Paint it black

| Сугубо по сериалу | Он называет это любовью. Его любовь на самом деле — одержимость. Граф Рошфор знает Анну очень давно, с той самой секунды, как она сходит с испанского корабля на французскую землю. Она тогда кажется ему такой невинной, хрупкой и беззащитной, что заставляет что-то перевернуться в груди закалённого солдата, прославившегося своей безжалостностью. Он становится ей наставником, учителем, другом — берёт над ней импровизированное шефство; она, кажется, не возражает. Он не склонен к щедрости или сантиментам, но делает ей подарок, игнорируя насмешливо-понимающие взгляды придворных и Кардинала. Он дарит ей крест — чтобы его Бог никогда не оставлял её, чтобы даровал ей мужество, если сам граф её вдруг покинет. Анна улыбается смущённо и очаровательно краснеет — придворному не пристало делать подобные подарки королеве — но принимает изделие из золота и рубинов с благодарностью, списывая всё на вполне объяснимое желание иметь с ней дружеские отношения. Анна не знает, что чувствам Рошфора до обычных дружеских бесконечно далеко, дальше, чем до обожаемых Людовиком звёзд. Граф готов отдавать ей себя всего, без остатка: тело, душу, сердце и даже лояльность. Рошфор абсолютно точно знает: он убьёт и предаст, стоит ей бросить один лишь благосклонный взгляд своих ясных голубых глаз. Ришелье тоже осознаёт это вполне чётко, потому безжалостно отдаёт своего преданного некогда слугу на растерзание стервятникам-испанцам. Те пять лет становятся для него адом. Адом на чёртовой грешной земле. И дело не только в том, что этот народ оказывается наредкость изобретательным в том, что касается искусства причинения боли, но и в том, что почти две тысячи дней он живёт без единой возможности уловить грациозные движения Анны хотя бы краем глаза; две тысячи дней он проводит во тьме, без шанса хоть на миг урвать взглядом свет, исходящий от тонкой фигурки Французской Королевы, и призрачная надежда на то, что слух однажды вновь будет ласкать её голос, тает, словно последние снежинки под натиском проталин в марте. Когда испанцы предлагают ему вернуться на Родину, ему совершенно плевать на условия — он согласится, будь то шпионаж, убийство короля или уничтожения всего мира. Он пойдёт абсолютно на все, что угодно, лишь бы вновь однажды увидеть светлый лик (его) Анны. Он всё также предан ей одной, всё также боготворит лишь её — только королеве, оказывается, нужен мушкетёр. Анна — и впрямь испанка, но даже самые жестокие её соотечественники уступают ей в искусстве причинять нестерпимую боль. Анна с размаху всаживает кинжал в его спину, не заботясь о том, что забрызгивает кровью всё вокруг, и проворачивает лезвие внутри несколько раз. Кричать в казематах Испании казалось нормальным, естественным — сейчас графу Рошфору хочется орать во всю глотку, потому что предательство жжёт слишком больно, чтобы сдерживаться, закусив кулак посильнее. Анну хочется выбить из сердца, выхаркать из лёгких — только это невозможно, сколько он ни пытается. Анна глубоко в нём, и Рошфор убеждён, это — любовь, та, что навеки, та, ради которой идут на жертвы, та, за которую умирают. Рошфор называет это любовью. Его любовь — одержимость. Больная, сумасшедшая зависимость от королевы Франции, которая ведёт его прямиком в могилу — но ему плевать. Только сердце рвётся на части, когда Анна отшатывается от его откровенного признания и горящих страстным безумием глаз. — Я люблю вас, Мадам, — исступленно шепчет он; королева лишь смотрит на него с праведным гневом на донышке глаз — это раскурочивает душу, вытаскивая на свет божий первозданную ярость, состоящую в основном из ревности вперемешку с ненавистью. — Я замужем, Рошфор, — шепчут побелевшие губы, а он ни на что, кроме этих губ, смотреть не может. — Арамису вы то же сказали? У него действительно мутится рассудок, но в тот момент ярость сливается с вожделением, образуя взрывоопасный коктейль — он накрывает Анну своим телом, наплевав на её достоинство и желания. Королева действительно наносит удар — только не в спину, в глаз всего лишь. — Стоило прицелиться получше и вонзить её в сонную артерию, — криво усмехается он, указывая на окровавленную шпильку в её руке, — вы избрали опасный путь, мадам, — а рана жжёт не слабее предательства и почти также обидна, — как бы вам не пожалеть. Но Анна в объятиях своей верной фрейлины Бонасье мелко дрожит, слушает его в пол уха и только глядит с искренней ненавистью все в таких же ясных глазах — когда-то они были его путеводной звездой. — Я любил вас, Ваше Величество, — а в голосе горечь — такую не подделать. Кровь стекает по подбородку, капая на любимый ковёр королевы — ему кажется, что кровит сердце. — Я любил Вас, — повторяет вновь. И верит.