Ошибка

      Единственное, что я чувствую первое время — боль. Она пронизывает каждую клеточку моего тела. Затем приходит осознание других вещей. Например, я точно знаю, что лежу на больничной койке. Слишком много постороннего шума для дома, такого как мерзкого писка, что доносится откуда-то справа. Еще мне известно, что ко мне регулярно заходят посетители. Они разговаривают между собой, иногда бросая мне короткие фразы. Иногда мне это надоедает, но ничего не могу сделать. Открыть глаза становится непосильным трудом. Из-за этого мозг просто воспроизводит обрывки воспоминаний:       «Зима. Лютый холод и крупный снег. Я, семилетняя, уже насквозь промокла. А все из-за какого-то мальчишки, осмелившегося бросить в меня огромный снежок. Завязалась война. Много снега было израсходовано понапрасну.       Наконец, уставшая, порядком недовольная и уже едва ли не валившаяся с ног, я подбегаю к мальчишке. Его рыжие волосы кажутся слишком яркими для белой зимы. На побледневшем лице мальчика отчетливее, чем когда-либо, проявляются веснушки. На длинных, пушистых ресницах остался снег, но его это, похоже, не волнует. Ярко-зеленые глаза направлены на меня. В них нет испуга. Он не боится того, что я могу разозлиться и ударить его. В этих глазах горит только азарт. „Ему понравилось играть со мной?“ — проносится у меня в голове.       Мальчик начинает разговор первым: — Привет. Ты очень хорошо играешь. Я видел тебя раньше, в академии. Как тебя зовут?       Он улыбается. Настолько открыто и заразительно, что мне кажется, будто сейчас вовсе не зима. Его улыбка согрела меня. Я навсегда запомнила эту улыбку, яркую, как палящее солнце. Я улыбаюсь в ответ. Никогда еще мне никто не улыбался, кроме сестры. Ко мне вообще никто не подходил до этого момента. Все почему-то меня сторонились, словно я кусаюсь. Причину я не поняла до сих пор. — Ю… Юно, — запинаясь, начинаю я, — ты меня не боишься?       Мальчик улыбается еще шире, поэтому я сразу понимаю, что теперь мне от него не отделаться. — С чего вдруг мне тебя бояться?       Эта улыбка на меня подействовала, поэтому я наконец решаюсь спросить: — Как тебя зовут?»       Так началась история нашей дружбы с Каном. На следующий день мы сели за одну парту в академии. Впервые я была не одна. У меня появился друг. Больше Кан не позволял мне грустить…       «Жаркий, знойный день лета. Сегодня, после окончания учебы в академии, нас будут разделять на команды. Я иду по улице, надеясь на то, что нас с Каном поставят в команду вместе. Это, все-таки, мой единственный друг. Волнение уходит на второй план, когда я подхожу к академии и встречаюсь с Каном. Даже если нас разделят, это же не значит, что мы перестанем общаться, верно?       Звонок, объявляющий начало урока. Усаживаюсь рядом с Каном и жду, когда Ирука-сенсей огласит составы команд. Ждать приходится недолго, ибо наша команда объявлена пятой. „Юно Яманака, Кан Охаяси, Тоширо Судзуки“ — до сих пор отчетливо помню слова Ируки-сенсея. Я на секунду опешила, ведь до этого я даже и не знала, что Тоширо учится в нашем классе. Но затем пришла радость. Радость от осознания того, что меня поставили с Каном в одну команду. А затем я наконец подошла к мальчишке, что ни с кем не общался. У него были короткие темные волосы, торчащие, словно Судзуки никогда не видел расчески. Но этот беспорядок на голове только украшал его. А потом я увидела глаза, что смотрели холодно на весь мир. Будто он ничего не чувствовал. Совсем.       Сначала Тоширо вел себя очень замкнуто, но после множества совместных тренировок и походов вместе в лапшичную, Тоширо стал вести себя более открыто, а вскоре и совсем стал нам как родной. А когда умерла моя любимая бабушка, Кан и Тоширо утешали меня. Вместе. Они всегда были рядом, что бы ни случилось. В них я нашла поддержку, когда все было настолько плохо, что не было сил. Они — моя опора…»       Несмотря на мое нежелание, в голове все-таки всплывают мысли, которых я старалась избегать. Гаара. Почему он так поступил? Почему сразу не забросил идею втереться мне в доверие? Вспоминаю, как мы познакомились. Я, помнится, приняла его за психа, готового убить за мою грубость, когда я сказала, что вежливые люди представляются первыми. Знала ли я, как близка была от правды, что Гаара и правда убивает людей? Конечно нет. Мне в голову подобные мысли не могли прийти. А ведь он и не убил меня тогда, хотя я, могу поспорить, разозлила его. Я не отрицаю того, что он предатель, нет. Просто учитывая его характер и прошлое он мог быть гораздо хуже.       А когда я эту же фразу сказала его брату? Гаара только позабавился…       Так. Хватит думать о нем. Я его, скорее всего, больше никогда не увижу. Так зачем сейчас мучиться, вспоминая всю ложь, сказанную им? Вот только мозг, кажется, не слушается меня и вспоминает тот случай, в «Лесу смерти», когда я встретила его. Тогда я пошла с ним в лагерь? Могла ли я помешать им обсуждать план захвата Конохи? Могла, но вместо этого я услышала о прошлом Гаары от его сестры…       А когда я все-таки узнала правду о нем. О его желании убивать. Почему не ушла сразу? Почему не испугалась, как остальные? Зачем осталась рядом? Наверное, слишком привязалась. Закрыла глаза на очевидные вещи. Списала все на прошлое. Неужто и оно, жестокое, полное одиночества и боли, всего-навсего придуманное, служило ему прикрытием? Хоть в чем-то он мне не врал? Это загадка, которую мне не узнать, возможно, никогда…       Сквозь закрытые веки пробивается солнечный свет. Открыть веки кажется непосильной задачей, но все-таки мне удается приоткрыть глаза. Белые обои, писк работающего медицинского аппарата. В комнате кто-то есть. Полностью открываю глаза. Читающий какую-то книгу на стуле сидит Тоширо. Рядом с кроватью, смотря на меня, стоит Кан. Мои ожидания оправдались. Я действительно в больнице. От сильного света все же приходится закрыть глаза, но все-таки мое пробуждение не остается незамеченным. Тоширо резко встает со стула, оставив книгу в покое, а Кан подходит ближе.       Улыбаюсь. Они и вправду, всегда рядом. Беспокоятся обо мне, ухаживают, как за сестрой, которой у Кана никогда не было. У Тоширо же две младшие сестренки. Такие же несносные, как и я, привык уже, я думаю. Может поэтому ему совсем не трудно присматривать за мной.       Только я собралась встать с постели, как Тоширо уложил меня обратно. Ну и ладно. Не хотят, чтобы я их обняла, так не мои проблемы. — Как долго я пролежала? — тихо задаю вопрос я, прекрасно понимая, что несколькими часами дело тут не ограничилось. — Три дня, — отвечает Кан.       Ого. Ого-го. Это с какой радости я так вырубилась? Ну ладно. Моими возмущениями дело не исправишь. — Когда меня выпишут? — Подожди ты. Только очнулась, а уже выписываться собираешься, Юночка, — выдает мне Тоширо.       Кто бы говорил, что называется. Сам только с больницы вышел. Я же всего лишь хочу тренироваться, а после ходить с ними в «Ичираку-рамен». И пусть весь мир подождет…