан Эшфорд, иначе я бы давно уже был в курсе всех планов и подлостей Повелителя Мира Мёртвых. Амулет закончил своё повествование и добавил коротко, подытоживая сказанное: — Не знаю, насколько поможет вам всё это в сражении с Оком, но помните одно: шикигами не должны узнать о расщеплении миров в момент битвы. Или сообщите им об этом заранее, но осторожно, или сделайте так, чтобы они до самого конца ни о чём не догадались, что будет крайне сложно, так как на Шабле они увидят кучу ваших двойников. Либо — и это лучшее решение — не призывайте их вовсе. Если шикигами внезапно узнают, что Цузуки, которому они служили, исчез в небытии после исчезновения нулевого мира и всё это время они служили другому Асато — другому с их точки зрения, разумеется, — неизвестно, как они себя поведут. Особенно Сузаку и Тода, которые всегда имели личную привязанность к хозяину. Есть, конечно, некоторая вероятность, что шикигами воспримут эту новость спокойно, поскольку и нынешний Асато им дорог. Но что если нет? Не стоит рисковать. Мы согласились, что этот совет амулета весьма здравый. Однако я решил про себя, что непременно найду способ поговорить с Тодой, Бьякко и Сузаку. Пойти в бой без них, ничего им не сказав, я не мог. Они заслуживали того, чтобы знать правду, даже если откажутся биться на моей стороне, потому что я не тот давно знакомый им Цузуки, которому они раньше, чем мне, принесли клятву верности. Я и не подозревал тогда, что поговорить мне вскоре предстоит не только с шикигами, а ещё с одним давно забытым знакомым. И этот «кто-то» скажет слова, вызывающие беспокойство, не позволяющие уснуть, а я опять буду мучить Кадзу-кун своим еженощным метанием по постели. Правда, как всегда, Кадзу всё поймёт и найдёт прекрасный способ меня успокоить — прикосновением губ, объятиями и той особой жаркой и нежной близостью, от которой я не откажусь ни перед суровым ликом беспощадного времени, ни перед бездонной пропастью вечности.