* * *
– Ума не приложу, как брать этот форт, – прошептал Книва. – Да-а, стены у него хлипкие, ворота отсутствуют, но если всё это воинство займёт оборону на входе, то нам её не прорвать, – задумчиво протянул Ларакс. Оба вождя и несколько воинов лежали на снегу, притаившись за бугром, и следили за вражеским лагерем, который располагался в двухстах метрах. Весь остальной отряд спрятался немного позади и ожидал битвы, хотя каждый из ратников понимал, что шансов на победу у них мало. Едва ли восемьдесят пять человек смогут взять штурмом форт, охраняемый гарнизоном в пять сотен солдат разного пошиба. Тут встречались и тролли, и гунны-зомби (когда гладиаторы сбежали с арены, мёртвым степнякам пришлось сменить профессию), и даже люди, внешне похожие не то на персов, не то на арабов. Вражеский форт занимал довольно большую площадь, но был окружён невысоким частоколом, выстроенным, судя по всему, наспех из какого-то тонкого дерева. На территории лагеря находилось множество палаток, служащих временными домами для воинов, а в центре на пригорке располагался большой шатёр, охраняемый двумя гвардейцами гиян-авспар. Наверняка внутри него живёт комендант форта. – Если обрушимся на них как гром среди ясного неба и окажемся внутри крепости раньше, чем они успеют образовать боевой порядок, то сможем одолеть их, – сказал Эрик. – Отсюда до них далековато будет. Даже если они были бы пьяными, то всё равно успели бы подготовиться к бою, пока мы бежим к форту, – возразил Хергер. – Это не столь важно, – молвил Ларакс. – Их слишком много. Мало толку, если мы окажемся внутри лагеря раньше, чем они образуют строй. Даже если и так, то нам всё равно придётся сражаться с ними, по сути, на открытой местности. Может быть, мы возьмём верх, но и от нас ничего не останется. – Не робей, Ларакс, – добродушно произнёс норвежец. – И не такие крепости брались одной лишь грубой силой! Я слыхал, что сотне ютов некогда удалось взять хорошо укреплённый замок бриттов, расположенный где-то в Кенте… – Прибереги свои геройские байки для Меткоискателей, норманн! – проворчал Книва, не довольный разглагольствованием Олафссона. – Нам нужен хороший план, какое-нибудь тактическое преимущество, иначе мы все здесь поляжем. – Неужели вы думаете, что, одержав множество блестящих побед, мы сейчас ни с того, ни с сего бесславно падём? Где же ваша отвага и доблесть? Или вы внезапно поняли, что умеете бояться? – пристыдил викинг своих соратников. – Эрик прав, – согласился Альтаир с рыжебородым великаном. – Форт стоит в открытом поле. Судьба не предоставляет нам возможностей для хитрости. Либо мы возьмём эти стены в честном бою, либо погибнем – иного исхода быть просто не может. – А что обо всём этом думаешь ты, Мусаси? – спросил Ларакс, после чего взоры всех наблюдающих за врагом воинов обратились на притаившегося с краю японца. Конечно, галл помнил, что ронин поклялся не пользоваться речью, пока не будет срублена голова Мозенрата, но ожидал, что в столь сложной ситуации старый буси сделает исключение. Тем более что Ларакс краем уха слышал, как недавно Миямото говорил со Свити Белль, а значит, время от времени он что-то да произносит. – Бэцу ни, – прохрипел самурай. – Он теперь только на родном языке болтает, – пояснил Эрик весьма странный ответ японца. – А ведь, возможно, он сказал что-то дельное, – усмехнулся Весельчак. На самом деле Мусаси сказал, что ничего не думает по всей этой ситуации. Какой смысл думать, когда всё так просто? Враг впереди, а значит нужно всего лишь обнажить меч и пойти в бой, предоставив судейство удаче. Чтобы продемонстрировать товарищам свою готовность ринуться в сражение, не смотря ни на что, самурай перешёл из лежачего положения в сидячее, снял с плеча мушкет и начал заряжать его. Он уже понял, как должен применить огнестрельное оружие, чтобы сломить волю противника. – Вот и Мусаси думает, что нам нужно лишь храбро сражаться, и тогда победа будет за нами! – заметил Эрик, а затем, похлопав японца по плечу, добавил: – Я ещё с самой первой ночи в Эквестрии понял, что самураи и викинги – одного поля ягода! Вожди же переваривали мысль о честной лобовой атаке и размышляли над тем, как будет лучше её провести. Бежать к лагерю со всех ног или стараться выманить врагов наружу? Этот вопрос с минуту терзал разум Ларакса, после чего он принял весьма галльское решение. – Ладно, попробуем взять их сокрушительным натиском. Одолели же мы когда-то вендалов, просто перейдя из обороны в безумную атаку, – промолвил галл. – Хаген! – окликнул Книва своего верного воина. – Передай всему отряду, что мы идём в атаку. – Да, милорд! – отозвался квад. Он привстал и направился к ратникам, ждущим сзади. Прохаживаясь по толпе воинов, сидящих на снегу, он негромко оглашал приказ о штурме. Вскоре германцы полным составом подошли к бугру, за которым прятались их предводители, и взяли в руки мечи и секиры. Ларакс встал на ноги, обнажил свой кельтский клинок и указал им на форт. В следующий миг галл уже нёсся с холма по направлению к вражьей рати, ведя за собой своих соратников. Они старались бежать быстро и тихо одновременно, чтобы супостаты заметили их как можно позже. Мусаси старался бежать с той же скоростью, что и его братья по оружию, невзирая на возраст. Бряцая мечами об доспех, он энергично шевелил ногами, держа наготове ружьё и зажигалку. Эх, давно Миямото не бегал так быстро, как сейчас. Ему казалось, что он не развивал такой стремительной скорости с тех самых пор, как спешил помочь раненному ронину. Это произошло в тот судьбоносный день, когда Симмэн Такэдзо превратился в Миямото Мусаси…* * *
Япония, провинция Синано. 17 июня 1604 года н.э. Поистине, горы Южного Синано выглядят величественно, когда их озаряет свет клонящегося к горизонту солнца! Дело шло к ночи, когда по одной из горных троп шагал самурай, продолжая свой путь в город Кисо после длительного привала. Он был одет в старую потрёпанную одежду и в целом имел довольно чумной внешний вид. Этот бродяга скорее был похож на крестьянина, который по каким-либо причинам покинул свой дом и решил отправиться в странствия. И единственное, что выдавало в нём воина – это прекрасный меч в лазурных ножнах, покоящийся на его богатырском плече. Бродяжничество стало для Симмэна Такэдзо образом жизни с тех самых пор, как Ишида Мицунари потерпел поражение в битве при Сэкигахаре. Предчувствия не обманули молодого самурая – он остался абсолютно один после того сражения. Матахати, конечно, выполнил своё обещание и не погиб в ходе столкновения с противником, однако через некоторое время умер от ран. Поэтому теперь Такэдзо ничего не оставалось, кроме как скитаться по провинциям Японии и добывать себе пропитание различными способами – наёмным трудом, вроде колки дров для какого-нибудь трактира, или даже грабежом. Ронин уверенно шёл вперёд за уходящим солнцем и думал над тем, что будет делать в Кисо. В общем-то, он всегда приходил в очередной город, не имея плана дальнейших действий, и судьба сама указывала ему путь. Такэдзо был подобен кленовому листу, полёт которого определяют лишь порывы ветра. По жизни его вели случайности, как, впрочем, многих других людей. И самурай не мог предугадать, в какую сторону ветра судьбы подуют на этот раз… – На помощь! Сюда! – раздался вдруг чей-то крик. Симмэн резко замер на месте и начал прислушиваться. Вскоре зов о помощи прозвучал второй раз. Определив, с какой стороны исходил прозвучавший голос, Такэдзо тут же рванул в том направлении. Понимая, что кто-то попал в беду, он изо всех сил спешил прийти на помощь несчастному. Пусть молодой самурай порой промышлял разбоем и прочими постыдными делами, тем не менее, ему всё же было свойственно некое варварское благородство. Рассекая воздух, Такэдзо старался бежать как можно быстрее. Через пару минут он покинул горную тропу, по которой направлялся в город, и понёсся по высокой траве. – Помогите мне! – вновь воззвал чей-то голос. Молодой воин молниеносно преодолел поляну с высокой травой и достиг густых кустарников. Недолго думая, он начал аккуратно пробираться сквозь чащу. Отодвигая ветви и листву своими сильными руками, он продвигался всё дальше и дальше. В следующий миг он выбрался к крутому склону, с которого была видна тропа, пролегающая внизу – наверно, параллельный путь в город, а может быть, просто тропинка в какую-нибудь захолустную горную деревеньку. Внимание Такэдзо сразу же приковалось к раненному человеку, лежащему на обочине узенькой дорожки. Незнакомец лежал посреди семи трупов. Он был серьёзно ранен в грудь. Что же здесь произошло? Наверняка поножовщина, раз уж семеро мертвы, а один готовится отойти в мир иной. Кроме того, в своей руке раненный человек держал окровавленный меч, что в очередной раз подтверждало подобное предположение. Чтобы убедиться в своей догадке, Симмэн решил спуститься вниз. Осторожно скользя по склону, Такэдзо время от времени бросал взгляд на незнакомца. Тот в какой-то момент заметил приближение молодого самурая и принялся ждать. – Это вы звали на помощь? – крикнул молодой воин, приближаясь к раненному человеку. – Да, – сдавленно ответил незнакомец, когда ронин был уже совсем близко. Как только Симмэн подошёл к человеку, лежащему посреди трупов, его взор пал на небольшой позолоченный сундучок. То, что находилось внутри него, наверно и стало причиной драки. Незнакомец крепко прижимал сундучок к себе левой рукой, разглядывая меч Такэдзо. – Ты воин, так ведь? – спросил раненный и, не дождавшись ответа, добавил: – Тогда всё хорошо… – Вы серьёзно ранены. Давайте я перевяжу вашу рану и помогу добраться до ближайшей деревни, – предложил молодой ронин и уже, было, хотел начать рвать своё кимоно на перевязь, но незнакомец остановил его: – Стой! Не трать силы и время на бессмысленные действия. Мой смертный час настал. – Не понимаю! – опешил Симмэн. – Зачем тогда вы звали на помощь, если не нуждаетесь во врачевании? – Мне нужна помощь не врача, а воина, – молвил незнакомец, тяжело дыша. – Скажи мне, куда ты направляешься? – В Кисо, – коротко ответил Такэдзо, после чего снял с пояса флягу и присел перед раненным, чтобы напоить его – пусть утолит жажду в последний раз, коль уж настроен умереть. – Эх, спасибо!.. – выдохнул человек, выпив несколько больших глотков воды, а затем перешёл к делу: – А не желаешь ли прогуляться до Мацумото? – Но до туда не менее двадцати ри! Зачем идти в такую даль? – Я хочу попросить тебя об одной услуге. Буду очень благодарен тебе, если ты закончишь моё дело… – ответил незнакомец, придвинув сундучок к Симмэну. Молодой самурай взял его в руки, хорошенько оглядел и увидел, что на нём выбиты иероглифы с названием одного из храмов близ Мацумото. – Что я должен делать? – спросил, наконец, Такэдзо. Он решил исполнить последнюю волю умирающего, так как не имел своих планов. Раз уж ему нечего делать, то почему бы не взяться за случайно подвернувшееся приключение?.. – Найди монаха по имени Тору и передай ему этот сундук. Он хорошо заплатит тебе за выполнение задания. Скажешь ему, что тебя послал Миямото Мусаси. – Это ваше имя? – уточнил молодой воин, на что его собеседник положительно кивнул. – Вы случайно не бывали в краю Мимасака? – Я оттуда родом, из деревушки Миямото, – ответил раненный, отлично поняв, почему пришедший к нему на помощь воин задал этот вопрос. – Так значит, я повстречал не только преемника, но и земляка?.. – Преемника? – несколько удивлённо повторил ронин. – Как тебя зовут, юноша? – Симмэн Такэдзо. – Вот что я тебе скажу, Такэдзо, – начал Миямото. – Мы живём в тяжёлое время, в эпоху непрекращающихся войн. И если феодалы богатеют от такого порядка вещей, то простые люди лишь страдают. Поэтому им нужен герой, который мог бы защитить их и вселить надежды на лучшее. Я всю жизнь следовал букве Бусидо и защищал народ Синано от разбойников и самураев, не умеющих заботиться о своих подданных. Но, увы, мои дни сочтены, а значит, людям нужен новый герой. – Я не герой. – Пока ещё нет. А лет десять назад ты ещё не был воином. Стать героем может каждый, если изо всех сил стремиться следовать этому нелёгкому Пути. Вопрос в том – хочешь ли ты стать героем? Полно ли твоё сердце сострадания, чтобы прийти на помощь простому люду, не боясь заступиться за него даже пред лицом сёгуна? Как только старый воин произнёс слово «сёгун», Симмэн тотчас же вспомнил о сожжении деревни Миямото. Молодой ронин был одним из тех, кто пострадали от раздела сфер влияния, учинённого сильными мира сего. Теперь-то он понял, о каком сострадании говорил умирающий. Такэдзо потерял всё в этой жизни из-за борьбы феодалов и мародёрства воинов. И наверняка среди простых людей немало тех, кого постигла та же участь. Но крестьяне и ремесленники не могут постоять за себя сами. Возможно, этот раненный воин прав, и народу действительно нужен защитник. Кому же стать таковым, как не бродячему самураю? – Я не боюсь сёгуна! – сквозь зубы процедил Симмэн. – Такие как ты и нужны народу – те, кто не побояться бросить вызов даже самой смерти. Главное, чтобы твоя храбрость толкала тебя на подвиги во имя правды и справедливости. Поэтому никогда не обращай силу своего духа во зло, – промолвил Миямото. – Я всё понял, – твёрдо сказал Такэдзо. – Хорошо, – улыбнулся старый воин улыбкой мертвеца. – Ну а теперь доставь этот сундук по назначению и пообещай мне, что позаботишься о простых людях в той мере, в какой это будет в твоих силах. – Обещаю, – не задумываясь, ответил молодой самурай. – Что ж, желаю тебе на-а… – только и успел прошептать Миямото, как вдруг испустил дух. Оглядывая трупы, Такэдзо закрепил меч Минамото на поясе и перехватил сундучок обеими руками. В этот момент он попытался предположить, что здесь могло произойти. Скорее всего, этот Миямото выполнял поручение некого монаха и, идя через горы, повстречал семерых разбойников, которые намеревались украсть ношу воина, приняв её за что-то ценное. Началась битва, один сражался против семи; в итоге бандиты были повержены, но и доставщик тоже пострадал, словив смертельную рану. Что ж, ему повезло, что в этой глухомани оказался Симмэн, вызвавшийся исполнить последнюю волю умирающего. Молодой самурай, продолжая раздумывать, приоткрыл крышку сундука, чтобы удовлетворить своё любопытство относительно того, что там внутри. Он был поражён увиденным. В сундучке хранилась статуэтка Аматэрасу, вылитая из чистого золота. Странно, что монах Тору, которому адресовывалась эта посылка, отправил за ней одного-единственного воина. Такую вещицу должен охранять целый отряд сохэев! Солнце уже скрылось за горами, и это означало, что пора отправляться в дальнейший путь. Такэдзо понимал, что берётся за опасное дело, но не желал прослыть трусом перед самим же собой, а потому закрыл сундук, совершил прощальный поклон павшему герою и поспешил вернуться на дорогу в Кисо, чтобы через него попасть в Мацумото.* * *
Гарнизон форта заметил приближение отряда защитников Эквестрии и поднял тревогу. Восемьдесят пять воинов ускорили и без того быстрый марш, так как теперь им было незачем стараться издавать поменьше шума. О да, они неслись вперёд подобно стаду буйволов, грохоча мечами о щиты и выкрикивая боевой клич! Враги же спешили образовать боевой порядок в центре лагеря перед большим шатром, в котором, возможно, находится глава воинства. – Вотан направит наши удары точно в сердца этих выродков! – прокричал Книва, на что воины ответили медвежьим рёвом. Атакующие уже почти достигли входа в форт, когда Мусаси начал сбавлять скорость бега. Вскоре он поравнялся с одним готским воином, которого звали Теодорих. Первый ряд уже ворвался в пределы крепости, и в этот миг самурай остановился, задержав бегущего рядом с ним гота. – Ну чего тебе, японец? – вопросил Теодорих, желая поскорее отвязаться от ронина и оказаться в гуще битвы. Миямото жестами показал здоровяку, что хочет, чтобы тот поднял его на своём большом прямоугольном щите. Гот не понял, зачем самураю это нужно, но всё же исполнил его безмолвную просьбу. Он встал на колено и поднял над головой щит, а Мусаси немедленно запрыгнул на него. Далее германский варвар выпрямился во весь свой двухметровый рост, тем самым подняв японца. С такой высоты Такэдзо мог видеть всё поле боя. Защитники Эквестрии тем временем врезались в первый эшелон обороны лагеря. Он состоял из отряда в две сотни гуннов-зомби. Позади мертвецов выстроились тролли в доспехах и с дубинами, а перед самым шатром расположились кольчужные люди-пустынники с арабскими саблями. Трудно сказать, насколько хороши в бою последние два эшелона, однако мёртвые гунны пока что не доставляли атакующим особых проблем. Мечи и секиры в руках германцев и Избранников Эпоны с лёгкостью крошили иссохшие тела зомби. Мусаси же подпалил фитиль своего мушкета и начал искать глазами цель. Он знал, что деморализует противника, если с выстрела убьёт хотя бы одного гвардейца гиян-авспар. Окинув взглядом освещённый факелами лагерь, он нашёл своих жертв перед входом в большой шатёр. Два гвардейца стояли за строем пустынников, держа мечи и щиты наготове, и следили за ходом битвы. Цель была довольно далека, а старые глаза Мусаси видели уже не так зорко, как в молодости. Но он должен был попробовать. – Ты так и будешь наблюдать в сторонке? Пошли в бой, Мусаси! – нетерпеливо проворчал Теодорих. – Маттэ! – гаркнул Миямото, требуя дать ему немного времени. Самурай прижал приклад Танэгасимы к плечу и постарался прицелиться в одного из бессмертных гиян-авспар. Как только жертва была на мушке, Мусаси открыл пороховую полку и спустил курок. Раздался громкий хлопок, заставивший сражающихся на мгновение замереть. Взоры всех тех, кто находился в лагере, обратились на гвардейца, поверженного ронином. Пуля попала точно между глаз, пробив и доспех, и череп. – Мусаси убил демона! Победа будет за нами! – проорал Ульрих, будучи в пылу битвы. Соратники юного квада воодушевились его возгласом и продолжили бить зомби с невиданной яростью. Меткий выстрел самурая пошатнул противников. Скорее всего, гарнизон этого форта состоял из новобранцев, для которых смерть могучего гиян-авспар была чем-то невероятным. Как и предполагал Мусаси, мушкетный выстрел посеял в их рядах панику. – Бросайте пленных! Отступаем к столовой! – скомандовал сотник отряда пустынников. Его отряд вместе с троллями начал отходить к противоположному концу лагеря, чтобы окопаться на территории полевой кухни, пока атакующих сдерживают зомби. Миямото снова зарядил мушкет под отборные ругательства Теодориха, уставшего держать самурая на своём щите, а затем приготовился лишить жизни второго гвардейца, отступающего вместе с остальными супостатами. Впрочем, ныне задача ронина осложнилась, ведь цель то и дело терялась в толпе врагов, да и дистанция стремительно увеличилась. Невзирая на все эти неблагоприятные факторы, Мусаси прицелился и попытался выстрелить, но его застала врасплох осечка. После неудачной попытки самурай спрыгнул со щита Теодориха и, продув пороховую полку, повесил ружьё на спину, а его готский дружок принялся разминать затёкшие руки. Далее японец и германец поспешили присоединиться к соратникам, которые уже почти добили отряд нежити. Тролли и пустынники же в это время выстроили баррикаду из обеденных столов и окопались за нею. Мёртвые гунны были сильны, но, как и все зомби, чересчур медлительны, поэтому для защитников Эквестрии драка с ними стала скорее аперитивом перед настоящей битвой. Очень скоро с нежитью было полностью покончено, в то время как атакующие потеряли всего-то нескольких воинов. Ну а сейчас настал черёд сущего кровопролития… Разрубив надвое последнего зомби, Ларакс услышал, как сотник пустынников скомандовал своим солдатам взяться за луки. Это означало, что штурмовать вражескую оборону необходимо как можно скорее. – Построиться клином! – скомандовал галл. Защитники Эквестрии немедленно начали строиться перед большим шатром для решающей атаки, и тут-то в них полетели десятки стрел. – Щиты наверх! Воины подняли щиты над головами, как приказал эдуй, и продолжили образовывать боевой строй. Не смотря на то, что многие стрелы летели навесом и не могли ранить защитившихся ратников, некоторые из них пускались врагами напрямую и непременно находили свою цель. Ни для кого не секрет, что жители пустынь – отменные лучники. – Черепаха! – отдал приказ Ларакс, когда воины построились клином. Он понимал, что от стрел нужно защититься как сверху, так и спереди. Ратники первого ряда держали щиты прямо, а все те, кто стояли позади, продолжали сдерживать стрелы, падающие навесом подобно граду. В таком порядке они двинулись вперёд размеренным бегом. Мусаси Миямото держался позади отряда, поскольку не имел щита и вынужден был прятаться за спинами соратников. Пристроившись всё за тем же Теодорихом, он рассчитывал, что большой щит гота убережёт его от стрел. До столкновения оставалось совсем немного. В виду этого, пустынники отошли назад, уступив место перед баррикадой троллям. Мощные зеленокожие чудовища выстроились в стену щитов и приготовились отразить натиск. Атакующие перестали держать ровный боевой порядок и заметно ускорили шаг. Желая ошеломить супостатов своим бесстрашием и подать пример соратникам, Ларакс вырвался вперёд из дружественного строя и занёс меч над головой для сокрушительного удара. Следующие за галлом Книва, Эрик и Адальгард не хотели отдавать ему всю славу и тоже рванули к позиции обороняющихся с максимальной скоростью. В итоге жажда поскорее вступить в бой охватила каждого защитника Эквестрии, и через несколько мгновений в квадратные щиты троллей врезалась вся могучая дружина королевы Пинки Пай, продавив их вместе с баррикадой как картонную перегородку. Германские витязи в компании с доблестными Избранниками промяли оборону троллей, и отныне битва превратилась в полную неразбериху, походящую на массовую драку в таверне. Германцы били троллей, тролли били германцев, а пустынники вместе с единственным гвардейцем стояли в стороне и держали тетивы луков натянутыми, чтобы пустить стрелы в ход, если зеленокожие будут перебиты. Уворачиваясь от тяжёлых дубин, Мусаси неистово рубил чудовищ мечом Минамото. Он сражался на левом фланге, тесня рослых широкоплечих троллей вместе с Хергером и квадами Хагена, сумевшими сохранить более-менее ровный строй. Разрубив очередного противника от плеча до пояса, самурай мельком посмотрел в центр битвы, где происходило самое настоящее побоище, и узрел, как берсерк Адальгард прорывается сквозь толпу зеленокожих уродов к пустынникам, предпочитающим пока что воздержаться от сражения. Квадский богатырь размахивал своей огромной палицей и с лёгкостью сокрушал троллей, раскидывая их в разные стороны как детишек. Невероятная сила этого дикаря в медвежьей шкуре ошеломляла как врагов, так и соратников. Не каждый день увидишь, как человек в одиночку рассеивает толпу массивных зеленокожих чудовищ, подобно бешеному вихрю! За Адальгардом гнался охочий до бранной славы Эрик и добивал всех тех монстров, которых оглушил берсерк. Викинг тоже не побоялся вырваться вперёд и оказаться в самом пекле. Теперь, когда Олафссон вступил в индивидуальный бой против множества врагов, он отшвырнул свой щит в сторону, убрал метровый меч в ножны и снял со спины «Дух варвара». С этой тяжёлой секирой в руках норманн мог держать троллей на дистанции, а также крушить их уродливые тела даже сквозь стальные нагрудники. Берсерк же оставил викинга далеко за своей спиной, пробив весь боевой порядок троллей насквозь. Он разбил череп ещё одному чудовищу, а затем кинулся навстречу пустынникам. Те нацелили свои луки на варвара и отпустили тетивы. Сотня наконечников устремилась на Адальгарда, но он продолжал нестись к лучникам, лишь прикрыв лицо богатырской рукой. Когда же все стрелы настигли свою цель, они отскочили от берсерка, словно от каменной статуи. Пустынники опешили и, осознавая, что стрелковая атака точно не принесёт никакой пользы, неуверенно обнажили сабли. Пока воин-медведь разбирался с лучниками, Эрик остался один в окружении троллей, которые неистово стремились разбить викингу голову. Германцы под командованием Ларакса прорывались вперёд, чтобы помочь рыжебородому норманну, однако это было не так-то просто. Зеленокожие были яростными воинами и без устали обрушивались на людей. Мечи германцев без особых затруднений вскрывали лёгкие доспехи троллей, но и те старались энергичнее молотить атакующих своими дубинами. Монстрам удалось отправить в Вальгаллу уже два десятка людей, хотя сами они потеряли втрое больше. Эрику приходилось совсем туго в бою с десятками чудовищ, теснящих его со всех сторон. Друзья норвежца были слишком далеко, чтобы помочь ему. Ларакс прилагал все возможные усилия, чтобы пробиться к соратнику, но их разделяло расстояние почти в двадцать метров и полчища агрессивных зеленокожих тварей. В какой-то момент Олафссон уже не сумел удерживать супостатов и нечаянно пропустил удар дубиной по затылку. Ударивший викинга тролль был, судя по всему, выдающимся силачом в своём отряде, ведь ему удалось повалить рыжеволосого здоровяка наземь. Упав на снег, Эрик выронил из руки секиру и почувствовал помутнение, как будто сознание вот-вот покинет его норманнскую голову. Тролль, оказавшийся достаточно сильным для того, чтобы сбить норвежца с ног, навис над своей жертвой в окружении товарищей и занёс над головой дубину, чтобы обрушить её на черепушку поверженного. Сын Олафа, было, хотел вскочить и продолжить сопротивляться тварям, но тело не слушалось его. Он был оглушён, а дубина уже пикировала на него. Оружие тролля почти достигло головы Эрика, но потом резко остановилось и упало на могучее плечо норманна с весьма небольшой высоты, а потому не ушибло даже слегка. Сквозь тёмную пелену, заволокшую взор, викинг увидел, как лезвие большого меча вонзилось в зелёную башку монстра и прорубило плоть до грудной клетки. Меч молниеносно извлёкся наружу, убитый тролль упал на бок, и теперь Олафссон мог узреть Миямото, пришедшего к нему на помощь. Заметив тяжёлое положение скандинава, самурай покинул левый фланг и, сменив меч Минамото на нодати, бросился к другу на выручку. Орудуя большим японским мечом, он шёл сквозь толпу чудовищ как косарь по полю пшеницы. Но несмотря на то, что ронин пробирался довольно быстро, успел он в последний момент. Ещё бы чуть-чуть, и Эрик перекочевал бы к предкам. Заняв оборону, Миямото отгонял врагов своим длинным клинком, пока Олафссон приходил в себя. Вскоре северянин поднялся на ноги, а затем схватился за выроненную секиру и попытался вернуться в бой, хотя головокружение мешало ему наносить точные удары. – Локи побери этих проклятых троллей! – прорычал викинг, прикрывая спину японца. – Силы в их руках не меньше, чем в моих! Халугаландская секира и японский длинный меч в паре творили чудеса! Тролли бросались на самурая и викинга, но тут же гибли от их оружия. Через некоторое время к двум воинам пробились Ларакс и Книва с дружинниками, и тогда зеленокожие твари начали терпеть поражение невообразимо быстро. Защитники Эквестрии угощали их сталью, стремительно сокращая численность вражеского отряда. Боевой дух тварей был сломлен. Командиры троллей что-то проворчали на своём языке, после чего зеленокожие воины принялись отступать назад, отбиваясь от атак людей. Впрочем, сзади их ждала встреча с Адальгардом, который продолжал плющить пустынников палицей. Но всё же у них были шансы спастись бегством через задний выход из форта. – Не дайте им удрать! Закидывайте палатки факелами! – крикнул Альтаир. Он понимал, что если отсюда уйдёт хоть один враг, то в Кантерлоте тут же станет известно о планах защитников Эквестрии. Араб вложил меч в ножны, схватился за факел, стоящий рядом на подставке, и с разбегу метнул его к палаткам, расположенным у выхода. Факелов на территории форта было достаточно, поэтому германцы принялись швырять их в направлении, указанном Альтаиром. Пара десятков факелов обрушились на окраинные палатки и в скором времени воспламенили их. Позже огонь перекинулся даже на частокол. Отныне врагам было некуда бежать, ведь сгорят они быстрее, чем выберутся за пределы лагеря, если рискнут преодолеть пламя. Поэтому морально сломленным троллям приходилось и дальше биться с атакующими, заручившись поддержкой уцелевших пустынников. Зеленокожие чудовища и жители пустынь попытались образовать новый оборонительный строй, но безуспешно. Германцы и Избранники обрушились на них с новыми силами, будучи преисполненными решимости завершить этот бой за считанные минуты. Атаку возглавляли Мусаси, Эрик и Адальгард, сея смерть в рядах противника своим тяжёлым оружием. Чуть сзади следовали оба вождя, рядом с которыми держались Альтаир и Хергер, а за ними, гремя щитами и мечами, неслись верные воины Праздничной Королевы. Снова битва превратился в беспорядочную свалку, где каждый находил себе соперника по поединку совершенно случайным образом. Звон мечей, реки крови, пламя и клубы дыма – вся эта бойня походила на Рагнарок! Сражаясь отважно и упорно, защитники Эквестрии пылко разили мечами и секирами, приближая момент победы. Ларакс отбил саблю сотника пустынников и нанёс ему мощный удар снизу в подбородок. Меч галла оставил страшную рану на лице вражеского вождя и завалил несчастного на спину. Отряхнув оружие от крови, эдуй окинул поле боя и обнаружил, что войско противника повержено. Сражение почти закончилось – лишь Теодорих и Хнодомар добивали трёх троллей, а Ульрих сошёлся в поединке с воином гиян-авспар. Понимая, что Ульриху не справиться с бессмертным гвардейцем, Ларакс незамедлительно бросился в бег, чтобы спасти юного квада от смерти. За галлом последовали и прочие ратники, но было уже поздно. Ульрих выставил щит, чтобы в очередной раз отбить меч гвардейца, но пошатнулся от мощного выпада и тут же был пронзён насквозь. Вынув клинок из груди квада, гиян-авспар увидел, что мстители сейчас настигнут его, и принял решение бежать в Кантерлот. Он не боялся огня, будучи облачённым в чудо-доспех, поэтому смело бежал к стене пламени, чтобы сквозь неё покинуть форт. – Уйдёт, сукин сын! – гаркнул Ларакс, продолжая бежать за гвардейцем. Его переполняла жажда отомстить этому мерзавцу за смерть юноши. Но гиян-авспар бегал слишком быстро. Вскоре галл и прочие ратники потеряли надежду догнать гвардейца, тем не менее понимая, что если он доложит в Кантерлот о набеге на этот форт, то планы защитников Эквестрии о внезапной атаке на столицу пойдут прахом. Но с этим ничего нельзя было поделать… Стоило только воину гиян-авспар забежать в бушующее пламя, как раздался громкий хлопок, после чего гвардеец упал ничком. Отчаявшиеся ратники были удивлены таким поворотом событий. Они обратили свои взоры назад и увидели стоящего поодаль Мусаси с ружьём в руках. Мушкет японца спас положение во второй раз. Германцы радостно выкрикнули имя самурая и подняли мечи к небу, возрадовавшись меткому выстрелу. Действительно, Мусаси сработал чётко – пуля попала гвардейцу в голову и тут же лишила его жизни. Этот выстрел был столь же эффективным, как и тот самый легендарный удар, которым Миямото сразил самурая по имени Ганрю Кодзиро…* * *
Япония, провинция Будзэн. 13 апреля 1612 года н.э. Стоял тёплый апрельский денёк. Время шло к полудню, когда Миямото Мусаси плыл в лодке к островку, на котором должен произойти его поединок с прославленным самураем Ганрю Кодзиро. Самочувствие у ронина было неважное. Вчера он выпил слишком много сакэ, поэтому сейчас его терзало похмелье. А ведь ему ещё бой предстоит, притом с одним из лучших фехтовальщиков Японии! Миновало почти восемь лет с тех пор, как Симмэн Такэдзо стал носить имя Миямото Мусаси. Доставив статуэтку Аматэрасу монаху Тору, молодой ронин остался жить при храме. Настоятель научил его многим премудростям, касающимся как боевых искусств, так и взглядов на жизнь. Он рассказал самураю, что встреченный им в горах раненный воин был не первым, кто носил имя Миямото, а значит, не должен быть и последним. Такэдзо охотно принял на себя образ героя, а Тору старался воспитать в нём истинного народного заступника, преисполненного благородства и сострадания к обездоленным. Правда, молодой эксцентричный ронин не спешил следовать наставлениям старого монаха. Покинув храм в Мацумото два года спустя, Такэдзо, известный отныне как Мусаси, вновь пустился в странствия, отправившись в столицу Империи. Он не тратил время на защиту угнетённого люда, а по большей части занимался тем, что вызывал на поединок иных мастеров меча. Неизменно побеждая своих противников, Миямото снискал славу непобедимого воина. Бои с самураями стали его хлебом, взрастили в нём гордыню, а частые вечерние попойки сделали из него самого настоящего алкоголика. Носитель образа народного героя превратился в весьма опущенного человека, но зато теперь его не истязали призраки прошлого. Пару дней назад бродяжничество привело ронина в провинцию Будзэн. Прослышав о прибытии скитальца, не проигравшего ни одного поединка, местный мастер нодати – самурай Кодзиро – заявил, что без труда одолеет Миямото, если тот осмелится выйти с ним на бой. Князь Хосокава Тадаоки, правивший в этой провинции, одобрил идею сражения между двумя великими мастерами. Поединок был назначен на сегодня. Самураи должны были скрестить мечи на небольшом островке близ города Фукуока в восемь часов утра. Впрочем, Мусаси проспал это время из-за вчерашнего возлияния. Ныне он был настолько рассеян, что даже забыл в ночлежке свой меч. При нём был лишь кинжал вакидзаси, с которым он вчера уснул после двух кувшинов сакэ. – Где же ваш меч, Мастер? – спросил вдруг лодочник, налегая на вёсла. Жалкий потрёпанный вид ронина вызывал у него недоумение. – Как вы думаете биться с господином Кодзиро? – Мой противник слывёт великим воином без изъянов, кроме одного. У него чрезмерная гордыня. В этом качестве он, пожалуй, перескачет даже меня, – ответил Мусаси, сделав глоток сакэ из горла кувшина, оставленного им со вчера на опохмел. – Ну и что с того? – не понял лодочник. – Не выйдете же вы против него с одним лишь кинжалом. Миямото окинул взглядом лодку и заприметил запасное весло. – Слушай, друг, не одолжишь ли ты мне своё запасное весло? – спросил бродячий самурай. – Пожалуйста, Мастер! – добродушно ответил мужчина, улыбнувшись. Поблагодарив лодочника, Мусаси отложил кувшин с выпивкой в сторону, а затем вытащил из-за пояса вакидзаси, взял в левую руку весло и принялся обтёсывать его. Мужчина, продолжая грести, с интересом следил за действиями Миямото, не понимая, зачем ронин уродует вещь. Провозившись с деревом около пятнадцати минут, самурай предал веслу форму, отдалённо напоминающую деревянный меч боккэн, используемый воинами для тренировок. Воткнув кинжал в борт лодки, Мусаси оглядел наспех сделанное оружие и сказал: – Этого вполне хватит, чтобы одолеть Кодзиро. – Да вы авантюрист, Мастер! – усмехнулся лодочник. – Уверенно идёте на бой с лучшим самураем края Будзэн, вооружившись веслом и выпив изрядное количество сакэ! – Уверенно? – переспросил Миямото. – Ну почему же? Я вполне допускаю, что Кодзиро срубит мне голову. Вчера за выпивкой я даже предсмертный стих написал и не один! – Вы ещё и поэт? Интересно… – Не желаешь ли послушать мои вчерашние хокку, друг? – С удовольствием, Мастер! Самурай положил свой импровизированный меч под ноги, снова взял в руки кувшин и, сделав глоток, зачитал написанный перед сном стих:«Лепестки камелий Легко опадают на землю. Так падёт и моя голова».
Смотря куда-то вдаль, он полушёпотом произнёс каждую строчку, как будто увидел в морском горизонте картину своей смерти. Закончив, самурай взглянул на своего спутника и прокомментировал собственную поэзию: – Конечно, моя немытая голова не так изящна, как лепестки камелий, но с плеч она слетит так же красиво. Сколько философских мыслей можно почерпнуть из первого и последнего полёта моей башки! – промолвил Миямото. – Вы совсем пьяны, Мастер! – рассмеялся лодочник. – Тебе же лучше, друг мой! Будь я трезвым, то причитал бы сейчас как женщина, страшась выходить на бой с Кодзиро, – пошутил Мастер. – Я боюсь за вас, – сказал мужчина. – Наверно, ещё ни один самурай не выходил на поединок пьяным. – Слушай следующий стих! – объявил Миямото, выжрав из кувшина ещё несколько больших глотков. Он смахнул с губ сакэ, удовлетворительно выдохнул и зачитал ещё одно хокку:«В такт последнему вздоху Сострадая мне, ветер Прохладно, тихо вздохнёт».
– Тут вы малость ошиблись, Мастер. Весенние ветра в наших краях отнюдь не прохладные, – подметил лодочник. – Не важно, – отвечал Мусаси. – Если я паду в этом поединке, то для меня все ветра станут прохладными – хоть весенние, хоть летние. – Надеюсь, что господин Кодзиро перенесёт поединок на завтра. – С чего вдруг такие грустные надежды? – Вы плохо себя чувствуете и совершенно не готовы к бою, к тому же опаздываете уже на три часа. – Нет-нет, наш спор с Кодзиро должен закончиться сегодня, – молвил самурай. – А теперь ещё один стих! Мусаси сделал глоток сакэ, а потом отложил кувшин и пропел:«Дразня, ускользает закат: Сколько шагов ни пройди – Ближе не станет».
– Разве этот стих о смерти? – осведомился лодочник. Ронин же, вроде бы, говорил, что сочинял вчера предсмертные стихи… – Нет, он о жизни – моей жизни, – грустно произнёс воин. – Я всегда стремился догнать солнце, но эта погоня превратила меня в недостойного человека. Ты зовёшь меня Мастером, друг мой, а я всего лишь странствующий воин-задира, которой и выпить не дурак. – Может быть, вы и пьяница, но мастерство, как говорится, не пропьёшь, – ответил лодочник. – Остров уже совсем близко. Сейчас мы выясним, прав ты или нет, друг мой. Исход поединка покажет уровень моего мастерства. – Однако я смотрю, вы удивительно спокойны перед битвой, хотя и читали стихи о смерти. – Просто я не боюсь погибнуть. Иначе как же человек проявит свою доблесть, если он дорожит жизнью? – промолвил Мусаси. – Что ж, да прибудет с вами удача, Мастер! – от всей души пожелал мужчина, перестав грести. До берега острова оставалось всего несколько метров. – Спасибо, друг, – улыбчиво отозвался ронин. – Если погибну, то выпей за меня моё сакэ. Поставив кувшин с выпивкой перед лодочником, Миямото взял в руку обтёсанное весло и выпрыгнул из лодки в прибрежную воду. Опираясь на своё оружие, он ковылял к месту поединка, где его ждал Кодзиро, секунданты и сам князь Хосокава со свитой. Противник бродячего ронина был молодым зажиточным самураем в богатом красном кимоно. На его спине висела нодати, которая именовалась Сушильным Шестом. Скрестив руки на груди, он стоял посреди места для намечающегося поединка и глядел на Мусаси с презреньем и злостью одновременно. Кодзиро был в ярости от того, что ему пришлось ждать своего противника целых три часа. Хосокава тоже был разгневан и с нетерпением ждал, когда его личный инструктор по мечу разрубит этого наглого пьяного бродягу. Поклонившись публике, а затем и противнику, Мусаси вышел на бой. Он подошёл к Кодзиро и встал в трёх метрах от него, оперевшись на самодельный меч. Ганрю был готов в любой момент обнажить нодати и отсечь голову Миямото. Ронин же выглядел так, словно алкоголь лишил его прыти, как, впрочем, и страха. Он глядел в лицо врагу совершенно рассеянным взглядом, что только подогревало уверенность Кодзиро в своей скорой победе. Секунданты дали сигнал к началу дуэли, и Миямото как будто резко протрезвел. Он молниеносно взметнул шест над головой и со всей силы ударил Ганрю по рёбрам. Тот не успел обнажить клинок даже наполовину, как уже почувствовал резкую боль в грудной клетке. Мусаси вернул своё весло в исходное положение и столь же стремительно нанёс удар по голове противника. Так и не вытащив меч из ножен, Кодзиро пал к ногам Мусаси мёртвым – деревянный шест пробил ему височную кость. Секунданты, князь и его свита были ошеломлены произошедшим и какое-то время даже не могли поверить в невообразимо глупое поражение Ганрю. Лодочник, внимательно следивший за короткой дуэлью, тоже был очень удивлён, но в то же время и рад за ронина, с которым он успел подружиться за это утро. Чудаковатая безалаберность бродячего воина казалась ему обаятельной. И лишь Мусаси не испытывал по отношению к результату поединка совершенно никаких эмоций. Он разве что только оплакивал павшего противника. Миямото и сам не знал почему, но ему было жалко Кодзиро, погибшего так бесславно. – Боги! Какого великого самурая мы потеряли! – прошептал ронин, сверля глазами труп мастера нодати. Опомнившись, он посмотрел на публику, в сердцах которой ошеломление начало уступать место ненависти, и понял, что ему лучше покинуть этот островок как можно скорее. Простившись с Ганрю, Миямото рванул к лодке и, запрыгнув в неё, попросил лодочника перевести его обратно на Кюсю.* * *
В молодости Миямото Мусаси действительно был таким человеком, которого трудно назвать героем. Он слыл величайшим фехтовальщиком, но моральных проблем у него хватало. Чтобы выжить, ронин нередко занимался тем, о чём любой уважающий себя самурай побоялся бы даже помышлять. Более того, в годы скитаний Мусаси находил себе утеху в бутылке с выпивкой. Пожалуй, единственное, чем не грешил бродячий воин, это распутством в публичных домах. Интересно, прежний Мусаси Миямото или, например, Камбэй Симада тоже были такими по молодости? Хотя, в общем-то, не важно, каким Такэдзо был в прошлом. Важнее то, что, в конечном счёте, он смог обрести мудрость и отказаться от того, чего всегда стыдился. В первую ночь в Эквестрии самурай рассказал своим друзьям за чашкой чая, что нашёл своё предназначение с тех пор, как повстречал того самого воина, который доставлял статуэтку Аматэрасу в храм близ Мацумото. На деле же этот эпизод всего-навсего посеял в его душе семена этого самого предназначения. И оно долго росло внутри ронина, а расцвело многие годы спустя. Поединок с Кодзиро тоже был переломным моментом в жизни Мусаси. Сразив своего противника чересчур нелепым образом, он начал считать подобного рода бои один на один абсолютно бессмысленными. Какой толк от победы в такой дуэли? Совершенно никакого! Может быть, Миямото и стал ещё более знаменитым, одолев выдающегося мастера меча, но проблем он огрёб от смерти Ганрю гораздо больше. Ученики школы этого самурая ещё долго преследовали Мусаси, желая отомстить ему за убийство их кумира. Ну а славой от своей победы ронин не дорожил. С тех пор он больше никогда не выходил на поединок без явной нужды, причём даже если и вступал в бой, то только с деревянным мечом – в память о гибели Кодзиро. Отныне мастерство Миямото было направлено лишь на помощь простым людям, как того и требовали его наставники. Как и прежде, ронин бродил по Японии, и если ему доводилось быть свидетелем угнетения сильным слабого, то тогда он пускал в ход свой боккэн, считая применение меча Минамото лишней мерой. Никто не мог противостоять мастеру с деревянным мечом, даже вооружившись смертоносным оружием и облачившись в доспех. Так Мусаси превратился в народного заступника, встал на Путь Созидания и, вместо разбоя и вечных драк, взялся за изучение различных искусств – резьба по дереву, живопись и прочее. Он даже создал свою школу кэндзюцу, в которой преподавал технику боя двумя мечами – длинным и коротким. С годами Миямото начал превращаться в того, кем является сейчас. Обдумывая своё прошлое, Мусаси монотонно глядел на труп убитого им гвардейца. Воин гиян-авспар лежал мёртвым в огне и медленно горел. Отвлёкшись от этого зрелища, самурай взглянул налево и увидел, как Книва закрывает глаза павшему Ульриху. Воеводу, как и остальных воинов, печалило то, что квад погиб в столь юном возрасте. Причем это была уже вторая смерть на счету парня. Если после смерти в мире людей он оказался в Эквестрии, то куда же он попадёт теперь? – Ларакс! – крикнул вдруг Теодорих. Он на пару с Хнодомаром сторожил выжившего после битвы тролля, заставляя монстра стоять на коленях. – Думаю, эту зеленомордую сволочь стоит допросить! Ларакс и Книва в окружении ратников направились к готу и свебу, чтобы поговорить с их пленником. Впрочем, галл был не уверен, что эта тварь может говорить. – Ты обладаешь речью? – осведомился Ларакс. – Да, человек, – ответил монстр низким рычащим голосом. Эдуй хотел начать задавать пленнику вопросы, но тут вперёд вышел Альтаир и взялся за дело. Вынув из-за пояса кинжал, ассасин бесцеремонно вонзил лезвие в массивное плечо тролля и начал медленно разрезать плоть. Монстр взревел от дикой боли. – Ответь на мои вопросы, и я буду милосерден, – произнёс араб, наконец-то вынув клинок. – Откуда вы узнали, что мы остановились на руинах Понивилля? – Мы знаем всё о вас и ваших планах. Оборона Кантерлота готова отбить любую вашу атаку. Поубивав всех в этом лагере, вы не добились ровным счётом ничего, – промолвил тролль и тотчас же заработал новую порцию боли. Острие арабского кинжала вошло в плечо почти до кости. – Я спрашиваю, откуда вы узнали? – повторил вопрос Альтаир, продолжая орудовать клинком. – От пленников! Нам всё рассказали пленники! – сквозь боль прокричал зеленокожий монстр. – Какие пленники? – спросил ассасин, прекратив истязать тролля. – Те, что покоятся в той палатке, – ответил супостат, указав на большой шатёр в центре форта. – Они сказали нам, где вас искать, а потом гвардейцы Мозенрата пошли в разведку и увидели, что вы готовитесь к атаке. Наверняка они уже доложили об увиденном в Кантерлот. – Что вам известно о наших планах? – То, что вы хотите атаковать столицу ордой параспритов. – И всё? – Всё. – То есть, ты ничего не знаешь о том, что я собираюсь вывести из строя Камень Аккумуляции, или, скажем, о таране аванпоста перед Кантерлотом? – Нет, – выдохнул тролль. – Благодарю за сотрудничество, – сказал Альтаир и перерезал монстру глотку. Тролль упал на снег, обагрив его своей кровью, и очень скоро испустил дух. – Милосердие! Да, Альтаир? – усмехнулся Хергер. – Не будь я милосердным, этот тролль скорее сошёл бы с ума от боли, чем умер, – спокойно проговорил ассасин. – К тому же, я рассказал ему наши секреты. Оставлять его в живых было невозможно. – Так что он там говорил о пленниках? – уточнил Эрик. – Что они содержатся в той палатке, – буркнул Книва, направив меч в сторону шатра. – Стало быть, неплохо бы нам туда заглянуть, – протянул Ларакс, а затем быстрым шагом направился к шатру, поведя за собой весь отряд. Защитники Эквестрии подошли к большой палатке и, следуя за галлом, попытались войти внутрь. Ларакс осторожно отодвинул занавес, скрывающий внутреннее убранство шатра, и через пару секунд оказался внутри. Сразу за ним вошли воевода и самурай, а потом постепенно и все остальные. Шагая рядом с эдуем и готом, японец направлялся к противоположному концу шатра, разглядывая тех, кто там находился. Кажется, в конце помещения изнеможённо лежали несколько пони. Правда, выглядели они немного странно – какие-то чересчур тёмные. В палатке не было освещения, поэтому разглядеть пленников было очень тяжело. Когда же воины подошли достаточно близко, они поняли, что это – чейнджлинги. Десять перевёртышей валялись в полубреду, а на их телах виднелись следы побоев. Скорее всего, их долго пытали, вытягивая информацию о местонахождении Дискорда и остальных чейнджлингов. Примечательно было то, что один из пленников был явно крупнее девяти своих сородичей. Наверняка это та самая королева Кризалис, о которой говорил драконикус. – Дружки Дискорда, кажись, – бросил воевода. – Берём их с собой и немедленно возвращаемся в Понивилль, – сказал Ларакс. – Дай хоть раны сперва перевязать, – возразил Весельчак. – Ладно, отдыхаем полчаса, – произнёс галл. – Но помните, что время против нас. Воины вышли наружу и уселись на снегу рядом с входом в большой шатёр, чтобы перевязать раны и отдохнуть после ожесточённой битвы. Мусаси же предпочёл остаться внутри. Он устроился неподалёку от пленников и, поскольку ему было нечем заниматься, опять предался воспоминаниям…* * *
Япония, провинция Хиго. 8 сентября 1645 года н.э. Пожилой Мусаси сидел по-турецки перед складным столиком, на котором лежали пока что чистые листы бумаги, а также стояли две свечи и набор для каллиграфии. Самурай находился в одной из пещер высокой горы Кимпо и придавался уединению. Он решил удалиться от людей, чтобы заняться размышлением и подведением итогов своей жизни – по примеру Симады Камбэя, встретившегося ему в далёком отрочестве. Встав на Путь Воина напуганным и озлобленным мальчишкой, Мусаси вырос эксцентричным ронином, хорошо известным как опытный дуэлянт и любитель горячительных напитков. Однако после поединка с Кодзиро он начал меняться и лет в тридцать осознал, что жил до этого чересчур хаотично. Так Миямото задумался о стратегии. С тех пор он днями и ночами размышлял, продолжал оттачивать технику боя мечом до совершенства и к пятидесяти годам пришёл к пониманию Пути Стратегии. Теперь же, когда годы самурая близились к своему концу, он удалился в горы и решил изложить свой жизненный опыт на бумаге. То, что он понял о стратегии, должны узнать все. Причём мудрость стратегии как науки касается не только воинского ремесла, но и всех прочих аспектов людской жизни. Взяв в руку кисть, Мусаси призадумался. С чего стоит начать изложение? Возможно, необходимо написать пару слов о своей задумке. Итак, ронин принялся записывать то, что приходило ему на ум:«Я в течение многих лет практиковался в Пути Стратегии, называемом мною "Ни Тэн Ити Рю", и сейчас впервые задумал изложить мой опыт на бумаге».
Закончив первое предложение, Миямото поднял чашу с чаем, стоявшую слева на каменном полу, и отпил из неё. Между глотками ронин задумчиво устремлял свой взор на огонь, горевший в центре пещеры, освещая каждый её уголок. Воистину, на пламя можно смотреть бесконечно, особенно когда занимаешь голову какими-нибудь важными думами! Поставив чашу обратно, Мусаси вернулся к написанию своей книги. Прежде чем приступить к изложению мудрости, старый воин решил кратко расписать собственную биографию. Аккуратно выводя иероглифы на бумаге, Миямото думал о смысле жизни. Неужели вся суть прожитых им лет заключалась лишь в том, чтобы что-то понять, а потом передать накопленные знания потомкам в письменной форме? Может быть, в этом и кроется предназначение каждого человека. Однако потомки нечасто прислушиваются к мудрости предков, а значит, вынуждены повторять их опыт снова и снова, чтобы потом просто-напросто забыть его. Увы, но так будет всегда…* * *
Закончив свой труд, названный Книгой Пяти Колец, Мусаси вскоре умер, так и оставшись отшельником. Вспоминая последние дни жизни, самурай раздумывал над смыслом того, зачем ему, как и его соратникам, был дан второй шанс здесь – в Эквестрии. Он размышлял об этом всё время, проведённое во вражеском лагере и в обратном пути до Понивилля. К какому же выводу он пришёл в этом вопросе? Пожалуй, ни к какому. Не исключено, что вся эта война за Эквестрию является чем-то вроде игры богов, в которой пони, воины, враги, а может, даже и Мозенрат с Фазиром – всего лишь чьи-то пешки. Молчаливые думы ронина прервало возвращение в Понивилль. Отряд воинов поднялся на холм, с которого было видно руины Замка Радужного Королевства, и двинулся дальше. По пути ратники разглядывали рой параспритов, собравшийся на том месте, где раньше был центр города. Пока они сражались, численность огромных мух заметно возросла и продолжала расти поныне – Дискорд всё ещё кормил их продовольствием из сундука. Воины преодолели ещё несколько метров и были замечены теми, кто ожидали их у очага. Сразу же раздались приветственные возгласы пони и оставшихся с ними десяти германцев. Возвратившиеся с битвы ратники вторили им боевым кличем. Несмотря на то, что во вражеской крепости полегло тридцать три бойца, тем не менее, это была великая победа для защитников Эквестрии! Достигнув понивилльского лагеря, воины проследовали к очагу, радуясь триумфу. Германцы сложили на шкурах освобождённых чейнджлингов, а Ларакс и Книва начали рассказывать пони о результатах набега на вражеский форт. Узнав, что Кризалис и девять её подданных были в плену, Твайлайт быстренько поскакала за реку, чтобы позвать Дискорда, занимавшегося там армией параспритов. Мусаси не пошёл к очагу вместе с соратниками, а остался на своих мехах, расстеленных в стороне от понивилльского лагеря. Он встал на колени и принялся разоружаться. Самурай сложил рядом все мечи и мушкет, а затем снял рогатый шлем и маску. Не став снимать с себя доспех, он устроился на мехах поудобнее и заметил, что к нему направляется Свити Белль, держа рядом с собой посох. Японец сразу вспомнил, как поручил единорожке сберечь этот шест, и был очень благодарен ей за выполнение поручения. – Я сохранила ваш посох, – с улыбкой объявила Свити Белль, передав шест в руки ронина. Тот положил его к мечам и благодарственно поклонился единорожке. Свити подошла к японцу поближе и спросила: – Вы не ранены? Улыбнувшись, Миямото отрицательно помотал головой. Тяжёлый доспех отлично защищал самурая в бою, поэтому те немногие удары, что сумели задеть его, не причинили ему никакого вреда. Мусаси обхватил руками стоящую перед ним Свити Белль и прижал её к себе. Обнимая единорожку, он понял, ради чего ему должно отправиться на смертный бой, который вот-вот разразится в Кантерлоте. Не ради мести, не ради смерти, а ради – жизни. «Обещаю тебе, Свити Белль, что я вместе со своими братьями по оружию огнём и мечом верну мир в страну, родную тебе и твоим сородичам! Я не смог исполнить обещание, данное мной госпоже Флаттершай, за что заплачу собственной жизнью. Но обещание, данное тебе, моя милая Свити Белль, я исполню непременно, иначе я не Миямото Мусаси, самурай из Харимы», – в мыслях поклялся японец. Он выпустил малышку из своих объятий и взялся дочертить надпись на посохе, ведь ему осталось закончить последний иероглиф. Свити присела рядом с самураем и теперь молча следила за тем, как он чёркает клинком танто по деревянной поверхности. Ещё пара-тройка минут, и дело было сделано. Мусаси резко дунул на вычерченный иероглиф, чтобы очистить его от мелких стружек, после чего прочёл получившиеся строки:«В дни осени золотой Не сумеешь поймать каждый лист. Не сумеешь замедлить течение лет».