Paint it black

| Я сама до конца не уверена, по чему писала драббл. Отчасти — по историческим фактам, отчасти — по роману Энтони, отчасти — по Советскому фильму "д'Артаньян и Три мушкетёра", по сериалу "Мушкетёры", ну и небезызвестному роману Дюма, разумеется. Получилось небольшое смешение характеров, но в целом старалась сохранять их в рамках того, что известно из учебников. Естественно, хронологические рамки ушли вкривь и вкось, за это прошу тапками не кидать. Внешность — по истории и Советскому фильму (они в общем-то совпадают). | Когда Анна выходит замуж и принимает на себя обязанности королевы, она куда больше ребёнок, чем женщина. Занимать трон означает не просто сидеть на подушках, отделанных дорогим бархатом. Занимать трон означает огромную ответственность и огромное количество врагов — аксиома, то, что сомнению не подлежит. Сложно быть королевой Франции, когда прожитые годы едва перевалили за отметку "восемнадцать". Сложно быть королевой Франции, когда среди злейших врагов — Первый Министр. Когда Анна выходит замуж и принимает на себя обязанности королевы, она куда больше ребёнок, чем женщина — но так прекрасна, что у всех, кто имеет удовольствие с ней столкнуться, перехватывает дыхание. У неё в глазах чистые озёра — только наивности в них ни капли. У неё на дне зрачков разум вперемешку с мудростью, откуда — не известно (в таком юном возрасте ими обладать не положено). У неё в волосах путается солнце, словно чувствует нечто милое, родное в медных прядях, и целует каждый открытый участок нежной молочной кожи, награждая королеву россыпью бледно-рыжих веснушек. У неё тонкие пальцы унизаны кольцами и известный воротник отбрасывает кружевную тень на тонкую шею. Анна совсем молода, но красива настолько, что сердце отдаётся болезненным эхом в груди Армана де Ришелье, когда он склоняет перед ней голову в искреннем почтении — этикет, предписывающий подобное уважительное обращение, здесь не при чём. Он бы боготворил её до конца своих дней, оставаясь на расстоянии, любовался её расцветом издалека — если бы только она позволила. Но Анна — испанка до мозга костей, и никакой титул французской королевы это не исправит. Анна воспринимает его исключительно как священника — сан служит ему надёжным и ненавистным щитом от её близости (духовной, как минимум). Анна искренне оскорбляется, когда он предлагает ей своё покровительство, и это ранит очень, слишком сильно. — Кардинал. — Ваше величество. Она награждает его презрением на донышке светло-голубых глаз, а он почтительно кланяется — всё куда глубже привычки, хоть он и пытается списать свои чувства на эту досадную черту человеческой натуры. Первый Министр почти ненавидит себя, когда исполняет (не)прямое распоряжение Людовика избавиться от его жены — ненавидит за то, что болит где-то в районе чёртовой души, в существование которой он верить вроде как обязан; ненавидит за то, что болеть не положено (ни законом Божьим, ни земным), но болит — предательски сильно. Первый Министр боится и желает исполнения своего приказа, но вздыхает с облегчением, едва завидев её тонкую фигурку в платье из по-королевски дорогой парчи; едва заслышав её лёгкую поступь, которую всегда угадывал безошибочно. Он преклоняет не голову — колени — перед её милостью и чувствует, что воздуха не хватает — королева Франции имеет на него слишком большое влияние, почти преступное. В глазах Анны теперь не презрение плещется — ненависть, и это означает одно — начало войны. Анна безжалостна в своей мести — она даровала ему помилование, но попытка за попыткой уничтожить Первого Министра с помощью подлых заговоров убивают его — болезненно медленно, но верно. Анна хороша в своих играх, её истинно женская натура способствует ей в плетении сумасшедших, смертельно опасных, словно паутина, интриг. Анна хороша в том, что зовётся политикой — но она заигрывается, упускает из виду несколько важных факторов (трусливую натуру Гастона Орлеанского, к примеру). Королева Франции дьявольски прекрасна, когда позволяет слезам заскользить по аристократически бледным щекам — осознание неизбежно последующего отвратительного наказания (обещанная кардиналом замена плахи на темницы Гавра сводит её с ума). Королева Франции преступно красива — настолько, что Арману едва ли хватает мужества уничтожать последние крохи её призрачной надежды на спасение. Но сделать это ему необходимо почти физически — слишком долго Анна сопротивлялась ему, слишком долго не покорялась его воле, слишком долго оставалась несломленной всесильным Первым Министром. Только долгожданная победа отчего-то не приносит вожделенного чувства удовлетворения — смотреть в голубых глаза, в которых пустота, почти также больно, как в те, в которых плескалась ненависть. Залечивать нанесённые собственную рукой раны — задача из разряда невыполнимых, но кардинал справляется на ура. Королева зарывает топор войны, а с ним куда-то испаряются и ненависть, и застарелое презрение. — Зачем мы потратили так много времени на войну, Арман? — шепчет она однажды, когда они вдвоём сидят перед камином — его ночные визиты (плата за спасение жизни Анны) вошли в привычку у обоих пару лет назад. — Кажется, ты пыталась что-то доказать, — усмехается он куда-то ей в волосы. Королева в ответ лишь тихонько улыбается — простить Ришелье все его действия, продиктованные в основном потребностью защищать себя, не уничтожать её, оказывается куда проще, чем она думала. С прощением приходит и понимание того, что она элементарно боялась признать: к нему влекло непозволительно сильно — для испанки, католички, королевы. У Первого Министра Франции помимо очевидных способностей к наукам в целом и политике — в частности имелись в наличие проницательность, острый ум и пронизывающий взгляд серых глаз — у Анны раньше от него мурашки по коже бежали, все, что она ощущает теперь, сводится к благодарности, чувству защищённости, тепла и чему-то, что она бы определила как влюбленность, если бы точно знала, что это. Их страсть не вписывается в каноны романтических историй — откровенно плохой сюжет для биографии. Их любовь запретна в квадрате: страстная католичка и священник, Королева и Первый Министр. Их самый большой на двоих секрет, от которого отказаться не в силах оба — ночные встречи и холодные серые глаза будущего Людовика XIV.