Погружение

      Знал ли я, что вижу перед собой самого опасного Темного мага всех времен? Нет, я и понятия не имел, что из него вырастет. Альбус Дамблдор.

      Открыл глаза и увидел очень низкий и белый потолок. Глаза сощурились — видеть такое белое было непривычно. Чьи глаза? Глаза Тома. Мои. Я — Том Марволо Риддл.       Тело Тома ликовало. Он давно не чувствовал себя так хорошо. Он засмеялся, приподнял голову и посмотрел вокруг: в почти квадратном помещении тремя рядами располагались приспособления для лежания. Кровати. Это называется кровати. Рядом с каждой стоял столик — плоская деревянная поверхность на четырех ногах. На стеллаже возле дальней стены громоздились стеклянные емкости, керамические плошки, резиновые трубки, какое-то оборудование. В углу стояла складная ширма. Том понял, что находится в больничном крыле.       Он опять засмеялся. Комната казалась ему маленькой и комичной, и он никак не мог понять, почему здесь оказался. У него ничего не болело, его ничего не беспокоило. Наоборот. Он был уравновешен и счастлив, как никогда раньше. Том пошевелил руками, ногами, ощупал ребра, шею, лицо — прикасаться к себе было неожиданно приятно. Кости целы. Ни одного синяка, ни единой царапины. Он сел на кровати, спустил ноги на пол и повернулся к окну.       Дневное светило стояло высоко над горизонтом. Солнце. Время около полудня. Том нахмурился: сегодня должна была быть контрольная по трансфигурации. Очевидно, он ее пропустил. А что было вчера? Что было ночью? Смутно забрезжили воспоминания: какие-то своды. Какая-то вода? Вода? Что-то вроде чертежей, но не реально существующих, а будто бы подразумевающихся, огромных, сложных, но вместе с тем очень понятных. Отчетливых. Ощущение торжественного покоя и восторга захлестнуло его. Он закрыл веки.       И услышал резкий хлопок аппарации и сразу же — звон стекла.       Он вскочил и уставился на старую эльфиню, склонившуюся над разбитой склянкой. Эльфиня увидела, что на нее смотрят, и нагнулась еще ниже.       — Дебби просит прощения, молодой господин.       Раньше Том обязательно почувствовал бы досаду и неловкость при виде эльфини. Домовые эльфы были такими зависимыми, вынужденно услужливыми, робкими, что смотреть на них было тяжело. Возможно, отчасти они напоминали Тому его самого.       Он моргнул. Какая чушь. И снисходительно улыбнулся:       — Тебя зовут Дебби?       — Да, сэр, — эльфиня собрала осколки и выпрямилась.       — Что ты тут делаешь, Дебби?       — Госпожа целительница Тигерштедт велела мне присмотреть за молодым господином. Господина рано утром нашли на берегу озера без сознания.       «Озеро? Вода... — подумал Том. — Почему вода?»       — Как я там оказался?       — Дебби не знает, сэр. Целительница Тигерштедт говорит, что у вас был шок.       Том зажмурился. «Темнота. Мрак. Тьма. Темень».       — Сэр? С вами все в порядке, сэр?       — Да, Дебби, более чем. Давай я восстановлю твою посудину. Клади сюда осколки.       Палочка нашлась под подушкой. Том удивился, насколько легко далось ему колдовство — он на лету перемодулировал Репаро так, чтобы оно не просто заново скрепило расколовшееся стекло, но и сделало его небьющимся. Нет, не легко, неподходящее слово. Так, словно он пошутил хорошую шутку, и все вокруг засмеялись.       — А теперь иди, Дебби, иди. Оставь меня одного. Со мной все в порядке, просто нужно кое-что обдумать.       Он мысленно чуть-чуть подтолкнул замешкавшуюся эльфиню. Что бы с ним ни произошло, это определенно пошло на пользу.       Том дождался, пока за эльфиней закроется дверь и снова зажмурился. Он был уверен, что темнота поможет вспомнить случившееся, проявить его, как проявляют пленку, но, не успел он сосредоточиться, как дверь в палату скрипнула. Кто-то вошел.       — Как вы себя чувствуете?       Худая хмурая женщина в открахмаленном халате — то есть Иоганна Тигерштедт, штатная хогвартская целительница — смотрела на него испытующе.       Том расцвел улыбкой.       — Отлично! Мадам Тигерштедт, я целиком и полностью здоров.       Целительница скептически хмыкнула.       — Нет, в самом деле. У меня ничего не болит, меня ничего не беспокоит, кроме, может быть, одной мелочи...       Тигерштедт вопросительно подняла бровь.       — Я хотел бы знать, что со мной произошло, — Том улыбнулся со всем возможным обаянием и убедился, что лицо целительницы смягчилось. — Дебби сказала, что меня нашли возле озера без сознания, это так?       — Почти. «Без сознания» — не слишком точное описание, — Тигерштедт замялась, и Том чуть-чуть ее мысленно подтолкнул — так же, как недавно сделал с эльфиней.       — То есть?       — Вы находились в состоянии, напоминающем очень глубокий сон. Веки были плотно закрыты, но глазные яблоки под веками быстро шевелились. Так, словно вам что-то снится...       — Что еще?       — По коже пробегала судорога, — Тигерштедт нахмурилась и внезапно осеклась, — впрочем, не думаю, что вам нужно знать такие подробности.       Том кивнул. Растянул губы в улыбке. Опустил ресницы.       — Спасибо вам, доктор Тигерштедт. Спасибо вам за заботу,.. Иоганна.       И с удовольствием увидел, что щеки целительницы еле заметно порозовели.       — А сейчас, если позволите, я хотел бы отдохнуть.       Тигерштедт кивнула и направилась к двери. Но на полпути обернулась:       — Как я могла забыть: тут ваши товарищи. Пришли узнать, можно ли вас навестить. Сейчас я их впущу.       Том поморщился. Впрочем, у товарищей можно узнать что-нибудь о вчерашнем.       В палату ввалились четверо слизеринцев: Эйвери выглядел озадаченным, Мальсибер — обеспокоенным, Розье — возмущенным. В глазах Лестрейнджа стояла тревога.       — Ты как тут?       — Нормально, только не помню ни драккла, ни драккловой бабушки. Что вчера было-то?       Розье хохотнул:       — Я бы тебе рассказал, что мы обпились огневиски и пошли к Мерритот воровать ее панталоны, но эти, — он махнул в сторону остальной троицы, — разоблачат. Так что ладно уж, скажу правду: ничего не было. Легли спать как ни в чем не бывало, проснулись — тебя нет. Никто ничего не слышал. Правильно?       Лестрейндж и Мальсибер закивали.       — Короче, тут мы тебе ничем не поможем.       — А ты что скажешь? — Том посмотрел на Эйвери.       Он замялся.       — Знаешь, что я заметил? На завтраке в большом зале Джордан и этот его друг, ну, косорылый...       — Флимонт Поттер.       — Да, этот. В общем, какие-то они были взбудораженные. То ли радовались, то ли что. И ушли быстро — как будто не могут на месте усидеть.       Том помолчал, обдумывая услышанное. Это надо было разъяснить. Вряд ли два этих идиота владеют Обливиэйтом, но мало ли.       — Том, с тобой точно все в порядке? — Лестрейндж все еще хмурился.       — Да, да... Слушайте. А можете найти Джордана? Скажите, пусть придет. Надо поговорить.       Розье согласился:       — Найдем, приведем. Не захочет — принесем.       Мальсибер гыгыкнул.       — Только аккуратно, без непростительных. Не хватало проблем с Диппетом и Дамблдором.       Эйвери деловито кивнул. К нему присоединились остальные.       — Спасибо, что зашли, — улыбнулся Том, — мне правда уже лучше.       — Ладно, Том, не скучай тут. Я вот тебе принес, — Розье достал из кармана сложенный вчетверо журнальчик: на обложке верхняя правая часть какой-то блондинки рассылала воздушные поцелуи. Положил его на кровать. Прикрыл сверху одеялом — для конспирации.       Том почувствал, что его замутило. И мысленно подтолкнул четверых к выходу — резко, почти грубо. Как только идущий последним, все еще оборачивающийся Лестрейндж закрыл за собой дверь, Тома стошнило прямо на пол.       Потом он долго отчищал пол заклинаниями — остановился только когда заметил, что на плитах перед кроватью появились выщербины. Потом призвал распроклятый журнал и испепелил его на подлете. Долго стряхивал пепел с подушки и простыни. И все это время думал.       Задаваться вопросом о том, что произошло, больше не хотелось. Да и не было особого смысла. Гораздо важнее были последствия. Он изменился. У него и раньше были способности к чарам, он и раньше пытался влиять на людей, но сейчас происходило что-то большее. Это удивляло. И радовало.       Том вскочил с кровати и возбужденно заходил взад-вперед.       Во-первых, экзамены. Том засмеялся. Никакой больше зубрежки, никаких изнуряющих ночей, покрасневших глаз, утренней бледности, накатывающих волн предэкзаменационного страха.       Во-вторых, вот бы убедить мадам Ригоро, что она всю жизнь мечтала выдать юному, но многообещающему исследователю Тому Риддлу абонемент в Запретную секцию. И больше не тратить время на деактивацию сигнальных чар, Конфундусы и маскировку. А значит, можно будет погрузиться в изыскания — например, про магию древних. Или, еще лучше, о бессмертии. О вечности. Он не понимал, почему вдруг заинтересовался вечностью. Но это неважно, главное — абонемент.       В-третьих, конечно, Дамблдор.       Том услышал, как дверь в палату в очередной раз открылась. Он резко развернулся, и увидел рыжеватую бороду. Румяное лицо. Водянистые голубые глаза. А вот и Дамблдор — собственной персоной.       — Здравствуй, Том.       — Добрый день, профессор.       — Мадам Тигерштедт сказала мне, что ты очнулся и чувствуешь себя хорошо. Я рад видеть, что это действительно так.       — Да, профессор. Спасибо, профессор.       — Будь добр, Том, присядь на минуту.       Том послушно уселся на кровать.       — Ты наверное, удивлен, что проведать тебя пришел я, а не профессор Слагхорн?       Том пожал плечами. Он как раз совершенно не удивился: Слагги не вылезет из подземелий, даже если половину учеников перекусают акромантулы. В конце концов, укушенный человек бесперспективен для карьерного роста.       Дамблдор достал из воздуха очки, из кармана — ярко-синий платок в розовый горошек и принялся методично протирать стекла.       — Понимаешь, я до сих пор беспокоюсь о тебе. С того самого момента, как мы впервые встретились.       Том почувствовал, что вот-вот нахмурится, и постарался держать лицо неподвижным.       — Я — человек, который привел тебя в волшебный мир, и в какой-то мере я всегда буду ответственен за то, чтобы он не навредил тебе, — Дамблдор водрузил очки на нос и лукаво прищурился, — и чтобы ты не навредил волшебному миру.       Том внутренне скривился. Шутки Дамблдора по-прежнему казались глупыми. Это уж точно не изменилось. Вечные ценности.       — Спасибо, сэр.       — Ты уверен, что чувствуешь себя хорошо?       Неожиданно для себя Том весело рассмеялся.       — О, да. Более чем, профессор, — никогда еще ему не было так легко и приятно улыбаться этому человеку.       Дамблдор нахмурился. Тень пробежала по его лицу.       — Ну что ж. Если у тебя будет необходимость поговорить со мной, обсудить какие-то проблемы, знай — я всегда рад помочь.       — Спасибо, профессор! — взгляд Тома лучился признательностью.       Разговор, полный любезности и взаимного доброжелательства, был прерван стуком в дверь. В палату заглянула мадам Тигерштедт.       — Простите, что перебила, но к Тому опять посетитель. Кардус Джордан.       — Спасибо, Иоганна, мы уже закончили. Что ж, прекрасное начало межфакультетской дружбы, правда, Том? Не буду вам мешать. Да, контрольную по трансфигурации можешь не делать. Я хочу, чтобы ты отдохнул как следует.       Дамблдор удалился, напоследок отечески похлопав Тома по плечу.       В палату протиснулся Джордан. Согбенный, перепуганный, с бегающими глазами. Том молчал — ждал, пока Джордан заговорит первым.       — Ты, конечно, ни дракла мне не поверишь, но я рад, что ты живой.       Голос Джордана дрожал.       — Знаешь, ты нас с Флимом сильно достал — прямо как пикси какой-то. Ну мы и потеряли терпение.       Том смотрел в глаза Джордану. Джордан не врал.       — Ну, это, Флим знал, что ты по ночам летаешь. Мы метлу и того. Закляли. Здорово сверзился, да?       Том молчал.       — Мы ничего такого не хотели, злые сильно были, вот и решили, что надо тебя проучить. Чтоб не зарывался. Так что, считай, квиты. Квиты же, ладно? Ты и своим скажи тогда.       Том медленно кивнул:       — Иди.       Он дождался, пока Джордан закроет за собой дверь. Опустился на подушку, смежил веки: очень странный день, очень многое нужно обдумать. План будущих исследований в запретной секции. Новые возможности... вечность... вода... Под закрытыми веками плескалась темнота. Том Риддл спал.