Paint it black

У Гидеона глаза пытливые, пронизывают насквозь. Он смотрит всего лишь — а кажется, сканирует взглядом, безошибочно отделяя ложь от искренности. Гидеона впору бояться - он силён чертовски и влияние на их судьбу имеет огромное — только дрожи у Меттьюз он отчего-то не вызывает. Фиби глядит на него с недоверием и осторожностью, Пайпер — с откровенной опаской, только Пейдж — с любопытством. Ей не страшно совсем, её всё, что с миром магии связано, увлекает жутко. Пейдж своей страстью, своим желанием помочь (и детям — в первую очередь) не восхищать не может, и Гидеон думает, что он поступил абсолютно правильно, когда предложил ей на время занять место Зигмунда. Пейдж абсолютно плевать, что он выше её по рангу — и как Старейшина, и как директор — когда она тычет в него своим тонким пальчиком и почти кричит, требуя, чтобы он не закрывал школу. Гидеон слабо отбивается застрявшим в зубах "правила", отлично понимая, что горящая желанием спасти учеников, ведьма разнесёт его в пух и прах секунд за тридцать, мокрого места не оставит. Пейдж даже не заморачивается, выдаёт короткое, но ёмкое "к чёрту правила", и Гидеону отчего-то внезапно сильно хочется с ней согласиться. Лео, стоящий за её спиной в этот момент, лишь хитро усмехается — ему с Меттьюз дело иметь не впервые, но Гидеона едва не сносит потоком неуёмной энергии, бьющей из неё ключом. Пейдж Гидеона не боится, дрожи нет, а вот мурашки — табунами по коже. Слабо бьющееся где-то в районе разума "Ричард" не спасает, когда сердце начинает заходиться в страхе непростительно сильно при виде приставленного к горлу Старейшины кинжала. Пейдж пугается, Пейдж боится за жизнь Гидеона чуть больше, чем положено, и облегчение, накатывающее, когда Закари оказывается обезвреженным, слишком напоминает огромную лавину, сердящую с ног. Меттьюз чувствует, как перед глазами темнеет, а ноги слабеют — она опускается на ковёр рядом с Гидеоном. Пейдж — странная, в силу своей молодости, быть может. Она магию любит, она сама словно концентрат, в ней волшебство бурлит. Пейдж знает, что магия делает с людьми, во что превращает жизнь ведьм — но принимает свою сущность, не борется с ней, в отличие от Пайпер и Фиби (слишком много уже потерявших, быть может). Гидеон не забывает о своём плане и отведённом Пейдж в нем месте ни на минуту, но Меттьюз слишком яркая, слишком сверкающая — отвлекает, сбивает с толку. Гидеон не берётся охарактеризовывать, просто между ними перебор с "отчего-то" и "слишком", но Пейдж это, кажется, совершенно не волнует — особенно когда они целуются в его закрытом кабинете совсем рядом с отражающим параллельную вселенную зеркалом (главный козырь в его широком учительском рукаве). У Пейдж чувство вины зашкаливает, стрелка на её личном приборе измерения виновности истерично дёргается. Неправильность, аморальность даже — не её слово, но именно оно жжётся на губах, когда она размышляет о ставших жизненно необходимыми объятиях. Пейдж хочет все прекратить, но не может, как ни старается — целовать старейшину, сидя на его рабочем столе, оказывается слишком приятным (нужным, сумасшедшим), чтобы от этого отказываться. Но метания Меттьюз близко не стоят с тем, что творится в полосатой душе Гидеона. Ему, как директору, стоит, пожалуй, уйти с поста, как Старейшине — совершить ритуальное самоубийство, либо отправить рыжую бестию к дьяволу и никогда о ней больше не вспоминать, и следовать составленному давным-давно плану с точностью до мысли. Ни того, ни другого он сделать не может, так что вынужденно признает свою слабость, устало прикрыв глаза. Жизнь и пост директора ему нужны для выполнения все того же чертового плана (слово уже набило оскомину), от Пейдж избавиться возможным не представляется никак. Он зависим от неё черт побери — от её рук с тонкими пальцами (его личный фетиш), от губ неизменно ярко-красного цвета, от ореховых глаз, в которых целый спектр эмоций — от захлёстывающей тёмной страсти до болезненно-белой вины. Пейдж Меттьюз — его личный наркотик, от которого у него сносит крышу, гребанный сорт героина - он подсел слишком сильно, кажется. Им бы отказаться от этого сумасшествия, но не могут оба — да и не хотят, в общем-то. Слишком приятно, слишком манит, слишком захватывает — они не знали раньше, что безумие может быть так привлекательно.