Paint it black

У Елены к нему просто благодарность - такая рациональная, естественная. Всё верно, всё правильно. Он вытаскивал их из дерьма (её друзей и персонально её саму) столько раз, что у Гилберт пальцев считать не хватает. Елене задумываться о его мотивах не хочется, Елена его мотивы прикрывает красивым словом "сделка", совсем забывая, что условия их сделок ею лично соблюдаются ой как нечасто. Елена о мотивах не думает и о причинах - тоже, своих поступков - в первую очередь. Елене думать, размышлять и анализировать не хочется, Елене хочется напиться до чёртиков, чтобы её хрупкое человеческое сознание совсем затуманилось, чтобы забыть о своей дурацкой благодарности. Только Элайджа не даёт о ней забывать, Элайджа напоминает о ней одним лишь своим присутствием. Элайджа - строгие костюмы и дурная привычка вырывать сердца. Элайджа - отточенные манеры и благородство через край. Элайджа - практически всегда сдерживаемые обещания и холодная улыбка. Элайджа - принципы и аристократизм, который даже не отдаёт снобизмом, просто потому что чертовски в нём органичен. Элайджа сводит с ума своим проникновенным взглядом, которым словно считывает её чувства - запросто, не напрягаясь. К Элайдже у неё на самом-то деле что угодно, кроме чёртовой, давно набившей оскомину благодарности. Элайджа над своими желаниями и их причинами тоже старается не размышлять. Потому что признавать, что вновь - нет, не наступил - прыгнул со всего маху - на те же грабли, ему не хочется. Потому что прекрасно знает, как работает эта ловушка с непривычной уху славянской фамилией "Петрова": невинный взгляд, сбивающееся в его присутствии дыхание, которое вампирскому уху уловить ничего не стоит, и тёплая улыбка на пухлых губах. Элайджа в эту ловушку попадал не раз, только Елена слишком очаровательна, слишком прекрасна, чтобы ему не хотелось переломать кости о тот же капкан ещё хотя бы раз. Элайдже тысяча лет, он дважды зарекался влюбляться в двойников, но в Элайдже плещется желание помочь, вытащить, исцелить - что угодно, только вновь увидеть улыбку, её глаза цвета свежезаваренного чая, лучащиеся благодарностью, услышать срывающееся с уст "спасибо" - искреннее, настоящее, как и она сама. Только Елена - всё ещё двойник, всё ещё Петрова, и Майклсон почти не удивляется, когда она предаёт его - легко, не колеблясь - только чувствует разочарование, противно выжигающее душу. Елена лжёт ему, честно глядя в глаза тем самым взглядом - невинным, наивным и с горсткой сожаления. Но Елена не задумывается ни на секунду, Елена его предаёт. Какая разница, что Кэтрин предавала его ради себя, а Гилберт - ради близких (просто он в число этих близких не входит), какая разница, что в Елене эгоизма ни на грамм, какая разница, что в Елену он, кажется, влюблён. Елена - предательница. Слово режет по живому, заставляет морщиться, периодически царапая вены. Слово напоминает, почему он зарекался влюбляться в Петровых, почему проклинал женщин с чуть вздёрнутым аккуратным носиком и пухлыми губами вот уже тысячу лет. Пре-да-тель-ни-ца. Елена читает это в его почерневших - от ненависти, разочарования, грусти, или чего ещё, ему одному известного - глазах, Елене хочется заплакать, забраться под одеяло, как в детстве, и притвориться, будто ничего этого не было вовсе. Только слово из тринадцати букв больно жжётся, а совесть не затыкается, что сводит с ума, только Елена - больше не ребёнок, Елена учится жить в большом злом мире, где родителей нет, где давать мудрые советы и помогать принимать сложные решения - некому, где она предаёт того единственного (не)человека, который о ней заботится без видимых на то причин. Елене жить в этом мире не нравится, но её никто не спрашивает, её вталкивают в эту сверхъестественную атмосферу сумасшествия и говорят "приспосабливайся". Елена брыкается, пытается сопротивляться, пытается остаться той девочкой, что лопала на завтрак мамины блинчики и сыпала брату соль вместо сахара в чай. Только та девочка никогда бы не предала того, кто столько раз ей помогал, та девочка очень хорошо помнила, что на добро нужно отвечать добром. Жаль, ту девочку задушили в зародыше, жаль, она умерла, трагически погибла под толщей воды. Элайдже эту девочку жаль, он пытается её где-то отыскать, даже когда Елена вновь умирает, на этот раз - чтобы стать вампиром, даже когда она отказывается от человечности. Надежда - единственное, что позволяет ему самому цепляться за чувства, надежду он отпустить не может. С выключенными чувствами она как никогда напоминает Кэтрин - Элайджа задумчиво разглядывает её лишённое эмоций лицо и с неудовольствием отмечает, что глаза у неё совсем мертвы. Не лучатся теплом, не искрятся любопытством, не сверкают ненавистью. Ни-че-го. Пустота. Смерть. Элайджу передёргивает, ведь в Елене Гилберт по определению жизнь должна бить ключом, Елена Гилберт просто обязана испытывать целый спектр эмоций - от боли и тоски до любви и благодарности - именно эта способность чувствовать, ощущать жизнь ярко, остро манила, притягивала его к последнему двойнику. Потому видеть в глазах Гилберт пустоту больно почти физически, потому возвратом её человечности он занимается лично, послав подальше надоедливых Сальваторе. Когда Элайджа возвращает Елене чувства, учит укрощать жажду крови и вновь любить жизнь, Гилберт уже не прячет свои настоящие эмоции под наклейкой "благодарность", потому что Гилберт уже не та. Чистой души Елены коснулось нечто тёмное - боль, скорбь, ненависть, желание отомстить, убить, уничтожить. Елена больше прежней не будет, и это лишь сильнее разжигает желание Элайджи вновь помочь, спасти, излечить. Потому что Елена Гилберт просто обязана уметь наслаждаться жизнью и чётко различать все краски. Потому что Элайджа не может устоять перед кем-то, кто сломан.