Paint it black

Осторожно, инцест! Желать прикоснуться к губам родной сестры – пожалуй, ещё более неправильно, чем влюбляться в трёхсотлетнего эксцентричного мага или парабатая. Алек Лайтвуд, кажется, сходит с ума. Рассудок покидает его медленно. Крупица за крупицей. Алек кричит на Изабель, когда она надевает свои откровенные наряды, вовсе не оттого, что не хочет, чтобы сестра выглядела как шлюха, выказывая, таким образом, свой протест против правил, контролирующих каждый аспект их жизни, вплоть до одежды. Алеку этот протест скорее нравится – и в этом вся проблема. Протест чересчур сексуален, откровенен и привлекает слишком много внимания – его братского внимания – чтобы Лайтвуд реагировал спокойно. Протест вызывает слишком сильное желание содрать его с Иззи и сжимать хрупкое тело сестры до синяков. Алек это слово – сестра – повторяет, кажется, каждое мгновение, словно в надежде, в наивной, тщетной надежде, что оно откроет ему всю мерзость собственных чувств и избавит от навязчивого, отвратительного, но такого жгучего желания, испытываемого к родному – по крови и духу родному – человеку. Только слово своей функции не выполняет совершенно, слово ничуть не вызывает отвращение, скорее, напротив: прилив какой-то непонятной нежности. Алек запутался в терзающих его ощущениях до жути: в его голове (сердце?) перемешиваются тёплые братские чувства и запретная, гадкая, ужасная страсть. Алек, кажется, действительно прощается со здравым рассудком – других объяснений своему сумасшедшему поступку у него нет. Алек впервые целует её – не по-братски целомудренно, а рвано, яро, почти с ненавистью – и ожидает вполне объяснимой пощёчины и потрясённых воплей, но никак не раскрытых ему навстречу чувственных губ. Но Изабель целует в ответ, а у Алека хватает оставшегося ума не задавать лишних вопросов. Это неправильно, ужасно и уж точно против правил. Только этот протест пьянит, возбуждает ещё больше откровенных нарядов Иззи. Только этот протест мутит рассудки обоих, заставляет желать то, что запретно, но так сладко. Им надоело подчиняться настолько, что любой способ это продемонстрировать кажется оправданным. Особенно, когда способ подстёгивают внутренние желания, страшные, ненужные, но такие реальные. И Алек идёт у них на поводу – утягивает сестру на аккуратно застеленную кровать. Изабель не противится, Изабель скользит руками по его телу, пуская россыпи мурашек своими тонкими пальчиками. Изабель встречает его губы и позволяет вколачиваться в родное тело без единого слова, лишь прогибаясь в спине и беззастенчиво постанывая. Алек думает, что это всё отвратительно и гадко. Алеку всё равно.