Этот свет никогда не погаснет

Гуку стоило многих внутренних сил, чтобы принять такое решение, но он смог. Перешагнув через все свои желания и самого себя, он взялся-таки за изучение всех тетрадей своей бабули. Было тяжело не только из-за лени и Юнги, от которого не хотелось отходить ни на минуту, но и из-за боязни прикасаться к вещам покойницы. Ему было тяжело браться за ее работу, так как он знал, что она больше не сядет за нее, больше ничего не сделает из того, что любила, а он может, он еще живой и... В общем, чтобы сильно не углубляться и не раздирать душевные раны, он старался не думать об этом, старался вникнуть в записи. В принципе, ничего особенного не было, должников нет, за все расходы заплачено на ближайшие полгода и ему, собственно, ничем таким заниматься не надо. Правда, в его обязанности теперь входит соблюдение порядка жильцами и их благоустройство, так же, думает Чонгук, надо бы со всеми поддерживать хорошие отношения, а это значит, что нужно начать общение. Начать с дежурных фраз, поинтересоваться их здоровьем, о том, все ли устраивает их и прочее. На похороны собирается идти только Чонгук. Ему придется съездить домой за костюмом. Он обещает себе, что купит самые красивые цветы и что не посмеет при ней проявлять слабости. Когда ее гроб закопают, он будет спокоен и скажет ей "до свидания" - так решил Чонгук. Он все решил, все делал сам, договаривался с похоронным агентством, рассчитал сумму. Ему было тяжело, но он гордился собой, потому что справился. Чонгук даже был немного разочарован, что так быстро разобрался с делами. Он ожидал, что ему придется повозиться, но все закончилось, не успев начаться. На это занятие он возлагал большие надежды не просто так. Он надеялся, что это сможет отвлечь его от Юнги, так как кроме него голову Чонгука никто и ничто не занимал. Даже сейчас он сидит в гостиной Юнги, обложив себя изгородью из тетрадей бабушки, и ему дико хочется прийти в комнату Мина и посмотреть, как тот спит. Конечно, вероятность, что он разбудит старшего, невероятно высока. Но куда деваться, если так сильно хочется? Можно подумать, этот привереда и ворчун Юнги проснется от какого-то жалкого прикосновения к своей руке или щеке. Пф, конечно же не проснется. А если его Гук еще и поцелует легко-легко, то Мин и подавно не заметит. Или приляжет рядом, обнимет его, уткнется в шею носом и будет вдыхать запах тела Мина Юнги. Сравнительно недавно Чон понял, что ему нравится этот запах практически так же сильно как запах мяса после тренировок, но не об этом. О Мине. Чонгуку нравится лицо Мина во сне, оно такое умиротворенное, такое безобидное и по этому выражению невероятно трудно сказать, что Мин на самом деле такой ворчун и вредина. Нет, Юнги на самом деле не ворчун и не вредина. Гук думает, какой же Юнги, но в голову, кроме как "хороший" ничего не идет. Младшего все мучает вопрос, почему Мин прервал его в прошлый раз? Что он такого делал? Он ведь ничего такого не сделал, просто поцеловал Юнги в шею. Юнги не нравится, когда его целуют в шею? Чонгук был уверен, что целовал Мина просто сверхпохвалы круто. Ведь если бы он не был так великолепен, навряд ли вызвал у Юнги такую реакцию, правильно? Конечно правильно. А все-таки хочется пойти посмотреть на Мина. Он попросил не беспокоить его, если уснет. Реально попросил, а не приказал. У Гука внутри все замирало на момент, а затем колыхалось как осиновый лист от одного осознания только, что Юнги его именно попросил. Младшего уже не злил равнодушный тон, жесткие слова в свой адрес, а вот такого рода мелочи очень сильно задевали его чувства. Юнги может быть как раздражителем, так и успокоительным. Он состоит весь из парадоксов - решил Гук. От этого и самого Гука из крайности в крайность бросает. Это так непривычно. Он задумчиво смотрит на свои руки, обращая внимание на запястье, увешенное всякими разными браслетиками. Он впервые подумал о том, чтобы снять их. Он впервые подумал, что хочет что-то от Мина. Что-то материальное, что-то дорогое его сердцу, он хочет это себе. От картин, подкидываемых воображением, что он будет носить это "что-то" с собой, становилось волнительно и тепло. Интересно, есть ли у Юнги такая вещь? Интересно, а доверил бы он ее Гуку? А что бы мог отдать взамен Гук Юнги? У него есть что-нибудь, что ему дорого? Он не знает. А может, стоит отдать этот браслетик с надписью на английском? Чону стало интересно, что там написано, но этот интерес в отличии от интереса Мином, прошел очень быстро. Снова весь поток мыслей устремился в океан, носящий имя Мин Юнги. Такие вот ненавязчивые вопросы крутились в голове Чонгука. Ему хотелось знать такие мелочи о Юнги. Он знал только его любимый цвет и о том, что день рождения Юнги прошел. Значит, он точно не летом, да? А когда его день рождения? Почему он не говорит? Ему так сложно сказать? А Чону хотелось бы узнать. У Юнги такие красивые пальцы. У Юнги так здорово получался замах, когда он сжимал свои руки в кулаки. Он был красив даже тогда, когда бил Гука - вот что понимает сейчас младший. Но вместе с этим, в голову Гука приходит еще одна мысль, которая кажется наиболее правдивым предположением, чем все, составленные им о старшем. Мин на расстоянии. Он всегда на расстоянии. Не похоже, что только с Чоном, но все-таки... неужели нет того, кто мог бы спокойно перешагивать через расстояние? Все мысли из прекрасного снова утягивали куда-то в не то направление. Стало совсем как-то тоскливо. Чон отодвинул тетради в сторону, погасил свет и переоделся в свои пижамные штаны. Ему показалось, что в комнате стало немного зябко. Пустые стены квартиры Юнги больше не пугали так как в первый раз. Теперь, укладываясь на этот многострадальный диван, Чон не чувствовал неудобства - это было все очень удобным и уютным. Он стелил для себя в гостиной Мина, проводил здесь время, когда Юнги уходил поспать или хотел побыть один. На телевизоре одиноко лежала приставка, к которой так ни разу и не прикоснулись. На маленьком кофейном столике лежал забытый и заброшенный кубик, который так и не был собран, ни одной грани не было собрано. На полу разбросаны тетрадки, книжки и ручки. Теперь эта комната напоминает студенческую, в нее только что въехали и в ней готовятся к зачетам. Правда, здесь слишком убрано, нет и пылинки. Это все Мин следит за чистотой. Если не лично, то косвенно, через посредника-Гука осуществляет уборку. Вроде было очень удобно, но не хватало того, что поможет уснуть. Все никак не удавалось принять ту самую позу, которая "да", а не "так себе", все никак не удавалось понять - знобит или бросает в жар. Гук решил, что он " совсем немного", что Юнги даже не заметит и встал с дивана, откинув одеяло. Он медленными и тихими шагами прошел до спальни, беззвучно открыл дверь и увидел Юнги, спящего абсолютно обнаженного. Он лежал на животе, а одеяло лишь слегка прикрывало спину. Лунный свет прорезался сквозь тонкую щель - упущенную Гуком, когда тот задвигал плотные шторы - и как раз освещал белоснежное тело Мина. Он и без того был излишне бледен, как раз еще и из-за болезни, так теперь он... Гук не смог сначала сделать и шагу. Ему стало страшно, что он разбудит, помешает этому совершенству и произведению искусства. Конечно он очень мало понимал в искусстве, но почему-то сердцем чувствовал, что это именно то, из-за чего многие творческие и эмоциональные люди сбрасываются с крыш. Это именно то, что вдохновляет идти на войну молодых людей. Это то, что порождает само понятие "идеально". Чон нерешительно, чувствуя внутри бурлящее смущение, проходит в комнату, особенно старательно закрыв за собой дверь. Подобравшись ближе к лицу спящего Мина, младший обомлел. Лицо, в отличии от тела, находилось в тени, но было не намного сложнее его разглядеть. Это лицо источало непосредственность и открытость. Он открыт и можно забираться в него, смотреть и понимать. Прикасаться и ощущать его. Казалось, Юнги спал крепким сном, но Чонгуку было все равно страшно даже подуть на него. Мин обнаженный, он спит и не чувствует на себе никакого взгляда, а Гук смотрит на него, въедается взглядом, поедает, кажется, даже любит. Можно ли так делать, пока Юнги не видит? Можно ли таким образом осквернить его? Манящая кожа, освещенная серебряным светом луны все-таки соблазнила Чона, и он провел кончиками пальцев по позвонкам. Мурашки по коже от мысли, на деле же приходилось сглатывать слюну, чтобы не испачкать ею спящего. Легкие прикосновения сменились более ощутимыми, нежными и чувственными. Гук уже забрался на кровать Юнги, уже откровенно водил ладонями по спине, все боясь спуститься ниже. Спуститься ниже - страшно, стыдно, но хочется. У старшего все так правильно в строении тела, все так красиво, что становится просто невозможным. - Юнги, - тихо шепчет Гук, наклонившись и поцеловав старшего в шею. Его белоснежная кожа, его запах тела, весь он. Все-все. Как-то слишком тонко, слишком хрупко. Что это за чувства? Может, это и значит почувствовать Мин Юнги? - Что ты делаешь? - сонно задает вопрос Мин, но не двигается. - Юнги, ты такой красивый, - хочется водить пальцами по всему телу, хочется испробовать всего и испытать, исчувствовать. - Спи. - Ты меня разбудил. - У тебя чуткий сон. - Очень. Я же просил тебя. - Прости, я не могу. Ты попросил меня не приходить к тебе, потому что собирался спать в таком виде? - тут Гук вспомнил, что Мин говорил, мол, он краснеет как нерадивая девчонка, видя хотя бы какой-то маленький участок тела старшего обнаженным. Мин молчал. - Знаешь, у тебя на спине ни одного синяка. Они все на другой стороне, да? Повернись, а? - Не буду я. Мне так удобно. - Юнги-хен, пожалуйста. - Надо же, вспомнил, что я твой хен. Ты все чаще стал об этом забывать. - Юнги, ну давай. Пожалуйста, - игнорирует Гук. И снова молчание. - Давай потом. Иди к себе, пока у меня сон не пропал. - Я хочу с тобой. Юнги, я с тобой, - вымаливает-утверждает Чон. - А хочешь, я тоже разденусь как ты и прижмусь к тебе всем телом? - их взгляды встречаются. Юнги видит в глазах младшего волнение, это и дает ответ. - Я что, похож на извращенца? - Скорее на мизофоба. Ну как, можно? Юнги, можно? - его рука зарывается в светлые волосы Мина и приятно массирует кожу головы. Лицо Гука наклоняется к уху Юнги. - Ну пожалуйста, хен, - он понял. Мелкий все понял. Он понял, как надо просить, чтобы Юнги и самому захотелось. Результат - Мин сам хочет. - Гук, отстань от меня, - говорит старший, закрывая глаза. И Чонгук ведется. Он вздыхает и встает с кровати Мина. Только Мин хочет позвать его обратно, придумывая типичные "окей, мелкий" или "ну что это за пиздострадание", как слышит шуршание одежды. На самом деле это Юнги ведется на уловку Чонгука. - Я попробую спать как ты, может, мне тоже понравится, - Юнги очень жалеет, крайне жалеет, что упустил возможность применить свой известный план "б". Сколько раз его спасал этот чертов классный план. Но сегодня его он не спас, потому что Юнги проигнорировал. - Я ложусь, хен, - предупреждение? Угроза? Соблазн? Что из этого звучит в голосе мелкого? Гук приближается к телу Мина, но не касается его, только произносит над ухом. - Я могу обнять тебя, Юнги-хен? - подмазывается, поэтому говорит с приставкой. Падла. Мин снова игнорирует. Он игнорирует не из-за раздражения, а потому что не знает, что ему сказать. Кажется, младший начинает улавливать эту неуверенность Юнги. Чонгуковская рука обвивается вокруг талии Юнги и притягивает его к себе. Это не передать. Ни Юнги, который задержал дыхание, не открыв глаза, ни Чонгуку, который от смущения боится отпустить Мина. Тело старшего такое прохладное, такое мягкое и приятное, к нему так и хочется прикасаться. Тело младшего слишком горячее для Юнги, ему хочется отдалиться от него, он думает, но почему-то лежит по прежнему, не сопротивляется. - Юнги-хен, повернись ко мне, - Мин почему-то сразу поворачивается к младшему, почему-то слушается его с первой просьбы. - Доволен? - Теперь я вижу, почему тебе необходим сон, - говорит Гук, забыв на некоторое время о смущении. - Прости, что я разбудил, засыпай, хен, я больше не помешаю тебе, - у старшего покрасневшие глазные белки от недосыпа. - Ты уже помешал. Я не могу спать с кем-то, понимаешь? Я сплю один. - Тебе неприятно? - Чонгук закрывает глаза и целует Мина в щеку. Он больше не открывает глаз, наверняка ему становится очень стыдно, но он даже самому себе в этом не признается. Благо, что Юнги не нужны никакие признания, он и без них все прекрасно видит. Старший тоже ничего не отвечает, только лишь теснее прижимает к себе Гука, чувствуя как тепло его тела остается на нем, чувствуя, как он становится единым целым с Чонгуком. Однако оба очень быстро засыпают. Интересно, Юнги позволяет еще кому-то себя обнимать?