Pain

POV Люциус       Я был зол. Ярость разливалась по моим венам, кипела в них. Я едва сдерживался, чтобы не дать ему пощечину прямо там, в зале, но не стал портить гостям вечер семейными разборками. Драко вел себя дерзко и недостойно, так еще и позволил себе повысить на меня голос. После окончания ужина, я велел ему немедленно идти за мной и направился в свой кабинет. Закрыв за сыном дверь и наложив на комнату заглушающее заклинание, я дал себе волю, наградив его за смелость ударом по губам. Драко смотрел на меня холодными беспечными глазами, он даже не пошатнулся, несмотря на силу удара, лишь голова повернулась в сторону. В уголке губ выступила кровь. Боже, как же красиво алые капли смотрелись на его бледной коже. Я мог бесконечно любоваться этим, нанося все новые удары, окрашивая его хрупкое юношеское тело синяками и ранами.       Конечно, я потом переживал за него, когда после наказания Драко не вставал с кровати несколько дней. Мне не хотелось, чтобы столь прекрасная игрушка так быстро сломалась. Я велел ему раздеться и завязал глаза широкой лентой, вложив в его худую руку дилдо. - Я хочу, чтобы ввел это в себя, - прошептал я ему на ухо, - И теперь ты будешь делать это каждый раз, когда посмеешь кому-то надерзить. Меня забавляла его неуверенность и неловкость движений, которыми он пытался ввести в себя немаленький предмет. Морщась от боли, Драко смог протолкнуть головку, но тут же замер. - Я не могу, - жалобно сказал он.       Я усмехнулся. Заранее было понятно, что он не сможет сам сделать это без подготовки и смазки. - Можешь лечь, - разрешил я. - Пожалуйста... - скулил Драко, опускаясь на четвереньки. - Пожалуйста что, Драко? - Можно я растяну себя пальцами? - его бледные щеки залил стыдливый румянец. Это было невероятно красиво, хотелось взять его прямо сейчас. - Нельзя, - отрезал я.       Закусив разбитую губу, Драко ввел дилдо до половины, из-под ленты потекли слезы, он низко опустил голову. Мышцы дрожали от напряжения, глупый, до сих пор не понял, что надо расслабиться. Его мучения меня завораживали. - Быстрее, Драко, - поторопил я. Вздрогнув, он резко толкнул дилдо, вводя его до конца и заскулил от боли. Из ануса уже потекла кровь. - Хорошо. А теперь двигай им.       Первый же толчок вызвал у него крик и истерику. - Прошу, можно что-нибудь другое? Пожалуйста, я не могу... - молил он, заливаясь слезами. - Хорошо, но в первый и последний раз, - согласился я, - Сними ленту и встань перед зеркалом. Драко покорно исполнил приказ, после чего я дал ему деревянный паддл и надавил на поясницу, заставив прогнуться, ввел в него небольшую серебряную грушу. - Будешь шлепать себя до тех пор, пока я не разрешу остановиться. Смотри при этом в зеркало. За каждый вскрик я буду поворачивать винт, открывающий лепестки груши. Начинай.       Под звонкие звуки ударов паддла я направился к камину и развел там огонь. Этот щенок еще пожалеет о том, что вел себя недостойно дома Малфоев. Я взял железные щипцы и положил их в пламя, после чего начал любоваться экзекуцией. - Бей сильнее, Драко. Как же забавно это смотрелось. Драко неумело окрашивал свои ягодицы в красный цвет, едва сдерживая рвущийся наружу крик. Он пытался бить сильнее, но не получалось, инстинкт самосохранения не позволял этого делать. Я подошел и взял паддл поверх его руки, нанеся удар со всей силы. На покрасневшей коже несколько секунд можно было рассмотреть очертания девайса. POV Драко       Я не смог сдержать крик, он сам вырвался из разбитых губ. Боль была такой, будто моя задница находилась в муравейнике. В зеркало я увидел ухмылку отца, сколько же удовольствия было в его глазах, когда он поворачивал винт. Чего он добивается? Хочет сломать меня? Я и так сломан. Давно. Я нахожусь в глубокой депрессии, не испытываю никаких эмоций, кроме страха и жалости к самому себе. Однако в то же время мне плевать на то, что он сделает со мной, я уже знаю, чем все это закончится и смирился с этим. Когда-нибудь отец забьет меня до смерти, но пусть лучше сделает это, чем превратит меня в такого же садиста. Я чувствовал, как раскрылись лепестки груши, упираясь в стенки кишки, царапая её до крови.       Страх парализовал меня. Я боялся даже сделать вдох. - Хочешь немного отдохнуть? - вдруг спросил отец. Он уже задавал этот вопрос, тогда, на берегу. Этот отдых явно не подразумевал распитие коктейльчиков на пляже, это было что-то ужасное, но я понял это, когда уже бездумно кивнул головой. Отец подвел меня к какому-то лотку, в котором было насыпано что-то блестящее. Он ударил меня сзади по ногам, отчего они подкосились и я подался вперед, падая коленями в лоток. Эти блестящие маленький предметы сразу же впились в кожу. Я понял, что это такое. Битое стекло. - Стой так 40 минут и думай над своим поведением, потом продолжишь, - сказал отец, уходя куда-то к камину.       Думать я мог лишь о том, почему здесь нет осколка побольше, которым можно было бы вспороть вены прямо там. Выстоять так 40 минут было нереально, потому что уже через 3 у меня было ощущение, что в колени забивают гвозди. Я попытался сесть на ноги, чтобы немного уменьшить боль, но отец сразу же это заметил. - Я сейчас на стул это насыплю и ты на нем до утра сидеть будешь, - сказал он. Проверять, серьезно он говорит или нет, мне не хотелось. К концу "отдыха" я просто выл от боли, суставы дико ломило.       Когда мне разрешили встать, я не знал как это сделать, груша напоминала о себе при каждом движении, а осколки впивались еще сильнее. Отец подошел сзади и схватил меня за волосы, отбрасывая назад. Я упал на спину, заставив грушу сдвинуться от удара об пол, на несколько секунд у меня сбилось дыхание. Осторожно перевернувшись на бок, я дотянулся дрожащей рукой до откровавленного колена, стряхивая с него прилипшие осколки, после чего проделал тоже самое с другой ногой. Грубо поставив меня на ноги, отец приказал продолжать порку.       Я старался не кричать, хотя удавалось это с трудом. Удары никто не считал, но они уже перевалили за 200. Когда отец сказал "достаточно", я с облегчением выдохнул, но оказалось, что зря. Внезапно моей лопатки коснулось что-то горячее. И не просто коснулось, а будто защипнуло кожу. Так вот зачем отец что-то делал возле камина. В зеркало я увидел железные щипцы, спасибо хоть за то, что не раскаленные докрасна. Тут же они легли на плечо. На коже вспухли две красные полоски на небольшом расстоянии друг от друга. Я царапал стену от боли, не в силах даже закричать. Отец покрывал ожогами все мое тело, иногда возвращаясь к камину, чтобы снова нагреть щипцы. Особенно больно было на животе и шее. Я не кричал. Было страшно, что он снова повернет винт груши, хоть и молчать едва получалось. Внезапно щипцы начали приближаться к моему лицу, но замерли в каких-то сантиметрах. Вернее, мне так показалось, на самом деле я просто потерял сознание.       Очнулся почти сразу от ведра ледяной воды, которое отец на меня вылил. Как же приятно она холодила ожоги. Когда отец отпустил меня, я кое как натянул на себя одежду, каждое прикосневение ткани к обожженной коже приносило боль, но идти голым я не мог. Особенно тяжело мне дался спуск по лестнице, сразу же начинали саднить колени и порванный анус. Я шел в конюшню. Она находилась за садом, в моем состоянии это казалось очень далеко. После того, как отец заставил Альтаира меня изнасиловать, я не ходил в конюшню, то наказание окончательно меня сломало, но сейчас мне была нужна хоть чья-то поддержка, а идти к матери было стыдно. С трудом дойдя до ворот, я зашел внутрь, направляясь к стойлу Альтаира.       Конь уже спал, лежа на чистых пахнущих сосной опилках, чем походил на котенка. Открывающаяся дверь его разбудила, он поприветствовал меня тихим ржанием, но не встал. Альтаир спокойно позволял мне подходить, когда лежал. Я, хромая, приблизился к нему, осторожно садясь на корточки и шипя от боли, обнял его за шею, дав волю эмоциям. Альтаир повернул свою длинную шею и, словно успокаивая, положил тяжелую голову мне на плечо. Там был ожог, прикосневение приносило мне боль, но я терпел. Мои дрожащие руки гладили его длинную гриву, делили её пальцами на пряди. Я так и уснул рядом с ним. Альтаир пролежал, не шелохнувшись, всю ночь, хотя и спал из этого времени всего несколько часов. Под утро домовики перенесли меня в мою кровать и только тогда конь позволил себе встать.