Ирвин-Парк, 74

The Beatles — Hey Jude 21 января, 1974

Вчера, во время выступления, в клубе что-то произошло, но Джон, сколько бы ни задавал наводящих вопросов, так и не понял, что именно. Из отдельно брошенных слов Арьи он только и понял, что в этом была замешана Санса, и что кто-то кого-то побил. Кто был нападавшим, кто жертвой, Джон не знал — слишком громко Маргери убеждала Сансу выйти из своей комнаты, и слишком сильно, прямо как в утро после убийства, нервничала Арья. Пятен крови в зале не было, как и осколков разбитых бутылок — уже хорошо. — Сансу кто-то изнасиловать хотел? — предпринял он ещё одну попытку, обращаясь к младшей сестре, но та лишь нервно огрызнулась: — Да нет же, никто её не трогал, ноет на пустом месте, как и обычно. — Почему тогда она не выходит? — А я что, знаю?! — ответила сестра ещё грубее. — Нашёл у кого спросить, как будто я её понимаю или мысли читать умею. Дура она потому что, вот и всё. — Тише, — скомандовала Маргери, — она же может вас услышать. — Ну? Ну услышит, ну и что? Ну и пусть знает, какого я мнения о её «переживаниях»! — крикнула Арья, наклонившись к двери. — Хрень это всё, вот что я скажу, пустая трата времени. Мы из-за неё небось в школу уже опаздываем. Из-за двери раздались надсадные рыдания, и Маргери взволнованно дёрнула за ручку, словно переживая, что Санса может с собой что-нибудь сделать. Джон тоже не исключал такой возможности. — Матерь Божья, Санса, открой, пожалуйста! — Во имя лимонных пирожных! — подсказал Джон, на что и Арья, и Маргери удивлённо на него уставились. Арья даже рассмеялась и закричала ещё громче: — Подними свою задницу с кровати ради Джоффа своего ненаглядного, дура! Однако и это не сработало — за дверью всё так же не произносили ни слова, только подвывали за десятерых волков сразу. — Джон, может, поедем без неё? Ей сейчас явно не до этого… — Если Ренли приедет, а она так и не выйдет, у нас не останется выбора. — Джон вздохнул, а вот Маргери, чьим вниманием всецело завладела Санса, неожиданно вскинулась и посмотрела на него удивлённо: — Ренли едет сюда? — Станнис устроил нас в свою частную школу, — объяснил Джон. — Всех троих. Ренли хотел нас отвезти. — Я думала, ты уже староват для школы, — скептично проговорила Маргери, но тот лишь пожал плечами. — Никогда не помешает пройти уже пройденное, верно? В академию-то меня так и не взяли. К тому же, будет лишняя возможность скрыть свой возраст. Если мне будет 17 по документам, никто и не даст мне 21… Вдруг в дверь позвонили — в утренней тишине этот звук был слышен особо отчётливо, но Маргери, вопреки своему обыкновению, не бросилась тут же на первый этаж. Санса всё ещё волновала её гораздо больше, словно Маргери боялась отойти даже на шаг, чтобы не пропустить её на случай, если та решится выйти. Она бросила взгляд сначала на Арью, потом на Джона, и Арья, закатив глаза, уже хотела было идти вниз, когда Джон остановил её и сказал, что сходит сам. Он открыл дверь — на пороге стоял Ренли, удивлённый, но всё-таки обрадованный; он поднял руки, словно собираясь обнять своего племянника, но не успел — Станнис, оказавшийся позади, не то, что толкнул его, но всё же протиснулся вперёд, не церемонясь и не ожидая приглашений. Ренли виновато улыбнулся, словно извиняясь за неуклюжесть старшего брата. За его спиной маячило ещё одно незнакомое лицо — рослая, худо-бедно ухоженная женщина, в которой Джон без труда узнал Бриенну Ланнистер, служившую у Ренли кем-то вроде секретаря. Выглянув из-за дядиного плеча, Джон кивнул ей и неловко поздоровался: — Кажется, мы незнакомы? Бриенна, верно? — та сдержанно улыбнулась и кивнула, протягивая руку. — Джон, где девочки? — Станнис вмешался в то, что наверняка хотел бы назвать неуместными «чайными церемониями». — Нам уже пора. Не хочется это говорить, но звонок через… — Неужели директор школы, и не может изменить расписание звонков? Вставать в такую рань — истое самоубийство, — раздался голос Маргери: слишком довольный для женщины, у которой только что не получалось разобраться с проблемой девушки-подростка. Джон обернулся: Санса шла за ней следом, держась чересчур гордо и спокойно, хотя заплаканное лицо выдавало её истинные эмоции. Арья же пронеслась и мимо Маргери, и мимо Станниса, и мимо Ренли, и даже мимо Бриенны — и, на все сто уверенная, куда нужно идти, заскочила в салон автомобиля и уселась у самого окна, обиженно скрестив руки. Джон недоумённо уставился на Маргери, надеясь получить объяснения, но та, казалось, уже и думать забыла о проблемах своей подопечной: её глаза заблестели от радости, когда она увидела Ренли, и Джон вдруг вспомнил, что она, вообще-то, его жена… но они повели себя, словно старые друзья, вовсе не как супруги. Обнялись — обошлось даже без поцелуев! — пожурили друг друга за то, что забыли о существовании второго, и даже клятвенно пообещали как-нибудь встретиться и выпить чаю. Джону было неловко, но, казалось, больше этого никто не заметил, словно так всё и должно было быть. Станнис, как назойливый и безжалостный будильник, прокашлялся. Очевидно, до школьного звонка оставалось ещё меньше времени, и Ренли, обменявшись с Маргери ещё парой шуток (как будто только заигрывал с ней, а не уже был её мужем!) вышел на улицу вслед за братом. Бриенна же села в машину, стоявшую чуть поодаль — и Джон неожиданно задался вопросом, что она здесь делает, и почему их сопровождает так много людей… Даже Ренли. Почему он вызвался приехать? Станнис мог бы отвезти их сам, они приехали на его машине. Джон сел в салон следом за Арьей и успел увидеть, как Маргери напоследок обнимает Сансу и как будто что-то шепчет ей на ухо… необъяснимое присутствие Бриенны, секреты произошедшего вчера и не особо горячие приветствия четы Баратеон заставили Джона почувствовать себя тупым. Словно все вокруг, кроме него, знали, что происходит. Когда Станнис завёл мотор уже старенького Корвейра, и машина плавно двинулась с места (да так, что Джон почти не заметил), он решил прервать тишину и спросил: — А почему приехала Бриенна? — У меня уже начался рабочий день, — Ренли пожал плечами, — а она никуда от меня не отходит. У нас потом парочка важных встреч, не хочется разделиться и опоздать. — Зачем же ты тогда приехал? — недоверчиво спросила Арья. Ренли открыл было рот, словно собирался что-то сказать, и Джону вдруг стало не по себе. Он догадался, что единственное, о чём Ренли просто не мог заикнуться — это о том, что ему просто хотелось увидеть Джона. И всё. Возможно, даже Бриенна об этом не догадывалось. Джон густо покраснел, негодуя, что не может слиться с креслами. — Вы уже придумали себе имена? — спросил Станнис, ненавязчиво сменив тему. — Мне придётся сфабриковать ваши личные дела. — Мистер Бейлиш уже позаботился об этом, — пропела Санса, — у него есть связи в Министерстве Внутренних Дел, вы же понимаете. Ведь он будущий… — … Конгрессмен, — передразнила Арья, заканчивая предложение за сестру. — Да ты хоть понимаешь, что это значит? Чёрт, один из этих «будущих Конгрессменов», в том числе он, может стоять за убийцами матери и отца! — Вы поаккуратней, — усмехнулся Ренли, — здесь тоже сидит один из этих «будущих конгрессменов». Могу принять это за личное оскорбление. Станнис наградил младшего брата взглядом, говорившим «Да, и я до сих пор не в силах поверить, что ты в это ввязался». — Ты бы никогда так не поступил, — Арья нахмурилась, — потому что наши семьи всегда дружили, а вот с Бейлишем нас ничто и никогда не связывало! — Он знал нашу мать, он любил её! — тут же вступилась за него Санса. Джон, сидевший меж двух сестёр как меж двух огней, подумал, что хорошо было бы вжаться в кресло, или даже провалиться под асфальт, чтобы какая-нибудь машина проехалась по нему, и ему не пришлось бы выслушивать женскую ругань и споры о том, кто из «будущих конгрессменов» мог приложить руку к массовому убийству. — Ты даже про Таргариенов так говоришь, но Дейенерис выходит за Робба, ты гуляешь с Эйегоном, я с Джоффри, и их отец знал мать Джона… — Девочки, — нетерпеливо выдохнул Станнис, — ради всего святого, прекратите ссориться. А расследование оставьте ЦРУ, ладно? Ренли бросил на того вопросительный взгляд. Видимо, воспитательные речи были не в его духе — и поэтому он разводился с женой по причине «отцовской некомпетентности» (по словам того же Ренли). Свою семью он спасти не сумел, а теперь пытался помочь им? — Кто бы вам ни помогал, вы не имеете морального права доверять людям, кто бы это ни был. У вас есть только вы сами, и вы должны беречь это. Я не знал хорошо ни вашей матери, ни вашего отца, но я прекрасно представляю, что бы они чувствовали, если бы узнали, что после их смерти вы не можете жить в мире. Я вижу, что у вас много неразрешённых вопросов. Это нехорошо. — Честно говоря, — язвительно заметила Санса, — я не доверяю вам обоим. Откуда мне знать, что вы не храните в бардачке автомобиля пистолеты с глушителями? — Моррисон Всемогущий, да уймись ты уже! — прикрикнула Арья на сестру, а Джон почувствовал, будто готов на месте сгореть со стыда. В зеркало заднего вида он заметил, как Ренли и Станнис переглянулись, не сказав ни слова, но старший брат недовольно покачал головой и горестно усмехнулся. Насчёт доверия он был прав — слишком многие знали о том, что они живы, и слишком узок был круг тех, кто был заинтересован в их смерти, и всё-таки… конечно, Сансе не было известно то, что было известно ему, Джону. Он имел право не доверять кому угодно, кроме Ренли… ведь так? А Санса наверняка ошибается? Она так часто говорит об Эйегоне и Джоффри, об их любви. Она думает, Джоффри любит её, а Эйегон любит Арью. Ренли, кажется, любит меня, но про это никто не должен знать. Может, и я ничего об этом не знаю — я так запутался. Когда порше установился у школы, Санса попыталась выскочить первой, никого не поблагодарив (Джон подумал, что отец воспитывал её не так, и ему снова стало стыдно), но дверь оказалась закрытой. Арья, наблюдавшая за этим, хохотнула, а Станнис, вышедший раньше, открыл ей дверь снаружи. Ещё пару секунд Санса сидела на месте, удивлённо на него воззрившись, но потом, взяв себя в руки, всё-таки благодарно кивнула и вышла из машины. За ней вылезли все остальные, и, попрощавшись с Ренли и пожелав ему удачного дня, отправились в школу. Арья поначалу старалась держаться то Станниса, то Сансы, но они оба шли слишком быстро, и она в конце концов плюнула на всё и пошла своей скоростью, напоследок оглянувшись на Джона — тот остался стоять с дядей в надежде задать ему парочку волновавших его вопросов. Вот только неподалёку остановилась машина Бриенны — и хотя Ренли клялся, что готов доверить ей свою жизнь, Джон не был уверен, что та выдержит новости о случившемся инцесте. — В нём всё-таки заговорил учитель, — поделился Ренли, горделиво взирая издалека на своего брата. — Мне было приятно слышать, как он отчитывает Сансу и Арью. Звучит странно, знаю, но в вопросах воспитания он тот ещё чайник, со своим ребёнком предпочитает отмалчиваться. Как директором стал, непонятно, но я… честно говоря, я очень горжусь им. — А вот он тобой не очень, — Джон пожал плечами и, отвернувшись от спины Станниса, снова взглянул на Ренли. И только сейчас заметил, что тот всё это время не отводил от него взгляда. И Джон вспомнил, как они проснулись вместе вчера утром, и как им было страшно. Он подумал, что сейчас все видят их, все на них смотрят; Ренли — «будущий конгрессмен», его лицо повсюду в газетах, его знают, на него таращатся, и Джон стоит рядом с ним, и Джон видел его голым и видел его настоящим, пока все эти люди спали или занимались другими какими-то своими делами. Возможно, они тоже кого-то любили, но их любовь не была запретной; они могли выйти с утра, держась за руки, целоваться, обниматься, и никто не сказал бы им и слова, но Джон чувствовал себя как под прицелом, хотя не прикасался к Ренли, а до этого даже не смотрел на него. Он сглотнул. Внезапно ему стало тяжело даже смотреть на него. — Что ж, хорошего дня? — неуверенно спросил тот, расправляя руки для объятий. Опасное движение, но люди не увидят в нём ничего страшного, если не захотят увидеть, если только не… нет, это плохая идея, люди не должны этого увидеть, и Джон, прекрасно понимая это, едва останавливает ладонь на дядиной спине, похлопывая её и не решаясь двинуться дальше. — Хорошего дня, — эхом повторил он, выходя из объятий; Ренли отступил слишком быстро, чтобы соблазн поцеловать его хотя бы мелькнул на горизонте, но Джон заметил, как тот быстро облизнул губы и, не поднимая на племянника взгляд, быстро развернулся, быстро же сел в машину и быстро покатил прочь. Джону показалось, что его снова оставили, как когда-то это сделала мать, и как сделали родители Арьи и Сансы, так внезапно и так глупо погибнув. Но он сделал над собой усилие, развернулся и пошёл в школу. В конце концов, там его тоже мог кто-нибудь ждать; на жалкого новичка, которого все тут же прижимают к шкафчикам и у которого отбирают завтраки, он не похож — всё-таки, 21 год уже, выглядит как второгодник, и легенды будет придерживаться такой же. Приболел, может, с туберкулёзом слёг, не мог учиться и не успел за своими одноклассниками, а теперь родители хотят, чтобы он выпустился поскорее, вот и отдали его в частную школу. Да, он больше не Старк, он Сноу; имя решил оставить, потому как очень его ценил — оно было последним желанием его матери перед смертью. А потом отец его возненавидел. Как раз за мать, даже если никогда в этом не признавался. Роберт Баратеон вообще не нуждался в детях, он был одним из тех, кого называют природными холостяками. А вот его братья… Станнис всегда казался ему примерным семьянином, пока его жена не подала на развод, а теперь и Ренли с Маргери ведут себя как-то странно… и почему у них нет детей? Через десяток лет их чадо могло бы бегать по школьным коридорам точно так же, как какой-то мелкий сорванец, чуть не сбивший Джона с ног на входе. А ещё частная школа!.. Дети Ренли и Маргери могли бы точно так же сидеть в классной комнате, как это делал Джон, тупо уставившись на зелёную доску с прикреплённой к ней картой мира двухвековой давности. Рассказывали о завоеваниях Британской империи, колонизации, Гражданской войне в Америке. Сколько смертей, подумал Джон, а тут ещё и Франц Фердинанд, развязавший войну. И почему они до сих пор не воюют с теми, кто убил дядю, тётю Кет и мальчиков? Разве это… — Эй, лысый, — вдруг услышал он шёпот позади. Не оглядываясь, чтобы не отвлекать учителя, Джон склонил голову набок, давая понять, что слушает. — Тебя как зовут? Я тебя раньше здесь не видел. — Джон, — так же тихо ответил тот. — Я только сегодня перевёлся. — Откуда это? — Из… Ливерпуля, — ляпнул Джон первое, что пришло в голову. Кажется, теперь придётся притворяться британцем, и даже акцент копировать… он хотел было исправиться и назвать какой-нибудь американский город, сославшись на то, что историк совсем запудрил ему мозги, но сосед явно не заметил подвоха. Восторженно он заявил: — О, да ты небось и Леннона знаешь! Крутяк! Не успел Джон ответить, как мистер Ролланд грозно окликнул его соседа, и тот, видимо, прекрасно осозновавший боевые способности внушительного на вид историка, тут же принял сидячее положение, и до конца урока не говорил Джону ни слова. После занятия Джон узнал, что соседа сзади зовут Гренн, что он очень любит Битлов, и что он был близок к самоубийству в свои 14 лет, когда четвёрка объявила о своём распаде. Что сподвигло нового знакомого на такого рода откровения, Джон не знал, и смог лишь неловко улыбнуться, понимая, что не готов делиться своими секретами, и, тем не менее, счастливый, что уже в первый день он с кем-то познакомился. Возможно, рассуждал он, Арье и Сансе повезло меньше — первая сама вряд ли стремилась к общению, а вот у второй для этого было слишком скверное настроение. В столовой Джон сестёр не заметил. Прошло уже три урока, и школьников отправили на законный обеденный перерыв — и Джон присоединился к Гренну, чувствовавшему, казалось, несоизмеримую гордость за то, что помогает осваиваться новичку. Обеды здесь было то что доктор прописал, да и кафетерий, заметил про себя Джон, выглядел прилично, словно должен был вмещать в себя несколько университетских корпусов, а не скромную частную школу. Высокие потолки, бесконечные ряды столов, накрытых скатертями, как в ресторане; только пластиковые стулья для пикника напоминали о том, что здесь не подают фуагра и не закатывают свадебных банкетов. Сидя за столом и глядя на глубокую миску с лапшой по соседству с внушительных размеров рыбной котлетой (словно на неё ушла целая тушка лосося), изящно приправленной мягким и ароматным пюре, Джон лишний раз убедился в том, что окружают его богатые и, верно, избалованные дети богатеньких родителей. Тем удивительней было для него знакомство с Гренном — парнем простодушным, направо и налево болтавшим о своей жизни. За один только день Джон узнал о Гренне столько, сколько до сих пор не знал о Сансе, хотя жил с ней сколько себя помнил. Его лучший друг, Пипар (хотя все звали его Пип), походил на секретаря, бегло записывавшего всё, что придёт в голову его гениальному патрону. Сам он предпочитал отмалчиваться и делал вид, что Гренна не слушает, потому что наперёд знал всё, что тот расскажет, и, тем не менее, когда Джон звал его, Пип без проблем отвечал, значит, и в облаках не витал, просто думал о чём-то своём. Третий парень, сидевший с ними за столом, Эдд (которого ребята почему-то прозвали Скорбным — наверное, из-за вечно угрюмого лица) всегда смотрел на Гренна то ли с недоверием, то ли с усмешкой, Джон не мог понять, и не упускал возможности подколоть его, на что Гренн, хотя и не обижался, но и доволен особенно не был. С четвёртым парнем ни Гренн, ни Эдд знакомы не были — Сэм, как и Джон, был здесь новичком, и его к обеденному столу притащил Пипар. Так что за крохотным столиком, обычно выдерживавшим троих человек, сегодня было очень тесно — ещё и потому, что Сэм был достаточно крупный, и места занимал немало. Пип, впрочем, сидевший рядом, не жаловался, хотя и был зажат между Сэмом и Гренном и едва двигал руками. За три урока Джон проголодался, поэтому сразу набросился на еду, не тратя времени на установление контакта с новыми знакомыми. А вот Гренн, словно давно их не видел и чувствовал необходимость поделиться всеми новостями за последние две недели, к своей порции даже не притронулся. — Мать с отцом сегодня за французов с утра поспорили, — рассказывал он, — и за то, правильно они поступают, или нет. — А что, — скептично заметил Эдд, — действия американцев твоих предков не беспокоят? — Отец у меня дикий патриот. Я иногда боюсь, что если у нас тоже объявится какой-нибудь хайль-Гитлер и начнёт истреблять, не знаю, условных мексиканцев, он его обязательно поддержит, только прежде убедится, что у него в родословной чёрных не было. Придурок, честное слово, съеду от него, как только баксы найдутся. — У меня отец такой же, — неожиданно подал голос Сэм. — Ему не нравится то, чем я хочу заниматься. Говорит, иди в бизнес, будешь машины строить, «там даже таким тупицам, как ты, место найдётся, хоть три стула в офисе займёшь, жаль только, говорит, платить будут одному, а не трём сразу». — А ты что? — А я не хочу. Я хочу быть врачом, людей лечить, помогать, а не воздух выхлопными газами портить. Машины штуки удобные, конечно, но немного вредные. А он говорит — отправят тебя во Вьетнам, азиатов этих лечить, и убьют. А я и рад, говорит, буду, мать поревёт, но тоже перестанет. — Вот же мудила, — задумчиво проговорил Гренн, и Сэм разочарованно вздохнул. — Значит, от этих выхлопных газов лечить людские лёгкие, — заключил Эдд. — Благородно, ничего не скажешь. А травку куришь? — Какую травку? — Обычную, от которой хиппари приходы ловят. — Ничего я не курю, — пробурчал Сэм, словно в курении травки было что-то оскорбительное и даже постыдное. Все замолчали. Джон думал про своего отца. Что бы он рассказал, если бы его вдруг спросили? «Уже который год мой отец умирает от туберкулёза, и всё никак не умрёт?» А может, лучше будет сказать, что его отца убили, хотя он и отцом-то ему фактически никогда не был? И то, и другое не очень подходило к разговорам за столом и даже портило аппетит. Джон заметил, что так углубился в свои мысли, что лапша так и стояла недоеденной. — Да здесь только и болтовни, что об этом Вьетнаме, — покачал головой Гренн, — а до того, что проблемы есть здесь, в самом Чикаго, всем, походу, до лампочки. И даже наркота, та же травка, проституция, венерические, в конце концов, никого не парят. — Ты разве можешь излечить американцев от венерических? — хохотнул Эдд. — Я — нет, но у нас тут есть Сэм, — и он многозначительно хлопнул толстяка по спине, на что тот подскочил на месте, — который мечтает стать врачом. Биологию небось у миссис Танды зубрит, медицинский справочник хранит под кроватью, все дела. Я же прав, а? — Сэм молчал. Бедный, испуганный парень, подумал Джон, надеясь, что не выглядит так же. У него друзья-то хоть раньше были, интересно, или нет? Или он вообще ни с кем общаться не умеет? — Ну чего, Тарли, пойдёшь с нами? — Да оставь ты его в покое, — недовольно пробурчал Эдд, — у него такое лицо, будто он кирпичей в штаны наложил. Само собой, не пойдёт он никуда, и спрашивать нечего. И знаешь, что я скажу? — он угрожающе наклонил голову, и челюсти Сэма, начавшие было пережёвывать кусок булочки, испуганно остановились. — Решение это верное, никуда не ходить, вот что. — А куда вы собираетесь? — уточнил Джон: от таких разговоров его любопытство только разгорелось. Гренн, воровато оглянувшись по сторонам, наклонился к нему так, словно хотел передать какой-то секрет: — Ты про Ночных Дозорных слышал? — Джон хотел сказать, что слышал, потому что когда-то давным-давно там служили оба его дяди… вот только что с ними случилось, Джон не знал. Отец об этом не заикался, просто в один из праздников — было ли это Рождество или чей-то день рождения, Джон не помнил — в почтовом ящике стало на две открытки меньше, и все члены семьи, словно сговорившись, решили, что так и должно быть. В конце концов, как много позже Джон заявил Арье, работа у них была опасная, и произойти могло всё что угодно; вот только Гренну, естественно, об этом было знать необязательно, и Джон покачал головой, согласившись на мини-лекцию о тайной службе полиции, занимавшейся отловом наркодилеров, гомосексуалов, проституток и всех морально разлагающихся людей, которым не повезло оказаться на улице ночью. Открыто об их деятельности никто не говорил, но все знали, что выходить на улицу после полуночи, даже имея при себе несколько дипломов о высшем образовании, водительские права и даже паспорт, было опасно. — Ну так вот. Я слышал, что они не только людей отлавливают, но и наблюдают за добровольцами. Короче говоря — идёшь ты в какое-нибудь людное место, где часто толкают наркоту и предлагают секс за деньги, а они уже там кучкуются и смотрят, не захочет ли кто-нибудь их работу вперёд выполнить. И если ты начинаешь что-то делать, и делаешь успешно, они приглашают тебя в свои ряды. Иначе к ним почти не попасть. Круто же, правда? — Гренн пихнул Сэма в бок: тот снова подскочил от неожиданности и выплюнул только что выпитый сок. — Не вижу в этом ничего крутого, — заявил он тоном ботаника, возвращая стакан на стол, — и, уверен, Джону это тоже неинтересно. Правда ведь? Джон не знал, что ответить. Он всегда восхищался дядей Бендженом и дядей Брандоном — в детстве он постоянно воровал у них кобуру и пытался (безуспешно, правда) воевать с Сансой, на что та всегда начинала плакать и убегала к себе в комнату. Не потому ли, подумал Джон, дядья исчезли, потому что никогда не скрывали, кем работают? Да и вообще — кажется, эти Дозорные выполняли вполне благородную миссию, если только действительно занимались тем, о чём говорил Гренн. Во Вьетнам Джона сейчас не заберут… Да и вообще, если подумать, его прежнего, Джона Старка, давно никто не видел. Джон Сноу существует только в документах этой школы — и, если Санса не врёт, конечно — в личных архивах Петира Бейлиша, но дорогу на фронт ему это не открывало… но разве не он никогда не хотел сидеть на месте? Не он ли хотел сделать этот мир лучше? — Джон? — позвал его Сэм, выдёргивая из задумчивости. Теперь все, кто был за столом, смотрели на него озадаченно — кроме, разве что, Эдда, которого интересовал только его термос с секретной жидкостью. — Ты же согласен со мной, правда? Ну, что это самоубийство, и всё такое прочее, и делать там нечего? — Я в этом не уверен, — Джон пожал плечами. — В конце концов, разве это не здорово? Если у тебя есть силы, возможности и желание. Да ещё и такие карьерные возможности даёт — потом ведь, наверное, можно в полицию устроиться? Ну, а если не получится… — … если не получится — то ты не мужик! — заключил Гренн, шлёпнув ладонью по столу. — Но ты прав, приятель, это действительно покруче, чем сидеть в школе и все эти дурацкие формулы учить. Да и необязательно же сразу на бугаёв бросаться, которые наркоту толкают, верно? Можно же проституток отлавливать. За них, кажется, тоже нехило заплатить могут. Эдд невесело усмехнулся и покачал головой, словно не верил в способность Гренна устоять перед профессиональной проституткой. Тот, казалось, не на шутку взъелся: — А вот посмотрим. В эти же выходные, по рукам? — и он протянул руку вперёд, надеясь скрепить договорённость. — Ты, Эдд, пойдёшь со мной. И ты, Джон, посмотришь, что к чему, ладно? — Джон кивнул. — С Тарли понятно, он пересрался… а ты, Пип? Пойдёшь? Пипар, казавшийся Джону ещё более напуганным, чем Сэм, не поднимал взгляда от стола. Наверняка раздумывал. Не хотел прослыть трусом, но и желанием идти на такое странное предприятие не горел. Джон хотел было заговорить, сказать, что тоже не пойдёт, чтобы поддержать его, но Пип его опередил: — Посмотрим. До этого ещё долго — всякое может произойти.