Амулет синигами

— Я знал, что ты здесь, — Асато с облегчением выдохнул, приметив Кадзутаку возле одного из проёмов фонарного отделения маяка. Кадзу стоял спиной к нему, любуясь открывающимся внизу пейзажем. Асато приблизился, остановившись рядом. Мелкие барашки волн покрывали поверхность моря. Бледно-голубое небо встречалось с иссиня-чёрной водой у линии горизонта. Кадзутака выглядел по-домашнему уютно в своём белоснежном юката с вышитыми на рукавах и поясе золотисто-зелёными листьями бамбука. Асато невольно подумал: неплохо бы выяснить, когда его друг успел переодеться, ведь из дома он точно не мог выйти в столь неформальном виде, но вопрос так и остался незаданным. К чему спрашивать, если перед ним — сам Разрушитель Звёзд с запечатанным внутри тела Оком? Разрушитель Звёзд способен на всё. — Где ещё мне быть? — последовал ровный ответ. — Только сюда я и мог придти. Голос Кадзутаки зазвучал по-взрослому непривычно, и Асато невольно вздрогнул. Он и сам разительно изменился за последние дни, став взрослее на пару жизней, но с Кадзутакой, похоже, произошло что-то ещё. — Ты ведь тоже вспомнил? — Асато заботливо дотронулся до его плеча. — Бесспорно. Вспомнил. — И… как ты? — Стараюсь не сойти с ума, — он повернул голову. Искоса, с задумчивой усмешкой посмотрел на Асато. — Вижу, и ты держишься. — А-аа! — Асато выдохнул, нервно взлохматив пальцами влажные вихры своих спутанных волос. — Всё это дурной сон, Кадзу! До сих пор не привыкну. Жил обычной жизнью, учился, радовался, что у меня есть прекрасные родители, верный друг и две любимые сестры… Знал всегда, кто я. И вдруг — раз! — оказывается, ничего-то о себе я не знаю. Как такое уместить в голове? — Не притворяйся, — улыбка Кадзутаки стала теплее. Он аккуратно пригладил ладонью пряди, разлохмаченные рукой Асато. — Неужели, владея с раннего детства уникальным даром, ты никогда не задумывался, что и сам особенный? Асато пожал плечами. — Да в чём та уникальность? Я не знал, куда своё пламя применить, поэтому просто играл с ним. И когда с тобой встречался, да и так, от скуки. Ещё пользовался иногда своей способностью, чтобы домашний очаг поскорее разжечь. Особенный ли я? — он задумался ненадолго и тут же ответил себе самому. — Вряд ли. — Действительно, всего-то внутри тебя заключены осколок души Бога Пламени и запечатанный после Апокалипсиса магический рубин, способный разрушать и созидать миры. Ничего особенного, воистину! А я с раннего детства постоянно спрашивал себя, кто я и откуда, если все вокруг кажутся мне плоскими, глупыми, неинтересными в своих примитивных поползновениях. Да, отца уважал, к матери был привязан, но я всегда знал, что во мне больше силы, чем в ком-либо другом. Пожелай я того, мне удалось бы склонить всех к своим ногам, любого человека заставить служить себе. Разумеется, я не собирался так поступать, но мысли подчас появлялись, и я сам таким размышлениям ужасался. Я не видел вокруг никого, равного себе, потому предпочитал держать душу закрытой. А потом вдруг однажды в нашем доме появился ты. Первый, кто вызвал у меня интерес. Я ощутил в тебе такую же силу, которой обладал и сам. Мне стало любопытно. Я приблизился и заговорил с тобой. — Значит, дело было только в этой силе? — разочарованно протянул Асато. — Не знаю, — Кадзутака не сводил с друга внимательного взгляда. — Как я могу сказать, что было бы, не обладай ты силой? Как я могу отделить её от тебя? Задай себе вопрос: какими мы оба стали бы, не попади в тебя фрагмент души Бога Пламени и не очутись во мне крупица Разрушителя Звёзд? Мы носим в себе эти части с тех пор, как появились на свет в нулевом мире, память о котором сохранилась теперь лишь у ещё нерождённого Тацуми. Но зато мы помним две другие свои жизни. Стали бы мы иными, не получи в миг рождения осколки душ древних богов? Теперь мы никак не сможем узнать этого. Известно лишь одно: Боги ушли, оставив нам планету. Теперь наша задача — хранить Землю. И важнее этого ничего быть не может. Сам ведь понимаешь? Асато быстро кивнул, лихорадочно размышляя о том, что Земля, возможно, обречена, если её доверили двум хранителям, один из которых беспечен, безалаберен, не слишком умён и в определённые моменты жизни способен думать только о сладостях. Кадзу тяжело опустил руку ему на плечо. — Перед нами стоит выбор, — снова заговорил он, отвлекая Асато от его невесёлых мыслей. — Жить как все, притворяясь обычными людьми, каждый раз меняя имена и миф о своём прошлом. Либо исчезнуть, поселиться в безлюдном месте и оттуда вести наблюдение за происходящим. Я бы выбрал второе. Меньше возни. Кроме того, мне не нужны другие люди. Вообще никто, достаточно тебя. — А как же родители? — ужаснулся Асато. — Представляешь, как они расстроятся, если ты исчезнешь? — Не думаю, — тон Кадзутаки стал вдруг сухим. — Мама сейчас на четвёртом месяце беременности. Очень скоро скучно им с отцом не будет. — У тебя родится младший брат или сестра?! — обрадованно ахнул Асато. Его глаза заблестели. — Поздравляю! — Было бы с чем, — послышался ворчливый ответ. — Я расцениваю это так. Родители решили родить мне замену, ведь через пять лет, когда я закончу Тодай, отец планирует отправить меня на стажировку в Швейцарию. В Европе я застряну ещё лет на пять-шесть. Брат к тому времени достаточно подрастёт, а через некоторое время, получив не менее достойное образование, составит мне конкуренцию. Уж лучше, уехав за рубеж, я осяду в Цюрихе навсегда. — Почему ты так мрачно настроен? — удивился Асато. — Это же счастливая новость! И с чего ты взял, что родится мальчик? А вдруг девочка? — Будет брат. Его назовут Исао, — уверенно сказал Кадзутака. — И мы с ним встречались раньше. Это мой бывший отец из прошлой жизни. Тот самый, не способный никого любить. Надеюсь, на сей раз он узнает, что такое чувства, ведь воспитает его Марико, наша милая Укё, и это внушает надежду. Асато невольно поперхнулся и начал судорожно кашлять. Кадзутака похлопал товарища по спине. — Как ты всё это узнал? — откашлявшись, хрипло спросил Асато. — Око продолжает работать. Но даже если бы оно не давало мне никакой информации, то способностей, доставшихся мне от Разрушителя Звёзд, вполне достаточно, чтобы узреть, чья душа находится в утробе моей матери. Более того, я знаю, что случится дальше. Когда Исао повзрослеет, он долгое время будет одинок, а потом познакомится с матерью Саки и полюбит её. И уже ничто не помешает ему на ней жениться, потому что женщину, родившую в прошлой жизни меня, Исао уже не встретит. — Ты ещё и будущее видишь? — восхитился Асато. — Я вижу переплетение временных линий. Они белые, чёрные, голубые и жёлтые. События и судьбы людей на них нанизаны, как бусины. Ленты и бусины можно передвигать, как мне угодно, но есть среди них и жёстко закреплённые. Это события, которых не избежать. Рождение Саки от Исао — закреплённое событие. Оно случится, — Кадзу усмехнулся. — Да я, собственно, не против. Пусть всё произойдёт. Асато продолжал с восторгом смотреть на него. Даже вернув воспоминания, он сам не приобрёл пока никаких новых способностей. То, о чём говорил Кадзу, вызывало сильное удивление. — Возвращаясь к проблеме выбора, — снова промолвил Кадзутака. — Я могу уехать в Швейцарию и написать родителям, что решил остаться там навсегда. А ты спустя некоторое время скажешь своим, будто отправляешься ко мне, сядешь для вида на теплоход, а потом переместишься из каюты корабля в моё жилище, чтобы не тащиться напрасно через океан и по суше несколько недель, теряя время. — И больше я никогда к своей семье не вернусь? — печально спросил Асато. Кадзутака приобнял Асато за плечи. — Мы с тобой отвечаем за целую планету. Мы однажды застынем в выбранном нами возрасте и такими останемся. Нам придётся менять имена и, возможно, постоянно переезжать, потому что я не хочу пользоваться Оком для стирания людям памяти. А всё то, о чём я сейчас говорю, несовместимо с семейным общением, согласись. — Я увижу, как состарится Рука, её дети и внуки? — убито прошептал Асато, начиная в полной мере осознавать, что его ждёт. — И даже как состарятся её правнуки и праправнуки. Это цена, которую мы согласились уплатить, выиграв битву с теми, кто пытался превратить нашу планету в поле смерти. Именно это случилось бы, если бы кто-то из наших противников победил. От Земли бы ничего не осталось. Но, взгляни, теперь даже серьёзные конфликты решаются мирным путём. Да, случаются открытые выражения недовольства — стычки, митинги, забастовки, но ещё ни одно выражение чьего-то гнева не переросло в войну. И, самое главное, больше никто не сумеет воспользоваться абсолютными амулетами для манипуляций людьми и для перекраивания мира в соответствии со своими параноидальными идеями. Разве за это не стоило уплатить большую цену? — Стоило, — голос Асато по-прежнему звучал тускло. — Однако я не могу перестать думать о том, что все, кого я люблю, умрут, а я их переживу. Я уже потерял дядю Хикару в четырнадцать лет, но придёт день, и я увижу смерть мамы, папы, тёти Акеми… Самое невыносимое — потерять Руку и Ририку. Как я буду дальше жить? — Но это неизбежно, — Кадзу старался, чтобы реплика прозвучала как можно мягче. — Подумай, тебе бы пришлось через это пройти, даже живя самой обычной жизнью, о которой ты мечтал, будучи синигами. Не окажись внутри тебя частицы Бога Пламени, не пройди ты через испытание концом света, ты и тогда ничего не смог бы изменить. Твои родители с большой степенью вероятности умерли бы раньше тебя. И старение, и смерть близких ты увидел бы тоже. Думай о том, что в этом мире Рука не погибнет от рук фанатиков, подосланных Энмой! Она будет счастлива, живя с мужем и детьми. Разве это плохо? Асато молчал, устремив грустный взгляд на плещущиеся внизу морские волны. — Кроме того, Ририку ты, определённо, не потеряешь. — Правда? — Асато встрепенулся, во взгляде затеплилась надежда. — Ририка не должна была снова появиться в этом мире, — пояснил Кадзутака. — Ты сам знаешь. В прошлых жизнях Око искусственно создало её ради управления тобой и влияния на твоё сознание. В этом новом мире в ней не было необходимости, однако она родилась, потому что твоя искра оживила её. Теперь между вами имеется связь. Пока ты жив, Ририка тоже бессмертна. Да, ей придётся менять имена, легенду, место жительства, но, думаю, она с этим справится. Ей не привыкать. — И всё же остальные люди на Земле будут по-прежнему умирать? — он умоляюще смотрел на Кадзутаку, словно во власти того было что-то изменить. — Асато, этот мир создали не мы. Прежде чем мы сумеем ввести здесь свои правила, преобразующие реальность, пройдёт, как мне видится, долгое время. Века или даже тысячелетия. Мы должны рассмотреть все силы, действующие на Земле, проанализировать каждую мелочь… Я не знаю, возможно ли на этой планете достичь физического бессмертия? Но если подобное осуществимо, мы вместе придумаем, как сделать это. Ради всех людей. В конце концов достижение бессмертия было моей мечтой в прошлых жизнях, я помню. А до той поры души умерших будут, как и прежде, уходить в Мэйфу. Только суд отныне начнёт происходить справедливо и честно. Без обмана и подвохов, имевших место при Энме-Дай-О-сама, сортировавшем души и отправлявшим их в ад или рай не по делам их, а согласно собственной выгоде. Вот с этими лживыми выходками теперь покончено, как и с Энмой! — Погоди, разве Энма-Дай-О-сама сейчас не в Мире Мёртвых? Разве он не возродился? — заинтересовался Асато. Лицо Кадзутаки искривилось странной усмешкой, свойственной скорее лорду Эшфорду, чем доктору Мураки из второго мира. — Они все возродились. Те, кто сражался против нас, — с отвращением вымолвил Кадзу. — Но смрадная сущность Энмы сейчас пребывает не в Мире Мёртвых. — А герцог Астарот? — Он переродился, но более не повелевает армией демонов. Золотой Император не заточён внутри Ока, а Ятоноками не сидит в пруду неподалёку от поместья Куросаки, отравляя своим существованием жизнь многострадальной семье. Я тоже, как и ты, метался в горячке, но мне удалось на несколько часов быстрее переварить яд своих воспоминаний. Одним словом, прежде чем придти в Шаблу и начать дожидаться тебя на маяке, я успел навестить одного старого знакомого… — Кого? — заинтересовался Асато. — Олафа Лливелина из Замка Несотворённой Тьмы. — Неужели Замок ещё существует? — поразился Асато. — Как может разрушиться точка, находящаяся вне времени и пространства? — в свою очередь удивился Кадзутака. — О, наш Замок будет существовать вечно! Одно меня печалит: судьбу Олафа уже невозможно изменить. Он погиб задолго до 1895 года, когда разделились миры, поэтому возродить его в физическом теле нельзя, даже обладая нашими способностями. Но ничего, он уже привык присматривать за Замком и всеми, кто там живёт. Теперь ему не скучно, ведь у него появились четверо новых постояльцев, насчёт обращения с которыми я ему лично отдал распоряжения. Кстати, я знаю теперь, как войти в это забытое богами место и как выйти, не потеряв понапрасну четыре месяца времени. Сейчас я покажу тебе, что там происходит. С этими словами Кадзутака осторожно прикоснулся ладонями к вискам Асато. *** Проигранная сто первая партия в покер заставила Энму окончательно утратить душевное равновесие. Мыслимое ли дело? Сто партий сыграно, а у него не собиралась даже замшелая «тройка» или «две пары», не говоря про «каре», «фулл-хаус» или «флэш» [1]. Такого по теории вероятностей произойти вообще не могло! Энма мог бы небезосновательно решить, что партнёры издеваются над ним, сговорившись за его спиной и тайно пометив карты, но дело заключалось явно в другом. Собрав в горсть картонные фишки — деревянных и пластмассовых здесь не выдавали, — Энма зарычал, яростно отшвырнув их вперёд и вверх, и они, словно лепестки цветущей сливы или кленовые листья, осыпались на головы сидящих за столом игроков. Никто из присутствующих даже не пошевелился. Вспышка ярости Энмы на их памяти происходила далеко не в первый раз. Они привыкли. — Всё!!! Хватит!!! С меня довольно!!! — вопил Энма, брызжа слюной и размахивая руками. Герцог Астарот невозмутимо принялся кончиком серебряной пилки вычищать грязь из-под тщательно обработанных ногтей. Золотой Император в сияющем, как солнце, металлическом доспехе, ничуть не потускневшем за долгие столетия, проведённые в заточении, откинулся на спинку стула и начал любоваться росписью потолка. Сверху на него смотрели хорошо ему знакомые лица одиннадцати шикигами, расположившихся на фоне замка Тенку. Все они казались весёлыми и беззаботными, и Золотой Император испытал невольную ностальгию, вспомнив о чудесных временах, когда его душу ещё не поглотило Демоническое Око. Олаф лениво поправлял кружевную манжету рубашки, почёсывая под столом одну ногу о другую. Загулявшая с камердинером Сесил вторую неделю подряд забывала выстирать его любимые шёлковые чулки, и дворецкий немного сердился на нерасторопность горничной. Кроме того, экономка Матильда, увлекшись диетической выпечкой, вязанием и шитьём, не травила блох в подземельях целый месяц. Вероятно, именно по этой причине сэр Олаф сейчас чесался. Следовало устроить незамедлительный разнос всем этим бездельникам, забывшим о своих прямых обязанностях. Ятоноками вытянулся и застыл, будто гусеница-палочник на ветке. Он и без того всегда вёл себя тихо, даже мелкие подлости другим обитателям Замка всегда подстраивал исподтишка, но особенно бывал молчалив и неподвижен в те минуты, когда Энма бушевал. Вот как сейчас, например. — Желаете кофе, сэр? — дождавшись небольшой паузы между оглушительными воплями бывшего повелителя Мэйфу, спросил Олаф. — Да!!! Нормальный! Вкусный! Кофе, сделанный из кофейных зёрен! Не из желудей или шишек ольхи, не из подорожника или овса! Кофейный кофе хочу!!! — орал Энма, потрясая кулаками. — Подай его мне, слуга!!! — Нет, опять всё неправильно, — Олаф печально вздохнул, приподнялся в воздухе над полом, зависнув возле головы Энмы, а затем отвесил бывшему повелителю подземного мира звонкую затрещину. Энма несколько раз глотнул ртом воздух, будто выброшенная на сушу рыба, и перестал орать. — Давайте с самого начала, сэр, — невозмутимо проговорил Олаф. — Что вы хотели? — Я настоятельно прошу вас распорядиться, чтобы нам всем принесли кофе и еду, — багровый от гнева Энма скрежетал зубами, выплёвывая из себя просьбу, словно каждое вежливое слово кололо его язык. — Что предпочитаете? — в руках спустившегося на пол Олафа появилось меню. — У нас сегодня есть овсяная каша, овсяный кисель, овсяные печенья, овсяный хлеб и бобовая похлёбка. — Опять сплошной овёс! — возмутился Энма. — Вы невнимательно слушали, сэр. Есть бобовая похлёбка, — мирно уточнил Олаф. — А омлет из перепелиных яиц? — подал голос Золотой Император. — Вчера ещё был! — Был. Но сиятельный господин Мураки, покровитель мира и Разрушитель Звёзд, величайший из великих, слава ему, распорядился омлетом баловать вас только по субботам раз в месяц. А сегодня уже воскресенье. — Хватит голову морочить! В этом дворце время вообще не течёт! — возмутился Золотой Император, уперев руки в бока. — Его не существует. — Господин Мураки приказал начать отсчёт времени, и я начал, — радостно сообщил Олаф. — Если сиятельные господа Мураки Кадзутака и Коноэ Асато распоряжаются планетой снаружи этого дворца, то в Замке Несотворённой Тьмы, — и Олаф торжествующе улыбнулся, — распоряжаюсь я! Как скажу, так и будет. Потому вы и не можете сбежать: я приказал Замку, чтобы он вас не выпускал. — Подлец, — сумрачно процедил сквозь зубы отмерший Ятоноками. — Низкий мерзавец, — эхом откликнулся Золотой Император. — Специально для вас, о благороднейший водный змей, — обратился Олаф к Ятоноками, — могу подать ароматную похлёбку из прудовых водорослей, водяных жуков, голов карасей и лягушечьих лапок. — Нет, — с отвращением сморщился Ятоноками. — Я лучше поголодаю до следующего перепелиного омлета. Способность впадать в анабиоз у меня ещё сохранилась. — Как будет угодно господину, — вежливо поклонился Олаф, — но я бы всё-таки очень рекомендовал кофе и фирменные печенья от нашей дорогой Матильды! — А если я сейчас закажу зелёный чай, ваша прекрасная экономка и его приготовит из овса? — лениво уточнил Астарот, прекращая чистить ногти. — Конечно, уважаемый, — Олаф вдохновенно прижал меню к груди, словно любимое чадо. — Из высушенных на майском солнце в провинции Юннань стеблей овса получается отличный, полезный чай! Я искренне не понимаю, господа, чем вам всем не угодила эта замечательная зерновая культура? Разве вы не знаете, что овёс применяют для лечения множества заболеваний, в том числе кишечных и сердечно-сосудистых. Им лечат сахарный диабет. Овёс помогает устранять отёки и выводит шлаки из организма. Сам Гиппократ в IV веке до нашей эры рекомендовал людям пить овсяный отвар. Господин Мураки, несомненно, сказал бы вам, что белок, содержащийся в овсе, по составу близок к мышечному и хорошо усваивается организмом. Овёс улучшает умственную деятельность, а содержащиеся в нём витамины группы В способствуют преодолению бессонницы и снимают нервное напряжение. Овёс помогает преодолеть депрессию. Поедая его, вы снизите уровень холестерина и улучшите свою сексуальную жизнь благодаря восстановлению баланса тестостерона и эстроге… — Заткнись, идиот!!! — потеряв терпение, заорал Энма. — Замолчи немедленно!!! Сэр Олаф, поклонившись, стал прозрачным и исчез вместе со своим не блистающим разнообразием меню. — Вот зря ты так с ним, — упрекнул Энму Астарот. — Он меня уже почти уговорил на овсянку. — А я могу только в рожу им швырнуть их омерзительную еду!!! Я, великий Энма-Дай-О-сама, у которого в руках были нити управления миллионами миров, владевший Хрустальным Шаром, почти получивший в личную собственность Землю со всеми её ничтожными людишками, вынужден сидеть в каком-то подземелье, питаться овсом, как конь, и играть изо дня в день в осточертевший покер?! Да пропади оно всё пропадом! Надо искать выход, — внезапно предложил он. — Кто со мной? Ятоноками не отреагировал. Золотой Император снова начал пялиться на нарисованных шикигами на потолке. Астарот долго молчал, а потом веско произнёс: — Даже если сбежим, что делать-то дальше будем? — Я вернусь в Мэйфу и буду снова контролировать души умерших, — быстро ответил Энма. — Но у тебя больше нет магической силы и каких-либо полномочий в Мэйфу. Тебя после конца света уволили с волчьим билетом, — злорадно заметил Астарот, насупленно добавив: — У меня, впрочем, тоже связей внизу не осталось. Да и ад опустел. Все демоны отправились на иные планеты. Сказали, что тут больше ловить нечего. — Почему же ты не ушёл с ними? — заинтересовался вдруг Золотой Император. Астарот посмотрелся в гладко отполированную пилку, как в зеркало. — Привык жить на Земле. Кроме того, эти поганые абсолютные амулеты мне выбора не оставили. Рубин сразу сказал, когда я помирал после последней битвы с Энмой: «Или полное распыление, или вечное заточение в Замке Несотворённой Тьмы». Я и выбрал второе. Уж лучше так, чем полная аннигиляция. Энма грохнул кулаком по столу. — Я свергну этих двух самопровозглашённых божков! Я придумаю что-нибудь и уничтожу их! Да как они посмели отобрать у меня Мэйфу, заняв моё место?! — На самом деле они вовсе не заняли его, — справедливости ради отметил Золотой Император. — Я спрашивал у Олафа недавно, как дела в Сёкан и в Генсокай. Думал, он не ответит, но Олаф рассказал. — И как? — встрепенулся Энма, считавший ниже своего достоинства расспрашивать о своём бывшем месте пребывания какое-то привидение из XII века. — В Сёкан теперь распоряжаются шеф Коноэ Кеиджи и его ближайший помощник Курода Такеши. Хакушаку-сама перестал пить отвар, придающий ему невидимый облик, и, являясь теперь вполне зримым и осязаемым, помогает Коноэ и Такеши в работе. По-моему, они неплохо справляются. По крайней мере, жалоб не слышно. — А кто за свечами, отмеряющими продолжительность жизней, следит? — Энма даже охрип от возмущения. — Ватсон. Тоже хорошо справляется. А с февраля 1978 года в помощь Ватсону взяли, — точнее, только возьмут, ибо в человеческом мире это событие ещё не случилось, — какую-то девицу, погибшую от взрыва в химической лаборатории. Что-то с ней нечисто, с девицей этой, но Олаф не признаётся, кто она и откуда взялась. В той лаборатории должен был взорваться Ватари, но его душу не обнаружили. А вот девицу нашли. То есть, найдут. Это событие закреплено на ленте времени, если верить Олафу. — Странно, — пробормотал Энма. — Угу, — голосом дремлющего филина ухнул Ятоноками. — А в Генсокай что происходит? — продолжал расспрашивать Энма. — Самоуправление там. Живут во дворце, без меня уже давно обходиться привыкли, даже не вспоминают, — Золотой Император грустно вздохнул. — Тоду выпустили из заточения, ибо никому не удалось вспомнить, за что змея отправили сидеть в подвал в ограничителях. Око поработало, не иначе, раз никто ничего не помнит. — Это поработал Мураки, а не Око, — зло прошипел Энма и, не дождавшись, когда Золотой Император скажет ещё хоть слово, сам спросил. — Ну и? Тоду выпустили, а дальше? — Курикара сдружился с остальными. Не разлей вода стали. — Курикара в Генсокай?! — по-бабьи взвизгнул Энма. — Там. — А мы в подвале Замка Несотворённой Тьмы? — Может, не в самом подвале, но близко. — С чего бы Курикаре вдруг такие привилегии выписали? — Шут знает, — развёл руками Золотой Император. — Неужели ему даже вернули магические способности и меч Футсуномитаму? — Всё вернули, — уныло отозвался Золотой Император. — А мы чем хуже? — Ятоноками от расстройства ненадолго покрылся чешуёй, но вовремя взял себя в руки и убрал лишнее покрытие с бледной кожи. — Почему нас заперли? Из развлечений только покер, из еды — овёс. — Мордой не вышли, — Астарот яростно воткнул свою пилку в столешницу, наблюдая за тем, как та ходит ходуном из стороны в сторону. — Вы чересчур много неправедного совершили, уважаемые господа, — Олаф снова воспарил в воздухе, правда, на сей раз он держался почти под самым потолком над головами бывших могучих повелителей, опасаясь возмездия. — А здесь находитесь на перевоспитании. Так что возносите благодарственные молитвы господам Мураки и Коноэ за то, что вас не распылили. А если будете себя хорошо вести, то омлет из перепелиных яиц будут подавать раз в неделю, а кроме покера появятся ещё и шашки. Наверное. — ААААА!!! — проорал Энма, страшно выкатывая глаза и запуская в Олафа подсвечником. Призрачный дворецкий метнулся к стене и слился с фоном обоев для собственной безопасности. — Напоминаю с часу до двух у вас по плану прогулка во дворе замка, а с двух до трёх — медитация возле озера, — послышалась полезная информация со стороны обоев. — И не вздумайте снова пытаться бежать через подземный ход. Там всё ещё сидят орнитохейры, которых мы с Матильдой не кормили с тех пор, как впервые попали сюда в одна тысяча сто тридцать пятом. На сей раз взвыли в один голос все четверо незадачливых заключённых. *** — Знаешь, Асато, фонарное отделение маяка с оптикой, как показывает практика, отличное место для того, чтобы переварить собственное прошлое, выстрелившее пулей в голову. И вот сидим, перевариваем понемногу… — Ага, — машинально ответил Асато. Он всё ещё никак не мог поверить в то, что ему позволил увидеть Кадзу: четверых тёмных повелителей, столь могучих прежде, а теперь беспомощных, полных бессильной злобы, брошенных на попечение старого дворецкого в Замке Несотворённой Тьмы. — Подумать только, Чёрное море, над водами которого мы сражались, закрывшись барьером, совсем не изменилось, — начал вдруг отвлечённо рассуждать Кадзутака, заметив, что Асато после увиденного глубоко погрузился в свои мысли. — И точка, откуда началось сворачивание миров, по-прежнему расположена на вершине крохотной копии Александрийской башни, пережившей Крымскую войну и землетрясение, случившееся на мысе Калиакр в 1901 году. Знаешь, что странно? После землетрясения в Калиакре магнитудой 7,2 балла Шабленский маяк не получил абсолютно никаких повреждений, хотя именно после того случая башню на всякий случай перетянули для надёжности железными обручами. Маяк берегут, ведь без «Песочного Фонаря», как его прозвали местные, не обойтись, — Кадзутака с пугающей нежностью провёл кончиками пальцев по выбеленной стене. — Он нужен. Между Шаблой и соседним посёлком Тюленово расположен двухкилометровый подводный риф. Если бы не три проблеска белого света, подаваемых в сторону моря каждые двадцать пять секунд, навигация на участке морского пути от устья Дуная к проливу Босфор была бы сопряжена с огромными трудностями. Кадзу сейчас был необъяснимым образом похож на обе свои прошлые ипостаси, кроме того, в нём многое осталось от задумчивого юноши, с которым Асато дружил на протяжении последних лет. Это непривычное слияние трёх личностей в одну пугало до дрожи. Асато сглотнул, но перебивать побоялся. Он ждал, когда Кадзу выговорится. Внутренний голос подсказывал: надо позволить ему сделать это. — Кто-то из историков утверждает, будто маяк построили в середине XVIII века. Однако есть свидетельства, что «огневую стражу» на этом месте несли со времён Римской империи. Старые маяки были сделаны из дерева и периодически рушились. Их восстанавливали, пока не выстроили вот этот из строительного раствора с добавлением измельчённой керамики. Не Бог весть что, но лучше, чем древесина. Новый маяк ввели в эксплуатацию в июле 1857 года. Исполнителем строительных работ являлось французское товарищество «Compagnie des Phares de l’Empire Ottoman». Они и возвели строение, где мы с тобой находимся: с винтовой лестницей длиной в сто тридцать две ступени, с высотой купола башни восемь метров, с фокальной высотой тридцать шесть метров над уровнем моря и видимостью луча на расстоянии семнадцати морских миль [2]. Любопытная деталь: в середине XIX века на башне был установлен громоотвод в форме полумесяца и звезды с удлинённым верхним лучом, отсутствующий ныне, а в одну из стен здания вмонтирована тугра Абдул-Меджида. Может, и мы тут что-то оставим для потомков, как думаешь, Асато-кун? Чем мы хуже турецкого султана? Он мимо проходил, ну и мы… Проковыряем дыру, вложим внутрь мудрое послание для потомков. Откроют его лет через двести и удивятся. Как тебе идея? — Неплохая, — пролепетал Асато, во все глаза глядя на Кадзутаку, но при этом почти не соображая, что отвечает. Перед внутренним его взором всё ещё стоял Энма, запустивший подсвечником в призрака, и разъярённый Астарот, втыкающий пилку в стол. — Вот и мне так кажется, — Кадзутака продолжал ощупывать стену, словно уже примеряясь, где будет делать отверстие для сохранения послания. — А почему тут никого нет? — наконец, робко спросил Асато, оглядываясь. Ему стыдно было признаться, но из сказанного Кадзу сейчас он не запомнил ровным счётом ничего, слушая только своё колотящееся сердце. — Ведь наверное должны быть какие-то… сотрудники? — Обслуживающий персонал, состоящий из пяти человек, проживает в трёхэтажном основании башни, — Кадзутака указал пальцем в пол. — Там внизу имеются две спальни, кухня и гостиная. — Ты ничего им не сделал? — Асато волновался всё сильнее. — Всего лишь поставил энергетический барьер, чтобы они не вздумали подняться наверх, пока мы здесь. До нашего ухода никто здесь не появится, не беспокойся. Выдох облегчения вырвался у Асато. Кадзутака вдруг мгновенно оказался подле него, обвив рукой за пояс и склонившись ближе к его лицу. — Неужели ты так плохо обо мне думаешь? Одно дело — насолить Ятоноками, Золотому Императору, Астароту и Энме, а совсем другое — причинять вред служащим маяка. Я ведь не такой. Вот теперь Асато забыл, как надо дышать. Казалось, не было Апокалипсиса… Та точка, где миры исчезают, а потом разворачиваются обратно, она всегда здесь. Внутри него и Кадзу! Он снова с ним на скале Прекестулен, в горячих источниках Хаконе, в их комнате в Сибуйя… В льдисто-серых глазах, закрывших реальность, содержится память о трёх мирах, и этого чересчур много. Асато начал задыхаться. Снова подступило головокружение и чувство, будто всё распадается на части, ибо три разные реальности невозможно совместить, но его тут же бережно обхватили за лицо, лба невесомо коснулись прохладные губы. — Чш-ш, — убаюкивающий голос раздался совсем близко. — Надо держаться. Надо не сойти с ума от того, что проснулось внутри нас. Мы обязаны пережить это, и мы справимся. У нас нет иного выхода, ведь назад путь отрезан. — Я помню несколько жизней сразу, и они не похожи на сны. Амулет солгал, — пожаловался Асато. — Я помню Сейитиро и себя в его квартире в Асакуса. Нашу с ним ночь в Хемкунд Сахиб в Гималаях и тот номер отеля… А потом Сейитиро сказал, что хочет со мной расстаться… Из-за Хисоки. И мне было больно, как если бы сейчас я расстался с тобой! Я помню тебя в Хаконе и на «Королеве Камелии». И то, как страдал, живя в твоём доме, но не решаясь признаться в своих чувствах. Наверное, если бы ты тогда не признался первым, я бы молчал и сейчас. Я помню Графа и своё страшное одиночество внутри Ока, бесцельные блуждания в рубине с мыслями о Хисоке и о тебе… И я не могу сложить эти разные жизни воедино, ведь они противоречат одна другой, — он застонал. — Поверь, Асато, мои дела ещё хуже. Я помню себя маньяком, расчленяющим невинных людей и наносящим проклятие на Куросаки-сан. Я помню себя жертвой чужого насилия в юности и супругом проклятой леди, едва не угробившей нас. А ещё я был любовником Ории… Впрочем, последнее — определённо, меньшее из зол. И это всё перемешалось одно с другим, и мне предстоит дальше с этим жить, как и тебе с твоими воспоминаниями. Прискорбно, что в данном случае я бессилен нам обоим помочь. Руки Кадзу продолжали ласкать его щёки и волосы, а Асато смотрел на него неотрывно, словно боясь снова потерять среди этих неверных миров и реальностей, которые сейчас казались как никогда хрупкими, того гляди распадутся снова. — Прости. — За что просишь прощения? В моих грехах ты вовсе не виноват. Асато видел перед собой не восемнадцатилетнего юношу, каким Кадзу являлся сейчас, а взрослого мужчину, признавшегося ему в любви в прежнем мире. — Я столько вреда причинил тебе, пока оставался рабом Ока… Нет, ты не должен извиняться! «Как можно сейчас хотеть поцелуя? — крутилось в мыслях Асато. — Как можно смотреть на него и думать об одном: положить утива и хакама на все разбитые и склеенные реальности, на то, что внутри собственной души кавардак, и хочется орать, срывая голос, с тридцатидвухметровой высоты маяка. Всё, что мне нужно — снова ощутить прикосновение его губ». Он не успел сказать ни слова вслух. Его мысли уловили мгновенно, и Асато очутился во власти чужой воли, от которой и не хотел бы избавиться. Его губ коснулись тихо и осторожно, словно вопрошая, помнит ли он? Желает? И стоило лишь рвано выдохнуть в ответ, обхватить Кадзу за шею, зарыться пальцами в пряди его волос, всё остальное исчезло, будто в водовороте. Он почувствовал, как приложился с маху о стену маяка, перекатился спиной по белой, чуть шероховатой поверхности, а потом навис над Кадзу, распластанным по той же стене, впиваясь в его рот жадно, отчаянно. Руки Кадзутаки торопливо забрались под его кимоно, грубо содрали хакама, спустив их до колен. Уже отвердевшее естество, ноющее от нетерпения, обхватили крепко, решительно, по-хозяйски завладев им. Асато в ответ сдёрнул с Кадзутаки оби, начисто оторвав приличный кусок цветного шёлка. Белое юката, расписанное листьями бамбука, сползло с плеч, комком упав на пол. Под ним не оказалось ровным счётом ничего. — Я знал, что этим закончится, — невнятно пробормотал Кадзу, ненадолго оторвавшись от своего занятия. — Удачно переоделся… Асато смотрел на его обнажённое тело расфокусированным взглядом. Ничего лучше и прекраснее он и вообразить себе не мог. Восемнадцатилетний Мураки, юный, свободный от любых обязательств… Его возлюбленный. Только его! — Может, переместимся в твою комнату? — сквозь прерывистое дыхание предложил Асато. — Зачем? Ведь на маяке мы ещё ни разу этого не делали? — Никогда. — А потому наслаждайся. По телу Асато пробежала дрожь. Кадзутака из всех сил старался выглядеть владеющим собой, но полузакрытые глаза, яркие пятна на шее и груди выдавали нешуточное возбуждение. Снова перекатившись по вогнутой стене, не разжимая объятий, Асато привлёк Кадзутаку к груди. — Мне это снилось, — признался он, прихватывая зубами мочку уха Кадзутаки. — В прошлой жизни. Ещё не зная ничего об этом месте, я увидел маяк и всё, что происходит сейчас. Правда, во сне я не успел ответить взаимностью. — А хотел? — в бесстрастных серо-голубых глазах, казалось, на миг вспыхнул отблеск всепожирающего драконьего огня. — Безумно! Он больше не мог терпеть. На каждое прикосновение его тело отзывалось острым приливом невыносимого, разрывающего возбуждения. Несколько быстрых движений в стиснутом кулаке Кадзу, и долгая сладкая судорога пронзила вспышкой молнии. Асато ощутил, как край измятого кимоно намокает и тяжелеет. Кадзутака стоял вплотную, навалившись на него и прижавшись губами ко впадинке между плечом и шеей, тоже пытаясь отдышаться. Сквозь собственные пальцы Асато на пол, дробно стуча, падали одна за другой терпко пахнущие капли. Оторванный кусок оби как раз пригодился, чтобы не спеша очистить друг друга от последствий страсти. — А теперь домой, — придя в чувство, прошептал Кадзутака, впитывая в себя солёный запах моря, ворвавшийся внутрь с порывом ветра и смешавшийся с ароматом их тел. — Домой, — блаженно согласился Асато, ловя себя на том, что в этот миг готов навсегда остаться здесь, слушая крики чаек и гул ветра за стенами маяка. *** — Наконец всё правильно, — Кадзу улыбнулся и провёл пальцем по раскрасневшейся щеке Асато. Они лежали на футоне в комнате Кадзутаки, расслабленные после взаимных ласк. Марико и Юкитаки не было дома. Они отправились на прогулку в парк. Поскольку Марико готовилась стать матерью, ей требовалось дважды в день проводить время на свежем воздухе, любуясь цветами. Такой моцион ей прописал собственный муж, заботливо следивший за её здоровьем. Грех было не воспользоваться случаем! И они воспользовались. — Ты о чём? — переспросил Асато. — Мы сдружились с детства, выросли вместе. И свой первый раз разделили друг с другом, а не с какими-то Графами и старшеклассницами, — Кадзу посмотрел на Асато и вдруг добавил. — Но всё равно чего-то не хватает… О, хочу курить! — Не вздумай! — Асато приподнял голову с футона. — Эту свою привычку оставь в прошлом. — Почему? Я же бессмертный, — Кадзу улёгся на спину и прикрыл глаза. — Рак лёгких мне не грозит, тело будет восстанавливаться. — Всё равно не стоит. — Надо подумать о переезде, — Кадзу очертил указательным пальцем контур губ Асато. — Мне слишком мало встреч, пока родители где-то гуляют. А у тебя так и вовсе мать и сестра всегда дома. Здесь скоро поселится младенец, и моя учёба станет затруднительной. Пора съезжать. — Мы можем снимать жильё на двоих, — оживился Асато. — Я подрабатываю по вечерам в кондитерской. Думаю, на небольшую комнату этого хватит? — Я тоже начну подрабатывать, — промолвил Кадзутака. — Хоть я сейчас всего лишь студент, но, думаю, моих знаний из прошлой жизни достаточно, чтобы практиковать, не опасаясь по неведению угробить пациентов. Немного заработаю, а потом, получив диплом и закончив стажировку, куплю собственный дом, и ты ко мне переедешь. Точнее, переместишься. — Ты всё ещё не оставил идею жить в Швейцарии? — напрягся Асато. — А ты разве против? Асато отчаянно кусал губы. Он знал, что Рука скоро станет женой другого и уже не будет так часто общаться с ним. Да и Акеми всё-таки не мать, а всего лишь тётя, но после нахлынувших воспоминаний о прошлой жизни, ему невыносимо было снова терять связь с обеими. Тем более, добровольно. *** Он и не потерял. Даже выбирать не пришлось. Асато хорошо помнил, как пытался избавиться от комка в горле во время разговора с Кадзутакой… Прошло два года с момента последнего свидания на маяке, а вокруг всё резко изменилось. В Европе нарастало напряжение, которое могло привести к войне. В Японии и на Дальнем Востоке участились цунами и землетрясения. Кадзу понимал: это не простое совпадение. Он начал искать причины и нашёл ответ довольно быстро. — Око сообщило, чьих рук это дело, — сказал Кадзутака, вызвав Асато в уединённое место за городом, где их никто не мог подслушать. — Сэр Олаф не досмотрел за нашими узниками, и они, лазая по дворцу, обнаружили в одной из комнат несколько магических кристаллов, способных внушать людям страх, ненависть и беспричинную ярость. Понимая, что им самим не выйти из заточения, Энма и его хитроумные сообщники выбросили кристаллы через порталы Замка Несотворённой Тьмы во внешний мир. Я подозреваю, это были старые артефакты, хранимые семьёй Эшфорд. Это не абсолютные амулеты, разумеется, да и воздействие их было недолгим, но вреда они принесли достаточно. Я распылил кристаллы в прах прошлой ночью, перемещаясь с места на место и настроившись на волну этой тёмной магии. Два артефакта находились в Токио, один — в Соединённых Штатах, один — в Антарктиде и ещё один — под Шабленским маяком. Хорошо, что они были разбросаны в пространстве, а не во времени. Случись такое, я бы не справился настолько быстро. — Даже не позвал меня! — возмутился Асато. — Ты спал, а я не хотел тебя будить. Можешь считать это заботой или глупостью. Против того или другого мнения возражать не стану. — А если бы ты не справился сам? — Тогда разбудил бы. Но это не всё, что я хотел сказать, Асато. Пусть артефакты уничтожены, однако они успели навредить Земле. Баланс энергий, который мы вшестером создали перед Апокалипсисом, нарушен. На планете в скором времени могут начаться серьёзные катаклизмы и, чтобы это предотвратить, тебе и мне придётся некоторое время пожить порознь. — Порознь? — земля качнулась под ногами. — Почему? — Мы с тобой словно два груза на двух концах доски. Мы можем вернуть пошатнувшийся мир в равновесное положение. Я уезжаю в Европу незамедлительно. Через пять лет вернусь, но всё это время мы с тобой не должны видеться и даже связываться друг с другом телепатически. Не перемещайся ко мне и не приезжай. Сдержи себя. Придёт день, и я сам вернусь в Токио. Прости, Асато, но это обязательное условие, чтобы мир вернулся в исходную позицию до вмешательства Энмы. Ты, оставаясь здесь, гармонизируешь энергии юга и востока, а я, находясь в Европе, верну в благоприятное состояние энергии севера и запада. — Я убью Энму. Это вырвалось само. Не осталось сил, чтобы сдержаться. При мысле о разлуке с Кадзу на целых пять лет, у Асато всё перевернулось внутри! — У нас был шанс его убить, но мы позволили ему жить, — Кадзу нежно обнял ладонями лицо своего возлюбленного. — Никто не загадал желание, чтобы Энма исчез навсегда, и амулеты выполнили нашу волю. Теперь будем исходить из того, что есть. Энма жив. Он мстителен и в меру своих сил будет вести партизанскую войну даже изнутри Замка Несотворённой Тьмы. И, возможно, это далеко не последняя его выходка. А наша задача — противостоять ему. — Да, понимаю. Благополучие людей Земли — это самое главное, — Асато всё-таки смог проглотить ком в горле. — Встретимся через пять лет, Кадзу. И пусть удача сопутствует тебе. — И тебе, Асато. Той ночью, казалось, они прощались навеки, не желая разжимать объятий и прерывать поцелуев… *** И точно так же встретились, обнявшись на пороге дома, целуясь неотрывно, тяжело дыша, захлёбываясь, наплевав на то, что о них подумают любопытные соседи. Целых шесть лет вместо ожидаемых пяти! Они вовсе не пролетели одним днём, напротив, тянулись как столетие. Возвращение мира в равновесное положение чрезмерно затянулось. Лишь в одна тысяча девятьсот двадцать шестом, закончив учёбу и стажировку, открыв в Цюрихе собственную практику, Кадзутака наконец почувствовал, что негативное влияние артефактов устранено. В течение ближайшего часа он нашёл укрытие, где его никто не мог увидеть, и переместился к Асато, к своему удивлению обнаружив наличие у того собственного дома, состоящего из двух комнат. — Всё позади. Наконец, — задыхаясь, шептал Кадзутака, покрывая шею любимого поцелуями. — Асато, ты молодец! Вижу, купил дом? Не терял времени. — Да. Но давай об этом потом… позже, — бормотал Асато, стягивая с долгожданного гостя брюки и рубашку и удобнее устраиваясь на татами. Солнце светило сквозь полуоткрытые сёдзи. Из небольшого садика, расположенного возле дома, тянуло свежестью, оставшейся после дождя. Асато запрокидывал голову и кричал, забыв о сдержанности, снова и снова, прильнув всем телом к Кадзу, забывшись в горячечном порыве, самозабвенно отдаваясь тому, с кем так часто на протяжении трёх жизней приходилось расставаться. И каждый раз расставание разрывало сердце, а встреча повергала в жар. Некоторое время потом они неподвижно лежали рядом. Асато на спине, Кадзу — на животе бок о бок с ним, переплетя пальцы. Они неотрывно глядели один на другого, наслаждаясь послевкусием долгожданной встречи. — Много пациенток соблазнил в Цюрихе? — хриплым шёпотом спросил Асато, чувствуя, как тяжелеют веки и клонит в сон. — Сотни. Или тысячи? Когда перевалило за пять сотен, я перестал считать, — шутливо отозвался Кадзу, и Асато увидел, что он смеётся, а потом лицо его стало предельно серьёзным. Кадзутака откинул со лба любимого прядь волос. — Ни одной, Асато. Ни одной, веришь? Он не просто верил. Он знал. Ему не нужно было даже читать мысли Кадзутаки, хотя он мог бы поступить и так. Асато просто знал, что Кадзу говорит правду. — А ты чем занимался в моё отсутствие? — Работал и учился. Только не в университете. Ты же знаешь, глупому Асато университет не потянуть. — Ты не глупый. И никто меня не переубедит в обратном, даже ты сам. Где работал? — Да так, везде понемногу. Кондитером, садовником, почтальоном, продавцом. Ещё телеграфистом. Везде, где мог. Полицейским устроиться не получилось, но я ещё не сдался. В прошлой жизни мне понравилось работать в полиции. Хочу попробовать опять. — А говоришь, глупый. Вон сколько профессий за эти годы освоил! — Кадзутака помолчал и снова потянулся к нему. — Иди сюда. Хочешь ещё раз? Вместо ответа его смяли в объятиях, и мир снова превратился в калейдоскоп ярких ощущений — острых, волшебных, неповторимых… *** — Не странно ли это — праздновать день собственной смерти, точную дату которой я и не помнил, пока ты не сообщил? — они сидели на татами поверх разбросанных вокруг лепестков белых орхидей и жёлтых дурманящих цветов, которые Кадзу притащил неизвестно откуда, сказав, что это «непревзойдённая кананга одората, распаляющая чувства» [3]. В такие минуты, как сейчас, в голову Асато закрадывались сомнения, с каким именно доктором рядом он находится? Уж не с тем ли, который когда-то играл с ним в покер на обладание его телом? Впрочем, дело прошлое. — Смерть — одна из сторон жизни, Асато, — бархатистое вино полилось в высокий бокал. — Её стоит праздновать. Асато поболтал напиток, задумчиво глядя на то, как ароматная жидкость медленно стекает по прозрачным стенкам, оставляя за собой едва приметный розоватый след. — Я видел Тацуми, — неожиданно сказал он. — Совсем ещё ребёнок, не все слова пока выговаривает. А Ясуко и того младше. Неуклюжая, ножки крохотные, но такая милая, — Асато невольно улыбнулся своим мыслям. — Я зашёл к Шуджи-сан в мастерскую и понянчился с ними обоими, пока мне делали бумажный зонт, который на самом деле был лишь предлогом для визита. Дела у них идут неплохо. Думаю, в этом мире разорение семье Тацуми не грозит. — Как и превращение Сейитиро в синигами, — справедливости ради отметил Кадзутака. — Но потом он вырастет и вспомнит. До этого момента осталось недолго, — Кадзутака с тревогой взглянул на Асато. — Он вспомнит в пятнадцать, будучи совсем мальчишкой, я вижу это. Придётся следить, чтобы не натворил дел. Нам было тяжело, но тебе и мне к тому времени уже исполнилось по восемнадцать, кое о чём мы догадывались, зная о своих способностях, и мы дружили. Вспомнив прошлое, каждый знал, что у него есть тот, к кому можно прийти и рассказать о случившемся. У Тацуми нет никого. Обо мне и тебе он пока не знает и наверняка запаникует. — Я познакомлюсь с его семьёй, — пообещал Асато. — Стану их другом. Я не допущу, чтобы он впал в панику, когда память вернётся. — Хорошо, — кивнул Кадзутака. — Что ещё случилось за время нашей разлуки? Давай, рассказывай всё. — Ририка закончила обучение в Дареме и сейчас работает археологом. Ездит с группой энтузиастов по разным странам, ищет под землёй всякие интересные штуковины… Мы с ней виделись в последний раз в двадцать третьем, когда она закончила университет. Побывали в Суццу, навестили папу и маму. У них порядок, живут душа в душу, как и раньше. Почти не состарились, кстати. Очень были рады нас увидеть! Ририка пишет, что с раскопок особенно не отпросишься, а она в этой жизни утратила способность к телепортации, потому и не появляется в Токио так часто, как ей хотелось бы. — Отсутствие возможности мгновенного перемещения весьма ограничивает, — со вздохом подтвердил Кадзутака. — У Руки-тян родились две дочки. Тётя Акеми с ними нянчится, и я часто в гости захожу. Ру-тян всегда делает к моему приходу яблочный пирог, а мои двоюродные племянницы восторгаются цветом моих глаз и ничуть меня не боятся. — А ты рад и пирогу, и племянницам, полагаю? — рассмеялся Кадзутака, отставляя в сторону опустевший бокал. — Даже скрывать не стану, — заулыбался в ответ Асато. — А ещё год назад я виделся с Йошико. Мельком. Она в этой жизни меня не знает, поэтому я не стал заговаривать с ней, чтобы не испугать и не вызвать ненужных вопросов. Она замужем за отличным парнем. У них лавка. Муж изготавливает гэта на заказ, а Йошико шьёт кимоно и делает канзаши. — Это здорово. Но за Тацуми всё-таки присмотри, — снова посерьёзнел Кадзутака, разглядывая, как снаружи дома ветер треплет отцветшие кусты белых роз. — Я думаю, повзрослев, он тоже присоединится к нам и будет охранять Землю, но до этого дня нам его надо сберечь. Асато кивнул и придвинулся ближе к Кадзутаке, обняв того обеими руками за пояс и склонив голову на его плечо. *** Спустя неделю пришло письмо, ошеломившее его и заставившее не на шутку разволноваться. «Асато, у меня чудесная новость! — писала восторженная Ририка. — Верно я почувствовала в восемнадцать лет, что надо ехать в Дарем. Представляешь, когда я вернулась с раскопок из Китая, то встретила в даремской библиотеке нового сотрудника. Он — учитель истории, филолог и отличный экскурсовод. Наш с тобой ровесник, кстати! Столько всего знает, что мне с ним не бывает скучно ни минуты. Я влюбилась с первого взгляда, и он в меня тоже! Братик, мы скоро приедем в Токио. Мы не утерпели и поженились в Англии по католическому обряду, но теперь я хочу семейный праздник согласно японским традициям. Хочу поздравлений от тебя, мамы и папы, от Руки-тян и тёти Акеми. Нет, я не стерплю! Хотела умолчать кое о чём и сделать сюрприз, но не удержусь. Братик, я стала миссис Эшфорд. А муж мой — парень по имени Джордж. Да, это он! В точности. Он всё помнит, а значит это и есть мой Сейитиро. Я его дождалась». Асато вздрогнул и выронил письмо из рук. — Что с тобой? — Кадзутака подошёл сзади и приобнял его, покосившись на лежащий на полу лист бумаги. — Почему тебя колотит, словно у нас тут лютый мороз? Асато молча указал на упавшее письмо. — Ририка вышла замуж, — только и сумел выдавить он. — Внезапно. Не предупредила ни меня, ни родителей. — Что ж, твоя реакция понятна, но не думаю, что поступок Ририки — такая уж трагедия. Она взрослая женщина и имеет право решать за себя. А кто муж? Англичанин? Безмолвный отрицательный жест. — Тогда кто? — Джордж Эшфорд. Ририка написала, что он всё помнит, а если так, то это, выходит, Тацуми? Кадзутака невольно разжал пальцы и отступил назад. Он видел, как бледен Асато, но теперь и сам побледнел. — Весьма любопытно, — озадаченно вымолвил он. — Это невозможно! — продолжал нервничать Асато. — Настоящий Сейитиро живёт в Токио с отцом, матерью и сестрой, я его видел. Миры с двойниками разрушены. Как подобное могло случиться?! — Могло. Спроси себя, обо всех ли способностях Властителя Вне Времени нам известно? — задал ему встречный вопрос Кадзутака. — Никому не дано до конца прощупать душу самого древнего бога во Вселенной. Тацуми носит в себе искру того бога, не забывай. — А если это чёрный маг наподобие Вады, которого Ририка и Тацуми победили в прошлой жизни с таким трудом? А если он обидит Ририку? — Асато задрожал. — Она ведь ему верит и любит! И в этой жизни у неё нет Ока, значит, она беспомощна. Если я попытаюсь напасть на этого типа при нашей встрече, Ририка меня не простит. Но он ведь лжёт о себе, это очевидно! Он — не Сейитиро. — Успокойся, — Кадзутака крепче прижал к себе Асато. — Всё, что остаётся — ждать приезда Ририки и этого… Джорджа Эшфорда. Лишь встретившись с ним лично, мы поймём, кто этот ловкач, женившийся на твоей сестре и выдающий себя за Тацуми.