Kill me, heal me

— Рюук... — мертвую тишину в камере нарушил тихий голос Первого Киры, — убей меня…пожалуйста. Я не выдержу, — впервые в жизни гордый Лайт умолял кого-то и им оказался паривший рядом с ним шинигами, который на протяжении долгих и скучных часов находился взаперти вместе с Кирой, совершая при этом немыслимые кувырки в воздухе в преддверии начинавшейся яблочной ломки. — Нет, Лайт, — ответил шинигами. — П-почему? — спросил недоумевающий Ягами. — Я не обязан отвечать на твои вопросы. — Это из-за того, что у меня нет яблок? — печальным голосом сказал Кира, прекрасно знавший, что яблоки — это единственная любимая еда Рюука в мире людей. — И это тоже. Я просто не хочу. Больше не спрашивай, Лайт. У меня начинается ломка, — ответил шинигами Кире, вернувшись к своему прерванному занятию. Лайт не собирался сейчас прекращать беседу с Богом Смерти. Пока у него еще оставались силы для разговора, он добьется от Рюука правды. — Я знаю, что ты можешь это сделать…мне не понятна…причина, — прохрипел Первый Кира. — Если шинигами убьет человека, то это будет совсем не то, как вы смертные убиваете друг друга, — уклончиво поведал неугомонному Кире шинигами, — сейчас ты не поймешь, Лайт, но когда-нибудь обязательно сможешь. — Лайт, а почему ты не убил L, когда была возможность? — через некоторое время спросил шинигами у Ягами. — Что изменилось? — Бог Смерти считал, что должен знать, за что сейчас страдает ломкой, которая вынуждала его становиться с ног на голову. — Почему?...Я люблю L. И ничего не могу с этим поделать, — с вымученной полуулыбкой ответил Лайт. Больше ни один из них не нарушал хрупкую атмосферу тишины. Бог Смерти с каждой минутой все сильнее противился подступающей ломке и был бы безумно рад хотя бы одному маленькому сочному яблочку в этот момент. А Кира погрузился в размышления, которые были как нельзя кстати к месту, ведь сидя в темной камере только этим он и мог заниматься. И объектом его раздумий был лучший частный детектив во всем мире. Его личная немизида и проклятье. L не такой, как все остальные. Он человек со своими странностями, на которые не обращает внимания. Ему было как-то без разницы на то, что черноволосый детектив может быть намного хуже, чем другие обыватели. Он самолично испытал на себе, каким временами бывает замкнутый сыщик. «Почему именно он?»— много раз он думал об этом на протяжении этих месяцев, наполненных нервами, недосыпом, постоянной бдительностью и глупыми романтическими мыслями, которые никогда раньше не посещали голову лучшего студента Японии, так и не нашедшего ответ на свой вопрос. Наверное, только одному L под силу заставить Лайта испытывать дикую ярость лишь своим присутствием в комнате, не перестающими подозрениями и тем, что своими поступками детектив запустил спусковой механизм, разрушающий его идеальные маски, заставляя показать всему миру его истинную суть. Ягами время от времени казалось, что сама Судьба-злодейка незримо наблюдала за ними и их опасной битвой. Она своим небольшим вмешательством привнесла толику интереса и неожиданности в затянувшуюся партию для одного из участников смертельного поединка. Каждый из них по-своему хотел сделать этот мир лучше. Для Киры сражение с L как-то совсем незаметно, спонтанно и головокружительно сменилось глупой любовью к жуткому сладкоежке, все время жующему что-то новое. С каждым новым кондитерским изделием детектив все сильнее поражал Ягами, хоть он и знал, что говорил ему на эту тему Рюдзаки, но для Лайта, который был руками и ногами за здоровую пищу, это было странно и непостижимо. Лайту было бы намного легче и проще просто люто ненавидеть его, но только не любить. Они оба никогда открыто на публике не проявят своих настоящих чувств и эмоции, которых не должны видеть другие. Кира не смог и никогда уже не убьет L. Он просто не сможет лишить жизни того, кто с удивительной наглостью поселился в его сердце и не желал никакими уговорами внутреннего голоса Лайта, покидать новое место обитания. Глубокие и невеселые мысли Ягами Лайта прервал громкий звук открывшейся двери в камеру, который казался оглушительным в абсолютной тишине. Лайт не мог видеть своего тюремщика, даже если бы согласился на сделку с шинигами, чтобы получить глаза Бога Смерти. Он не знает его лица и настоящего имени, а еще ему мешает эта повязка. Лайту остается только ориентироваться на слух, пытаясь уловить и распознать в какой стороне находится малейший шорох и шум, издаваемый пришедшим полицейским. — И снова здравствуй, Кира, — приветливо поприветствовал Ягами чем-то довольный мужчина, что не могло не вселять в Лайта опасений, что такое поведение полицейского не приведет ни к чему хорошему для него. Первый Кира сохранял молчание, не собираясь разговаривать с этим человеком, который заслуживает своими поступками кары в лице Киры, с радостью убившего бы мужчину, как только с его глаз исчезнет повязка, тем самым развязав ему наполовину руки для осуществления Справедливости. Лайт на грани. Он может не выдержать. Это было опасно делать в нынешней ситуации. — Твое молчание меня уже довольно долго злит, Кира. И поэтому, я нашел способ развязать тебе твой лживый язык. Медленным и размеренным шагом мужчина вплотную подошел к Кире и достал из кармана куртки мобильный телефон со словами: — Сегодня ночью случилась страшная трагедия для Японии и всего мира. Как ни прискорбно сообщать это, — с издевательским тоном проговорил он, — произошло крушение самолета, летевшего ночным рейсом в Англию, на котором погибло пятьдесят пассажиров…и детектив L, севший после пресс-конференции на этот самолет. Лайт услышал, как из динамика телефона ведущий новостного канала Японии сообщал о том, что только что сказал ему полицейский. «Нет…нет…нет, это не правда. L не может быть мертв!». Лайт не желал в это верить. «Он не мог так умереть! Это самая живучая скотина, которая всех переживет!». Перед мысленным взором Ягами предстал их последний разговор, когда Лайт сказал Рюдзаки, что он одиночка и мир погоревав о такой серьезной утрате для общества, все равно забудет о нем, а его место займут наследники. Сейчас его собственные слова, сказанные ради защиты L, казались пророческими, предвещавшие гибель лучшего детектива мира. В этот момент, когда Лайта еще поддерживало знание того, что он сказал все те слова не зря, что он кого-то спас, а не убил, бесследно исчезло. Что-то умерло в душе Лайта, оставляя на своем месте опустошенность, но даже если все это правда, он никому не позволит узнать настоящее имя детектива. Оно теперь единственное, что осталось Лайту от его любимого черноволосого чуда. — Я так хочу сказать эти слова… — сказал Лайт, сдерживая внутри себя подступающий гнев. — Какие же? Говори! — нетерпеливо приказал полицейский Ягами, заранее радуясь и празднуя победу над тем, что он наконец-то узнает то, над чем уже много времени трудился. — Ты сдохнешь, тварь!!! — яростно закричал Лайт, насколько позволяло ему это сделать охрипшее горло. — Я тебе обещаю...даю слово Киры. — Шутить со мной вздумал?! — громко закричал полицейский в лицо Лайта, внезапно нанося сильный удар в челюсть парня, на которой снова расцветет синяк, из-за вымещаемой на нем злости и глубокого разочарования работника полиции. — Для тебя он будет только L! — Для тебя мой следующий визит будет последним, Кира, — сказал на прощание полицейский, покидая камеру. Избитый, лежащий в луже собственной крови после сильного избиения ушедшим полицейским, Лайт находился на грани потери сознания, но изо всех сил пытался бороться с этим. L мертв. Лайт вспоминал все моменты своей жизни, в которых был L. Каждое новое воспоминание в его голове, сопровождалось горькими слезами потери, которые медленно стекали из-за повязки по лицу Лайта. Темная сырая камера, помимо перемещающегося по ней шинигами, являлась единственным свидетелем слабости Ягами Лайта. — L… L… L… L!!! — дикий отчаянный вопль наполнил комнату, несущий в себе всю боль, неверие и осознание потери его темноволосого детектива, выплеснутое в одну роковую букву, изменившую всю его жизнь. Лайт кричал, чтобы помнить L. Ему хотелось избавиться от этой боли, душащей его сильнее, чем ранее это делал полицейский. Ягами Лайт сидел на полу камеры, в которой на протяжении многих часов испытывал нескончаемую боль и подвергался избиениям, пока его тюремщик свысока наблюдал, как он шаг за шагом сходит в могилу. От лучшего студента Японии осталась лишь внешняя оболочка. Когда-то яркие карие глаза окончательно потускнели под повязкой, изящные руки, скрепленные наручниками, затекли и стали ледяными. А его сердце теперь было сковано вечным холодом.