Осколки души

Открыв глаза, Гарри ожидал увидеть яркое, жгущее глаза солнце, но его окружила непроглядная тьма. В уши проникли звуки ночного леса: шелест листьев, крик перепуганных кем-то птиц. Всего лишь на миг у него появилась робкая надежда, что он вернулся обратно в свою реальность, но тянущиеся вверх деревья быстро его переубедили — в Тинворте такие высокие не росли. Извилистая тропинка, на которой стоял Гарри, круто шла под уклон. Осторожно ступая, он пошёл вперед. Было слишком темно, с трудом различались камни вдоль дороги и ветвистые кусты. Гарри только диву давался, как они не цеплялись за штанину. Чем дальше он продвигался, тем отчётливее осознавал, что оказался в роще. Вдалеке замелькал огонек, Гарри тут же остановился и с опаской посмотрел, как он медленно пролетает среди деревьев, исчезая за стволами и появляясь вновь. Неужто Бел решил показаться? Гарри бросился за ним. Если кто и в ответе за все происходящие, то только он. Бежать за маленьким огоньком оказалось очень легко, как и идти ранее на костер. Достигнув фигуры в плаще, Гарри крикнул: — Бел! — и только потом понял, что все это время шёл на огонь от старомодного фонаря. Гарри даже не успел ничего осмыслить, как на горизонте возникла ветхая хибара. Дом Гонтов — понял Гарри. Тогда это… И повернулся к фигуре в плаще. Огонь от фонаря бросил отблеск на бледное лицо и отразился в тёмных глазах. Риддл с нечитаемым выражением смотрел на прибитую к двери змею. Его лицо вообще больше напоминало восковую маску — красивую, но неподвижную. Гарри не настолько хорошо разбирался в эмоциях, отражающихся на этом лице, но был уверен, что скоро грянет буря. Риддл перестал гипнотизировать мёртвую змею и занес кулак над дверью, собираясь постучать. Звук в тиши леса был слишком громким. Риддл, не дожидаясь, когда ему откроют, толкнул дверь. Гарри не спешил входить в хибару, оглядываясь по сторонам. Нет ли где поблизости другого Риддла — хоркрукса. А должен ли быть? Ведь только Том Риддл, заключенный в дневник, имел материальное воплощение. Однако Бел говорил именно о встречах. Может, воспоминание и есть олицетворение этой самой «встречи»? Гарри недовольно поморщился — ситуация сводила его с ума. Тот минимум, который он узнал от Риддла, совершенно не помогал. Ну, бог солнца Бел, что дальше? От него-то, Гарри, ему чего надо? Зачем воспоминания Риддла показывать? Даже Дамблдор был более милосерден и хотя бы дал ему цель. Краем уха слушая шипение, доносившееся из дома, Гарри тем не менее был совершенно не готов к свету от вспышки заклинания, отразившемуся в мутном окне. Ворвавшись в хибару, он обнаружил лежащего на полу Морфина и Риддла, склонившегося над ним. Сдернув с пальца перстень Марволо и забрав валяющуюся рядом палочку, Риддл вихрем пронеся мимо Гарри. Буря началась. Риддл помчался по направлению к склону холма, на котором располагался красивый дом. Гарри ничего не оставалось, лишь следовать за ним и морально готовиться к чудовищной сцене, унесшей жизни трех несчастных людей. Честно говоря, он бы обошелся без знания того, как именно Риддл их убил. Из рассказа Дамблдора Гарри помнил, что магглы никаких следов насильственной смерти на телах не нашли. Оно и понятно — Авада их не оставляет. Дорога оказалась неблизкой, а в темноте так еще и медленной, несмотря на свет фонаря. Впрочем, будь на то воля Гарри, они бы никогда не дошли до дома. Когда показались ворота, Риддл легким движением палочки заставил их отвориться и вошел в сад. Гарри неотрывно смотрел на палочку — она вибрировала, а с кончика сыпались искры. Верный признак того, что владелец испытывает сильные эмоции. А может, всё дело в том, что она чужая? Гарри отмёл эту мысль. Как бы ему ни хотелось этого признавать, но Риддл одержал вверх над Гонтом честным путем. Постучав в дверь, Риддл стал дожидаться, когда ему откроют. Не прошло и нескольких секунд, как на пороге показалась миловидная служанка. — Вы… — больше она ничего не успела сказать, незваный гость наложил на неё Империус и приказал проводить к хозяевам. Они неспешно шли по шикарно обставленному коридору. Гарри заглядывался на каждый элемент мебели. По цепкому взгляду Риддла было понятно, что и он не пропустил ни одной детали в обстановке помещения. Оказавшись у двери гостиной, Риддл наложил на служанку Обливиэйт и отослал восвояси. Гарри ожидал, что Риддл откроет дверь, но тот лишь поигрывал палочкой да странно улыбался. И как раз улыбка Гарри совершенно не нравилась. Было в ней что-то зловещее. Стоило об этом подумать, как Гарри ослепила белая вспышка. Грянул оглушительный удар, заскрипели петли чуть ли не слетевшей двери. Довершил всё испуганный женский крик. Риддл невозмутимо вошёл в гостиную. Сидящие на диване мужчины, ошарашенные шумом, привстали при виде незнакомца. Женщина продолжала сидеть, разве что вцепилась ногтями в обивку. Стоило ей присмотреться к вошедшему юноше, как она приглушенно вскрикнула, находясь чуть ли не в предобморочном состоянии, и откинулась на кресло, прикрыв глаза и жадно глотая воздух. — Вы…вы, — мужчина преклонных лет попытался что-то сказать, но изо рта вырвался лишь неразборчивый лепет. Отец Риддла, как определил Гарри, смотрел на сына и мотал головой, отказываясь верить своим глазам. — Добрый вечер, — произнёс Риддл со спокойствием, чуждым всем присутствующим, в том числе и Гарри. — Ч-что в-вы с-себ-бе п-по-зволяете? — всё же смог выговорить пожилой человек. Риддл с холодным интересом посмотрел на него, будто на препарируемого флоббер-червя. Не найдя ничего стоящего внимания, перевел взгляд на своего отца: — Том Риддл, полагаю, — проговорил он, полностью игнорируя покрасневшего от возмущения старика. Мужчина сухо кивнул, плотно сжав губы, боясь, что голос подведет его. — Будьте так любезны поведать мне о ваших отношениях с Меропой Гонт, — притворная вежливость была подобна сладкому яду. Красивое, но уже немолодое лицо Риддла-старшего покрылось красными пятнами. — М-мы…она…она, — попытался он что-то сказать, но был прерван. — Заикание у вас, похоже, семейное, — саркастично прокомментировал Риддл. — Меня не волнует вся история, только её конец. — Она околдовала меня! — зло бросил Риддл-старший. — И как только я избавился от её чар, то тут же ушёл. — Она говорила, что беременна? — холодно спросил Риддл. — Да, — неохотно признался мужчина, — но я не поверил. — Зря. — Эта ведьма разрушила мою жизнь! Гарри удивлялся, как на шум и крики еще никто не сбежался. А потом ему пришло в голову, что, должно быть, Риддл наложил заглушающее заклинание на комнату. — Мерзкая, уродливая! Да её лицо я вижу в кошмарах! Над мужчиной возобладали эмоции, он явно не думал о том, что и кому говорил. — Советую выбирать выражения. Это моя мать, — тихим и опасным голосом сказал Риддл. Но мужчина не почувствовал предупреждения. Единственное, что его интересовало, — это палочка, которую Риддл держал в руках. Увидев её, он сначала побледнел, а потом его затопила всепоглощающая ярость: — Чертова деревяшка! У неё была такая же. Она её из рук не выпускала, всё боялась потерять. Говорила, что благодаря ей мы вместе. Ты такой же… — Риддл-старший поднял налитые кровью глаза на сына. — Такой же урод! Гарри содрогнулся, осознавая, что мужчина только что подписал себе смертный приговор. — Милый… — подала голос миссис Риддл. Гарри даже показалось, что в нём прозвучал упрёк, но стоящие друг напротив друга отец и сын не обратили на неё внимания. В глазах Риддла промелькнула искра безумия, казалось, что вот сейчас он поднимет палочку и с неё сорвется зелёный луч. — Согласно общественной морали, — хладнокровие Риддла поразило Гарри, — урод тот, кто бросает беременную женщину без средств к существованию. Но, знаешь, папа, мне тоже всегда было плевать на мораль. Риддл неотрывно смотрел в такие же тёмные глаза, как и у него. Изящное движение палочкой и еле слышное «Легилименс», и он погрузился в воспоминания отца. Гарри надеялся, что и его перенесут вместе с ним, но этого не произошло. Он продолжал стоять и смотреть, как Риддл-старший морщится от боли, а младший медленно свирепеет на глазах. — Давайте успокоимся и всё обсудим, — наконец, пожилой человек оправился от неожиданной встречи с внуком и прекратил заикаться. — Петрификус Тоталус! — Риддл парализовал старика, и тот рухнул на диван, рядом со своей женой. Еще один взмах, и на сей раз заклинание настигло миссис Риддл, которая успела лишь испуганно пискнуть, прежде чем была полностью обездвижена. — Что ты сделал… — взревел Риддл-старший, но кончик палочки уткнулся прямо ему в горло, прерывая речь. В его глазах отразилась яркая вспышка, и он упал в кресло, не в силах пошевелить и пальцем. С помощью заклинания левитации Риддл развернул кресло с отцом так, чтобы тот смог видеть своих родителей. После чего, опираясь на ручки кресла, склонился к его уху и начал нашептывать: — Колдуны и ведьмы во многом превосходят магглов. Наши возможности без-гра-нич-ны. Надо лишь знать, как эти границы пересекать. Давай я тебе продемонстрирую. Думаю, мистер и миссис Риддл с радостью нам помогут. Его маниакальный взгляд, устремленный на замерших стариков, не предвещал ничего хорошего. Медленно он поднял палочку и резким взмахом направил жгучий луч проклятья в их сторону. — Круцио! — зазвенело в ушах Гарри. Тело среагировало инстинктивно, он кинулся на луч, задел его кончиками пальцев и вскрикнул от боли, пронзившей руку. Луч полетел дальше и попал в старика. Гарри непонимающе смотрел на свои подрагивающие пальцы. Сжав их, он унял дрожь. Но быстро забыл о своей боли — все его мысли занял старик. Зачем было насылать непростительное на парализованного человека? Он ведь не почувствует. Нет, почувствует. Он не может двигаться, но это не значит, что он не испытывает боли. Увиденное им позже навсегда врезалось в память как одно из самых страшных зрелищ. Старик начал подрагивать. Сперва это была мелкая дрожь, почти незаметная глазу. Потом дрожь сменилась судорогами. Широко распахнутые глаза уставились в потолок, а тело, будто живущее своей жизнью, билось на диване. Настолько сильной была боль, что тело, заключенное в тиски заклинания, боролось с ним. Гарри подбежал к старику и хотел коснуться его плеча, но рука прошла насквозь. Зарычав, он кинулся к Риддлу. Тот как раз наставил палочку на женщину. Едва красный луч пронзил её грудь, как лицо Риддла просветлело. Гарри знал, что Круцио доставляет наславшему его наслаждение, поэтому он ожидал увидеть у Риддла тошнотворное сладострастие, но никак не покой. Женщина забилась почти сразу, её ноги немного съехали с кресла, и теперь каблуки бились о пол. Судороги усилились, становился чаще и стук каблуков. Гарри казалось, что он раздается в его голове. Тук-тук-туктуктуктук. Настигнув Риддла, он с дикой яростью попытался вцепиться ему в руку, держащую палочку, но так и не коснулся её. Из горла вырвался какой-то звериный вой раненого зверя. Тогда Гарри постарался заткнуть уши, но стук продолжал звучать в голове — непрерывно, желая свести его с ума. Наконец, Риддл опустил палочку. Равнодушно осмотрел стариков, их застывшие лица и повернулся к отцу. От резкого движения в кармане что-то звякнуло. Риддл достал оттуда перстень и на секунду задумался, будто вспоминая, откуда он у него. Подняв взгляд на отца, он как-то по-новому взглянул на него. Оценивающе. — Ты, — обратился он к нему, — ни разу мне ничего не дарил. Не думаешь, что стоит это исправить? У меня как раз есть неплохая идея. Этот перстень — фамильная драгоценность моей матери, — он повертел его в руках, невольно заставляя обратить на него внимание, — но в наших силах сделать его действительно особенным. Ты ведь не откажешь мне в такой малости? Его отец, даже если бы хотел, все равно не смог бы ему ответить из-за парализующего заклинания. — Так я и думал, — мрачно улыбнулся Риддл. Гарри же чувствовал, как покрывается холодным потом. Он знал, что тот задумал. — Думаю, будет справедливо, — продолжил тем временем Риддл, — если к нам присоединятся мистер и миссис Риддл. Семья должна быть едина. Чем больше он говорил, тем сильнее Гарри убеждался, что у него поехала крыша. Он просто выжил из ума, если наслаждался происходящим. Как ему могло нравиться смотреть на мучения бабушки, дедушки и отца? Гарри сделал шаг, чтобы уйти, но нечто потустороннее заставило его обернуться и посмотреть в глаза Риддла. Из-за залегших под ними теней взгляд казался больным. Впрочем, вряд ли в том была вина теней. Зрачок и радужка слились воедино, создав чёрное озеро эмоций, на дне которого так легко было спрятать чувства, и, сколько Гарри не всматривался, темная гладь надёжно хранила свои тайны. Гарри потерял счёт времени, утонув в чёрных водах глаз Риддла, и, когда тот отвёл взгляд, на мгновение растерялся. Риддл же приступил к колдовству, которое позволит ему создать хоркрукс. Резкие взмахи, ядовитого цвета искры и как итог — затопивший все зелёный свет. Всего две вспышки, и из бренных тел стариков ушла жизнь. Ужас застыл на их лицах предсмертной маской. Гарри смотрел, как из глаз Тома Риддла-старшего потекли слёзы вопреки действию заклинания. Не в силах смотреть в полные боли глаза, Гарри отвернулся и наткнулся взглядом на полку с фотографиями. Счастливое семейство Риддлов, разместившееся в саду и позирующее фотографу. Чуть дальше — портрет симпатичной белокурой девушки. Сесилии. Невесты Тома Риддла-старшего. Что же с ней случилось? Гарри ничего о ней не знал, да это и не важно. Только вот отец Риддла после расставания с Меропой больше ни на ком не женился. Возможно ли, что до конца своих дней он любил… Фотографии, по сути, такая мелочь. Мимо них проходишь каждый день, не замечая в упор. Но они были частью их жизни и остались даже после того, как эта самая жизнь ушла. Гарри повернулся лицом к Риддлу-старшему. Он смотрел неотрывно, стараясь запечатлеть в голове его именно таким — с трудом делающим каждый вздох, со слезами на глазах, с отчаяньем во взгляде. Неважно, что Гарри больно видеть его, главное — запомнить живым. Тогда он сможет вынести смерть мистера и миссис Риддл и их сына. Что, как не жизнь, можно противопоставить смерти? Риддл подошёл вплотную к отцу, палочка была нацелена на грудь, но он не спешил убивать. — Хочешь что-нибудь сказать напоследок? Гарри сообразил, что слёзы текли далеко не вопреки заклинанию. Риддл давно снял его с мужчины. — Твоя мать разрушила мою жизнь, а ты потоптался на обломках, — и на выдохе добавил, — чудовище. — Авада Кедавра! Всё кончено. Лицо Риддла исказилось в муках то ли из-за создания хоркрукса, то ли убийство отца далось ему нелегко. В любом случае Гарри чувствовал лишь равнодушие. Он был морально истощен. Внутри всё выгорело. — Гарри, ты когда-нибудь использовал непростительные? У него даже не было сил удивляться. Судя по всему, встреча с хоркруксами неизбежна. Вот и к нему пожаловал Риддл, заключенный в перстень. — Знаешь, это освежает, — издевательски произнес Риддл, — да и успокаивает внутренних демонов. Гарри резко повернул голову, впиваясь взглядом в стоящего за спиной Риддла. Их вновь разделяло лишь несколько дюймов. Отойдя от него на шаг, Гарри создал достаточную дистанцию и повернулся к нему лицом. Было странно смотреть на этого Риддла, которого отделял от предыдущего всего месяц, но разница была колоссальной. Здешний Риддл пропитан порочностью. Она читалась в каждом жесте, в повороте головы, но самое главное — в глазах. Нет, Гарри вовсе не имел в виду, что Риддл из дневника невинен, но с ним было проще. Ненавидя Волдеморта, он перенёс эту ненависть на шестнадцатилетнего Риддла. Вот только за время, проведенное с ним, она начала испаряться. Он злился на него, осуждал, но не ненавидел. А стоящий перед ним Риддл заставил вспомнить это обжигающее нутро чувство. Когда Дамблдор спросил его — не испытывает ли он жалости к судьбе Волдеморта — Гарри солгал. На самом деле он сочувствовал ему, но теперь, когда на его глазах он убил собственную семью, Гарри мог с уверенностью сказать, что жалости не осталось. Риддл был отравлен собственным ядом. Клокочущая внутри злость съедала его изнутри и, чтобы дать ей выход, он использовал непростительные. — Ты не освобождаешься от злости. Только заглушаешь её, но она остается в твоей душе. Чтобы освободиться — нужно простить. Со скучающим выражением Риддл выслушал его, а потом, наклонившись вперёд, сказал: — Не читай мне проповеди. Человек слишком несовершенен, чтобы жить идеалами, ими можно лишь прикрываться. Гарри покачал головой. Недаром предыдущий Риддл считал его глупцом, ибо только дурак может пытаться раскрыть глаза человеку, который, зажмурившись, добровольно погрузил себя во тьму. — Как ты смог стать материальным? Риддл…из дневника сказал… — но договорить ему не дали. — Ах да, он же мнит себя особенным, вроде как, самостоятельной личностью. Чушь. Все мы — единое целое и принадлежим друг другу, — сделав шаг вперед, Риддл в очередной раз нарушил его личное пространство, вызывая раздражение. Стоило тому заговорить о других хоркруксах, и его голос менялся, приобретал мягкость, которая не на шутку встревожила Гарри. Обманчиво ласковая интонация у Волдеморта — предвестник скорой смерти. Однако в глазах Риддла читались настоящие чувства — не подделка, не фальшь. Пожалуй, если к кому он и мог испытывать нечто, похожее на нежность, то разве что к хоркруксам. Тогда тем более непонятно, почему Риддл смотрел с таким выражением на Гарри. — И мы могущественны. Мне хватило лишь желания, чтобы убить Дамблдора. Всего одно касание погубило великого светлого мага, — тёмное торжество зажглось в глазах. — Ты держишь меня за дурака? Или же тебе приятно обманываться? Злость волной прошла по телу Гарри и затопила сознание. Взгляд Риддла потяжелел, но он не остановил его, Гарри продолжал говорить, захлебываясь словами. — Профессор Дамблдор надел перстень Марволо из-за Даров. Не думай, что всё дело в твоих чарах. Риддл рассмеялся. — Думаешь, мне было сложно прочитать в его душе те тайные желания и потаённые страсти, которые он так тщательно скрывал от всех? Ты забыл, с кем разговариваешь? Я — Лорд Волдеморт! А твой Дамблдор под конец жизни впал в маразм. Хуже ребёнка, он верил в самопожертвование людей. Что кто-то по своему желанию решится расстаться с жизнью ради мнимого благополучия других. Риддл явно забавлялся. Он не отрывал взгляда от Гарри и качал головой с неверящей усмешкой. А потом рывком преодолел разделяющее их расстояние и негромко сказал прямо в лицо: — Сила в жизни. Добровольная смерть — удел слабых, — а потом продолжил, сцеживая каждое слово. — Если люди недостаточно сильны, чтобы защитить свою жизнь — значит, любое посягательство на неё оправдано их бездействием. — Но мы — другое дело, — Риддл перешёл на шепот, из-за которого по спине Гарри пробежали мурашки. — Зол ли я на тебя? Безусловно, но я умею ценить силу. Ты столько раз отвоевывал своё право на жизнь, что заслужил моё одобрение. Пальцы Риддла замерли в дюйме от его щеки, почти прикасаясь. Гарри скосил глаза на них, не решаясь пошевелиться, будто рядом была не рука, а гремучая змея, готовая напасть при малейшем намёке на движение. Оторвав взгляд от неё, Гарри вновь встретился глазами с Риддлом. Безумные, пьяные от силы и власти над чужой жизнью. — Но ты такой упрямый, — раздраженно прошипел он, а потом, сделав глубокий вздох, продолжил нормальным тоном. — Ничего, одумаешься и присоединишься к нам. Ведь не можешь не чувствовать. Гарри сглотнул образовавшийся в горле ком. Риддл говорил какую-то бессвязную чушь, от которой становилось жутко. Неожиданно он умолк, будто его захватила какая-то мысль. — Знаешь, я вот думаю, а не моё ли это влияние — отсутствие у тебя чувства самосохранения? Я ведь разрывался. С одной стороны, подталкивая тебя к смерти, с другой — даруя силы на борьбу с этой самой смертью. Внутри Гарри поднялось возмущение. — Силы мне придавал не ты, а… — в голове зазвучал голос Дамблдора, и, не найдя лучшего слова, он озвучил то, что когда-то сказал ему профессор, — любовь. — Дай угадаю, тебя на это Дамблдор надоумил. Я только убеждаюсь, что старик выжил из ума. Конечно же, я дал тебе силу. Иначе как бы одиннадцатилетний ребёнок смог избежать смерти от рук Лорда Волдеморта? Если тебе так угодно, можешь называть это одной из форм любви. Гарри отшатнулся. Он давно утратил нить разговора. Его смешные попытки спорить выглядели нелепо, ибо диалог с безумцем не мог ни к чему привести. Если с предыдущим Риддлом еще можно было разговаривать — да, они упорно стояли на своём и напоминали упершегося в стену быка, причем, Гарри не знал, кто бык, а кто стена — то, что делать с этим — он не имел ни малейшего представления. Гарри с радостью бы развернулся и ушёл, но интуиция подсказывала, что выход нужно искать не в пространстве, а в словах. Богу солнца зачем-то понадобилось сводить их вместе. Пытаться разобраться в мотивах Бела — бесполезное дело, поэтому Гарри всерьез задумался о том, какие слова станут ключом к закрытой двери. И кто должен их произнести? Риддл или он? В этом и заключалась главная проблема. Он банально привязан к Риддлу и без его помощи не выберется. — Кажется, я утомил тебя, — голос Риддла отвлёк Гарри от размышлений. — Ты не понял и половины. Но тебе и не нужно, главное, что понял я. Гарри поморщился, но придержал язык за зубами. Ему не давала покоя брошенная недавно Риддлом фраза. — Что ты имел в виду, когда говорил о том, что Риддл из дневника мнит себя особенным? Отлично. Он смог совладать с собой и не пуститься в обвинительную речь. Не дал ненависти руководить разговором. Как бы не был ему противен стоящий перед ним Риддл, нужно помнить одно. Он мёртв. И за все поплатился. Тогда какого чёрта он стоит перед ним и выглядит таким самодовольным?! Он даже не раскаивается в содеянном! Какого дьявола? Разве он не должен ответить за свои преступления? Почему же он, Гарри, оказался в роли мученика?! Даже после смерти нет справедливости! Нет-нет-нет, спокойно, спокойно. Волдеморт ещё не мёртв, только его части души. Когда все хоркруксы будут уничтожены, только тогда он будет окончательно мёртв. А дневник, перстень и медальон всего лишь ждут казни, заключенные в тюрьму своих воспоминаний. Гарри не знал, верна ли пришедшая мысль, но только она могла примирить его с реальностью. Он не хотел думать, что после смерти Риддлу ничего не будет. А потом ему вспомнился взгляд другого Риддла…перед тем, как всё затопил свет. И он почти устыдился своего яростного желания его смерти. Не его… Волдеморта. Он не хотел смерти Риддла. Гарри понял, что совершенно запутался в своих чувствах к разным воплощениям. Пожалуй, слишком близко он принял увиденные воспоминания. Заслужил ли он смерти? Правильно ли Гарри сделал, убив его? Да, правильно. Ведь тот — хоркрукс. Тогда почему так погано на душе? — Отчасти он прав. В реальном мире мы, другие хоркруксы, не можем материализоваться. Гарри вскинул голову, осознав, что Риддл отвечает на его вопрос. — Однако его мысли о разделении, — чуть ли не зарычал он от досады. — Было ошибкой так опрометчиво подходить к великому таинству создания хоркрукса. Гарри прикусил внутреннюю сторону щеки чуть ли не до крови. Возможно, только возможно, что Риддл из дневника не хотел идти по тому же пути, который выбрал его создатель — Волдеморт. Гарри горько улыбнулся. Как бы он ни сопротивлялся — всё равно попал под его обаяние. И так же чётко он осознал, что стоящий перед ним Риддл, а так же следующий из медальона и другие никогда не зацепят его так, как первый. Что-то в нём было особенным, Гарри даже толком не мог ответить, что именно. Риддл взрастил в нём симпатию к себе. И Гарри не был так наивен, чтобы думать о случайности. Риддл делал это целенаправленно. Вопрос — зачем? Хотел, чтобы чувства помешали ему в сражении с Волдемортом? Тогда почему так чётко очертил границу между собой и им? Конечно, как он сразу не догадался? Риддл видел, что Гарри переносит свою ненависть к Волдеморту на него и поэтому пошёл на хитрую уловку. Только это палка о двух концах. Риддл надеялся, что, испытывая к нему симпатию, Гарри засомневается, когда наставит палочку на Волдеморта. Но он вовсе не собирался искать в чудовище, терроризирующем магическую Британию, черты шестнадцатилетнего Тома Риддла. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, которую он сразу же отмёл. О том, что Риддл хотел очаровать его просто потому, что был заинтересован как в человеке и пытался произвести впечатление. Было в этом что-то мальчишечье и не вязалось с расчетливым Риддлом. Гарри малодушно был рад, что больше никогда с ним не встретится. Слишком далеко его увели размышления. И ни к чему хорошему, в конце концов, он не придет. — И зачем спрашивать, если так занят своими мыслями, что совсем не слушаешь? — Риддла явно задело пренебрежение к его персоне. — Думаю, как выбраться отсюда, — равнодушно солгал Гарри, к тому же отчасти это было правдой. — Ты уйдешь не раньше, чем мы с тобой поговорим. — О чём? Похоже, даже не придется напрягаться, чтобы добиться от Риддла диалога. — У нас много тем для разговора. — Вряд ли, — огрызнулся Гарри, а потом мысленно дал себе подзатыльник. Всё так хорошо складывается, а он отбрыкивается. Как всегда причина его проблем — необузданные чувства. Ему просто-напросто мерзок Риддл, поэтому он отгораживается от него стеной обманчивого равнодушия, уходя в свои мысли. Только подобный приём в общении для Гарри в новинку, из-за чего стена трескалась от любого прикосновения Риддла. С одной стороны, Гарри понимал необходимость разговора. С другой — не желал вкладывать в него даже капли чувств. После пережитой трагедии ему хотелось побыть одному, а не находиться в обществе убийцы. Сейчас он легкомысленно надеялся, что они всего лишь перебросятся парою фраз, и ключ сработает. Ведь столько раз везло, почему бы сейчас не понадеяться на удачу? — Смотри на меня! — перекошенное от злобы лицо Риддла возникло перед глазами. Его голос подобен пронзительному скрипу. Некстати вспомнилось, что Риддл предпочитает спокойный и негромкий тон, который был так далёк от того, что Гарри слышал сейчас. — Какая досада, первый и шестой с изъяном. Вот что значит, накладки при создании, — нормальным голосом сказал Риддл, но речь его опять стала непонятной. Гарри понадеялся, что этот безумный монолог продолжится и сыграет ему на руку, отправив дальше. Его даже не обязательно слушать, но Риддл явно не намеревался отпускать его так легко: — Ладно, с вольнодумством первого мы смирились, но ты превзошёл его. Нас постигло сильное разочарование, когда мы поняли, как ты зависим от Дамблдора. Вера в профессора только недавно вернулась к Гарри. Она была столь неустойчивой, и он боялся, что любой порыв чьих-то злых слов сможет вновь расшатать её. И самым неподходящим человеком, с которым определенно не стоило говорить о Дамблдоре, был Риддл. Причиной тому — виденные им воспоминания Дамблдора. Он определенно ударит по больному и будет предельно точен, зная столь многое: идеи об общем благе, дружба с Гриндевальдом, пренебрежение сестрой. Всё это заставило по-новому взглянуть на Дамблдора, и, к большому разочарованию Гарри, тот открылся ему не с лучшей стороны. Риддл вновь заговорил, на сей раз, хоть и не желая того, Гарри слушал каждое оброненное им слово: — Великий волшебник, оплот света и справедливости, запятнан. Я ведь говорил тебе, что идеалами можно лишь прикрываться. Твой Дамблдор… — Я знаю о его идеях и о Гриндевальде, — прервал его Гарри. — Ты не скажешь мне ничего нового. — Знаешь, и всё равно идешь за ним? Чем же он тогда отличается от меня? Почему ты выбрал его? — если бы не их обоюдная ненависть, Гарри бы подумал, что в голосе Риддла звучала ревность. — Дамблдор отказался от тех идей, — Гарри не знал наверняка, но поступки профессора говорили за него. — С этим можно поспорить, но в кое-чем ты прав. Смерть Арианы изменила его взгляды. Гарри нахмурился. Он ведь так и не узнал, что случилось в тот роковой вечер. — Оу, вижу, тебе ничего не известно о её смерти, — глаза Риддла потемнели от удовольствия. — И я не хочу узнавать от тебя. Твои слова лживы, а если хоть раз скажешь правду, то извратишь её до неузнаваемости. — Хорошо, я не буду ничего тебе рассказывать, — с лёгкостью согласился Риддл. — Тогда ответь мне на один вопрос. Гарри показалось, что над ним нависла тень. — Почему Дамблдор надел перстень? Мой перстень. — Он… — Могущественный волшебник, познавший столько таинств, в том числе и тёмных. Зная о хоркруксах, о проклятьях, на них наложенных. И если я, как ты настаиваешь, не имел на него влияния, то почему он надел перстень? У Гарри перехватило горло. Слова, готовые сорваться с языка и обрушиться на Риддла, куда-то делись. А были ли они? Голова пуста. Лишь вопрос крутится в голове. Почему Дамблдор надел перстень? У него под рукой был меч Гриффиндора. Всего-то требовалось — разрушить им хоркрукс. Что Дамблдор и сделал впоследствии, но почему прежде надел перстень? Почему? — Ты знаешь ответ, — вкрадчивым полушепотом произнес Риддл. — Причина в камне, который является одним из Даров. — И что дальше? — зло огрызнулся Гарри. — Дамблдор хотел повидать кого-то из умерших. — Как у тебя всё просто. А ты не думал, что он вспомнил о желании молодости собрать все Дары? Стать всемогущим, победить смерть. К тому же, он был так близок. Палочка в руках, мантия у тебя и, наконец, камень. — Дамблдора подобное не интересовало, — убежденно сказал Гарри. — Как знать, как знать, — усмехнулся Риддл. — Если не погоня за могуществом, то, может, угрызения совести? Раньше Гарри считал, что Дамблдор оставил ему воскрешающий камень. Теперь же он не был так уверен. Если его предположение верно, то Дамблдор хотел повидать кого-то из умерших. Возможно, того, перед кем виноват, как многозначительно намекает Риддл. Однако все равно оставался один вопрос. Почему Дамблдор надел перстень до уничтожения хоркрукса? Неужели нельзя разъединить хоркрукс и камень? Обязательно нужно уничтожить оба? Значит, единственная возможность увидеть ушедшего на тот свет — принять проклятье, тем самым обречь себя на смерть. Получается, камень уничтожен? Что же в снитче? Что ему оставил Дамблдор? Риддл сощурил глаза. Казалось, будто он считывает мысли Гарри с его лица, и они ему не нравятся. Он хотел добиться подозрений, недоверия к Дамблдору, и Гарри был рад, что разочаровал его. — Тем вечером Дамблдор был с Гриндевальдом, когда… — Не старайся, Риддл, — прервал его Гарри. — Твои слова меня не тронут. Гарри был абсолютно спокоен. Он принял решение. — Если выбирать, кому верить — тебе или Дамблдору — я выберу Дамблдора. Комнату будто осветили лучи солнца. В глаза ударил белый свет, стирая очертания предметов. Гарри, прищурившись, пытался разглядеть хоть что-то. — Стой! — слишком резкий голос Риддла заставил его вздрогнуть. — Я не закончил, Бел! Дай мне еще время… К Гарри потянулась бледная рука. Жуткое воспоминание замаячило перед глазами. Вспомнились инферналы, точно так же тянущие к нему руки, чтобы утащить на дно озера. Риддл продолжал что-то кричать, рука замерла в дюйме от него, не в силах прикоснуться. Гарри облегченно прикрыл глаза.