Ирвин-Парк, 74

Elvis Presley — Heartbreak Hotel 11 января, 1974

Кто бы ни придумал автоответчик, заслуживал, по мнению Петира, высших похвал (и если бы он стал Конгрессменом, он бы, конечно, выписал ему благодарность, выплатил премию, наградил медалью и оформил на его имя патент — но, для начала, пообещать это, чтобы заручиться голосом его и всех, кто помогал ему в работе, включая жену, детей и даже домашнего кота, или хомячка, или кто у него там). Каждый раз, возвращаясь домой, он нажимал всего одну кнопочку, и с ним начинали разговаривать люди — агенты, бывшие и нынешние друзья, порой даже женщины… иногда он, впрочем, не слушал сообщения по несколько дней — из занятости ли, из лени, никогда нельзя было сказать наверняка. К тому же, в последние несколько дней он был так занят многочисленными интервью и встречами — избиратели в каждом районе Чикаго считали своим долгом спросить, что он думает о смерти одного из его прямых конкурентов — что желания оставаться в людском обществе дольше, чем было необходимо, у него просто не оставалось. Они все такие глупые, раз думают, что ему есть до этого дело, или даже что он причастен (несколько газет, начавших собственные «расследования», называли его в числе основных подозреваемых). В такие ленивые вечера он расхаживал по лофту, покуривая сигару и слушая джаз. Он же холостяк, может жить в своё удовольствие — слушать музыку когда ему хочется и курить сколько ему захочется, а потом целыми днями, пока его нет дома, проветривать помещение. Однако на четвёртый день после вышеупомянутого события Петиру начало не без основания казаться, что он может пропустить нечто важное, если так и не прослушает накопленные сообщения. Среди множества голосов, рассказывавших одно и то же — как правило, о предвыборной статистике — громче остальных выделялся поначалу требовательный, а затем свирепый голос Маргери Баратеон. Она звонила трижды, и трижды сообщала крайне важную новость: выжившие дети Старков прячутся в его, Петира, борделе, и ей нужна помощь в подделке документов, так как обе сестры изъявили желание присоединиться к работе немедленно, ибо совесть не позволяет им сидеть у неё, Маргери, на шее. По правилам полагалось, чтобы каждая новая девушка, которую Маргери брала на работу, должна была пройти проверку хозяина заведения — и, хотя Петир был уверен в пригодности обеих сестёр (да и выставить их обеих за порог было бы крайне невыгодно), обойтись без проверки было нельзя. Нужно было играть — в особенности перед теми девушками, что будут работать с Арьей и Сансой в будущем. Ему и самому было интересно взглянуть на них, а возможность предоставилась так неожиданно и в таких обстоятельствах… что бы сказала Кет, мир её праху, если бы узнала, как он теперь заботится о её девочках? Что он, имея на руках подозрения, кто мог быть убийцей — но только подозрения — хранит их при себе и не использует её дочерей в политических целях? Он имел достаточно власти, чтобы доказать, что убийцей был любой из его конкурентов, даже Нед Старк — ему не помогла бы даже репутация мороженщика и короля сладких изделий… но Петир не делал этого, давным-давно решив, что любви Кет он уже не добьётся — и, в общем-то, был прав ещё тогда, когда она была жива. Петир стряхнул пепел сигары на пол. Всё равно кто-нибудь из его девочек, которые так часто ходят к нему просить, обо всяком, подметёт здесь. С плаката на него смотрел он сам — с бронзовой брошью пересмешника, без улыбки, но с довольно приятной физиономией. Кет, когда увидела этот плакат, только улыбнулась и сказала: «Ты неплохо вышел. Кто бы мог подумать, что мы снова встретимся при таких обстоятельствах — ты будешь конкурентом моего мужа». «Я бы мог подумать», сказал он тогда. «Я только ради тебя это и делаю, Кет. Ты всегда вдохновляла меня становиться лучше, и если я обойду по голосам Неда, моя самооценка взлетит до небес». Кет отвернулась. Она промолчала. Он её задел, потому что только что признался, что после стольких лет ему не удалось её забыть. А теперь она мертва. И её дочери стучатся в его квартиру и просят их приютить. Он выбросил потушенную сигару и решил немедленно заняться надлежащим делом. Девушек-кандидаток он всегда приглашал в принадлежавший ему отель на окраине города, и сообщал об этом крайне поздно — не раньше, чем за день до назначенной встречи. Чем скорее девушка могла решить, что надеть на такую важную встречу, и как накраситься, тем выше была вероятность, что она заслуживает места. За это время он наведывался в заведение, проверял постояльцев на предмет надёжности и благовоспитанности — номера отеля стоили так дорого, что ожидать лишних постояльцев и не приходилось — и, если его всё устраивало, лично звонил кандидаткам или посылал курьера со срочным письмом — даром, что он мог себе это позволить. На этот раз он остановил выбор на письме — сообщении на дорогой бумаге с его личной печатью в виде пересмешника на жёрдочке. В рекламной брошюре говорилось, что отель «Lonely Hearts» существует специально для тех, чьё сердце разбито, и кто хочет провести хотя бы одну ночь вдали от притворного счастья больших городов. Девушек отель не предоставлял, хотя неподалёку был симпатичный ресторанчик с довольно приятными на вкус лобстерами — и найти партнёра на одну ночь там не составляло никакого труда. Некоторые девушки специально приходили в ресторан в надежде, что кто-нибудь заметит их и предложит поближе познакомиться в отельчике неподалёку, и всегда добивались успеха — чаще, впрочем, исключительно краткосрочного, ибо люди здесь собирались серьёзные в намерениях финансовых, но отнюдь не в семейных. Девушки выстроились в длинную шеренгу перед дверью самого роскошного номера, занятого Петиром Бейлишем — его имя они шептали почти с благоговением, прекрасно понимая, что именно этот человек, великий, словно Большой Брат, должен решить их судьбу. Возвращаясь с завтрака и стряхивая крошки круассана с бородки, Петир поклонился девушкам, и те — кто-то неуклюже, кто-то соблазнительно, — поклонились в ответ. Он видел, как тряслись их поджилки, и даже заметил стоявших рядом двух сестёр: одну с рыжими волосами, высокую; ей удавалось держать себя гордо, как благородной леди с огромными мешками под глазами; вторая же чувствовала себя посвободней, но и её что-то отличало от макетов будущих шлюх. — Добро пожаловать, — начал он свою приветственную речь. Девушки выпрямились, словно только сейчас вознамерились соврать о своей осанке. — Не побоюсь этого слова, сегодня вы для меня похожи на дебютанток. Не знаю, что привело вас сюда, но если это была мечтательность, если вы, словно гусеница, мечтали порхать от одного любовника к другому, то именно этот день станет для вас перевоплощением в бабочек. Вы будете жить в ночи, будете тем, что моралисты называют «ночными бабочками», хотя я предпочитаю другое слово: вы будете жрицами. Ночь создана не для учебы и не для сна — она создана для творчества и любви, но упаси вас Бог лечь спать! Это самый верный путь к прожиганию вашей жизни. Поэтому я должен лично проверить каждую из вас. Маргери набирает помногу хороших девушек, но случается так, что они не оправдывают ничьих ожиданий — ведь за красивым личиком может скрываться трусость, о которой вы даже не подозреваете. — Одна из девушек так вдохновилась его речью, что набрала побольше воздуха, и её груди выросли в объёме. Короткие чёрные волосы, серые глаза. Нужно запомнить. — Я не знаю, что вы слышали об этом месте, я не знаю, на что вы надеетесь, и чего хотите, и мне всё равно. Мне всё равно, если деньги нужны вам для больной матушки, или же вы сочувствуете вьетминцам и время от времени оказываете им гуманитарную помощь. Я не вижу в вас ничего, кроме красивых кукол, способных приносить мне прибыль. И, словно маленькая девочка, которая никак не наиграется в свой кукольный домик, я хорошо отношусь к тем куклам, которые нравятся мне больше остальных. Если вы сможете соврать мне, вам не составит никакого труда соврать возбуждённому мужчине. Заходите по одной. Порядок определите сами. Иногда девушки чуть ли не дрались за первенство в очереди, приходя к нему с царапинами на лице, и тех, кто был больше напуган, он сразу же отметал. Петир едва подавлял свои порывы зевнуть, пока перед ним мелькали женские ноги, все как с обложки Vogue, либо обмазанные маслом, либо обтянутые в скучные колготки… и что за странная мода носить колготки в рыболовную сеточку? Это никого не возбуждает, (и Бейлона Грейджоя это никак не заденет?). Ни у одной из них не было ни вкуса, ни изящества, и их нельзя было назвать настоящей элитой, но Петиру ничего не оставалось: он пожимал плечами, ставил галочки в списке и уже раздумывал, принесёт ли содержание этих дамочек доход, или же ему придётся кормить их, одевать, и только тратить деньги. А вот если бы он любил кого-то, он бы тратил на неё деньги, не задумываясь. Кет. Да, её образ всё ещё танцевал в тумане его памяти — она тогда была молодая, стройная, и рыжие волосы лежали на её плечах, она улыбалась ему, высокая, похожая на кленовое дерево. Кленовое дерево, глупости какие, это потому что она любила блинчики с кленовым сиропом, и Нед… Нед, чёрт бы его побрал, Петир сжал руку в кулак и тяжело вздохнул, подняв голову к потолку. Какая-то азиатка — наверное, беженка из Вьетнама — заметила это (зоркий глаз психолога!) и явно заволновалась, решив, что не устраивает его. Если улавливает малейшее изменение мужского настроения, сможет многим угодить, умница, хорошая девочка. — Что-то не так, мистер Бейлиш? — спросила она дрожащим голосом. — Никогда не спрашивайте, если что-то не так, — Петир сокрушенно покачал головой, — вам нужно вести себя так, будто всё в порядке. Иначе — вам не заплатят. Вы должны чувствовать, что хочет мужчина, чтобы он боготворил вас, а не спрашивать об этом напрямую… Прямота — враг любой интимности. Всё в порядке, Джун Хи, — ответил Петир, поставив напротив неё крестик, — вы можете идти. Я сообщу о своём решении. — Я могу снять футболку, — запротестовала она, — почему вы не попросили меня раздеться? Девочки говорили, что раздевались перед вами. И вы даже проверяли их на… ну… — На девственность, — устало ответил тот. — Как же вы собираетесь работать, если боитесь даже таких простых слов? К тому же, я никого не проверял. Я видел много девушек, и я знаю, как отличить девственницу. Петир оторвал взгляд от блокнота. Действительно — почему он не попросил её об этом? Она ничего такая, да и грудь большая — Джун Хи старалась, прикладывала усилия, чтобы подчеркнуть свои достоинства, а мистер Бейлиш только и видел, что её чёрные — не рыжие! — волосы и зелёные, не голубые, глаза… но она настойчива, это о многом говорит. Она вытрясет деньги из любого жлоба, а это ли не главное качество любой проститутки, даже если она себя таковой не назовёт? А её разрез глаз — Боже, да её можно одеть гейшей, и никто не увидит разницы, а какой-нибудь озабоченный японофил… да, да, у него определённо есть такой на примете. Можно позвонить ему, напомнить о себе, пригласить на стопочку виски и вытрясти с него побольше. Нет, не виски! Сакэ! Листовой чай — у Маргери он точно найдётся! И как же ему это сразу в голову не пришло? И она может рассказывать истории о том, как её выжили из собственной деревни, и какие ужасы она видела. Она может вызвать жалость, и она может заставить мужчину проникнуться к ней, и позаботиться, и выполнить все её желания… даже если желания будут лживыми: «Да, возьми меня, прошу тебя… Именно так, как мне хочется, да… Ах!» Петир сменил гнев на милость — галочку на крестик. Джун Хи уже почти сняла с себя футболку, когда он отослал её, и был готов поклясться, что слышал всхлипывания в коридоре, когда она вышла из номера. «Кет, Кет, Кет», повторял он, глядя в потолок. «Когда ты оставишь меня, милая Кет? Уже, видимо, никогда, я обречён навеки любить тебя, даже мёртвую. И я даже не знаю, кто был тому виной, иначе бы я давно наказал его…» Щёлкнула дверная ручка, и Петир вспомнил, что у него осталось несколько нерешённых проблем. Кет. Его Кет стояла перед ним — живая, молодая, да, это была она. — Мистер Бейлиш, — произнесла она тоненьким голоском, словно стеснялась его, и сделала неуклюжий реверанс. Её можно было понять, но Петиру не удалось сдержать усмешки. — Мистер Бейлиш? Ты и с клиентами так будешь здороваться? С такими манерами тебя хоть одевай в Средневековое платье, в корсет… — Он не смог удержаться: его взгляд мимолётно скользнул по её груди. Ничего особенного она из себя не представляет, если не считать того, что её тело, взращенное на отцовском мороженом, было ещё прекрасней, чем когда-то у её матери. И её грудь, всё ещё детская, подростковая, точно нашла бы своего поклонника, вкупе с проникновенными глазами, от которых было тяжело оторваться. Петир молчал, надеясь не выдать комка, застрявшего в горле, и поднялся с кресла. Подходить было страшно, ему казалось, что всё его тело дрожит, готовое прикоснуться к чему-то, что давным-давно стало прахом. Но вот — ткань её футболки под его ладонью, и пальцы сжимают её предплечье. Кет. Кет. — Да… мы можем затянуть его потуже, и тогда твоя грудь будет казаться объёмнее. — Значит, вы возьмёте меня? — спросила она, и Петир не выдержал: он расхохотался, отводя взгляд от её груди. Да, её тело отвлекало от дел, как и её похожесть на Кейтилин. Похожесть? Идентичность, чёрт подери. И ведь она ещё так юна, а вырастет и станет женщиной не менее красивой, чем когда-то была её мать. А может, ещё красивей. Взращенная на мороженом, дочь Неда Старка. Что бы он почувствовал, если бы я овладел его дочерью? Это делает её ещё желанней. Каким расточительством будет отдавать её на поругание озабоченным клиентам, которые не будут в состоянии оценить всю её красоту? Они будут видеть тело, а не девушку. Не Сансу, и даже не Кет. Очередную, безликую шлюху. — Взять тебя? А ты представляешь, что это такое, когда внутри тебя находится мужчина? — он опёрся об стол, положив руки на его края. Если она не сломается сейчас, он поверит, что она дочь Кет и Неда Старка из этих несгибаемых, суровых Старков. — Вы мне покажете? — спросила она дрожащим голосом, и Петир снова усмехнулся. Его забавляло играть в самоуверенность перед ней, и чем дольше он обманывал её, тем больше обманывался и сам. Даже перед Кет он никогда не вёл себя так, но сколько лет назад это было? — Нет. Мне кажется, ты не понимаешь, чего просишь. Возможно, миссис Баратеон сказала тебе, что это кастинг для вокалистов, но… — Нет, — перебила она, — я всё понимаю, и я готова к тому, что мне придётся сделать… — Санса сглотнула и отвела взгляд. — Моё… положение… — Положение, — повторил за ней Петир, словно пробуя слова на вкус. — Наверное, ты не слышала, что мне всё равно, что приводит сюда таких, как ты. — Я слышала. — Но твоему положению и правда не позавидуешь… — Его слова напугали и удивили её одновременно. Петир усмехнулся, пообещав себе, что это последний раз. — Ты же не думаешь, что я, кандидат в Конгрессмены, не знаю, как выглядят дочери моих оппонентов? Я также знаю, что твоя сестра, Арья, тоже там, и ваш брат, Джон, остался в живых, а Робб… Робб уехал из Академии, когда услышал о том, что случилось. И он будет искать вас, когда прибудет сюда. — Откуда вам всё это известно? — спросила Санса зачарованным голосом, и Петир тепло улыбнулся. Начиналась стадия обольщения. Пустить ей пыль в глаза, она ничего пока не понимает, её столькому можно научить, и однажды она всё поймёт, ведь прекрасно и её тело, и её разум, но будет благодарна ему, и будет рядом с ним. — Ваш отец был моим соперником, и я не любил его, но, учитывая обстоятельства, я не могу не выразить своего уважения… и соболезнований, Санса. — Услышав собственное имя из его уст, она перестала притворяться, и слёзы потекли с её глаз. Сансе стало тяжело стоять на месте, и Петир пододвинул ей кресло. — Но вашу мать я знал так же хорошо, как и вашу тётю. Это было давно, но я не сомневаюсь, что Кейтилин Талли помнила мальчишку, который был влюблён в неё задолго до того, как она встретила вашего отца, — он притворно улыбнулся воспоминаниям. — Невероятная женщина, храбрая и бесконечно настойчивая. Она никогда не боялась говорить о том, что было в её сердце, даже если это могло подвергнуть её опасности… её или тех, кто был ей близок… — Оп… опасности? — промямлила Санса. — Вы знаете, кто это мог сделать? — Я могу лишь догадываться, — Петир пожал плечами. — Я знаю, кто мог быть заинтересован в этом. Знаю, кто мог заплатить за убийство, и догадываюсь о мотивах. В конце концов, твой отец хотел стать Конгрессменом, и люди любили его — не только за сладкое мороженое, но и за сладкие обещания. — Но он не хотел этот пост, — Санса покачала головой. — Почему нет? — Он говорил… говорил, что это не его, и что это Роберт… Роберт Баратеон, вы знаете, отец Джона, это он подбил его… его младший брат, Ренли, он же тоже участвует. Роберт не может поверить в это, он не воспринимает его всерьёз, и он надеялся, что папа… что папа… папа рядом… — она не договорила, потому что начала всхлипывать, и Петир сел на подлокотник кресла, мягко проводя рукой по её волосам. Следит за собой даже при стрессовой ситуации, она настоящая женщина. Волосы, до чего же мягкие, и чем-то приятным пахнут. Нотки запаха не сыграют большой роли, но в разгар акта могут перекрыть запах пота и довести мужчину до экстаза. Его рука опустилась на её спину, ладонь прошлась вниз, вверх, не слишком низко, не слишком высоко, не слишком быстро. Санса продолжала всхлипывать, не обращая внимания на его прикосновения. — Если бы папа был рядом с Ренли во время дебатов, он мог бы уберечь его от семейного позора. — «Что может быть позорней, чем заправлять шлюхами в борделе?», подумал Петир, но промолчал. — А если бы он вдруг победил… я знаю, он отдал бы пост Рейегару Таргариену. — Почему именно ему? — Не знаю… они… они были друзьями… — Петир снова едва удержал усмешку. Возможно, Нед Старк не знал о Рейегаре того, что ему, Петиру, было прекрасно известно? Он, конечно, не мог забыть об этом, ведь Рейегар запятнал его честь, а её покойный Старк ценил не меньше, чем свой бизнес. — Мне… мне очень не хочется задерживать вас, мистер Бейлиш. Но… но если бы вы не возражали, мне было бы… я была бы рада поговорить с человеком, знавшим мою семью с другой стороны. Мне хочется разделить свою скорбь, потому что мне… мне очень тяжело, и, я уверена, вам может быть тоже тяжело. Вы знали мою мать, вы знали, какой чудесной она была. По Кет он скорбел не меньше Сансы, если не больше, но потерял её давным-давно и уже научился не горевать. Кет во многом определила то, кем он стал, но он не мог даже выразить ей слова благодарности. Она бы не поняла его, ведь у неё никогда не было на него времени; именно из-за того, что она так пеклась о репутации своего издания и о своих детях… их и свои колонки она любила больше всего на свете, и теперь они погибали без её любви. В душе Петир был готов смеяться: но не из злорадства, а потому что он, обделённый её любовью, давным-давно перестал переживать из-за этого, став вечным одиночкой. Теперь её любовь возвращалась к нему — в виде её дочери, с тем же взглядом, но направленным в его сторону, и теми же волосами, но с телом… телом более упитанным, чем можно было ожидать от девушки, выросшей в Великую Депрессию, и гораздо более желанной, словно вино, ставшее ещё слаще после многолетней выдержки. Эта девушка — молодая, непорочная — была готова отдаться ему, чуть ли не здесь, чуть ли не сейчас, и как можно было не поверить в судьбу и в то, что она на его стороне? — Думаю, тебе понадобится много времени, — спокойно сказал он, — но нам не помешало бы поторопиться. В коридоре стоит целая очередь, включая твою сестру… — Ей помощь не нужна, — неожиданно пробурчала Санса. Петир молчал, глядя на неё выжидающе: он знал, что Санса не выдержит и захочет объясниться. — Я имею в виду… если что-то произойдёт с ней там, во время танца, то она сможет отбиться… никто… — она понизила голос и прошептала: — Никто даже не посмеет к ней притронуться. Она чокнутая. — Ты боишься, что они притронутся к тебе? — Петир улыбнулся. — Только что ты говорила мне, что готова принять это. Она снова понурила голову. Да, принять что-то ещё не значит этому радоваться. — Арья даже не станет задумываться об этом, и я… я завидую ей, потому что она может защитить себя, и поэтому у неё есть тот, кто может… кто может… — Она боялась произнести следующие слова, и так Петир понял, что они для неё очень важны. И если она боится его реакции, то и её внимание к этому сейчас будет повышено. — Кто может защитить её. Это она сама. — Но тебя защитить некому? — спросил Петир тем же тоном, и Санса кивнула, не рискнув поднять голову. Бедная девочка, она и не знает, что делает. Она не знает, что происходит, она не знает, как я способен использовать её в своих целях, и чему я способен её научить — ведь у неё недюжинный ум, даже спрятанный под этими фальшивыми манерами. Она дочь своей матери, дочь своего отца… мёртвых матери и отца. Прядь упала на её лицо, и Петир, зажав её между двумя пальцами, заправил её обратно за ухо. — Ты можешь попросить о помощи меня. Тогда тебе будет нечего бояться… Алейна, — добавил он слегка погодя, словно это имя ему шепнула муза. — Тебе нравится это имя? — Я не знаю, что оно означает. — Оно означает, что теперь ты — моя племянница, Алейна Стоун. Оно означает, что ты можешь рассчитывать на любую помощь — от меня, или от миссис Баратеон… — Если Маргери в восторге от неё, она и слова не скажет против… а она не может не быть в восторге, он знает её предпочтения… — Кто бы ни тронул тебя в борделе, будь это девушка или мужчина, тебя защитят. — Санса так и села с раскрытым от удивления ртом, и Петир не сдержал ухмылки. — Да. Я знаю, что ты была готова предпринять любые меры, лишь бы зарабатывать деньги. Не уверен, что ты до конца понимала, на что соглашаешься. Возможно, хотела танцевать в открытых костюмах и дрыгать ногами, но не представляла, что для большинства наших клиентов… для большинства наших клиентов не имеет значения, в каких колготках ты вышла на сцену, и какую заколку прикрепила на волосы, потому что эти самые колготки они мечтают с тебя снять. — Он выдавил из себя улыбку, словно рассказывал не о взрослых людях, а о малышах с трогательными капризами. — Они хотят увидеть девушек голыми, хотят овладеть ими, но ты… — он сжал её подбородок двумя пальцами и поднял лицо на себя. — Но ведь ты не этого хочешь? И ты боишься этого, Санса? — Я Алейна, — произнесла она дрожащим голосом, словно не была уверена в правдивости своих слов. — Кем ещё я могу быть, дядя? Он отпустил её лицо, довольный, что смог добиться своего. Да, в её глазах стоят слёзы, и да, она взволнованно сглатывает и не может нормально говорить, но это вполне адекватная реакция для таких обстоятельств. Она сильнее, чем думает. Она умнее, чем думает. — Я сообщу Маргери о своём решении, — заметил Петир, возвращаясь за письменный стол, — и позабочусь, чтобы все девушки в борделе знали, кто ты такая, и относились к тебе уважительно. — Мистер Бейлиш… — начала она, и весь её вид говорил о том, что сейчас она сделает нечто несоизмеримо глупое и наивное, что обычно делают подобные ей девушки — обнимет его, или начнёт рассыпаться в благодарностях; что бы то ни было, это неуместно и в высшей степени смешно. Петир оторвал взгляд от бумаг, глядя на Сансу выжидающе, но она лишь неловко поклонилась, явно осудив себя за нерешительность, и направилась к выходу… а обтягивающие колготки на её ногах смотрелись бы очень даже красиво, ведь у неё такая красивая фигура. Он отучит её от этих глупых манер, а она ему позволит.