Ирвин-Парк, 74

Deep Purple — Lazy 7 января, 1974

Голова трещала вот уже несколько дней подряд, а подушка намокла от слюней и воняла рвотой. Сандор продолжал пить, и скопище бутылок на деревянном столе и под кроватью никак не вязались с постером прекрасной Пегги Липтон, которая звонко смеялась, оголяя великолепные ножки. Она улыбалась оттуда некогда самому преданному поклоннику, а он скалил зубы в подобии улыбки каждый раз, когда просыпался. Его Пегги смотрела на него, на Сандора Клигана, и точно не задумывалась ни о каком Куинси Джонсе, и не собиралась запрыгивать к нему в постель, а также рожать маленькую девочку, или кто там у неё собирался родиться… Ей никто не был нужен, кроме Сандора, а Сандору никто, кроме Пегги, был не нужен. Впрочем, это не более, чем пьяный бред. Очередной глупый сон, один из тех, что постоянно снятся ему с похмелья. К чему ему какая-то Пегги Липтон? Даже та девочка в метро на него смотреть не захотела, а ведь выглядела так, будто ей, кроме секса, и не нужно ничего. Разрёванная тушь, ноги голые, взгляд испуганной лани, загнанной в угол. Вид неряшливый, даже стошнило, когда вышла, но нет — она его побоялась. Все они такие, эти девушки, для них важнее всего то, что снаружи, а не внутри. Ну и хрен с ними, больно надо задумываться. У него ни хера ни там, ни там, странно ещё, что член за ненадобностью не отвалился, хотя с таким образом жизни за ним дело не станет. Если вдруг что, проститутки-то уж точно его члену будут рады — будь он хоть сифозный, хоть обрезанный. Если и не будут, то хотя бы притворятся — иначе за что им еще деньги платят? Он же не любви просит, а так, удовлетворения потребностей. Ему ведь даже на рожу наплевать будет. Главное то, что между ног. Трынь-трынь. Будильник давно не издавал нормальных звуков: Сандор как-то разбил его в порыве похмелья. Он хотел разбить его полностью (по крайней мере, намеревался), но будильник был стойким противником и отчаянно отказывался погибать. Часовщиков в их квартире не было, поэтому никто не надеялся на выздоровление бедного будильничка — кроме, возможно, самого часового механизма, но и тот не особо выражал свои желания, предпочитая держать всё внутри, рассказывая о своих недовольствах исключительно по утрам и исключительно надсадным дребезжанием. Пока что он продолжал дудеть каждое утро, но Сандор даже не тратил время на попытки его выключить. Тот удар испортил не только звук, который его должен был будить, но и механизм выключения. Одним словом, будильник продолжал побеждать, а Сандор — проигрывать. Проходила минута — ужасная минута царствования дребезжащего демона, который отзывался в его голове и давил на самые расшатанные нервные окончания, если таковые вообще ещё остались. Похмелье + будильник = адская смесь, это все знают. Наверное, именно благодаря этой смеси он каждый день просыпался в отвратительном настроении с той поры, как его уволили из Полицейского Департамента. Тайвин Ланнистер, видите ли, решил, что раз у Сандора не получилось спасти его дражайшего сынка из пожара, то всё, значит, он не заслуживает уважения и полицейского значка. Какая разница, раз проклятый Джейме Ланнистер всё равно выжил? А Сандор не пожарник, и не должен спасать горящих плейбоев из места их горения. Он вообще огня боится, неужели по его лицу это не понятно? Его вот никто плейбоем не считал, наверное, потому и не спас, когда загорелась его постель. Еще хорошо, что проснулся, когда почуял запах гари, но обгоревшая кожа-то не восстановилась. Сандор призадумался еще раз. Да уж, за столько лет он и сам смог поверить в эту версию. Но что уж теперь? Денег на квартиру нет, как и самой квартиры, поэтому приходится засиживаться у Григора, и ничего страшного, если он будет гнать своего младшего братца в шею. Всё равно его почти нет дома — весь день ходит по улицам в поисках черномазых, и избивает их. Раньше Сандор таких отлавливал и сажал под стражу, но теперь ему было как-то наплевать. Днём он отсыпался в отдельной комнате, а вечером шёл в любимый кабак и напивался там по самое не хочу. Задолжал уже дохуя, но каждый раз умудрялся отсрочить выплату; хватало только мускулами поиграть да пригрозить бармену так вмазать в челюсть, что тот бы ещё три дня изо рта подмышечные волосы сплёвывал. В ночные клубы он не ходил, хотя знал, что там можно найти наркотики, а они вставляют покруче алкоголя. Как и бесплатный секс в туалетных кабинках — с девушками и (от этой мысли Сандор поморщился) с парнями. Нетушки, это уж слишком — если секс бесплатный, значит, обязательно будут какие-нибудь последствия. ВИЧ, например. Заплатить за перепихон с кем-то незнакомым своей жизнью? А, впрочем, может, оно и к лучшему — умереть от СПИДа быстрей, чем от пьянства, и какая разница, что платные шлюхи разносят те же венерические? Только прикрываются за елейным шёпотком: «Можно я надену доспех на твоего коня?» Трынь-трынь. Но это уже не будильник, а телефон, который разрывается за дверью. Раздаются тяжёлые шаги, и Григор поднимает трубку. — Да? — раздаётся его голос, и Сандору хочется спрятать лицо под подушкой — так ему противен голос брата. Но подушка настолько старая, что из неё летят перья, так что Сандор начинает чихать и привлекать к себе ненужное внимание. Можно под одеяло залезть, но оно шерстяное, и колется. А ожог на левой стороне лица трогать нельзя — да, он заживший, но боль почему-то прежняя. И даже от малейшего прикосновения ворса кожа начинает пульсировать. Было бы здорово провалиться под землю, прожечь дыру прямо перед собой и прямиком за упокой, без гроба и провожаний… — Ну, у него та еще ночка была. Я с ним не разговаривал. А, впрочем, с ним и прощаться-то не придёт никто, никому он не сдался. Можно где-нибудь и в подворотне бы… или разложиться прямо тут, у братца в постели, и пусть вдыхает… — Сейчас проверю, — Григор громко положил трубку (Сандор пожалел того, кто висел на той стороне провода) и зашагал к его комнате. Младший брат зажмурил глаза, совсем как в детстве, и откинул голову на подушки: еще хотел рот открыть, но решил не позориться. Григор надавил на дверную ручку и с грохотом раскрыл дверь — Сандор спал. — Какой-то ты слишком тихий, Пёс, — проговорил он, противно усмехаясь. — Не верю. Где храп? Можно подумать, перед Григором можно опозориться ещё сильнее. Надо было рот раскрыть для вящей убедительности. — Ты снова меня разбудил, урод. — Да меня не ебёт, тебя к телефону хотят, просыпайся. — Его громовой голос разрывал голову изнутри как ёбаная духовая труба. — Тебе это понравится, сможешь выбраться из своего бомжатника, хватит тут место занимать. — Это моя комната, а не бомжатник, — буркнул Сандор, и не соврал: раньше в этой квартире они жили всей семьей, но родители умерли и оставили её старшему сыну. Младшему досталась кругленькая сумма, которую он пропил за покой усопших. Теперь только и жалел, что инвестиций не хватило на упокой собственный. — Ничего не знаю, срач тут знатный. Это уже не твоя комната, поэтому, будь добр, хранить её в чистоте и уюте, — Григор подобрал с пола его брюки и кинул на кровать. Отец тоже когда-то так делал — что эта Гора о себе возомнила? — Пора возвращаться к нормальной жизни. Вставай. — К нормальной жизни... — пробурчал тот, послушно встав с постели. — Что это для тебя? Кончать негров в переулках? Возвращаться домой, отмывать кровь и срать в белоснежный унитаз? Тоже мне, чистоплюй из Шаолиня... — поднимаясь, Сандор привычно увернулся от братского шлепка, после которого можно было впасть в кому, и потопал босыми ногами к выходу. Одеваться он не стал. Какая разница, в каком он виде, если по телефону разговаривает? Сейчас пошлёт звонаря куда тот сам пожелает пойти и снова уляжется спать, а потом несколько часов будет страдать от безделья. А потом уйдет Григор, и можно будет позаимствовать его боксерскую грушу. Нужно же как-то в форме себя держать. — Алло, — прохрипел он в трубку. — Клиган! Всё еще хочешь реабилитироваться? — Тайвин Ланнистер. Всё-таки решил сменить гнев на милость. — А кто сказал, что я хочу реабилитироваться? — Нет? Если ты не заинтересован, так и скажи, я найду кого-нибудь еще. У меня ведь много подчинённых, я найду к кому обратиться. И многие… — Да-да, знаю. Захотят взяться за эту работу, если вы предложите. Я это уже слышал — помните, когда вы меня увольняли? — Какая теперь разница? Я предлагаю тебе должность, и могу звание повысить, если хочешь. Так, в качестве аванса. — Разве такие вещи не спустя много лет даруют? — Ничего страшного. Сделаю исключение вне очереди. Уж очень ты нам нужен. — Зачем? — Ты же слышал про Неда Старка и его семью? — Сандор молчал. — Его с семьёй прикончили сегодня ночью, в собственных кроватях. Ни следов взлома, ни драки, ничего не пропало. — Я что, похож на Вариса? — невесело усмехнулся Сандор. — Вы хотите, чтобы я расследовал резню, да ещё и массовую? — Нет. Варису нужно помочь. Он, конечно, умный парень, но ему требуется охрана. У нас таких, как он, больше нет, так что потерять не очень хочется, а ты сам знаешь, какой он беззащитный… Лысый хер, постоянно носивший цветные жилетки и штаны в тюльпанах и ромашках (даже хиппи так убого не одевались), душился хуже, чем их буфетчица. Он однажды в присутствии Сандора перепугался, когда над его головой летела чайка: посмеявшись, Варис признался, что решил, будто на него летит военный бомбардировщик, который взорвал его небольшой деревянный домик в какой-то деревеньке в далеком 42-м году. Сандору не было смешно, но он не понимал, как можно чайку принять за бомбардировщик. — Он после прошлого задания сказал, что не согласен работать без прикрытия. — Что-то случилось? Тайвин помолчал. — Его кастрировали. — Как бы печально это ни было, Сандор не смог сдержать смешок. — Зубы скалишь? Готов поспорить, что если бы подобное произошло с тобой, тебе бы не было смешно. — Варис вроде не отличался любовью к девушкам, зачем ему член? Они ему хоть отдали то, что там осталось, или как? Было бы забавно, если бы он, с его-то склонностью к нудятине и причитаниям, повесил свой член себе на шею, в назидание остальным. Шеф не собирался отвечать, и вообще не хотел, кажется, разговаривать о Варисе по телефону. — Приезжай в полицию, поговорим здесь. Я покажу тебе, что у нас имеется, если будет интересно. С Варисом встретишься, тоже поговоришь. Не всех Старков убили. Мы не нашли тела его дочерей и племянника, который жил с ними. Их тоже нужно найти. Ты заинтересован? Сандор снова взглянул на брата, который сидел у телевизора с чашкой попкорна на коленях и смотрел бокс, попутно комментируя происходящее и хохоча на весь дом. Вот же сука, да он специально так делает! — Можете на меня рассчитывать. Я скоро буду. Он бросил трубку древнего телефона и вернулся в свою комнату… точнее, бомжатник. Григор сделал телевизор громче и захохотал во всю глотку, когда кто-то из боксёров уложил своего противника и заставил его наложить кирпичей в трусы. Сандор поморщился: по чему-по чему, а по хохоту брата он скучать точно не будет. Так что, даже не застегнув куртку и уж тем более не прихватив с собой зонт, он вышел на улицу. А та встретила его отвратительной погодой, как женщина, ожидавшая мужа после пьянки: уже наступил полдень, и от утреннего погожего солнца, лучом ебанувшего ему прямо в глаз и пробудившего от пьяной дрёмы, абсолютно ничего не осталось. Он попытался натянуть капюшон старой кожанки, но ничего не вышло. Плюнув, Сандор спустился в подземку. Всунув жетон в прорезь, он, всем видом выражая мировое недовольство, ступил на эскалатор, который плавно, но слишком медленно стал опускаться вниз. Он взялся за поручень и откинул прочь волосы, чтобы заранее напугать каждого ублюдка, который встретится ему сегодня в метро. Долго. Как же долго. Взгляд Сандор прячет в полу, не поднимая его, даже когда с противоположной стороны эскалатора слышатся удивленные возгласы. Ну что за люди? Неужели никто их не учил, что своё отвращение стоит оставить при себе, поместив меж двух ягодиц? Вон, как та девушка, которая встретилась Сандору утром. Он-то, конечно, и так был пьян, но её рыжие волосы запомнил: и, наверное, будет помнить еще долго. Она так перепугалась, что не произнесла ни слова, когда его увидела, как будто он хотел что-либо слышать… Разве что её сладкий (а Сандор был уверен, что таковым он и являлся) голос. Он даже назвал её Пегги Липтон, а сейчас в голове не мог придумать комплимента лучше. Кто откажется быть этой роковой красоткой, которая блистает в телевизоре и на эстрадной сцене? Даже ступая вниз, со ступеней, он не обращает внимание на людей, которые его окружают. Поезд, слава Богу, стоит тут же, как будто дожидается последнего пассажира, и тот запрыгивает внутрь, усаживаясь на первое попавшееся место. Вот только зрелище, которое ему открывается, его не очень сильно радует — перед ним стоят два подростка: девушка в короткой юбке и с взбаломоченной прической и парень в оборванных бриджах и в клетчатом жилете. Всё бы ничего, если бы они не стояли обнявшись и не пожирали друг друга губами: смотреть на это было невыносимо противно. — Эй, вы двое, — окликнул Сандор, но парочка не обратила на него внимание. — Ромео и Джульетта! — позвал он еще раз, но снова — ноль реакции. Наконец, он выпустил тяжелую артиллерию: — Ой, смотрите, Боб Марли! Ожидаемый эффект всё-таки проявился: двое оглянулись и стали смотреть по сторонам в поисках своего кумира, а Сандор ехидно усмехнулся: — Если не прекратите сосаться у меня на глазах, я устрою вам трагикомедию в двух частях. Начну с тебя, парень, а потом займусь твоей девицей, — он нарочито с отвращением оглядел её приспущенные гольфы. На ногах были небольшие туфли с острым носом из коричневой кожи, с пряжкой и на небольшом каблуке, который выдавал в девушке школьницу старших классов, хотя, не будь она вымазана косметикой, Сандор дал бы ей от силы лет 13. — Не завидуй, уродец, — ответила она, возвращаясь к своему другу и снова накрывая его лицо своими губами. Сандор хотел встать и вмазать её как следует (женщин не бьют, но всякое хамло, да ещё и в воспитательных целях — почему бы и нет?), чтоб не повадно было, но поезд тронулся, и началось движение: теперь драться с проклятыми подростками было гораздо тяжелее. К счастью, они вышли уже на следующей станции, и остаток поездки Сандор провел в полной тишине, размышляя обо всем, что видел по сторонам. В его голову снова постучалась та рыжеволосая девчонка. Сандор еще раз прокрутил в мыслях её испуганный взгляд, когда он встал со своего места и погнался за ней. Голубые глаза выдавали такую беспомощность, что тогда он почувствовал над ней власть, а теперь ничего, кроме жалости. Зачем было её пугать? Он и без того страшен, а тут еще и вел себя как отморозок. Чего еще ожидать от пьяницы? Стоило бы, наверное, бросить, но сейчас это кажется вероятным, а вечером он опять попрётся в бар просто так, от скуки, и вечный круг не прервётся. Он даже не задумывался ни на секунду о том, что его ждет в участке — что ему скажет Ланнистер, как Варис, с которым он никогда не состоял в близкой дружбе, воспримет его возвращение и то, что теперь им придется работать вместе. Ничего, кроме странной рыжеволосой девушки и их краткой утренней встречи. Вот она же не была измазана в глупом макияже, и одета почти нормально — почему все не могут быть такими же? Станции метро проносились перед Псом как гоночные болиды, пока он продолжал размышлять о том, что его ждёт. Шестьдесят девятая, Сорок седьмая, Тридцать пятая улицы мелькали перед его глазами как годы жизни. Сначала, в 69-м, его выкидывают с работы, потом, в 47-м, он видит отца, потерявшего на войне ногу, а потом, чему он сам очень удивился — своё рождение в далеком 35-м. Лицо еще чистое, даже симпатичное, разве что он не смеётся. Только плачет. Еще странно, что Григор не сидит за стеной и не ворчит, что новорожденный братец так вопит. А, может, так оно и было, просто он в кадр не попал — кто его знает. Спустя две станции Сандор наконец-то вышел из поезда и слился с толпой людей, которые торопились в Чикаго-Луп — огромный комплекс не менее огромных высотных зданий с кучей офисов, магазинов и прочей белиберды. Он взглянул на станционные часы: было уже чуть больше часа дня, и он, зная, что обычно в это время Тайвин Ланнистер приходит с обеда, хотел было поторопиться и подняться по ступеням самостоятельно, но понял, что это ему сделать не удастся: на эскалаторе по обеим сторонам стояло слишком много человек, и пробраться вперёд было невозможно. Так что Сандор просто стоял там, возвышаясь над всеми остальными, и ворчал про себя. Наконец, когда эскалатор подъехал к высшей площадке, он зашагал огромными шагами к выходу. Чикаго-Луп был одной из самых застроенных частей города, и здесь повсюду виднелись вывески местных бизнесменов. Сандор обычно проходил мимо них, не обращая внимания, но сейчас, наверное, потому что давно тут не был, стал разглядывать их пристальней: смотрел на вывеску магазина кассет Уолта Диснея, на музыкальный ларёк, рекламировавший новый альбом Queen, и даже на фирменный магазинчик консервов Campbellʼs, в котором он закупался после тяжелого рабочего дня. Полицейский участок находился в самом сердце комплекса, который раскинулся на несколько километров и в ширину, и длину, так что топать нужно было далеко. Это место не спало почти никогда, а расположить охрану так близко ко многим дорогим бутикам, на который могли наведываться грабители, было крайне осмотрительно. Пока он шёл, никто на него не оглядывался, но, чем ближе был участок, тем чаще он замечал, что люди его всё-таки видят: и не из-за ожога, а из-за того, что здесь его знали, помнили и давненько не видели. Сандор почувствовал себя знаменитостью и решил, что Пегги сталкивается с таким каждый день, значит, и ему нечего бояться. Стоило ему дернуть за ручку, и шум вечно бурлящего полицейского отделения, ударивший ему было в уши, прекратился. Все головы разом обернулись к вошедшему, а кто-то даже присвистнул. — Мужчина, а вы дверью не ошиблись? У нас никто пиццы не заказывал, — послышался знакомый противный голос из заднего угла — Сандору даже не пришлось оборачиваться, чтобы узнать в нём Бронна Блэкуотера, вышибалу, попавшего на службу по блату лет семь назад. Он умел действительно многое, но не заканчивал Полицейской Академии, а был пристроен младшим сыном Тайвина, карликом, который лишился работы после закрытия местного цирка. Бронн как раз был тамошним вышибалой и дружком Тириона, а после упразднения театра ему податься было некуда. Карлик сбежал с труппой цирковых актеров и с тех пор не объявлялся, а Бронн остался в Чикаго и, несмотря на то, что основное время его работы приходилось всё-таки на вечернее время, постоянно торчал в отделении, многим надоедая. В том числе Сандору, которого Блэкуотер избрал в качестве главной мишени для насмешек. — Соскучился, сучёныш? Лясы точить не об кого? Пиццы у меня нет, но ещё слово, и я сделаю её из тебя, — процедил Клиган, продвигаясь дальше и стараясь ни на кого не смотреть. Уже подойдя к двери шефа, он услышал едкое: — С зеркального отражения лепить станешь? — но ничего не ответил, ибо к таким издёвкам, особенно от Бронна, уже привык. Кто-кто, а Сандор точно знал, что месть всегда подаётся холодной и заправляется кровяным соусом из кишочков того, кто это блюдо вкусил. Он повернул ручку двери и вошел без стука, застав Ланнистера врасплох. Однако же и он был в комнате не один: Варис, лысый проныра из архива, который нередко снабжал полицию и ЦРУ информацией, был тут же. Встретив старого знакомого, он слегка оторопел, но быстро собрался с мыслями и даже постарался быть вежливым. — Мистер Клиган, — поздоровался лысый, поднимаясь со стула и кивнув головой. — Мистер Варис, — намеренно со смешком отвечал Сандор. — Очень рад видеть вас в здравии. — А я, в свою очередь, очень рад видеть вас в участке, потому что уже не думал иметь такое удовольствие, — он едко улыбнулся. — Как уцелевшим после несчастья говорят, что уже не чаяли увидеть их в живых, так и я могу сказать вам, что не чаял увидеть вас в полицейской форме. Не так ли, мистер Ланнистер? Тайвин виновато опустил глаза, готовясь произнести нечто очень важное, и Сандор в сердцах выругался: господи, этот старик даже ничего Варису не сказал! — На самом деле, я позвал Сандора сам, — поднимая взгляд, он будто приказывал Клигану сесть, но тот не двинулся с места. Варис же, не разжимая крепкой хватки рук в черных кожаных перчатках, наоборот, присел и нарочито непонимающе уставился на Тайвина. — Он будет помогать тебе разбираться со Старками. Ты просил лучшего телохранителя, и я его нашёл. — Не тот ли это телохранитель, который чуть не позволил вашему сыну сгореть? «Уж лучше бы сгорел», выругался Сандор про себя. — Это было давно. Я понял, что ошибся, выставив его на улицу. В том, что он боится огня, нет его вины, — Тайвин снова кивнул на кресло, и на этот раз Сандор согласился, чувствуя, как Варис сверлит его недовольным взглядом. — Точно так же, как вы не виноваты в вашей сексуальной проблеме. Давайте… — Я знаю, что с вами случилось, — перебил Тайвина лысый. Сандор, обернувшись к Варису, скорчил недоверчивое лицо и удивленно поднял брови. — Да, мистер Варис, вы о многом знаете. — Птички продолжают петь, мистер Клиган, и напевать мне различные истории. Сказать, что они напели мне сегодня? — Сандор не горел вниманием слушать, поэтому не ответил, но Вариса это не остановило. — Говорят, что звонит колокол. А когда люди спрашивают, по ком он звонит, отвечают просто: он звонит по всем нам. Не спрашивайте, по ком звонит колокол, ведь он звонит и по вам. — Это была лишь небольшая прибаутка, которые Варис обычно использовал, чтобы заинтриговать своего слушателя, и, даже если в них и был какой-то потаённый смысл, Сандор его не понимал. — Неда Старка убили не просто так. Я думаю, вы прекрасно понимаете это. С учетом того, что на улицах проводят предвыборные кампании, можно лишь гадать, кого из следующих кандидатов убьют следующим. Оберин Мартелл, Петир Бей… — Ты знаешь, когда на них планируются убийства? — Слухи на деревьях не растут, шеф. Семенам разговоров и небольших намёков между строк необходимо время, чтобы попасть в землю и вырасти. А для этого, как и для любого другого растения, необходим садовник. И вода. И солнечный свет. А если слух подобен цветку, тогда пчела, для опыления. — Ты уверен, что ты коп, а не виршеплёт поганый? Так бы и сказал, что ни черта не знаешь. — У нас нет времени ждать, пока пчелиная королева разродится, — Тайвин резко встал со стула и подошел к окну, поворачиваясь к ним спиной. — До выборов еще целый год, зачем начинать убийства сейчас? — А как вы думаете, сколько времени требуется на подготовку любого такого покушения? Спросите у мистера Клигана. — Я отвечу только в том случае, если мне понадобится мнение евнуха. — Довольно, — шеф отошел от окна и вернулся за свой стол, но не сел на кресло, а вперил кулаки в поверхность стола, поедая Вариса взглядом. — Мы не будем защищать остальных кандидатов, пусть этим занимается ЦРУ. А ты должен мне сказать, кто убил Неда Старка и его семью, а самое главное — за что. И найти его пропавших детей. Лысый кивнул и, умалив свою гордость, вышел из комнаты. Сандор собирался пойти за ним, чтобы обсудить дальнейший план действий, но Тайвин его остановил: — Я надеюсь, ты понимаешь, что твое возвращение — это дело времени. Если будешь косячить, я больше не смогу тебя спасти. Поэтому ты должен быть аккуратным… Переоденься для начала, вид у тебя ужасный. Ты знаешь, где найти униформу. — Ещё чего, не хочу я быть ряженой куклой. Вы же знаете, что я ненавижу её носить. — Такова твоя обязанность. Ты полицейский, помни об этом. — Да ни черта я не полицейский. Вы сами же меня и уволили — забыли? — Нет, я прекрасно об этом помню. А если забуду, тогда ты, кажется, еще долго будешь мне об этом напоминать. Так или иначе, я рад, что ты вернулся. Пёс не ответил, выходя из кабинета и направляясь в гардеробную. Он почему-то был уверен, что его старая полицейская куртка с нашитым сбоку псом, символом преданности, всё еще висит там, даже спустя четыре года. И надо же — так оно и было. Ухмыльнувшись себе под нос, он снял старую куртку, которая стала ему мала, и повесил на пустой крючок. Что до полицейской, которую офицеры гордо называли кителем — она пришлась ему как раз.