Медицинское Вмешательство

Дуглас Раттман принадлежал к тому узкому кругу людей, которые не боялись Кейва Джонсона. В пятидесяти процентах случаев страх — всегда от неизвестности; остальная половина приходилась непосредственно на то, что напрямую угрожает жизни. Aperture Science сочетала в себе и то, и другое, ровно как и её генеральный директор. Кейв был непредсказуем, своенравен, но упорен и трудолюбив. Он всегда ставил себе невероятные цели — и добивался их, требуя от себя и подчинённых максимум производительности и средств; именно благодаря такой требовательности эти самые нереальные цели осуществлялись — и давали сказочные плоды, которые полностью оправдывали затраченные усилия, ресурсы, нервы, а порой — и жизни. Раттман знал и понимал своего начальника, и поэтому был в курсе, что делать в том или ином столкновении. Так что, входя в большой, но педантично и скромно обставленный кабинет, он не испытывал никакого страха или смущения. — Наконец-то, — сказал ему Джонсон, швыряя трубку телефона на рычаг. – Даг, какого чёрта? Почему я должен ждать целых двадцать минут, чтобы мне объяснили, что творится в моём собственном комплексе? Техотдел мямлит какую-то чушь, так что сейчас я весь внимание! — Мистер Джонсон, произошедшее является целиком и полностью моей ошибкой, — сразу перешёл к делу инженер-программист, без стеснения садясь в кресло напротив стола. — Однако, — заинтересовано поднял брови Кейв, не ожидавший такого напора. — Должно быть, всё уже устранено и налажено, если ты так прямо мне об этом заявляешь? — Да, сэр. Последствия ликвидированы. Техотдел тут ни при чём. Они среагировали очень адекватно. — Ты долго будешь тянуть лямку? — наконец, вспылил мистер Джонсон; пальцы его рук переплелись на столе, что было достаточно плохим знаком. — Дело в том, что я отсоединил модули и включил её одну. Без них. Ещё несколько секунд директор Апертуры переваривал эту новость, и в процессе осмысления выражение его лица оставалось пугающе отрешённым. Мимоходом Раттману показалось, что именно так надо размышлять над достойным смертным приговором… или отстранением от проекта. Честно говоря, последнее пугало больше, чем потеря собственной жизни путём каких-нибудь экспериментов над его телом, ибо чаще всего провинившихся сдавали в полное распоряжение биоинженерам. Как бесправное сырье. Однако спустя мгновение Дуглас понял, что ему это не грозит. — Ха, — веско обронил Джонсон, вновь обращая на сотрудника взгляд; глаза у Кейва загорелись странным огнём энтузиазма без намёка на злость или возмущение. — С каких пор мы настолько осмелели? Я же знаю, какой ты перестраховщик! Ты бы не стал совершать ошибку дилетанта! Видимо… есть какие-то существенные улучшения? — Да. Нет. Без понятия. Мои ребята это выясняют. — Конкретнее, чёрт подери! — в нетерпении стукнул кулаком Джонсон, но программиста это не напугало. Наоборот, Раттман засомневался ещё сильнее. Внешне это не проявлялось совершенно, но внутри у мужчины сомнения натыкались одно на другое, расходились и сталкивались опять. Кейв Джонсон — непредсказуем, и предугадать его реакцию на это сообщение практически нереально. Дуглас знал больше всех остальных, знал все причины, почему этот проект был самым главным в комплексе и в жизни его директора, поэтому сейчас необходимо говорить правду. Да и вообще, это — самая лучшая политика в Aperture Science. — Сэр, она месяц подряд подавала признаки Кэролайн. На это Кейв промолчал. Во-первых, потому что умел скрывать эмоции не хуже Раттмана, а, во-вторых, он ждал продолжения. — Мне казалось, она не притворялась. Она всё время звала вас, сэр, недоумевала, почему внутри неё — чужие голоса, требовала, даже плакала… Вы не поверите, насколько это была хорошая актёрская игра. И потом, я говорил с ребятами. Выяснилось, что в те моменты код менялся, становился похожим на то, что мы написали изначально… — И вы ничего мне об этом не говорили, — вдруг резко перебил директор. — Почему этой информации не было в отчётах? Что за произвол? — Сэр, мы хотели сначала добиться существенных результатов. Вы сами говорили, что торопиться и делать поспешных выводов ни в коем случае нельзя. Как видите, мы месяц выжидали и только сейчас я решился отсоединить модули. К сожалению, итоги — не очень, но мы готовы работать дальше. До победы. Вы учили нас этому, не так ли? Кейв снова не ответил, погрузившись в чертоги собственных мыслей. Раттман заметил, как его взгляд скользнул по небольшой фотографии в тёмной рамке — единственному украшению рабочего стола. Надо же. Просто поразительно. Даже спустя три года — чудовищного для науки срока — железный, непотопляемый Кейв Джонсон сохранил в душе хрупкий огонёк любви и привязанности, оказавшийся сильнее всего остального. Только из-за Керолайн продолжается эта гигантская работа. Только из-за Керолайн инженера-программиста ещё не аннигилировали за его промахи и ошибки. Ирония: Дуглас обязан жизнью и своим местом в мире умершей в ходе эксперимента женщине. А точнее — надежде Джонсона вернуть её, пускай даже в таком виде. — Будь вы простым лаборантом, ваши кишки доставали бы сейчас из бассейна с отходами, — наконец, нарушил тишину Кейв. — Но вы — Дуглас Раттман. Вы — человек, которому я доверил самое дорогое, что у меня есть. И потому я говорю вам: идите и сделайте. Я дам вам столько времени и средств, сколько потребуется. Мне важен только результат, а не способы его достижения. Раттман встал, поняв, что разговор окончен. Что ж, он отделался бескровно, несмотря на то, что потревожил работу целого комплекса аж на пять минут. Инженер-программист никогда не нуждался в стимуле для работы, но слова шефа завели в нём жужжащий механизм деятельности. Нет ничего невозможного — есть лишь трудновыполнимое, но даже оно должно быть сделано. — Да, кстати, — голос Кейва догнал мужчину уже у порога. — До меня дошли сведения, что в вашем отделе во время неполадок находился посторонний. Надеюсь, вы устранили эту проблему? Бледная тень улыбки скользнула по бородатому лицу. — Я знал, что вы спросите. Через всю комнату на широкий рабочий стол прилетела аккуратная тонкая папка.

* * *

Генрих с наслаждением распахнул окно, позволяя тёплому ветру всколыхнуть светлые занавески. Солнце хлынуло в небольшую комнатку; в его лучах мягко кружилась пыль. Подышав немного и послушав шум проезжающих машин, он вернулся к мытью пола. Кливленд был небольшим городом, но живым и подвижным; в нём всегда что-то происходило. Медик приехал сюда в ужасной спешке, едва попрощавшись с сокомандниками в Туфорте, и ему надо было срочно где-то поселиться. Кинув вещи в гостинице, где он точно не собирался останавливаться, немец пошёл искать себе достойное пристанище. Спустя каких-то три часа беготни по городу он обнаружил чудесную, хорошо обставленную квартирку на берегу озера Эри, сдающуюся в аренду. За неё запросили сущие пустяки: всего двести долларов в неделю, благо жилище находилось в спокойном районе. При его зарплате (и растущем счёте в банке) Генрих мог позволить себе хоть отдельный особняк, но не видел в этом смысла. Чёрт его знает, куда придётся мотаться в следующий раз, так что оседать на одном месте было непрактично. И потом, он не Шпион, чтобы любить роскошь. Скромно, но очень качественно — этим девизом Медик и руководствовался в быту, что позволяло ему существовать вполне себе припеваючи. Воскресенья стали невыносимо сладостными днями. Во-первых, в единственный выходной Медик спал аж до одиннадцати утра, потом ещё полчаса просто валялся в кровати и читал какую-нибудь книгу. Во-вторых, все свободные часы он проводил в одиночестве. Работа (что прошлая, что настоящая) всегда включала в себя неизбежное и постоянное общение с другими людьми, и довольно часто хотелось отдохнуть в тишине изоляции. В-третьих, маленькие домашние дела — уборка, кулинария, ухаживание за голубями — неизменно приводили ум в порядок, давая проанализировать все события за рабочую неделю в комплексе. И сейчас, потихоньку прибирая квартиру, Медик думал о возможных последствиях своего случайного визита к модулям. Пока что ничего особенного не произошло; последующие дни Генрих работал в штатном режиме. Однако ему до конца не верилось, что всё на этом закончится. Это же Aperture Science, в конце концов. Им не нужны лишние свидетели, а тем более – те, кто сунулся в сверхсекретный проект. Однако немец был «чист»: никаких связей с теми, кто мог бы помешать комплексу. У него нет ровно никаких причин рассекречивать даже те крохи информации, которые сказали ему Рик и прочие. Наверное, Раттман это понял, если раздобыл на него кое-какие сведения… На подоконник вспорхнул верный Архимед, держа в клюве запечатанный конверт. От скуки и желания быть полезным питомец научился каким-то образом таскать из почтового ящика письма и приносить своему хозяину. Отложив швабру и выпрямившись, Генрих забрал конверт, внутренне насторожившись. Однако уже через секунду, сев за стол и вскрыв послание, он чуть не вскочил от радости; на марке красовалось знакомое рыжее кольцо, разделённое на четыре части. — Давно пора… — возбуждённо пробормотал врач, разворачивая письмо и натыкаясь на знакомый подчерк. Привет, Генрих! Хотел сказать тебе, что ты — немецкая свинья. Даже не спорь со мной; убежать так быстро и не оставить никаких данных о себе может только неблагодарный дезертир. Мне пришлось идти в офис Mann Co и просить мисс Полинг отправить это письмо лично тебе в руки. В девочке я не сомневаюсь, так что ты обязательно прочитаешь эти строки. Кстати, угадай, кого я встретил, пока лихорадочно строчил весточку? Правильно, Пулемётчика! Он тоже искал о тебе сведения, и мы решили сочинять наше сердечное послание вместе. Михаил говорит, что ужасно соскучился и просит передать, что у него всё хорошо. Он возвращается на родину с самыми лучшими намерениями: найдёт работу в городе и переселит, наконец, туда свою семью из сибирской глуши, благо теперь ему «никто не мешает это сделать». Он вылетает завтра вечером и очень жалеет, что не удастся встретиться перед отъездом. Впрочем, мы планируем зайти в бар и пропустить стаканчик, чтобы не было так грустно. Про остальных я знаю не так уж и много. Снайпер вернулся в Австралию, Демо — в Шотландию, улаживать какие-то вопросы с наследством. Держу пари, ему там достанется какой-нибудь старинный замок. Солдата (вот неожиданность!) взяли-таки в армию и сразу же уволокли куда-то на миссию в Ирак; им там нужны эффективные силовики-профессионалы. Думаю, мы скоро услышим о его подвигах в новостях. Краем уха я слышал, что наш Шпион тоже подорвался на секретное задание, и не один, а вместе с двоюродным братцем, своим Синим доппельгангером. Ха, они держали меня за сельского лоха, думал, я не догадаюсь, что они — родственники! Насчёт Скаута и Пиро всё глухо. Я без понятия, куда эти ребята пропали. Про себя могу сказать, что я двинул из Пчелиного Ущелья в Большое Яблоко и собираюсь открывать там автомобильную мастерскую. Согласен, не лучший вариант, но деньги не бесконечные, а жить как-то надо. Да и потом, в здании, где я арендую помещение — отличные подвалы… ну, ты понял. В общем, дела идут на поправку, хотя лично я уже успел стосковаться по бешеному режиму боёв. Там нас держали в ежовых рукавицах, не давая соскучиться, а на гражданке иногда свихнуться можно от ничегонеделанья. Однако я надеюсь, что ты нашёл себе увлекательное занятие. Вообще, расскажи о себе. Где ты? Как ты? Чем именно занимаешься? Если ты вдруг обитаешь неподалёку, с удовольствием бы с тобой встретился. Если надумаешь писать ответ, вот мой обратный адрес и ещё номер телефона. Обязательно нацарапай своё место проживания и набор циферок. Свяжемся. Крепко жму тебе руку, дружище. (уже не) RED (но ещё) Инженер, Делл Конагер. Пока Медик читал, с его лица не сходила широкая улыбка. Вместе с тёплой радостью от этой весточки на него мягкой волной накатила ностальгия. Всё-таки что-то в «Team Fortress» оставалось привлекательным, даже несмотря на постоянные смерти, кровь и боль. Например, посиделки со своей командой после очередной победы, неторопливые беседы с Деллом или Михаилом, операции без наркоза, когда все пациенты находились в сознании, несколько баз, успевших стать уже родными: Туфорт, Дастбол, Гордж… Жаль, что всё это теперь в прошлом; Блутарх и Редмонд почили с миром, и легендарная Война за Гравий прекратилась навсегда. Одна судьба знает, когда ещё ему придётся помимо медигана взять в руки оружие и ощутить себя способным выстоять против девятерых опытных наёмников. Вынырнув из потока неспешных мыслей, Генрих отыскал на столе лист бумаги с ручкой и только собрался писать сумбурный эмоциональный ответ, как раздался звонок в дверь. Неожиданность, подумалось доктору; пару мгновений он сидел на месте в нерешительности, затем любопытство пересилило мнительность. В самом деле, в Кливленде он ещё не успел обзавестись друзьями, а тем более — такими, кого можно просто так позвать в гости. Да и потом, наверняка нежданный визитёр имеет какие-то серьёзные намерения, раз специально узнавал адрес. В сомнениях Медик открыл входную дверь… и в приятном удивлении поднял брови. — Meine Fraulein! — воскликнул он; на пороге стояла та самая смуглая девушка, которую он лечил в роковой день падения, и тихо улыбалась. Челл, сейчас же вспомнил Медик. Её зовут Челл, она немая и сейчас очень неплохо смотрится в простеньком оранжевом платьице и лёгких сандалиях вместо громоздких сапожищ испытуемого. Без них девушка была ниже доктора как минимум на полголовы, что добавляло очаровательности. Несмотря на внезапность визита, доктор даже не подумал об отговорках а-ля «я занят, зайдите позже». Подняв глаза, Челл каким-то доверчиво детским жестом протянула ему сеточку, до отказа заполненную крупными красными яблоками. — Это мне? Ну, что вы, зачем? — слегка смутился Генрих, тем не менее забирая неожиданный подарок, чтобы не обидеть. — Я всего лишь делаю своё дело… Проходите, проходите! Может, чаю? Испытуемая покачала головой, прижав руку к сердцу. Медик расценил это как «спасибо, не стоит», но всё равно отправился на кухню, так как чаю в приятной кампании хотелось ему самому. Быстро накидав на поднос всё необходимое, он вышел обратно в гостиную. Челл уже скромно, но как-то зажато сидела на краешке кресла, с вежливым любопытством осматриваясь по сторонам. Архимед уже по-своему встретил гостью, топчась на её плече и нежно воркуя ей на ухо, требуя ласки. — Архимед, не приставай к нашей милой пациентке, — улыбнулся Медик, опуская ношу на журнальный столик. Сев напротив, он разлил горячий чай по чашкам, готовый вести беседу, пусть сейчас она будет… несколько односторонней. — Очень мило с вашей стороны навестить меня сегодня, — непринуждённо начал немец. — Но прежде всего, я бы хотел удивиться, как вы узнали мою дислокацию? Нет-нет, meine Liebe, это просто любопытство, только и всего! Челл вдруг щёлкнула пальцами, затем быстро извлекла из своей маленькой сумочки блокнот и ручку. Видимо, она стала немой совсем недавно, подумалось Генриху, раз она не изъясняется языком жестов. Впрочем, эскулап его не знал, так что такой вариант общения был предпочтительнее. Неестественно быстро что-то настрочив на бумаге, Челл развернула блокнот к нему. «Все испытуемые имеют право знать, что за добрый человек их лечит». — Оу, — понимающе отозвался доктор. — Ясно. Моё досье — в широком доступе… Подождите, вы в порядке? Может, вам чем-то помочь? Следовало бы спросить это сразу, verzeih mir… Девушка ещё активнее затрясла головой и снова лучезарно улыбнулась. Карандаш снова зашуршал по листку. «Вы — единственный в комплексе, кто относится к нам по-человечески. Для них ваше появление — экономия. Для нас — радость. Хотелось бы узнать о вас больше». — Как? Разве вы не читали в моих документах? «Нет, только адрес. Я посчитала это невежливым». В груди разлилось тепло от этой незатейливой прямолинейности; Медик заулыбался в ответ от удовольствия. Что за милая девочка! — Поверьте, ничего особенного в моей истории нет. Я родился в Штутгарте, провёл там детство, а когда началась Вторая Мировая, мы с матерью иммигрировали в Америку, подальше от всего фашистского бедлама. Брат с отцом ушли на фронт, и больше мы о них не слышали. В Пенсильвании я выучился на врача, затем совершенно внезапно рванул в Австралию. До сих пор не понимаю, как это получилось. Там я познакомился с человеком по имени Мик Манди. На тот момент его завербовали в один проект, и он предложил мне тоже побыть наёмником. Ради этого мы уже вдвоём вернулись в Штаты, где провели два весёлых года в Mann Co. Потом, когда наша миссия закончилась, меня пригласили работать в Aperture Science, и вот я здесь! Лицо Челл неожиданно выразило немалое изумление. Карандаш снова зашуршал по бумаге. «Вас пригласили?! Значит, вы сделали что-то из ряда вон выходящее, раз они сами предложили вам место!» — Ну… наверное, они узнали про медпушку… — смущённо почесал в затылке Генрих; говорить про уберзаряд он не видел никакого смысла. — Не хотел лишний раз хвастаться, но ведь это я её изобрёл. «Тогда почему они просто не купили её у вас?» Вот тут доктор по-настоящему задумался. Действительно, почему его новые работодатели просто не предложили за медиган кругленькую сумму? Им бы ничего не стоило разобраться в её нехитром устройстве и принимать потом по назначению. Однако немец сейчас же нашёл ответ. Во-первых, он бы не расстался со своей технологией даже за миллиард, а, во-вторых, именно эта позиция касательно собственной технологии его и кормит. Кроме того, у Генриха есть на неё патент, и если он узнает, что его устройство кто-то как-то скопировал, плохо будет всем. — Я не продал, — ответил он, лукаво прищурившись. — Сказал, что она идёт только в комплекте со мной. Что ж, fraulein, наверное, теперь моя очередь задавать вопросы. А как вы попали в Апертуру? Полагаю, что испытуемыми становятся не от хорошей жизни… Девушка немного погрустнела и кивнула с какой-то долей обречённости. «Именно. Мой приёмный отец работал там. Он часто водил меня на выставки и всякое такое. Потом, когда он умер от несчастного случая, у меня просто не осталось выбора». — Печально, печально…, но почему вы стали именно тестируемой? «Учёные сказали, что я рождена для этого». Как именно они это выяснили, Генрих не успел уточнить: в квартире вдруг оглушительно затрезвонил телефон. Едва резкий звук прервал их странный разговор, как врач сразу понял, что ничего хорошего он не предвещает. Неприятное чувство грядущих проблем беспокойно завозилось в груди, однако, тем не менее, он собирался взять трубку. — Одну минуту… — Медик поднялся и пересёк гостиную, подойдя к столу; Челл тем временем взяла в руки чашку и отхлебнула чаю, который ещё не успел остыть. — Добрый день, слушаю вас, — сказал он в аппарат. — Как хорошо, что я застала вас дома, мистер Ассман, — донёсся оттуда знакомый женский голос. — Мисс Пи-Боди?! Чем обязан? — Вас вызывает к себе мистер Джонсон. На секунду немец потерял дар речи. Ему показалось, что он всё-таки ослышался. — Кто, простите? — Кейв Джонсон, генеральный директор Aperture Science. Будьте в его кабинете через полчаса, и не дай вам небо опоздать. У меня всё. — Подождите! — с возмущением и скрытой паникой воскликнул врач, но на том конце уже раздавались одни гудки. Бросив трубку на рычаг, он шумно выдохнул и вцепился пальцами в волосы. Так он и знал. Пришёл его час расплаты за излишнее любопытство, и не пойти — значит увеличить подозрения. Да, вот так славный выходной день за несколько секунд превращается в пистолет у виска…, но это не значит, что надо раскисать. В конце концов, вряд ли Джонсон хуже Администратора, а с ней немец в своё время конфликтовал, и немало. Немного успокоившись, Медик повернулся к гостье; та смотрела на него с беспокойством. — Я искренне извиняюсь, meine Fraulein, но, боюсь, нам придётся отложить нашу беседу до лучших времён. Меня вызывают к нашему директору. Карие глаза округлились; Челл приложила пальцы ко рту, но, не смотря на драматичность, этот порыв выглядел очень естественно. Видимо, она действительно за него переживала. Поставив чашку обратно на стол, она поднялась и торопливо кивнула. Нашарив на столе ключи, Генрих двинулся на выход, пропустив девушку вперёд. В тесной прихожей она вдруг нашла его ладонь и крепко сжала, словно подбадривая. В этом жесте было столько искренности и участия, что врач на секунду позволил себе даже растрогаться. Хоть кто-то из нового окружения неравнодушен к его судьбе. — Ну-ну, не стоит так переживать, — доктор тепло сжал её маленькую ручку в ответ. — Думаю, всё обойдётся, и я обязательно вернусь к своим пациентам. «Надеюсь на это», — мысленно сказал он сам себе. — «Не пересказать, как я надеюсь».