Paint it black

|Не претендую на историческую и даже сериальную достоверность| Он помнит Михримах маленькой девочкой – озорной, подвижной и искренней в своих желаниях и словах. Михримах, что стоит перед ним теперь, едва ли можно назвать искренней или даже настоящей – она словно кукла, старательно вылепленная Хюррем, думает и чувствует строго по указке, шаг вправо, шаг влево – недопустимо. Михримах, что стоит перед ним теперь – с холодной улыбкой и пустыми глазами – вызывает безотчётный страх где-то в области груди и желание обнять её за плечи, да встряхнуть хорошенько. Мустафа провёл в Манисе пожалуй слишком долго – столько, что хватило изменить Михримах изнутри, от самого сердца. Михримах теперь – копия Хюррем, только волосами цветом в шоколад, который всё ещё обожает (эхом из детства), также смотрит с презрением, также кидает колкие фразы, не глядя – кому прилетят. Мустафе отчего-то достаётся больше других. Его Михримах будто ненавидит – общается сквозь зубы, поворот головы красноречиво-резкий, а глаза – ледяные, металлические – метают молнии. Мустафа отбиваться устал смертельно, Мустафа хочет обнимать сестрёнку, у которой в глазах бы искриться нежности, и шоколаду по волосам сбегать шелковистым ручейком, но Михримах колючая, холодная – касаться страшно. Он отогревает её медленно, не спеша, словно боясь спугнуть. У Михримах огонёк зажигается на донышке глаз – осторожный, не обжигающий, так, согревающий немного. И фразы больше не колкие, не жалят сталью куда-то в душу. В Михримах всё ещё слишком много от матери – этого из неё не выдавить, не стереть никак, но Мустафа отчаянно старается вернуть ту сестрёнку, что знал когда-то, что играла с ним в детстве далёком. Только та сестрёнка не прижималась к нему так близко и так тепло, не искала его рук так и не тянулась к губам, к таким запретно-желанным губам, от которых по коже мурашки и голова кругом. Нехватка кислорода сдавливает виски, пульс эхом отдаётся в ушах. Когда шёлковая лента передавливает шею, в голове у Мустафы пустота, только набатом: Михримах...