* * *
Эквестрия, Вечнодикий лес. Неделю назад. – Дозо, Флаттершай-сама! – произнёс Миямото и, совершив поклон, передал чашу с чаем сидящей напротив него Флатти. Та приняла её передними копытцами, поблагодарила самурая и приступила к чаепитию. Далее Мусаси взял свою чашу и тоже сделал глоток горячего напитка. Японец и пегаска отдыхали на поляне той самой рощи, что располагалась за Хеоротом. Этим вечером самурай предложил своей госпоже провести чаепитие, чтобы развеяться от тревоги, воцарившейся в замке. И воины, и пони были обеспокоены тем, что Вечнодикий лес стал непроходимым, вследствие чего армия потеряла возможность выбраться за пределы пущи. Особенно места себе не находили Ларакс и Книва. В общем-то, Флаттершай тоже была обеспокоена этим обстоятельством, поэтому охотно приняла предложение Мусаси удалиться от суеты и расслабиться. Вместе они тотчас же одолжили чаю у Зекоры, прихватили из чудо-сундука японский сервиз и по желанию пегаски пошли на то место, на котором не так давно Миямото сразил древесного волка. – Интересные у вас, японцев, традиции, – заметила пони после парочки глотков чая. – Даже простое чаепитие вы превращаете в целую церемонию! По правде говоря, Флаттершай была очень удивлена сложностью японских обычаев. Неужели эти люди всегда чётко следуют установленным традициям? Своей культурой и необычными манерами Мусаси производил на пегаску немалые впечатления, и это даже при том, что ронин не идеально следовал этикету в вопросах того же чаепития и позволял себе некоторые неточности и отхождения от правил. Ах, видела бы Флаттершай чайную церемонию киотской знати! – Следование обычаям предков помогает избавиться от лишних мыслей. Это необходимо, чтобы очистить свой разум, умиротвориться и подумать о чём-нибудь важном за чашкой чая, в то же время наслаждаясь красотой природы и приятной беседой, – ответил Мусаси. – Знаешь, Такэдзо, ты напоминаешь мне одну мою давнюю подругу. Её звали Три Хаггер. Она тоже любила природу, медитации и всегда была удивительно спокойна, как ты, – с улыбкой промолвила Флаттершай. – Любовь к природе умиротворяет, – протянул самурай. Он немного призадумался, а затем заговорил вновь: – Сегодня я видел сон и написал по нему стихотворение. – О, стихотворение? Как мило! – восхитилась розовогривая пегасочка. – Прочтёшь его для меня? Мусаси повиновался и озвучил свой стих:«Крестьянка сеет зёрна... Но, кажется, она неподвижна В дымке весенних полей».
– Я всегда думала, что в стихах должна быть рифма, – несколько неуверенно произнесла Флаттершай, смутившись непривычной для неё японской поэзией. – Это хокку, – отвечал Такэдзо. – Прелесть этих стихов не в рифме, а в смысле. Совершенство стихотворного мастерства кроется в том, чтобы сказать многое, используя лишь немного слов. Попробуй погрузиться в атмосферу моего хокку, и тогда ты поймёшь, о чём я говорю. – Погрузиться? – переспросила кобылка. – Закрой глаза, Флаттершай, – прошептал японец. Пегаска, недолго думая, поставила чашу с чаем на траву, а затем покорно сомкнула веки. Воин же продолжил: – А теперь прислушайся к каждой строчке и прочувствуй её всем своим естеством. Крестьянка сеет зёрна… Но, кажется, она неподвижна… В дымке весенних полей… Самурай тихим спокойным голосом повторил своё стихотворение, выдержав между каждой строчкой паузу в несколько секунд. Второй раз оно прозвучало по-особому успокаивающе. Флаттершай постаралась сделать всё так, как сказал Мусаси, и, дослушав хокку до конца, ощутила нечто прекрасное, словно маленький огонёк счастья и надежды озарил её чувствительное сердечко. Это ощущение было настолько приятным и нежным, что пегасочка мило улыбнулась и, приоткрыв глаза, тихо заговорила: – Я почувствовала! – шепнула она. – Это было так изумительно, словно я побывала в весеннем Понивилле и смотрела на то, как Эпплджек работает в поле… – Да, именно это я и видел во сне, – сказал Миямото. – Правда? – удивилась Флаттершай. – Мне снилось восхитительное весеннее утро, – начал самурай. – Мы с тобой сидели под яблоней, пили чай и наблюдали за тем, как Эпплджек сеет овёс на залитом солнцем поле. Пегаска поразилась волшебством хокку, которое так точно передало сюжет и атмосферу картины, увиденной японцем во сне. Первые несколько секунд она даже не знала, как прокомментировать своё впечатление. – Твои стихи… они просто великолепны! – сказала пони наконец. – Спасибо, – поблагодарил ронин, улыбнувшись. – А знаешь, в чём кроется их великолепие? – В чём? – В посеве урожая. Поистине чудесное зрелище, когда цветёт сакура, крестьяне на полях сажают рис, напевая весёлую песню, а старейшины аккомпанируют им игрой на флейтах и барабанах. Этому посвящено множество стихов; именно этого ждут сельчане всю зиму; ради этого же легендарные семь самураев проливали свою кровь, защищая деревню Канна от разбойников. Посев рождает в наших сердцах сладкие надежды, – изложил Такэдзо. – Не могу не согласиться! – промолвила Флаттершай, снова взяв в копытца чашу с чаем и сделав небольшой глоточек. Она хорошо понимала ту романтику, о которой говорил Миямото. Посев риса крестьянами вызывал у неё ассоциации с Последним днём зимы. На этом мероприятии собирались все жители Понивилля и готовили природу к весне, что тоже, несомненно, наполняло сердца пони новыми надеждами, счастьем и предвкушением радости от тёплых деньков. Допив чай, японец отложил чашу в сторону, а после этого заглянул в прекрасные глаза своей госпожи и изрёк: – Я обещаю тебе, Флаттершай, что мы с тобой ещё полюбуемся яркими красками эквестрийской весны…* * *
Тем не менее, Миямото не выполнил обещания, данного неделю назад, и это угнетало его больше всего. Флаттершай мертва, поэтому ей более не насладиться весной в Эквестрии. Сам же японец тоже не увидит цветения яблонь, ибо не имеет права вернуться из предстоящего боя живым. Но прежде чем умереть, он должен исполнить свой долг. Как жаль, что Мусаси больше никогда не увидит ни пьющую чай Флаттершай, ни работающую в поле Эпплджек, которую он знал лишь по фотографии, хранившейся в библиотеке Твайлайт. А ведь неделю назад тот самый сон о весне казался ему вещим. Но теперь понятно, что этому видению не суждено сбыться. И в чём же заключается карма старого ронина? Куда ведёт его судьба?.. Дочертив очередной иероглиф, самурай поднял взор и увидел, как Спаркл на радостях обняла Ларакса. Видать, галл сообщил принцессе какую-нибудь хорошую новость, что привело её в восторг. Оглядевшись по сторонам, Мусаси, было, хотел вернуться к своему делу, как вдруг услышал чей-то сдавленный крик. Он сразу метнул взгляд к спящим германцам и увидел, как один из них бездыханно лежит со стрелой в груди. Через полминуты нашла свою цель очередная стрела, вылетев словно из ниоткуда. Некоторые воины пробудились от второго вскрика и принялись судорожно вертеть головами, ища поблизости врагов. Ларакс прижал к себе Твайлайт, чтобы защитить её от стрел своим телом. Миямото обернулся и увидел, как из пустоты вылетела третья стрела. На этот раз пострадал Книва. Воевода почувствовал резкую боль, когда наконечник впился в его могучее плечо, однако не издал ни единого звука. Только лишь Сассафлэш, спавшая в объятиях гота, взвизгнула от внезапного ужаса. Как только самурай увидел появление этой стрелы, он понял, что враг подло напал, скрыв себя магией. – Ниндзя да! Абунай! – завопил Такэдзо на японском языке, чтобы поднять весь лагерь на битву. Теперь он знал, что должен делать, ведь невидимые убийцы притаились совсем недалеко. Он вскочил на ноги, взяв посох в левую руку, а правой обнажив меч Минамото, и тут же кинулся к тому месту, откуда летели стрелы. Услышав крик японца, ратники мигом вскочили со своих постелей и начали спешно хвататься за оружие, чтобы как можно скорее прийти на помощь несущемуся в атаку товарищу. Мусаси уже преодолел порядка двадцати метров и увидел, как убийца с луком проявился. Это был воин гвардии гиян-авспар, причём один-единственный, что немало удивило освободителей Эквестрии. Гвардеец, видя приближение ронина, повесил лук на спину и пустился наутёк. Поскольку теперь расстояние до врага было небольшим, Миямото на бегу отбросил меч и посох, после чего вынул из-за пояса нож танто и метнул его в убийцу. Кинжал быстро настиг цель, врезался в тяжёлый панцирь, но не смог его пробить, а потому со звоном отскочил от него. После этого чёрная кожа гвардейца сверкнула белым свечением, и он умчался с поля боя со сверхчеловеческой скоростью. Раздосадованный Мусаси поднял со снега посох и меч. Он намеревался вложить клинок в ножны, но его остановило необычное явление. Земля буквально затряслась у него под ногами, а в следующее мгновение из сугроба вырвались ужасные чудовища. Эти твари вылезли наружу прямо перед ронином. Вероятно, до сего момента они сидели под землёй в засаде. Те, кто обороняли Замок Радужного Королевства, сразу узнали в этих монстрах йотунов, подобных тому, которого убил Эрик в первый день битвы. Дико рыча, двадцать ледяных великанов подняли свои тяжёлые дубины над головами и кинулись на Миямото. Самурай крутанул в руках меч и посох и приготовился к бою, даже не помышляя отступать к идущим на помощь соратникам. Первыми атаковали два самых рьяных чудовища. Самурай прыгнул им навстречу и пустил в ход нито-рю – технику боя двумя мечами сразу. Пропустив над головой первую дубину и парировав удар второй при помощи посоха, он взметнул дайто и, совершив разворот в прыжке, одним махом срубил головы обоих великанов. Два йотуна пали замертво, а Миямото накинулся на следующего противника. Когда был прикончен третий монстр, в битву вступил берсерк Адальгард. Он не стал тратить драгоценное время на поиск дубины и бросился в атаку с голыми руками, поэтому и пришёл на помощь японцу первым. Мощным ударом своей огромной руки воин-медведь вышиб дубину из рук ближайшего йотуна, а вслед за этим нанёс ему мощный удар в морду. Кулак берсерка, подобный молоту, мигом выбил сознание из черепушки ледяного великана. Вскоре в бой вступил Эрик с «Духом варвара» в руке, а вслед за ним Ларакс и Книва со всем воинством. Отныне у йотунов не оставалось ни единого шанса на победу, и когда их осталось пятеро, они обратились в бегство. Но отряд людей не желал, чтобы враги ушли с поля боя живыми. Они намеревались догнать великанов и перебить их всех. Трёхметровые монстры бежали быстро, но никак не могли оторваться от двух наиболее неистовых воинов – Мусаси и Адальгарда. Самурай нагонял своих жертв и беспощадно разил мечом. Берсерк же валил монстров на снег и сворачивал им шеи. Бегущий позади Ларакс, видя, как легко воин-медведь ломает кости этим великанам, изрядно удивлялся чудовищной силе этого дикаря. Наконец Мусаси с прыжка вонзил дайто в затылок последнему йотуну, и битва закончилась. Воины остановились и обратили свои взоры в ту сторону, куда удрал гвардеец. Сейчас его уже не было видно, так как он скрылся за высоким холмом, расположенным в двухстах метрах отсюда. – Они знают, где мы, – выдохнул Книва. – Да, и теперь им известно, сколько нас, – добавил Хергер. – Возвращаемся к костру, – скомандовал Ларакс. – Нужно подумать над дальнейшими действиями. – Пока мы будем думать, этот невидимый демон доложит Мозенрату о том, что здесь видел! – возразил гот. – Нужно догнать его. – Но каким образом? Ты же видел, что он носится, как коза в брачный период! – сказал эдуй. – Я его выслежу и убью, пока он не достиг Кантерлота, – молвил Адальгард. – А вы пока готовьтесь к битве. – Хорошо, действуй, – ответил воевода, отдав берсерку свой меч, чтобы ему не нужно было возвращаться к очагу за своей палицей. Адальгард пустился в бег по свежему следу, пока ещё не заметённому снегопадом. Остальные же ратники зашагали обратно к руинам замка, чтобы приготовиться к битве. Теперь стало ясно, что на столицу нужно наступать немедленно, раз уж недруги откуда-то так осведомлены о местонахождении воинства защитников Эквестрии. Опираясь на посох, Миямото брёл позади соратников. В минувшей битве он не был ранен, хотя сразил девятерых йотунов, что показалось Лараксу весьма примечательным. Галл шёл рядом с Мусаси, и в какой-то миг его взор пал на легендарный меч, висящий на шёлковом поясе самурая. – И вправду, у тебя превосходный меч, – произнёс вдруг эдуй, хорошо помня о том, как ронин рассказывал ему об этом клинке в канун Дня согревающего очага. Японец положительно кивнул вождю. Он отлично знал о необыкновенных свойствах дайто, некогда принадлежавшего великому полководцу из Камакуры. А всё потому, что Такэдзо был знаком с этим мечом ещё до того, как очутился в Эквестрии…* * *
Япония, провинция Мимасака. 24 мая 1597 года н.э. Юноша завершил отрабатывать каты с деревянным мечом и присел под растущим рядом сливовым деревом, чтобы отдохнуть. Это утро выдалось жарким, поэтому мальчик взмок уже после десяти минут боевой тренировки и очень хотел пить. Положив свой боккэн на траву, парнишка снял с пояса флягу и сделал несколько глотков воды. Утоление жажды было истинным наслаждением, но он не стал напиваться вдоволь, чтобы оставить побольше воды на потом. Рядом со сливовым деревом пролегала дорога, по которой мальчик пришёл сюда из своей деревни. По наставлению отца, он усердно изучал кэндзюцу, чтобы в будущем стать самураем, достойным своего славного рода. По обыкновению, парень тренировался с мечом на лоне природы, и сегодня он решил прийти на своё излюбленное место – к сливовому дереву, расположенному в десяти километрах от родной деревушки. И не зря ему нравилось это место, ведь отсюда открывался прекрасный вид на бескрайнее поле. Мальчик отложил флягу, огляделся по сторонам и заметил, как в ста метрах от него по дороге идёт человек, опираясь на бамбуковый посох. Приглядевшись получше, он увидел, что путник одет в старенькое потрёпанное кимоно и довольно изношенные штаны-хакама. Голову незнакомца покрывала соломенная шляпа-амигаса. Странник приближался к юноше, время от времени бросая на него свой взор из-под шляпы. Когда этот человек был уже достаточно близко, парень разглядел на его поясе длинный меч. Наверняка это бродячий ронин или разбойник, отбившийся от своей шайки. Второй вариант немного пугал мальчика, поэтому он схватился за рукоять своего деревянного меча, как только стало понятно, что незнакомец зачем-то направляется именно к нему. Это было видно по тому, как пристально бродяга следил за ним, приближаясь к сливовому дереву – медленно, но уверенно. Когда человек поравнялся с деревом, он сошёл с дороги на траву и направился к парню. Теперь было видно, что этот странник очень стар, вследствие чего лёгкий страх юнца сошёл на нет. Он считал, что старики не склонны к агрессии, да и меч в их руках двигается уже не так уверенно, как в молодые годы. Подойдя к мальчишке, старец снял шляпу, погладил свою короткостриженую голову и заговорил: – Доброе утро, юноша! – Доброе. – Не угостишь ли ты изнеможённого долгим путём старца несколькими глотками воды? – спросил странник, указав на лежащую под деревом флягу. – Пожалуйста, – ответил парень, встав на ноги и протянув флягу старику. Незнакомец принял бутыль из руки юноши и не помедлил утолить жажду. Как и оговаривалось, он отпил весьма немного воды. – Спасибо! – произнёс путник, отдав флягу обратно. – Ты из здешних мест? – Да, я из деревни Миямото, – ответил юноша. – Миямото? – повторил старец. – Я бывал там. Милая деревенька. А как тебя зовут? – Бэнносукэ, сын Симмэна Мунисая. – Я смотрю, ты крепкий парень. Наверняка пойдёшь Путём Воина, – молвил незнакомец, оглядывая стать собеседника. Действительно, Бэнносукэ был необычайно крепкого телосложения для двенадцатилетнего парня. Далее взгляд старика скользнул на деревянный меч. – Уж не сын самурая ли ты? – В точку! – улыбнулся Бэнносукэ. Старый путник призадумался, посмотрев в глаза юноше так, словно заглянул в самую душу. Через несколько секунд неловкого для Бэнносукэ молчания незнакомец изрёк: – Коли так, то я тебе кое-что подарю… Правая рука бродяги коснулась висящего на боку меча, что очень насторожило Бэнносукэ. Однако он схватился не за рукоять, а за ножны, а затем вытащил своё оружие из-за пояса и протянул его мальчику. – Хотите подарить мне свой меч? – недоумевал сын самурая. – Этот легендарный клинок был выкован в тёмные годы войны Гэмпай, – начал старец. – Изначально им владел Минамото Ёсицунэ, а потом он побывал в руках многих героев нашей страны. Когда я был молод, этот меч достался мне от одного старого самурая из Микавы. Ну а теперь пришло время передать его новому герою… – Вы просто так отдаёте мне меч? Но почему? – вопросил Бэнносукэ. – Потому что я очень стар, и этот меч мне больше не пригодится, – отвечал незнакомец. – Пусть же отныне его носит молодой воитель. Совершив благодарственный поклон, сын самурая неуверенно принял меч из рук старика и оглядел его. Это был поистине замечательный меч! Несомненно, это оружие ковалось для какого-нибудь великого князя, а может быть, действительно для самого Ёсицунэ, как сказал путник. Лазурные ножны были исписаны золотыми узорами, а цуба богато украшена. Бэнносукэ начал медленно обнажать меч и увидел на его лезвии иероглифы. Вытащив клинок на две трети, он смог прочесть надпись: «Я принадлежу воину, старый путь которого сливается с новым. Минамото из Камакуры». Потом он захотел обнажить дайто полностью, чтобы получше оценить его великолепие, но старец остановил его: – Никогда не обнажай меч, если твёрдо не намерен проливать им кровь, и ни в коем случае не обращай силу своего мастерства во зло. Также помни, что это совершенный клинок, способный на многое. Но его совершенство будет блистать лишь до тех пор, пока он находится в руках воина, чья решимость столь же совершенна. Если взял в руки меч – не позволяй себе колебаться! – Я не забуду ваших наставлений, – отозвался парень почтительным тоном, спрятав лезвие в ножнах. – Вот и славно, – бросил путник. Он надел на голову соломенную шляпу, задумчиво провёл пальцами по своим седым усам и добавил: – Прощай, Бэнносукэ. Желаю тебе найти свой Путь. Он повернулся, сделал пару-тройку шагов обратно к дороге, но юнец остановил его: – Куда вы теперь? – В горы Кии, – ответил старик, обернувшись. – Хочу провести остаток дней вдали от людей, чтобы подумать и подвести итоги жизни. Странник пошёл дальше своим путём, оставив молодого человека под сливовым деревом. Бэнносукэ снова поглядел на меч, а потом закрепил его на поясе. Далее он посмотрел вслед удаляющемуся старцу и задался множеством вопросов. Кто он, откуда взялся и почему направляется именно в Кии, ведь горы имеются почти в каждой провинции Японии, зачем отдал меч первому встречному? Знать бы хоть, как его зовут. Что ж, ответ на этот вопрос ещё можно было узнать… – Кто вы? – крикнул Бэнносукэ вдогонку незнакомцу. Старый ронин остановился и ответил громким голосом: – Симада Камбэй…* * *
Да, именно так назвал себя старый бродяга, которого Мусаси встретил в детстве – в те светлые деньки, когда он жил в усадьбе своего отца и носил имя Бэнносукэ. В его памяти хорошо отложилось это событие, и очень скоро он узнал, что получил меч от предводителя отряда тех самых семи самураев, которые некогда встали на защиту маленькой деревеньки Канна. С того дня Такэдзо не разлучался с подарком Камбэя до самой смерти, и уже в Эквестрии с удивлением для себя обнаружил, что этот меч можно найти в волшебном сундуке. Хотя, может быть, это просто точная копия того клинка? Как бы то ни было, а его совершенство от этого нисколько не убавилось. Вспоминая былые времена, Мусаси стоял рядом с чудо-сундуком и облачался в новые более тяжелые латы. Теперь на нём был доспех сэндай-до чёрного цвета, надетый поверх кольчуги. Эту броню дополняли прочные наручи и поножи. Зашнуровав левую руку, японец возложил себе на голову самурайский шлем с бычьими рогами, а потом надел на лицо маску-мэмпо, изображающую оскаленную морду длинноусого они. В таком боевом облачении Миямото был похож на демона войны. Закончив с доспехом, ронин принялся навешивать на себя оружие, иногда поглядывая на германцев. Они были уже готовы к бою и ныне сидели вокруг очага в ожидании действия. В стороне от них стояли Ларакс и Книва. Оба вождя пытались понять смысл нападения единственного гвардейца и двадцати йотнуов. – Он явно хотел убить именно тебя, Книва, – донеслись до ушей японца слова галла. – С чего ты взял? – осведомился воевода. – Амальрик и Регинар спали рядом с тобой. Убивая их, он, скорее всего, просто пристреливался к тебе. Ну а следующая стрела едва не оборвала твою жизнь, – изложил Ларакс. – По кой пёс я сдался этому ублюдку? – задался вопросом гот. – Ты был ближе, поэтому он и стрелял в тебя. Я был бы следующим, – ответил эдуй, дав понять, что гвардеец намеревался лишить войско вождей. Самурай тем временем закрепил на себе все свои мечи и полез в сундук за стрелковым оружием. – Вы храбро сражались с великанами, – услышал Мусаси чей-то звонкий голосок. Взглянув направо, он увидел стоящую рядом Свити Белль. Воздержавшись от слов, ронин лишь кивнул маленькой единорожке в знак благодарности. «Видела бы ты мою дуэль против восьмидесяти мечников школы Ёсиока у храма Итидзёдзи», – подумал он. Свити мило улыбнулась ему. Наверно, этим комплиментом она хотела поддержать воина, поскольку знала о его страданиях, связанных со смертью Флаттершай. В общем-то, единорожка сама тяжело переживала то обстоятельство, что многих её друзей и знакомых уже давно нет в живых. И новость о том, что Флатти не стало, тоже очень опечалила её. Старание Свити Белль развеять чрезмерную грусть самурая было трогательным. Мусаси протянул руку, облачённую в латную перчатку, к голове малышки и заботливо погладил её розово-фиолетовую гриву. – Домо! – произнёс ронин, желая показать единорожке, что она старается не напрасно. Свити, конечно же, не знала японского языка, но сразу поняла, что воин поблагодарил её. – Так значит, ты снова можешь болтать? – послышался добродушный бас Эрика. Продолжая гладить маленькую пони, Миямото поднял взор и поглядел на норвежца. Тот сидел под руинами и, начищая свой метровый меч, с улыбкой смотрел на японца, в то время как Рарити при помощи магии старательно заплетала его рыжую бороду в косу. Эппл Блум и Скуталу внимательно следили за этим процессом, сидя рядом. – Иэ, – коротко ответил Мусаси викингу, отрицательно помотав головой. Закончив гладить единорожку, самурай вернулся к своему делу. Он принялся рыться в сундуке и вскоре вынул оттуда то, что искал – мушкет Танэгасима, а также мешочек с порохом, патроны, набор фитилей и зажигалку – вроде той, которой Хергер когда-то разводил костёр. При жизни он презирал огнестрельное оружие, считая его бесчестным, однако сейчас понимал, что без него в грядущей битве не обойтись. Если что-то и способно пробить тяжёлую броню гиян-авспар, то только пуля. Взяв оружие в руки, Мусаси выпрямился во весь свой рост и заметил, что Свити Белль всё ещё стоит рядом и следит за его вооружением. – Что это? – поинтересовалась малышка, никогда раньше не видевшая ружей. – Тэппо, – бросил самурай. – Наверняка чудесная дубина какого-нибудь японского бога, – в шутку предположил викинг. Усмехнувшись, самурай молча повесил мушкет на спину поперёк нодати и закрепил на поясе всё необходимое для произведения выстрела. Он закрыл сундук и услышал, как один из германцев воскликнул: – Адальгард вернулся! Берсерк возвращался к лагерю, таща на плечах воина гиян-авспар. На него были обращены удивлённые взгляды всех пони. Они знали о неуязвимости гвардейцев, поэтому тот факт, что германец сразил одного из этих демонов, заставлял их задаться множеством вопросов. Через несколько минут Адальгард достиг очага и сбросил на снег свою ношу. Все присутствующие оглядели труп гвардейца. На его чёрной коже не было ран, однако на тяжёлом панцире зияло несколько больших пробоин, оставленных лезвием меча. – Он бежал не в Кантерлот, – выдохнул воин-медведь. – Куда же? – осведомился Книва. – Псы Мозенрата развернули военный лагерь в миле отсюда на юго-восток, – отвечал квад. – Этот гвардеец оттуда. – Большой лагерь? – спросил Ларакс. – Нет. Двадцать палаток, окружённые невысоким частоколом. Больше похоже на стоянку сарматских кочевников, чем на форт. Однако воинов там много, – изложил белокурый великан. – Надо бы совершить набег на этот лагерь, – протянул воевода, поглаживая бороду. – А может быть, сразу на Кантерлот? – предложил Хаген. – Пока войска вне города, его будет легче взять. – Лучше не оставлять противника позади себя, – возразил Хергер. – В любой момент они могут покинуть свой лагерь и напасть на нас с тыла. – Книва и Хергер дело говорят. Лучше сперва разгромить их заставу, – сказал галл. – Решено! Идём на бой, воины! – прогремел гот. Ратники издали боевой клич, грохоча мечами и щитами. После того, что враг погубил многих их братьев, они были несказанно рады идти на бой во имя кровавой мести. Как только воины затихли, раздался голос Твайлайт: – Нам тоже идти на битву? – вопросила она с явной тревогой в голосе. Судя по всему, Принцессе Дружбы, как и многим другим пони, хотелось держаться от этого сражения подальше. Но если воинам нужна помощь, то нельзя позволять страху сковывать сердце и разум, как полагала Спаркл. – Нет, оставайтесь здесь и ждите нас. Пока мы будем сражаться, готовьте армию параспритов к штурму Кантерлота, – ответил Ларакс, а затем обратился к драконикусу: – Дискорд! Сундук в твоём распоряжении. – Понял, – отозвался дух раздора. – Книва! – окликнул эдуй воеводу. – Выбери десяток бойцов и оставь их здесь. Враг может обойти нас. Гот счёл решение галла довольно мудрым и в скором времени избрал десять опытных воинов, дабы они охраняли понивилльский лагерь. Остальные ратники готовились выдвигаться в боевой поход. Выслушав разговор соратников, Мусаси взял в руки свой посох, воткнутый в сугроб рядом с волшебным ларцом, и повернулся к Свити Белль. Он встал на колени перед единорожкой и в поклоне протянул ей шест, ничего не сказав. – Вы хотите подарить его мне? – спросила Свити, не очень-то поняв, чего от неё хочет японец. – Он желает, чтобы ты сберегла его посох, пока он не вернётся с битвы, – объяснил Эрик, а потом не спеша зашагал к собирающемуся на бой отряду. – Хорошо, я сохраню его, – согласилась единорожка, приняв посох из рук самурая с помощью телекинеза, после чего добавила, что присмотрит и за кроликом Энджелом. Воин в благодарность поклонился маленькой пони, из-за чего та засмущалась. Встав на ноги, Миямото направился к воинам. Их строй уже бы готов выступать, но пока что они стояли в ожидании Адальгарда. Берсерк вернул меч воеводе и пошёл за своей богатырской палицей, которая лежала где-то неподалёку от его ложа. – Как ты убил гвардейца? – полюбопытствовала Рэйнбоу у проходящего мимо воина-медведя. Этот же вопрос интересовал всех пегасок, собравшихся рядом с Дэш. Квад остановился и с мрачной улыбкой посмотрел на кобылок. – Я убил уже многих! – гордо ответил берсерк и продолжил путь к дубине, не собираясь тратить время на долгие объяснения по поводу того, как он расправляется с врагами. К тому же, ничего мудрёного в этом деле нет. Он просто берёт и убивает… Мусаси, слышавший этот короткий диалог между Рэйнбоу Дэш и Адальгардом, понял, что берсерк, судя по всему, из тех людей, которые получают несказанное удовольствие от кровопролития. Впрочем, такая страсть едва ли свойственна настоящему воину. Истинный буси, прежде всего, думает и рассуждает, а убивать под силу любому глупцу. Как только Адальгард вернулся к товарищам с оружием в руках, воинство выступило на вражеский лагерь. Миямото, как всегда, был спокоен перед битвой, но нынешний поход вызывал в его душе какие-то необычные чувства, будто он обязан выжить в намечающемся бою. Может быть, это из-за того, что он должен свершить месть, выполнить миссию в полной мере, а значит, ему рано умирать? Или причина этого ощущения кроется в том, что его ждут? Мусаси обернулся и увидел, как пони машут копытами вслед войску, провожая его на бой и надеясь, что оно вернётся с победой. На своём веку самурай побывал во множестве сражений, но каждый раз он числился в армии какого-нибудь феодала как наёмник – бродяга, жизнь которого никому не ценна. Его никто никогда не ждал и везде он был чужой. Но каждый раз он вступал в сражение без всяких эмоций, и одинокость нисколько не угнетала его, а скорее даже доставляла удовольствие. Впрочем, самая первая битва в жизни Миямото была совершенно иной…