Роза без лепестков

      Реми, секретарь Андре и Фирмена, перешедший к ним как бы по наследству от предшественника, был, в общем, славным малым: сообразительным, расторопным, надёжным...       ... бледным и перепуганным полным идиотом, как понял Андре утром одиннадцатого дня после пугающей беседы с виконтом де Шаньи и его другом (ах, неужели другом?), более известным как Призрак Оперы (грубиян, разоритель, вешатель на колосниках и чума египетская). В отсутствие директоров Реми ухитрился пустить в кабинет целую делегацию.       Первым делом взору Фирмена и Андре предстала мадам Жири. Она стояла прямо возле письменного стола – строгая, прямая, с тростью; волосы уложены венцом вокруг головы, узкие яркие губы поджаты. Английская королева, да и только.       Возле неё в кресле сидела Кристин Даэ, взволнованная, как школьница. Андре поморщился. Эти женщины...       Он перевёл взгляд в сторону дивана – и невольно попятился. С дивана на него взирал Призрак Оперы. Половину его лица закрывала маска, белевшая как череп.       – Господа! – радостно прозвучало у них за спиной. Андре шарахнулся прямо в объятия напарника. – Доброе утро, – улыбнулся Рауль де Шаньи. – Прекрасный день, не правда ли?       – На мой взгляд, просто прекрасный, чтобы наконец-то объявить имя нового тенора, – Филипп де Шаньи, его брат, аккуратно выставил Реми из кабинета и закрыл дверь.       – Что... что это значит?! – первым опомнился Фирмен.       – Это значит, что мы выполнили ваше условие, господа, – донеслось со стороны дивана. – Теперь ваш черёд.       Андре уставился на Призрака Оперы слегка ошалевшим взглядом. Тот говорил спокойно, даже тихо, но мощь, которая чувствовалась в его голосе, приводила в трепет сама по себе. «Что за человек! – подумал белокурый директор, неосознанно прижимаясь к партнёру. – Страшный человек...»       – Мадемуазель Даэ действительно... согласна с вами петь? – спросил он.       – Я согласна, мсье, – ответила Кристин. Какой бы взволнованной она ни выглядела до этого, запуганной, подавленной или просто безумной назвать её не получалось. Андре покривил губы. Когда она примчалась к ним, умоляя спасти её жениха, всё выглядело иначе.       – Хорошо, – сказал он, – но помимо мадемуазель Даэ есть ещё труппа...       – Мне нужно заручиться поддержкой каждого статиста в этом театре? – спросил Призрак. Его голос приобрёл удивительную вкрадчивость – словно врезался в воздух, заставив директоров вздрогнуть. – Это ново! Что мне потребуется кроме этого, мсье Андре? Поддержка прачек, крыс под сценой, вашего другого кандидата?       – Что за другой кандидат? – быстро спросил Фирмен. Андре даже рта раскрыть не успел.       – Послушай! – начал он, пытаясь наверстать упущенное и хватая партнёра за рукав. – Это просто...       Взглядом Фирмена из-под очков можно было плавить металл. Андре отпустил его рукав и умолк. То есть, надолго замолчать ему не дали:       – Так что же это за другой кандидат, дружище? И почему это я, твой компаньон, обо всём узнаю последним?       – Да нет никакого кандидата! Он нам совершенно не подходит, – Андре нервно поправил воротничок. – Бедного юношу выгнали из Опера Комик, но это же не повод...       – Бедного юношу?       – Давайте перейдём к условиям контракта, господа! – нервно взвился Андре. Призрак Оперы негромко усмехнулся.       Вот скотина!       Но, безусловно, скотина достаточно эффектная, чтобы принести театру денег, решил директор, глядя, как он идёт к письменному столу вслед за Фирменом и почему-то Филиппом де Шаньи. Грация тореадора! Интересно, нет ли в нём чего-нибудь испанского? Тут на него из-за очков взглянул Фирмен, и Андре притворился, что смотрит в сторону.       Он заметил, как виконт успел проводить мадемуазель Даэ и мадам Жири до дверей, где вверил их заботам Реми... хотя самого Реми, кажется, тоже стоило бы вверить чьим-нибудь заботам. Не урезать ли этому трусу жалование? Тут мадемуазель Даэ обернулась, и Андре быстро проследил за её взглядом: девушка смотрела точно на склонившегося над столом графа де Шаньи. Любопытно... Директор был бы рад узнать что-нибудь ещё, но Кристин уже ушла. О, эта суетливость молодых девиц! Они могут работать на фабрике, завлекать мужчин в подворотни или в оперный театр – и везде они одинаковые: быстрые, юркие, мимолётные... Это в них и привлекало: они так торопились жить, что от этого захватывало дух. Андре вздыхал иногда, что у него ни за что не могло быть такой молодости.       – Вы как будто не рады, мсье Андре?       Белокурый директор повернул голову: виконт де Шаньи. Очаровательный, небрежный, раздражающе улыбчивый и жизнерадостный. Но девушкам такие нравятся: мадемуазель Даэ, помнится, голову от него теряла.       А что случилось потом? Очаровательного виконта похитил злобный и коварный Призрак Оперы, и вот теперь они двое в его кабинете, и он голову готов дать на отсечение, что они – любовники.       Знает ли граф?       – Что вы, мсье виконт, я очень рад, – отозвался Андре, даже попытавшись улыбнуться для приличия. – Мы так нуждаемся...       – Да-да-да! – охотно согласился – перебил его! – младший де Шаньи. – Мсье Андре, я слышал, что работы в зале почти завершены? Могу ли я взглянуть на результат? И, разумеется, на счёт: я держу слово, можете быть уверены.       – А... э... в зале сейчас должен репетировать хор... – честно говоря, Андре предпочёл бы начать со счёта. Но виконт был непреклонен:       – Из пятой ложи всё отлично видно, мсье! Кстати, – он увлёк Андре в коридор, – должен сообщить вам, что хотел бы зарезервировать эту ложу на весь оставшийся сезон.       – А нынешний владелец не против? – с насмешкой спросил Андре.       – Ну что вы, он не настолько вездесущ, – смиренно отозвался Рауль. – А кстати, тот бедный юноша из «Опера Комик» не поёт вместе с хором? Было бы любопытно взглянуть на него – и послушать, конечно же. Он и вправду так хорош?       – Ах, ну что вы, мсье виконт, это всё только слухи! – запротестовал Андре. – Да, сейчас он числится в хоре, вы угадали. Но всё остальное выдумки! Кто-то просто посмеялся над вами. Пойдёмте, вы сами всё увидите!       – И потолок?       – Ну конечно, и потолок! Боже, мсье виконт, как же иначе?       «По доброй воле не отстанет, – вздыхая про себя, подумал директор, поглядывая на Рауля. – Ведь придётся вести! Ох уж эти аристократы... Но что, если, – вдруг промелькнуло у него в голове, – мальчик увлечёт его несравнимо больше, чем это чудовище? Что за драма будет!»       Он отвёл младшего де Шаньи в пятую ложу. Как оказалось, сведения о репетиции были несколько преувеличены: Рейе ещё не пришёл, хор только начинал собираться. Из-за кулис слышалась болтовня. Под потолок зрительного зала были подведены леса, но рабочих не было. Да и работы были почти завершены: обвалившуюся часть потолка восстановили, люстру привесили назад – и проверили все крепления и противовесы: мало ли? Так что, по большому счёту, оставалось только закончить роспись – восстановить её утраченную часть.       – Недурно, – заметил Рауль. – По крайней мере, на мой взгляд... Вы решили добавить лепнины?       – Да, зал должен выглядеть роскошно, мсье виконт. Опера – храм искусства, как вы думаете? А как думает наш новый ведущий тенор?       – Он не в восторге от излишней помпезности, насколько я знаю, но я постараюсь убедить его быть более снисходительным, – виконт улыбнулся. – Ах, вот и мсье Рейе! Оказывается, мы вовремя.       Дьявол! Андре закатил глаза; но, взглянув на виконта, улыбнулся. Между тем хористы стали нехотя выбираться из-за кулис на сцену. Директор наблюдал за ними – но больше следил за виконтом. Заметит или нет? Проникнется или нет? И когда взгляд младшего де Шаньи безошибочно остановился на черноволосом юноше, невысоком, кудрявом и, что не характерно для уроженцев юга, почти светлокожем, Андре готов был праздновать победу почти наполовину.       – Не желаете ли спуститься, мсье виконт? – осведомился он любезно.       – Нет-нет! – откликнулся Рауль. – Давайте посмотрим отсюда, мсье Андре, прошу вас.       Хор репетировал сцену из «Торжествующего Дон Жуана». Это само собой разумелось: оперу должны были возобновить к постановке, кто бы ни пришёл на главную роль. Рейе, как обычно, царил над хором из оркестровой ямы, шумел, неистовствовал («Мадемуазель! Вы поёте в хоре! Не пытайтесь перекричать других, это не рыночная площадь!») и наконец сказал:       – Что ж, поскольку исполнителя главной роли у нас нет...       – Он есть, мсье Рейе! – донеслось из-за кулис. Это был Фирмен. Среди хористов поднялось волнение: очевидно, увидели Призрака. Средь бела дня и, так сказать, во плоти. Андре усмехнулся: ну-ну...       – А вот теперь давайте спустимся, мсье! – торопливо произнёс Рауль и чуть ли не выбежал из ложи. Надо же, волнуется! Как трогательно! Андре, честное слово, смахнул бы слезу умиления.       По его скромным предположениям, на сцене должна была разразиться катастрофа, которую они, увы, пропустили, а значит, шум был бы неминуем. Однако когда они вышли за кулисы (то есть Андре вышел: Рауль выбежал), стояла тишина. Все, кто скрёб, чистил, перетаскивал, убирал – словом, обеспечивал обычный порядок и создавал страшную сумятицу, – куда-то подевались. А потом он понял, куда: они все столпились у выхода на сцену. Рауль попытался было растолкать их и выбраться...       Не успел. Голос, зазвучавший на сцене, остановил его.       Призрак пел – арию своего раненого героя. Потом, будто опомнившись, к нему присоединился хор. Голоса хористов звучали вокруг, как море, что плещется о неприступную скалу – и скалой был Дон Жуан. Его ария, его признание, его раскаяние, необыкновенное, звучавшее почти как вызов, рвалось ввысь, минуя заново отстроеннный потолок – к небесам и ещё выше, к самому престолу Творца.       Потом на мгновение всё затихло. Кто-то хлопнул в ладоши – и к нему присоединились остальные. Забывшись, хлопнул даже Андре; потом понял, что стоит один, звучит это неуместно... да и в самом деле. В самом деле! Не хлопал только один виконт де Шаньи: он прижался к стене, закрыв глаза; потом открыл их, и его взгляд устремился вверх, сквозь колосники. Нет, с огорчением подумал Андре, видя этот взгляд, он всё же влюблён. И буквально до неприличия. Впрочем, после такого раскаяния – неудивительно, если на сцену к Дон Жуану устремится весь зал, не только одна эта... как там её звали, ту, из оперы?       Ну неважно.       – Благодарю, – сказал тем временем их теперь уже, наверное, окончательно ведущий тенор.       – Что ж, это и впрямь весьма, весьма недурно! – отозвался Рейе. – Могу ли я побеседовать с вами лично, мсье Сати?       – Должен сказать, что меня ждут, мсье Рейе, – отозвался Призрак, и Андре вздрогнул: фамилия? Это его фамилия? У него она есть?! – Но если вы хотите что-то мне сказать – я весь внимание.       – Отлично. Господа, перерыв! – возвысив голос, объявил Рейе хору. – Давайте отойдём, мсье.       Служащие, столпившиеся в кулисах, стали расходиться, хористы потянулись следом, а за ними появились Фирмен и граф де Шаньи. Виконт, встревоженный, шагнул к брату; Андре, поколебавшись, устремился вслед за любовником:       – Ну, и как прошло?       – Ты слышал, – отозвался Фирмен. – Теперь у нас есть ведущий тенор – а с тобой, дружище, нас ждёт особый, долгий разговор.       – Ну что ты! – засмеялся было Андре, но партнёр резко повернулся к нему:       – Тебе смешно? Тебе действительно смешно? Я рискую своей репутацией, я расстался с женой исключительно ради того, чтобы ты посмеялся?! Послушай, мне не жаль денег: я с радостью завтра же уступлю тебе свою долю и развлекайся в одиночестве – с балеринами, с хористами, с Призраком, сколько душе угодно!       – Подожди! – Андре схватил его за руку. – Ты шутишь. Ришар, ты шутишь, это не может быть серьёз...       Он не договорил, потому что Фирмен вдруг перехватил его и остервенело впихнул... в чулан.       Вот это было уже серьёзно.

***

      – Не терзайся! – Филипп хлопнул брата по плечу. – Между нами говоря, как мастер своего дела, Рейе крайне дотошный. Не удивлюсь, если он заново учит беднягу Эрика нотной грамоте...       – Когда это он стал для тебя беднягой Эриком?       Граф де Шаньи пожал плечами:       – Где-то между подписанием контракта и путём в зрительный зал, возможно. Проклятье! Ты слышал его? Если я что-то понимаю в опере – а я всё-таки понимаю, – этот человек мог бы стать одним из лучших теноров Европы... но ему придётся сильно попотеть, чтобы удержаться хотя бы в этом театре. Публика безжалостна: они простят Фауста, который занимает полсцены, но Фауста в маске... не знаю, Рауль, не знаю. Ты будешь ждать его?       – Разумеется.       – Тогда я возьму фиакр. Мне нужно торопиться, у меня ещё есть дела. Передай нашему мсье Сати, что я им восхищён и очень жду премьеры. Эй! – он крикнул фиакеру, как раз проезжавшему мимо. Рауль вздохнул. Хотел бы он быть таким же неугомонным, когда ему исполнится сорок... А будет ли Филипп ещё с ним? И Эрик тоже... Вздохнув тяжелее прежнего, виконт де Шаньи посмотрел на кучера, который откинул ему подножку и, видимо, ждал, пока он сядет в экипаж.       – Вас ведь зовут Жермен? – спросил он.       – Точно так, мсье.       – Когда мсье Сати будет выходить из театра, окликните его.       – Напрасный труд: я никогда не теряю кареты, револьверы, перчатки и носовые... – Эрик наклонился и поднял что-то с мостовой, – платки. Ты рассеян, – сказал он, подавая платок Раулю. – И снова добавляешь работы своей прислуге.       – А... я не слышал, как ты подошёл, – сказал виконт, забирая платок – просто чтобы что-то сказать. Он обернулся к Жермену; тот пожал плечами.       – Разумеется, ты меня не слышал, – произнёс Призрак на пределе слуха, почти не разжимая губ. Рауль замер, застигнутый на вдохе.       Боже, когда-нибудь он так с ума и сойдёт.       – Едем? – спросил он Эрика.       – Да, – отозвался тот. Тень от шляпы скрывала его лицо, и он упорно смотрел куда-то в сторону, словно вот сейчас совсем ничего не говорил. Вот же мерзавец! Наподдать бы ему… любя. Или обнять… Рауль не знал, чего ему больше хочется. Только что он слышал его в Опере, отрезанный от него всей этой разношерстной толпой; и теперь, когда совсем не ждал его возвращения, был охвачен необыкновенным чувством.       Но к этому чувству примешивалось и ещё кое-что: мысль о том, что в Опере Эрик будет теперь гораздо чаще, чем дома. Радовался ли этому Рауль? С одной стороны, Призрак должен находиться там, где ему положено; а с другой...       Эрик не произнёс ни слова ровно до тех пор, пока дверца не закрылась и карета мягко не тронулась с места. Он бросил шляпу на противоположное сиденье, пригладил парик и мельком посмотрел в окошко. Виконт взглянул на него украдкой: он что-нибудь скажет или нет?       – Рейе.       – Рейе? – не понял Рауль. – Что?       – Нам будет трудно найти общий язык. Ты, верно, всё пропустил?       – А вот и нет. Я стоял за кулисами… когда ты пел. Так что почти ничего не знаю и очень волнуюсь. Тебя… узнали?       – Разумеется.       У Рауля похолодело в груди.       – Что? – переспросил он.       – Я был на премьере – естественно они меня узнали, – спокойно продолжал Призрак. – Хотя в первую минуту моя маска произвела фурор… Однако потом они разглядели меня самого. Проклятье! – прошипел он и тяжело вздохнул: – Успокойся, прекрасный принц. Никто и никогда не признает меня мной. Видел бы ты разочарование на их лицах! Вероятно, в их глазах я теперь позёр, но это меня не огорчает. Другое дело Рейе.       – А что Рейе? Мне казалось, он тебя оценил…       – О, конечно. «Если вы будете выкладываться так каждый спектакль, то к концу сезона останетесь без голоса, мсье Сати!» – передразнил Эрик. – Он не хочет даже задуматься, на что я способен!       – Он просто ещё совсем тебя не знает.       – Зато его знаю я, – Призрак усмехнулся. – Подозревает ли он об этом… Рауль?       – Что? – виконт взглянул на него – и вздрогнул от проникновенного взгляда его глаз, в полумраке совершенно серых, как сталь. – Я… тебя слушаю.       – Ты не рад.       Что? На миг виконт застыл в замешательстве – но потом нашёл в себе силы рассмеяться:       – Я? Да перестань! Ты же знаешь, мы так долго…       – Ты же понимаешь, что без тебя всё это не будет иметь никакого смысла? – перебил Эрик, не слушая его.       – … этого хотели… Подожди, что? Но Опера! Ты же любишь музыку. И любишь Оперу… нет? – Рауль взял его за руку, пытаясь заглянуть ему в лицо и ловя себя на мысли, что вот сейчас разговаривает с ним как с ребёнком. Эрик покачал головой:       – Не смеши меня. Одной музыкой прожить невозможно! Хуже всего, когда она просто перестаёт звучать. Не могу тебе этого объяснить – я и сам до конца не понимаю. Кристин не успела оставить меня одного: она бросила меня вместе с тобой. Что случилось бы, обернись всё иначе, я не хочу знать.       – Боже мой! – прошептал Рауль.       Он, кажется, понял.       – А тебе запрещаю об этом думать. Слышишь меня?       – Слышу, – согласился Рауль. – Слышу, но всё же… ох, – у него часто застучало сердце: Эрик притянул его к себе. – Ты… ты меня поцелуешь?       – Да.       – Хорошо… а когда?       Эрик не ответил: карета подскочила, их ещё теснее толкнуло в объятья друг друга, ну а потом… да. Призрак накрыл его губы своими, – и хотя второго ухаба не было, юношу тряхнуло ещё раз, сильнее прежнего. Закрыв глаза, он сдался на волю сжимающих его рук, тая под их ласкающими, мучительно лёгкими прикосновениями. Он гладил плечи Эрика и отчаянно хотел большего – как можно большего… но для этого была нужна их спальня. Их постель… Он не мог не дрожать от предвкушения, от желания оказаться обнажённым под взглядом этих великолепных пронзительных глаз.       Рука любовника опустилась ему на бедро, и он с трудом подавил тихий вздох.       – Жермен нас не поймёт… – пробормотал он, кое-как отстраняясь.       – Какая жалость. В любом случае, это не повод отодвигаться так далеко, – Эрик, с присущей ему невозмутимостью, притянул его обратно и шепнул: – Расскажи мне про Андре.       – М-м-м… он ужасно скользкий тип, – вздохнул Рауль. – Я больше доверяю Фирмену, чем ему. Кстати, мы видели твоего конкурента…       – Да. Я тоже его видел. Он мне не конкурент. Этот идиот, вероятно, прельстился им настолько, что утратил связь с реальностью. До солиста церковного хора мальчишка дозрел, но до ведущего тенора в оперном театре – ни за что. Я бы и на пушечный выстрел не подпустил его к этой должности!       – То есть, ему мешает молодость?       – Не молодость – ему нужно умение и опыт. Пройдёт время, прежде чем у него появится и то, и другое.       – А Кристин? Она ведь тоже...       – Она моя ученица – и стала ей благодаря своему таланту, не сомневайся. Не думаешь же ты, что я могу вырастить примадонну из любой хористки? – Эрик поморщился. – Конечно, многое решает техника – я могу научить, и да, кого угодно. Но талант решает всё. Любому пластичному материалу можно придать форму – но вазу можно вылепить только из глины, а не из того, что как следует зачерпнули из канавы. Вспомни Карлотту: ей всё равно, что петь, потому что она уверена в превосходстве именно техники. Нет ничего, с чем бы она не справилась – и это правда. И это чертовски скучно. Кому-то, конечно, и этого достаточно – но проклятье, я вижу спящих зрителей в зале и понимаю их, потому что сам готов смотреть на часы! И это на Моцарте… А когда она только начала репетировать «Ганнибала»? Да мне в неё ботинком запустить хотелось, чтобы она хоть что-то почувствовала! Но мои ботинки мне ещё пригодятся, так что я запустил ей под юбки крысу.       – Под юбки?!       – Да, в сцене есть люк; нужно было просто подкараулить, когда она подойдёт поближе. О, это был один из лучших номеров, который я слышал в её исполнении! Какая экспрессия, какой накал страстей! После этого я ещё усиленнее взялся за Кристин – спроси её. Примадонне, которую может расшевелить только крыса, в театре не место. Пьянджи ещё хотя бы старался… честно говоря, мне всегда было немного жаль его. Муж, который на самом деле нечто среднее между мебелью и мальчиком на побегушках – поистине жалкое зрелище. Никому не пожелал бы такой участи.       – Лучше смерть?       Эрик усмехнулся:       – Да. Особенно смотря чья.       – Узнаю кровожадного Призрака Оперы, – пробурчал Рауль, склоняя голову ему на плечо. – И как только они тебя не узнали?       – Для чего-то потустороннего я слишком очевидно состою из плоти и крови. И улыбка у меня дурацкая.       – Что? Нет...       – Я репетировал.       – О.       – Так что в Опере я теперь буду играть две роли: рокового соблазнителя на сцене и скучного обывателя за кулисами.       – Но ведущему тенору нельзя быть...       – Значит, сыграю третью, – пожал плечами Эрик. – Четвёртую, пятую, десятую... Столько, сколько понадобится. А правду будешь знать только ты.       – А Кристин? – удивился Рауль. – А мадам Жири?       Эрик коротко мотнул головой.       – Нет, – отозвался он и, повернувшись к Раулю, поцеловал его – опять. Поймал. У виконта захватило дух. Его губы разомкнулись, точно сами собой… он почувствовал, что вот-вот падёт жертвой собственных страстей – причём буквально, на пол. Но Эрик держал его, надёжно и крепко. Его губы скользнули вдоль щеки Рауля, перешли на шею; виконт хотел запросить пощады, но куда там! За него взялись всерьёз, и вырываться было бесполезно. Второй раз сказать «нет»? Железный он, что ли? Будь он даже холоден, как лёд, непременно растаял бы от этого шёпота на ухо:       – Никто, только ты… только ты.       Карету неожиданно тряхнуло, и она остановилась. На козлах эмоционально выругался Жермен:       – Дьявол! Дубина, освободи въезд! Да, ты! Какого чёрта ты там встал? Кого? Хозяина дома, вот кого! Уйди с дороги!       – Это что, скандал? – Рауль высвободился из объятий Эрика и выглянул из окошка. И действительно, въезд к дому был перегорожен фиакром, а с фиакером ругался Жермен. – Филипп приехал сюда раньше нас? Да нет, у него были дела, я помню…       – Это не он, – Эрик потеснил его немного. – Твой брат никому бы не позволил перегородить улицу – хотя бы потому, что бывал здесь раньше.       – Тогда кто? – Рауль вздрогнул. – Жюль не знает, где я, и Марсель больше не впустил бы его!       – Вот именно. Думай ещё.       – Хорошо – я не знаю, – сдался Рауль. – Пойдём! Жермен знает, что делать с каретой, а вот я понятия не имею, кто находится, судя по всему, у меня дома! Марсель не пустит кого попало, конечно… ох, что-то я волнуюсь!       Эрик сжал его пальцы:       – Не сходи с ума раньше времени, прекрасный принц. Что-нибудь придумаем.       У дверей дома их встретил Марсель:       – Мсье виконт! Во время вашего отсутствия…       – У нас гости, Марсель? – перебил его Рауль.       – Увы! Мадам графиня, мсье. Граф Филипп не с вами?       – Нет, – вздохнул Рауль, думая, не обладает ли его брат, часом, каким-нибудь особенным чутьём. – У него нашлись срочные дела.       – Как вовремя! – произнёс Эрик за его плечом. – Ну что ж, думаю, при семейной встрече я буду лишним. Пойду варить кофе.       – Ты? – удивился Рауль. – Но ведь…       – Что? – насмешливо отозвался Призрак. – Ты меня в подземелья Оперы хочешь отправить его варить?       – Нет! – горячо воскликнул Рауль. – Точно не хочу. Ладно, значит, меня ждёт беседа с мадам графиней… – пробормотал он. – Чёрт! И я совершенно к этому не готов. Она не сказала, зачем приехала? (Марсель покачал головой). О, да у нас интрига! Ну да, конечно – стоило только связать свою жизнь с оперным театром… Послушай… – он обернулся к Эрику, но того, как выяснилось, уже и след простыл. – Вот так! Он что, в воздухе растворился? – с подозрением спросил Рауль дворецкого. Тот улыбнулся. – Хорошо, я готов. Веди меня к ней. Но Филиппу я отомщу!       Поправив галстук и бегло осмотрев себя в зеркале – не расстёгнуто ли у него что-нибудь лишнее? Эрик может быть очень коварен! – он вздохнул и вошёл в гостиную, где его ждала встреча с женой старшего брата.