Случайный человек.

      Первая ночь, которую Паулю довелось провести за решеткой, стала для него настоящим испытанием. Когда он остался в камере один и наконец позволил своему организму сдаться, усталость сморила его мгновенно. Тяжелое и лишенное сновидений забытье, не приносящее ничего, кроме приятной возможности отключиться от реальности.       Ландерс проснулся, когда на улице было еще темно. Мужчина попытался аккуратно перевернуться со спины на бок, на что голова отозвалась тупой болью и мерным гудением. Травмированная нога тоже поспешила напомнить о себе зудом и ощущением жара. Медленно опустив затылок на жесткую, свалявшуюся подушку, которую вместе с тонким одеялом принес молчаливый охранник, Пауль собрал мозги в кучку и постарался прикинуть, который час.       При обыске у него отобрали телефон и даже обычные наручные часы. В немногочисленных кабинетах, где ему довелось побывать накануне, Пауль пытался определить время, но не смог. Создавалось впечатление, что от находившихся внутри людей специально скрывали всю информацию о происходящем снаружи. Задернутые плотные шторы, лампы дневного света, отсутствие календарей и часов. Такой ход был очень эффективным. Организм сбился с привычного режима, а потерявшаяся во времени голова не могла решить – приказать телу поспать еще или начать бодрствовать.        Ландерс перевел взгляд на противоположную стену. В коридоре были включены лампы, которые горели круглосуточно и сейчас мягко бросали желтую полоску света в щель под дверью. Он предпринял вторую попытку приподняться, которая оказалась более удачной, и посмотрел в маленькое зарешеченное окошко, находившееся практически под потолком. В прямоугольнике, расчерченном «в клеточку», была темнота и сизые тучи на черном небе. Но слабый отсвет фонарей, неуверенно пробивающийся в камеру, и тишина говорили в пользу того, что на дворе либо ночь, либо очень раннее утро.       Пауль натянул казенное одеяло до подбородка и надвинул капюшон на глаза. Он лег, не раздеваясь, не снял даже верхнюю одежду. Решение оказалось разумным, потому что холод в камере стоял просто собачий. Маленькая батарея, тянувшаяся вдоль стены, совершенно очевидно не работала.       Тем более, Ландерса не покидало ощущение, что все случившееся с ним – просто недоразумение. Уже сегодня, ну максимум через пару суток, военные найдут его партнера, который был инициатором выполнения заказа, и тот скажет им, что Пауль совершенно ни при чем. И его отпустят.       Мужчина был готов уйти без извинений и моральных компенсаций – лишь бы освободиться. И ему будет урок на всю жизнь – думать, прежде чем слепо верить людям. С такими невеселыми мыслями Пауль закрыл глаза и заставил себя, игнорируя разболевшуюся ногу, снова уснуть.       Следующее пробуждение было не таким спокойным.       Ландерс проснулся из-за негромкого, но настойчивого воя. Вялое сознание хотело было проигнорировать его, услужливо подсунув образ соседской собаки, которая очень тяжело переживала ежедневный уход хозяев на работу. Но потом в памяти восстановились события прошедшего дня, и вариант с собакой пришлось отмести.       Пауль окончательно проснулся и, впившись глазами в заметно посветлевший потолок камеры, навострил уши. Звуки перестали быть похожими на вой животного, и стали отчетливо слышны просьбы о помощи, доносившиеся, судя по всему, из соседней камеры. Сердце мужчины неприятно сжалось и заныло. По жизни Ландерс был добрым и отзывчивым человеком, поэтому тихие стоны за стенкой стали буквально призывом к действию.       Когда через пару минут никто из персонала «тюрьмы» так и не появился, он решил, что пора помочь.        - Эй! – после пробуждения в горле пересохло, и голос был хриплым. – Эй, кто-нибудь!       Тишина. В соседней камере зов стал громче, словно просящий почувствовал поддержку и собрался с силами для новой попытки. Ландерс откашлялся, сглотнул слюну, и набрал в легкие воздуха побольше.        - Эй! Извините! – крикнул он. – Кто-нибудь!       Пауль продолжал звать, удивляясь, что никто не слышит. Вчера, когда его вели через это крыло, мужчина совершенно точно видел стол дежурного. Да и вспоминая разговор с майором Риделем, который звонил на пост, сомнений не возникло – либо охранник специально игнорирует крики, либо просто отсутствует. И, будто прочитав его отнюдь не оптимистичные мысли, голос за стеной сдался и смолк.        - Помогите! Кто-нибудь! Человеку плохо! – после повисшей гробовой тишины, воплями Пауля можно было разбивать хрустальные бокалы. – Помогите! Человек умирает!       Громкий топот шагов в коридоре и сдержанная ругань показались Ландерсу манной небесной. Он почувствовал, как кулак совести, сжимавший в волнении грудь, разжался, позволяя переложить ответственность и проблемы на другого человека.       Замок его камеры загремел, и дверь с хлопком распахнулась. На пороге появился военный в серой форме, вчера сопровождавший врача, правда, вид он имел уже не такой собранный и отрешенный. Серый берет сполз на заспанные глаза, штанины торчали из высоких сапог. Увидев живого и почти невредимого Ландерса, охранник раздраженно нахмурился и довольно агрессивно поинтересовался:        - Чего орешь?        - В соседней камере человеку плохо, - выпалил Пауль, - он стонал, а теперь замолчал. Я не врач, но…        - Черт, - охранник одарил задержанного еще одним злобным взглядом и вышел, захлопнув дверь.       Ландерс напряг слух, целиком погружаясь в происходящее за пределами его камеры. Военный, судя по всему, подошел к соседней двери и замер. По крайней мере, Пауль несколько секунд не мог различить ни шороха – может быть дежурный пытался уловить шум или стоны, а может просто струсил или решил не утруждать себя разборками с очередным правонарушителем. Однако, к величайшему облегчению Ландерса, после возникшей паузы загремели ключи, и дверь соседней камеры открылась.       Голос охранника было слышно очень хорошо. Он в весьма грубой манере справился о самочувствии соседа Пауля, потом снова повисла тишина, прерываемая напряженным пыхтением.        « Блядь», - почти застонал военный. Соседняя дверь хлопнула, запираясь, и быстрый топот тяжелых подошв отразился эхом в коридоре.       Пауль снова ощутил тиски, сдавившие сердце и голову. Он даже не знал, кто находится в соседней камере, но впечатлительность и добродушие сделали свое. Мужчина подался к стене, около которой стояла его койка, и прижался к ней ухом. Не услышав ровным счетом ничего, он похлопал по преграде, разделявшей его и соседа, и громко произнес:        - Все хорошо, слышишь?       Ответа, как и следовало предполагать, не было. Зато со стороны коридора донеслись звуки. По мере их приближения Ландерс смог различить три голоса. Один из них – нервный и громкий – принадлежал охраннику. Во втором говорившем мужчина узнал Кристофа Шнайдера. В отличие от вчерашнего шутливого тона, сегодня врач звучал холодно и даже немного зло. Третий голос оставался для него загадкой, но ненадолго. Как только шаги миновали его камеру и остановились около соседней, последний неопознанный человек отдал приказ отпереть замок, и Пауль с содроганием узнал гавкающие интонации капитана Круспе.       Группа мужчин вошла в камеру и на секунду замерла, после чего послышался громкий звук хлопка и грязная ругань. Ландерс без труда представил в голове картинку: Рихард Круспе только что ударил подчиненного, а теперь отчитывает его за произошедший инцидент. Тихое рычание капитана, в котором через стенку с трудом удавалось распознать слова, иногда прерывалось четкими и громкими указаниями Шнайдера. Гремели какие-то железки и стекляшки, скрипнула пружинами кровать, и все смолкло.       Пауль взволнованно вжался в стену порядком замерзшим ухом, но не осмелился подать голос. Ему решительно не нравилась тишина, которая могла означать что угодно. Более всего раздражало то, что никто из присутствующих в соседней камере мужчин не комментировал происходящее. Тихонько вжикнула «молния», снова звякнули железки, послышался приглушенный щелчок. Судя по всему, Кристоф складывал приборы в медицинский чемоданчик. Душа Ландерса маялась в томительном ожидании, и он уже хотел было набраться наглости, чтобы покричать через стену, но Круспе не выдержал первым:        « Ну?»        «Что «ну»?» – откликнулся врач. – «Скоро придет в себя».        «Живучий ублюдок».       Пауль против своей воли улыбнулся и отлип от стены. Он потер лицо руками и почувствовал себя выжатым досуха, будто лично боролся за жизнь заключенного из соседней камеры. Пальцы зарылись в высветленные волосы с отросшими корнями, зачесывая их назад, и мужчина отметил выступившую на лбу испарину. На душе стало легко, и он записал себе плюсик в карму – за помощь нуждающемуся. Однако насладиться ощущением спокойствия ему не дали.       В замке загремел ключ, и Пауль подобрался, с тревогой взирая на дверь. В проеме сначала показался охранник. На его левой щеке ярко виднелся наливающийся красным след пятерни. Вид у военного был еще более злобный, чем с утра, и он покинул камеру, как только открыл дверь. Следом за ним внутрь зашел улыбчивый Шнайдер, и Пауль поднял руку в приветствии, мигом успокаиваясь. Врач выглядел немного уставшим, но от напряженного тона, которым он разговаривал несколько минут назад, не осталось и следа. Кудрявые волосы были стянуты в высокий пучок эластичной лентой, а на кончике носа сидели прямоугольные очки в тонкой оправе, которые мужчина поспешно снял.        - Ну, - врач спрятал очки в нагрудный карман черной рубашки, заправленной в прямые серые джинсы, - кому здесь выписать благодарность?        - Как он? – вместо ответа спросил Пауль.        - Жить будет, - хмыкнул Шнайдер, подходя к койке и усаживаясь на ее край. – А ты молодец, Ландерс. Ничего, что я на «ты»? – получив утвердительный кивок, мужчина продолжил. – Дежурный, кретин, отсыпался в подсобке, хорошо, что ты такой ушастый и смелый. Услышал и не побоялся кричать.        - Вчера мне посоветовали не бояться позвать охрану, если станет плохо, - улыбнулся Пауль и почувствовал, как зарделись щеки. И удивился себе – в свои тридцать пять краснеть как мальчишка от сомнительной похвалы. Видимо, так на нем сказывалось обаяние тюремного врача.        - Ну, я имел в виду твою ногу, - улыбнулся Кристоф, - но мне нравится, что ты не оказался мстительной тварью. Не знаю, как бы я поступил на твоем месте: звать на помощь человеку, по вине которого ты оказался за решеткой…        - Что? – на секунду Ландерсу показалось, что пол провалился, и он ухнул в глубокую бездонную яму. Вся радость от того, что он помог человеку, прошла, уступив место растерянности.        - Кристиан Лоренц. О, а ты не знал?       Он ведь и правда не знал, что в соседней камере сидит Флаке. И даже не мог предположить этого. Почему-то Паулю показалось, что их как «сообщников» рассадят максимально далеко друг от друга. В голове кружились мысли и самые разнообразные предположения. Что бы случилось, если он не услышал? Стало бы его бездействие причиной смерти Флаке? Что сделали бы с ним, если бы Лоренц погиб? Может, отпустили? И самое главное… Смог бы он хладнокровно бросить террориста на произвол судьбы и не позвать помощь?        - Эй, - Пауль вздрогнул, почувствовав прикосновение к своей руке. Он оторвал взгляд от стены и посмотрел на длинные пальцы врача, накрывшие его сцепленные в замок кисти. – Если тебе станет легче, то рассматривай это не как помощь ему, а как помощь мне.        - Я даже не знаю, что думать по этому поводу, - выдохнул Ландерс.        - Если бы ты не позвал на помощь, Флаке бы умер, - произнес Шнайдер и нехотя добавил, - вчера я должен был осмотреть его. Но замотался, а потом ко мне пришел… Не важно.        - Так что с ним случилось? – полюбопытствовал Пауль.        - Инсулиновый шок. Он диабетик.       Ландерс нахмурился и удивился, почему при таком серьезном заболевании, как сахарный диабет, Флаке не удосужился поставить кого-нибудь в известность. Хотя он и сам сначала трусил и не решался сказать о своей ноге. А потом Пауль вспомнил обыск при задержании, вспомнил странные ампулы и шприцы. Как Лоренц просил не забирать их, пытался доказать, что это не наркотики, а лекарство. И как Круспе начал его бить.        - Он говорил, что болен, но капитан… - начал было Пауль, но Шнайдер в мгновение ощетинился, теряя все свое добродушие.        - О том, что сделал капитан, я знаю и без Вас, Ландерс, - раздраженно фыркнул он, беспардонно откидывая одеяло в сторону, - давайте лучше осмотрим Ваш ушиб.        - Давайте, - удивился мужчина, возвращаясь к официальному обращению на «Вы».       Пока врач аккуратно трогал палец, сдавливая и проверяя состояние ногтя, Пауль размышлял над такой резкой сменой настроения. Очевидно, Шнайдеру не понравилось, что он затронул в разговоре Круспе. Непонятно было только одно: Кристоф не хотел обсуждать капитана, потому что не одобрял подобных действий, или же пытался выгородить его? Вспоминая их вчерашний разговор, с уверенностью можно было сказать – врач не приверженец жестоких методов общения с задержанными. С другой стороны, как Шнайдер узнал о заболевании Флаке и всех подробностях его задержания, если не от самого Рихарда? Значит, несмотря на показное осуждение, на самом деле эти двое неплохо ладят. По крайней мере, точно общаются.       Дальнейший полет мысли был прерван неласковым тычком в свод стопы. Пауль зашипел от боли и дернул ногой, вскидывая возмущенный взгляд на врача.        - Это не перелом и не трещина, - довольно подытожил Шнайдер. Теперь он снова стал безмятежен, сгладив ворвавшееся на остроносое лицо раздражение. – Но синяк будет сильный и глубокий, недельки две точно похромаешь. И да, ногтя тебе, скорее всего, не видать.        - Но он вырастет? Новый? – обеспокоился Пауль. Беспорядочно снующие мысли в голове совсем сбили его с толку, и, чтобы не сойти с ума, мужчина решил зацепиться за какой-нибудь пустяк. Типа отваливающегося ногтя.        - А ты моделью для съемки ног подрабатываешь? – усмехнулся Кристоф, доставая из широкого кармана блистер с таблетками.        - Нет, но отсутствие ногтя лишит меня этой перспективы, - Ландерс ощутил, что врач опять пришел в хорошее расположение духа, и с удовольствием подхватил шутку.        - Не волнуйся, - мужчина встал с койки, закрыв одеялом ноги Пауля, и вручил ему таблетку. – Вырастет. Почему здесь так холодно?       Шнайдер передернул плечами и решительно направился к батарее, тянущейся вдоль стены. Он обхватил узкую, крашеную грязно-салатовой краской трубу, и тут же убрал ладонь, отряхивая с нее пыль. Врач присел на корточки перед отопительной конструкцией и долго изучал ее взглядом. Потом так же на корточках переместился ближе к углу, где труба выходила из стены, и решительно провернул небольшой вентиль.       Внутри что-то зашуршало, забулькало, загудело, Кристоф снова покрутил и поднялся на ноги, вытирая руки о подол халата. «Ну, как-то так», - пробубнил он себе под нос и вернулся к пациенту.        - Скоро нагреется.        - Спасибо, - искренне поблагодарил Пауль, разжевывая горькую таблетку.        - Тебе нужно в туалет? – внезапно спросил Шнайдер и, поймав на себе настороженный взгляд, рассмеялся. – Я хотел предложить помочь встать. Сейчас лучше вообще не напрягать ногу.        - А, нет, - расслабился Ландерс, - вторая-то нога у меня работает. Сам допрыгаю.        - Ну, смотри, - врач подошел к запертой двери и дважды стукнул по тяжелой створке, - спасибо за Флаке. Ты действительно выручил нас всех.        - Да, - кивнул Пауль и снова поднял руку, прощаясь с покинувшим камеру мужчиной.       Ландерс откинулся на спину и уставился в потолок. Невольно прислушиваясь к звукам из соседней камеры, мужчина вернулся к вопросу, отошедшему на задворки сознания. А смог бы он не позвать на помощь умирающему Флаке?       Смог бы, жестко решил Пауль. Этот человек одной стопкой бумажек сломал ему всю жизнь. Этот человек не пытался его оправдать, вывести из-под подозрений и не испытывал сожалений. Вчера в коридоре Флаке явно издевался. А сегодня Ландерс, как наивный дурак, спас его никчемную жизнь. Если бы Паулю дали второй шанс, он был уверен – Лоренц сейчас валялся бы в своей камере бездыханным.       Приободренный садистскими мыслями о мучительной смерти Флаке, Пауль решительно сел, а потом оттолкнулся руками от койки, вставая на левую ногу. Аккуратно балансируя на одной конечности, мужчина грузно допрыгал до унитаза, приютившегося в углу камеры. Пришлось прислониться к стене плечом, чтобы поймать равновесие.       Ландерс вцепился пальцами в пуговицу над ширинкой, пытаясь расстегнуть ее. Холодные руки слушались плохо, железная кнопка все время выскальзывала и упорно не хотела пролезать в петельку.       Чертыхнувшись, мужчина задрал подол свитера повыше, открывая себе больший обзор. Капюшон лез мехом в глаза, от работающей батареи наконец повеяло теплом, и в пуховике стало жарковато. Влажные пальцы все никак не могли ухватиться за пуговицу. Свитер сползал, длинные синтетические волосинки щекотали лицо, по спине, вдоль позвоночника, скатилась капля пота. Левая нога, уставшая от нагрузки в неудобной позе, задрожала, подкашиваясь. И правая нога, до этого предусмотрительно согнутая в колене, инстинктивно распрямилась, ища опору.       Резкая боль пронзила до самого бедра, и Ландерс психанул, ударяя кулаком по стене над кособокой раковинкой. Мужчина вымученно застонал, сползая прямо на пол.        - Ебаная пуговица, - прорычал он и закрыл глаза, чувствуя, как две горячие капли прочертили дорожки по щекам. В этот момент, мужчина ненавидел себя. Но не за минутную слабость коленей или неловкость пальцев.       В этот момент Пауль окончательно понял: он не смог бы молча ждать смерти другого человека. Даже если этот человек Флаке.       И от этого было еще хуже. ***       В коридоре Шнайдер подхватил свой неизменный чемодан с препаратами и инструментами, и быстрым шагом направился к больничному крылу. Его расположение было очень удачным: находящееся на первом этаже, оно имело отдельный подъезд для машин скорой помощи, что позволяло Кристофу безнаказанно оставлять свой Фольксваген не на общей парковке. И покидать здание Управления в рабочее время, не сталкиваясь с дежурным на проходной. А еще через этот выход можно было незаметно уйти от нежелательных визитеров, ожидавших врача на выходе из больничного крыла.       Перспектива писать объяснительную за произошедшее получасом ранее неприятно скреблась в мозг, и Шнайдер решил, что сначала сбегает в магазин за сигаретами, а потом пробьет вариант избежать бумажной волокиты. Если Круспе вовремя сообразит и не станет докладывать о неприятности, то про нее можно будет забыть. В конце концов, о случившемся знают только трое, кроме них. Дежурный не станет подставлять себя. Ведь это он должен был поднять тревогу, а не спать в подсобке. Ландерсу сейчас не до этого. А сам Флаке придет в себя не раньше, чем вечером. А если вздумает жаловаться, Рихард умеет убеждать в правоте своих интересов.       Успокоив себя и взяв позитивный настрой, Шнайдер вставил ключ в замок своего кабинета, но не смог его провернуть. Дверь оказалась открыта.       Кристоф нахмурился и приготовился к худшему – он точно помнил, что запер дверь, прежде чем бежать в крыло с задержанными. Он вытащил ключ из скважины и сделал нерешительный шаг назад, собираясь уйти, но потом передумал и уверенно повернул ручку.       Рука рефлекторно потянулась к выключателю на стене. Лампочки под потолком моргнули, загораясь, и кабинет озарился холодным ярким светом. Белый кафель на полу и стенах, белая мебель, стальные медицинские инструменты и оборудование, закованное в каркасы из белого пластика. Посреди всей этой стерильной белизны на стуле большой черной кляксой, смотревшейся здесь совершенно неуместно, сидел Линдеманн.       Увидев Шнайдера, полковник снял ногу с ноги и поднялся, стремительно приближаясь.       Кристоф схватился за не успевшую закрыться дверь, управляемый единственным желанием – уйти как можно скорее. Или выйти из замкнутого помещения, поближе к большому количеству людей. Врач почувствовал подкативший к горлу комок страха. Если бы ему сейчас предложили оказаться к клетке с медведем, а не с Линдеманном в кабинете, он бы без раздумий согласился.       Большая рука впечаталась в дверь, захлопывая ее. Лицо полковника оказалось так близко, что тяжелое дыхание шевелило кудряшки, выбившиеся из прически Кристофа. Большие, с мутной зеленью глаза смотрели в упор, выжигая дыру в виске отвернувшегося врача.       Молчание повисло душным облаком, но Шнайдер не решался вдохнуть свежего воздуха и заговорить. В моменты бешенства, а сейчас был именно такой момент, Линдеманн становился непредсказуем. Мужчина надеялся, что он не опустится до рукоприкладства, но с каждой минутой уверенность таяла.        - Зачем?       Шнайдер вздрогнул и коротко стрельнул голубыми льдинками глаз на Тилля. Он пока не понимал, к чему такое начало. Если кто-то успел доложить про Флаке и его приступ, Кристоф ожидал криков, выговора, но никак не того, что ему придется оправдываться.        - Зачем, - повторил Линдеманн и второй рукой сжал ворот белого халата.        - Я-я… я не совсем понимаю, - протянул врач и вздрогнул, когда широкая ладонь с силой ударила по двери около его головы.       Тилль отодвинулся, возвращаясь на стул, с которого встал. Шнайдер тихо выдохнул, понимая, что не может сдвинуться с места, и наконец повернул голову прямо, все еще не смотря на мужчину.       Линдеманн сел на стул, грузно опираясь локтями на колени.        - Зачем ты даешь ему эту дрянь? – спросил Тилль и снова уставился на врача. В глазах уже не было безумной ярости. Она ушла вглубь, скрылась за обманчивым спокойствием, превращаясь в холодную жестокость.        - Я не понимаю, о чем…        - Хватит! Хватит! – зарычал Линдеманн, снова вскакивая со стула, но остался стоять на месте. – Все ты понимаешь! Думаете, я не знаю?! Вся ваша ложь, - он скривился, выплевывая это слово, - шита белыми нитками.        - Неужели? – фыркнул Кристоф, отходя от стены.        - Он сам вчера сказал, Шнайдер! – полковник сделал шаг вперед, сжимая кулаки. – Зачем ты дал ему дозу?        -Я здесь ни при чем. Он сам просит, Тилль! - ощетинился мужчина.        - Мне насрать! – Линдеманн снова надвинулся на врача, схватив его за грудки. Он подтащил сопротивляющегося Кристофа к себе и пару раз встряхнул его. – Я запретил вам! Я запретил тебе!        - Я не могу… смотреть на то, как он… мучается, - прохрипел Шнайдер, вцепившись пальцами в стальную хватку полковника, в тщетной попытке освободиться.        - Зато ты можешь смотреть, как его ломает? Можешь смотреть на его исколотые руки?! Можешь смотреть в его глаза, в которых нет ни капли осознанности?! – Тилль еще раз встряхнул Кристофа, практически приподнимая его над полом. – Это твоя вина, Шнайдер. Ты убиваешь его, слышишь? Убиваешь своими собственными руками.        - Ах, вот как? – прошипел врач и встретился взглядом с темными от ненависти глазами полковника.       Шнайдер растянул губы в злой ухмылке и уверенно схватил мужчину напротив за манжеты кителя. Теперь создавалось впечатление, что ловушка, сделанная для добычи, поймала в себя и охотника.        - Я убиваю его? – спросил Кристоф, впиваясь взглядом в бледно-зеленые омуты. – Но, позволь напомнить вот что. Ведь это не я ломился в этот кабинет год назад, - он опустился с носочков на полную стопу и подтянул Линдеманна ближе. - Это не я умолял дать ему хоть немного. Не я просил прекратить его страдания и вернуть прежнего Рихарда. Не я обещал, что та доза станет последней.       Тилль нахмурился, лицо его стало жестким и отрешенным, но глаза выдавали все, что происходило в душе. Злость, боль, раскаяние. Шнайдер почувствовал, как тиски пальцев разжались, выпуская жертву, и тоже отпустил полковника, отходя к своему столу.        - Это был ты, Тилль, - фыркнул Кристоф. – Не смей перекладывать свою вину на меня.       Линдеманн замер грубо выточенной статуей, напоминая каменную горгулью, только движение мощных плеч выдавали в нем живого человека. Внезапно мужчина схватил стоящий рядом стул и, не глядя, бросил его о стену. В кабинете зазвенело битое стекло, загремел опрокинутый столик с ампулами, с силой грохнула входная дверь.       Шнайдер сел за свой стол и поднял трубку внутреннего телефона, вызывая уборщицу.