Ирвин-Парк, 74

The Drifters — Save The Last Dance For Me 24 января, 1974

Снова с утра её какие-то сны тревожили. Как она маленькая, достаёт из письменного стола какую-то жухлую бумажку и пытается написать Роббу письмо и признаться ему в любви, но все слова кажутся какими-то несерьёзными, потому что Визерис нависает над ней и смеётся над каждой строчкой, зачитывая её вслух, и говорит, что у сестры совершенно не получается расставлять запятые, и что это значит, что она глупая. Дени принесла Роббу Валентинку на праздник Всех Влюблённых, но прежде, чем успела вручить её, он показал целый ворох открыток в форме сердечка: его глаза так и блестели от счастья. Ему нравилось быть популярным и нравилось делиться с ней этой радостью, а вот Дени не хотелось становиться одной из многих, и где теперь была эта валентинка, она предпочитала не задумываться. Уже пара недель прошла с убийства Старков, но вестей от Робба так и не было. Дени казалось, что она медленно сходит с ума от волнения. Раньше её интересовало гораздо больше — учёба, выпускные экзамены, научная деятельность, а теперь — и мистер Мормонт это, конечно же, заметил — она ни о чём не могла думать. И даже в столовой иногда сидела в полном одиночестве, без особого аппетита разглядывая местные блюда и не чувствуя их вкуса. — Ты уже видела? — Аша бросила перед Дейенерис свежую «Вашингтон Пост». Вид у подруги был встревоженный. — Вышла огромным тиражом, сегодня утром. Только об этом и говорят, уже даже по радио слышно. — Не читаю газет. Слушаю радио по утрам, и там ничего не было, — ответила та, скосившись на газетный заголовок. Аша покачала головой: — На радио работают одни постановщики да драматурги, — она чертыхнулась, — и они не занимаются расследованиями, а только и знай, что повторяют за газетчиками! Так все и делают. — Я думала, расследованиями занимается Полиция, а не «Вашингтон Пост», — безразлично заметила та, продолжая игнорировать Ашу. — В полиции сидит Тайвин Ланнистер. Я думала, ты в курсе… Чёрт подери, Дени! — та отодвинула раскрытую книгу, привлекая внимание подруги к газете. А ведь это был учебник. И у них скоро тест. Шанс подготовиться, отвлечься хотя бы чуть-чуть. Газетный заголовок же заявлял, что в смерти всей семьи Старков был виноват никто иной, как Рейегар Таргариен. Покачав головой, Дени снова взглянула на Ашу. — Ты серьёзно в это веришь? У них нет ни ордера на арест или обыск, ни даже каких-нибудь доказательств. — Ничего и не будет, — Аша покачала головой, садясь перед Дейенерис, — по той же причине, которую я тебе уже назвала. — Неужели Тайвин? — она нахмурила брови, но Аша кивнула. — Никто не захочет сажать своего тестя. Теперь была очередь Дени злиться. Книгу она захлопнула — они с Ашей, конечно, дружили, но разве это давало ей право обвинять её брата в убийстве? Аша поняла свою оплошность: откинувшись на стуле, она вздохнула. — Наверное, тебе хочется перерезать мне глотку. — Признаться, такая мысль у меня промелькнула, — прямолинейно призналась та. — В конце концов, твой отец тоже был заинтересован в убийстве. Слышала, он сочувствует французам? — Дени заметила, как лицо Аши напряглось. — У него могут быть свои соображения, но в стране, где нарастает хиппи-движение, а основной электорат — молодые люди… — Многие молодые поддерживают введение военного режима, — возразила она, — ты ошибаешься, если думаешь, что хиппи смогут предрешить исход событий. И неужели ты хочешь сказать, что Рейегар, как политик, ничуть не заинтересован в защите Вьетнама от коммунизма? Это же… — Привет, богатенькие девочки, — заявила Игритт, неожиданно подсаживаясь третьей к столику. Перед собой она поставила ланчбокс с двумя бутербродами и бутылку без этикетки с чаем. — О чём толкуете? — Вряд ли тебе это интересно, — огрызнулась Аша и, недолго думая, встала из-за стола и ушла. Игритт, никогда не воспринимавшая подобное поведение на свой счёт, громко рассмеялась. — Неужели это было твоё мнение? — гаркнула она ей вслед. Дени, покачав головой и вздохнув (с Ашей она ссориться не любила: если они не сходились во взглядах, то могли не разговаривать по несколько недель), всё-таки придвинула к себе газету. Щёлкнул ланчбокс — Игритт достала бутерброд. С первой полосы на Дени смотрел её брат — подтянутый, с забранными наверх волосами; рядом с ним, надменно улыбаясь и горделиво вскинув подбородок, стояла Серсея — в платье, на каблуках, всё как подобает. Дени не знала, где их сфотографировали, но это явно было какое-то мероприятие; Рейегар и его жена смотрели в камеру и скалили зубы в попытке изобразить дружелюбие. И хотя на лице брата Дени не видела и следа искренней улыбки, Серсея, никогда его не любившая, искрилась истинным счастьем — ведь никак иначе, чем через её брата, она бы на то мероприятие не попала. — О чём пишут? — поинтересовалась Игритт, пододвигая стул ближе и тоже заглядывая в газету. Мельком Дени увидела котлету, угрожающе свисавшую с булочки. — Всё о том же, — вздохнула Дени, переворачивая газету первой полосой вниз. — Словно больше и не о чем писать. — Ну как же, — хмыкнула та, — это всех интересует. Если Неда Старка кокнул кто-то из оппонентов, нужно знать, за кого не голосовать, или, наоборот, голосовать. Котлета всё-таки упала обратно в ланчбокс, и Игритт вскрикнула словно футбольный болельщик, пропустивший гол любимой команды. — Понравилось кино? — Да, неплохое, — кивнула та, прикладывая котлету обратно к булочке, — а как насчёт тебя? Ты всё ещё хочешь сидеть дома? — Мне нужно готовиться, — она кивнула в сторону учебника, — через пару недель контрольная. — Через пару недель? — Игритт прыснула. — Любая голова распухнет от предварительного штудирования учебников. Даже такая светлая, как твоя. К тому же, что это? «Фармакология»? Её же Мормонт ведёт. Он тебя обожает и поставит оценку просто так, чего зубрить? Дени сглотнула. — Лишний повод готовиться усердней. Не хочется его расстраивать. С этими словами она забрала учебник и газету и, прижав их к груди, встала из-за стола. Она уже была готова попрощаться, когда Игритт сказала: — Я мельком услышала, как вы с Ашей обсуждали Вьетнам. А знаешь, что ещё есть во Вьетнаме, кроме дохлых азиатов, французов и, упаси меня Энди Уорхол, американцев? — Дени покачала головой, и Игритт торжествующе улыбнулась: — У них есть опиум. — Опиум? — Дени нахмурилась. Она знала, что у Игритт есть нездоровое увлечение препаратами, вызывающими зависимость — она называла это научным интересом, но, судя по блеску её глаз, интерес давно перешёл все границы и превратился в одержимость. — Да. Они курят опиум, эти вьетнамцы. — Какой ужас, — вздохнула Дени, — только не говори об этом никому. А то люди ещё чего, не дай Бог, решат, что мы поступаем правильно, участвуя в войне, потому что благодаря этому у нас тоже есть этот твой опиум. Дени снова приготовилась уйти, но Игритт остановила её за блузку: — В опиуме нет ничего страшного, как нет в нём и ничего приятного. Но что, если я скажу тебе, что знаю место, где есть нечто покруче опиума? Дени казалось, что у неё замерло дыхание. Игритт наверняка говорила о том, о чём их предупреждали каждый битый день: о сильных наркотиках, вызывающих зависимость и приводящих к летальному исходу. Она взглянула на подругу под другим углом: внимательно всмотрелась в лицо, пытаясь найти признаки «наркозависимого», но не увидела ничего, кроме нездорового блеска в глазах. — О чём ты? — улыбка Игритт стала ещё шире. — Не заставляй меня произносить это вслух. Ты знаешь, о чём я, я это по твоим напуганным глазам вижу. Дени опустила взгляд. Игритт смеялась. — Чёрт подери, неужели это так страшно? Ты и правда веришь во все эти россказни про смерть от наркоты? — Я же медик. Я представляю, что с человеком может сделать передозировка, и инфекции, которую можно запросто занести нестерилизованным шприцом… из всех людей ты должна знать об этом не хуже других, если не лучше. Я не говорю это, чтобы тебя обидеть, я просто… я переживаю за тебя. Мне кажется, ты совершаешь ошибку, вот и всё, — объяснила Дейенерис, видя, что Игритт не нравится оборот, который принял этот разговор. Бросив остатки булочки в ланчбокс, она поднялась со стула и заявила: — Ладно, богатенькая девочка. Считай себя и дальше умнее других. Дени не любила ссориться с подругами, но грубость она не любила ещё больше; её взгляд похолодел. Она не отводила от Игритт глаз, и та отвечала ей тем же — и со стороны они, наверное, напоминали двух тигриц, готовых разорвать друг друга на части. Вот только когда Игритт отвернулась, Дени вспомнила, что и с Ашей она тоже поругалась. И на Рейегара она тоже злилась после того, как он выставил Сансу за порог. Казалось, рядом с ней не было никого, кто мог бы с ней поговорить о чём-нибудь отвлечённом, не касавшимся ни смерти Старков, ни войны во Вьетнаме, ни наркотиков… Игритт могла в это не верить, но Дени знала, что даже увлечение опиумом может быть очень опасно для здоровья. Особенно для медика, у которого имеется открытый доступ ко всем препаратам. Особенно у медика, который не знает чувства меры. Особенно… А может… Нет, нет, нельзя об этом даже задумываться, одёрнула себя Дени, выходя из столовой. Да, опиум не был решением даже такого треклятого дня. Он успокаивает боль физическую, не душевную, он затуманивает рассудок, а не решает проблемы. Проблемы решаются сами по себе, а боль проходит. Да, точно, проходит, как треклятый ливень. Именно в тот момент её остановил Джорах Мормонт, и Дени только и успела подумать, что если сейчас он спросит, когда ему ждать чёрновой вариант очередной научной статьи, она уже не найдётся, что ему ответить. Да, он был лоялен, но порой Дени казалось, что его лояльность нужно заслужить — а из-за внезапно обрушившейся на её плечи депрессии о продуктивной работе речи и быть не могло. Она всё время извинялась за то, что затягивает с отправкой статьи, честно призналась, что смерть Старков очень на неё повлияла, и она не может взять себя в руки… — Вы уже читали сегодняшние газеты? — спросил Мормонт, и Дени захотелось провалиться на месте. Она сдержанно кивнула, чувствуя, что может нагрубить, если они продолжат разговор на эту тему. — И что думаете? — Я ещё ничего не читала, но не уверена, что они могут предоставить веские доказательства. — В том-то и дело, — с усмешкой заметил Мормонт, — что их единственное доказательство — это родство вашего брата с Тайвином Ланнистером. Сплошная спекуляция. Я читал, это просто версия, не более того, но все на неё тут же набросились как на единственно верную. Мне даже обидно, что Вашингтон Пост, и вдруг занимается такой глупостью в духе Хёрста. Да ещё и публиковать это на первой полосе! Неожиданно Дени стало стыдно, что она чуть ему не нагрубила. Ведь, в конце концов, если кто-то и мог её предать, то разве мог это быть Джорах Мормонт, помогавший ей с первого курса; человек, обещавший помочь ей с поступлением в аспирантуру… разве мог он пойти против неё? Какая ему была в этом выгода? Впрочем, помогая мне, он тоже невесть сколько зарабатывает, подумала Дени. Если Рейегар станет Конгрессменом, я скажу ему, что преподавательский труд должен оплачиваться лучше. Возможно, от помощи ей, от общения он получал несколько больше, чем финансовую выгоду — но она всегда боялась задумываться, какую именно выгоду в ней может видеть неженатый мужчина его возраста. — Однако же, у меня есть что-то, что должно вас порадовать, — улыбнулся он. — Но, увы, не с собой. Я как раз искал вас, надеясь вам это отдать. Пойдёмте. Когда Дейенерис зашла в знакомый кабинет, ей почудилось, будто она спит. У противоположного окна стоял человек в военной форме — он смотрел на улицу, но даже со спины она узнала его. Робб. Это точно был Робб. Мормонт не стал бы делать из этого таких церемоний, будь это кто-то ещё. Это точно был Робб, потому что он развернулся, посмотрел на неё и улыбнулся, в отличие от всех, кого она видела в толпе, ошибочно надеясь, что это он. Она сделала нерешительный шаг вперёд, словно от любого неосторожного движения он мог раствориться в воздухе; Робб повторил её движение почти зеркально, и она сделала ещё один шаг, теперь быстрее, чтобы больше не ждать, но шаги Робба были больше, и вот, он застыл прямо перед ней — настоящий, осязаемый, так близко, что она могла к нему прикоснуться; его губы дрожали то ли от слёз, то ли от сдерживаемой улыбки. Дверь за их спинами щёлкнула — Мормонт оставил их наедине. Не выжидая больше ни секунды, Дени прижалась к губам Робба, крепко сжимая его лицо в ладонях; его же руки легли к ней на спину, прижимая к себе. Стань частью меня, вдохни в меня пламя своё, да поделись силой волчьей и даруй ту твёрдость, что позволяет выстоять, несмотря ни на что. Дени отстранилась, чтобы осмотреть его лицо ещё раз, и поняла, что её руки дрожат, лёжа на его щеках, а воображение рисует сцены победы над самой смертью. Да, она вырвала Робба из её цепких пальцев, ей удалось спасти его, в этом её заслуга — её, её терпения и сил, её ожидания… — Ты здесь, — просто произнесла она, понимая, что больше ничего выдавить из себя не может. Робб только засмеялся. — Да. И правда, здесь. — Тогда он наконец перестал сдерживаться и засмеялся, крепко прижимая её к себе, гладя по волосам и целуя их. Мой Робб, мой волк, стоит рядом со мной, готовый защитить меня. Он живой, и я могу обнять его, и я могу любить его. Они не стали уходить из кабинета Мормонта: даром что и он их пока что не торопил. Дени приготовила чай, к которому не могла даже притронуться от волнения, и Робб рассказал ей, с каким трудом добился получения увольнительной, так как, по словам местного генералитета, его жизнь и, быть может, жизнь его сослуживцев может быть в огромной опасности — а значит, отпускать его в свободное плавание, не предоставив нужной защиты, было опасно. — Вместо того, — рассказывал он, — чтобы отпустить меня, обезопасив тем самым казармы, они решили потянуть время. Они считали, что никто не сунется в огромное военное заведение, в котором отовсюду торчат часовые с ружьями наперевес. Вероятно, генералитет надеялся самостоятельно поймать преступников, но те не заявились, и… сама понимаешь, — он виновато развёл руками, — их это всё равно не переубедило. Они хотели спрятать меня, и я понимаю, что это было разумно, но… я из-за этого пропустил похороны родителей. И не мог даже тебе позвонить… — он взял руки Дени в свои, помешав ей тем самым взять уже остывший чай, и желание пить его снова пропало. — И то, что я скажу, я знаю, тебе не понравится. Но они приняли решение отправить меня во Вьетнам. Он был прав. Эти слова были похожи на бомбу — отнюдь не замедленного действия. Дени была готова взорваться здесь и сейчас, вне зависимости от того, в чём бы этот взрыв выражался — в рыданиях ли или строгом выговоре. Но что она могла изменить? Он был так же твёрд и упрям, как она, и если он принял решение отправиться во Вьетнам, он это обязательно сделает, и даже его будущая жена не сможет отговорить его. Дени вырвала свои руки из его. — И что? — спросила она, мысленно пообещав себе смириться, но как-нибудь потом. — Ты отправишься на эту бессмысленную войну прямо сейчас? — Робб протянул к ней руку, надеясь, что это умалит её гнев. Она чувствовала его прикосновение, но не знала, радует ли оно её, или только расстраивает. Да, он жив сейчас, но будет ли он жив потом? — Нет. Я знаю, что это может значить, и хочу… — он наклонил голову в сторону, как делал каждый раз, когда боялся своих следующих слов. — Я хочу оставить тебе воспоминания о том, каким я был. Я хочу, чтобы ты помнила меня… молодым, — он горько усмехнулся, — и прекрасным. К тому же, я думаю, Арье и Сансе я тоже очень пригожусь. — Поедешь к ним? — Робб покачал головой. — Нет, я поеду к Теону. Я ему уже позвонил. Дени вспыхнула, вспомнив сегодняшний разговор с Ашей. — Позвонил Теону, прежде чем связаться со мной? Ты не забыл, я надеюсь, кто его отец? Бейлон Грейджой, самый… — Самый непопулярный кандидат. Да, я помню. А твой брат? — Дени изогнула бровь. — До смерти моего отца он был вторым. Теперь, видимо… — И ты туда же? — спросила она, надеясь прожечь Робба на месте взглядом. — Думаешь, это был Рейегар? — Нет, хорошая моя, я ничего не думаю. Я ничего не знаю обо всей этой кухне. Я всего лишь стараюсь не упускать никаких вариантов. Теону я доверяю, поэтому… — Ты не поедешь к Теону. Не сейчас. Ты поедешь к нам, завтра встретишься с сёстрами, а уж потом… — Дени тяжело вздохнула. Представлять Робба в доме Грейджоев ей не хотелось — ей стоило бы поехать с ним, сопроводить, встать перед Бейлоном и заявить себя в свидетели того, что Робб был жив, прежде чем переступил порог их дома. Тогда, если с ним что-то случится, ей будет кого обвинить, и у газет появится куда больше поводов обвинять его вместо её брата… конечно, он может попытаться убрать и Дейенерис тоже, но этого Рейегар так просто не оставит. Он никогда не говорит об этом, но он её любит… и он любил Лианну Старк, о чём не раз повторял, но Робб всё равно не доверял ему. Дени понимала, что не имеет права обвинять его, и всё же, пропуская Робба через чёрный ход, никак не могла избавиться от ощущения, что делает что-то неправильно. Интересно, а Рейегар видел газеты? Наверное, даже если он весь день не выходил из дома, ему звонил Джон Коннингтон — глава его предвыборного штаба. Он ему всё рассказал и даже поделился своими мыслями, а теперь… Дени несмело постучала в кабинет старшего брата. Теперь он, должно быть, сидит за столом, бестолково смотрит на покрытую пылью арфу и спрашивает самого себя, какого чёрта происходит в его жизни. Почему он больше не играет на ней? Почему Лианна мертва, почему её брат мёртв? За дверью молчали. Дени взялась за ручку, медленно повернула её в сторону, и дверь со скрипом открылась. Рейгар, как она и предполагала, был в отчаянии: сидел, правда, не за письменным столом, а у окна, на красном пуфе, облокотившись на корпус своей арфы. Сколько лет ты не играл, братец? Сколько лет прошло с тех пор, как музыка замолкла в твоём сердце? Стал бы ты убивать оппонента, столь любимого твоей когда-то невестой? Был ли ты готов пойти на такую жертву ради того, что тебе даже не нужно? — Я по ним ужасно соскучился, — засмеялся Робб, когда Дейенерис вошла в комнату. Он стоял перед огромным аквариумом, занимавшим всю стену напротив окна — внутри, нежась под теплом электрической лампы, лежали три ящерки. — Здорово им, наверное, живётся тут у тебя, ты не думаешь? Ни о чём не переживают, не волнуются. — Они прекрасно знают, что меня беспокоит, — заметила она, подходя к окну. Из её комнаты открывался прекрасный вид на местную оранжерею — и на аллею голубых роз, высаженных во времена, когда Рейгар был влюблён в Лианну Старк. — Я рассказала им всё, что думаю об убийстве твоей семьи… и они поняли меня даже лучше, чем любой из моих человеческих друзей. И даже отреагировали на это куда более стойко, чем я. — А я вот устроил драку, чтобы меня посадили в карцер, — произнёс Робб, стуча по стеклу и заставляя Дрогона повернуть на него голову. — Я просто хотел побыть один, в темноте. Ты говоришь, что ужасно боялась за меня, а я лишь ходил из угла в угол, едва удерживаясь от того, чтобы не разбить себе голову об стены. Я кричал. Я ненавидел кого-то, но даже не знал, кого именно… — Он вынул руку из аквариума, когда Дрогон взбежал по его ладони, облизнув мордочку. — И я хотел оказаться здесь как можно скорее, чтобы найти тех, кто лишил меня семьи. И я думал, что это единственное, ради чего стоило идти на военную службу… — Робб подставил ящерке указательный палец, и она лизнула его кончик. — И я бы так и поступил, если бы не эта, как ты её называешь, бесполезная война. Я бы нашёл виноватых, не дожидаясь ничьей помощи. Если Арья и Санса живы, я бы обязательно защитил их. — Бояться нечего. Джон приглядывает за ними. — Я рад, что Джон жив, — произнёс Робб, опуская Дрогона обратно в аквариум. — Впрочем… каждый из них. Никогда не задумываешься о том, насколько кто-то тебе дорог, пока их не потеряешь. По его глазам, когда Робб подошёл ближе, казалось, что он сейчас заплачет. Это было бы так предсказуемо, так объяснимо — он уже потерял почти всю свою семью, а теперь стоял рядом с той, что однажды должна была стать самой важной её частью. И Дени знала, что слова бесполезны, и снова обняла его, зная, что теперь они одни. И что он так давно хотел поплакать вот так, согнувшись и положив голову на её плечо или на макушку. Да, где-то в стенах этого дома были Рейегар и Джоффри, но никто не стоял за дверью, выжидая, пока они наговорятся, никому не было никакого дела ни до Дейенерис, ни до того, кто мог прятаться в её комнате. Робб прижался к ней крепче, кладя щёку на её макушку, и закрыл глаза, мягко проводя ладонью по её волосам. Она водила рукой по его спине. Несколько месяцев. Несколько месяцев они не виделись, но она уже была готова признать, что они могли увидеться в последний раз. И она бы тогда о стольком пожалела, если бы… Робб проголодался, но смог съесть всего два кусочка заказанной пиццы, после чего свалился на её кровать, чувствуя, что сегодня больше уже не встанет. Дени не хотелось его тревожить, и она едва не решила уйти ночевать в гостевую комнату, когда Робб похлопал со свободным местом рядом с собой, и Дени, даже ругая себя за то, что не подумала об этом — ведь так соскучилась по его объятиям и прикосновениям — легла рядом с ним. Да. Это правильно, это верно, потому что она любит его, и от его живого тела исходит тепло. Когда-то Рейегар рассказывал ей, что вот так же обнимал Лианну — а потом она умерла, тело её охладело, и его спрятали под землю, где он уже не мог достать её. И теперь он страшно скучал, ведь объятия Серсеи не приносили ему столько счастья. Она прижалась к Роббу ещё крепче. Я верю, что никого не полюблю, если он умрёт. Как Рейгар. Я любила его всю жизнь. Я готова доверить ему всю свою жизнь, я слышу, как бьётся его сердце, я хочу быть с ним рядом здесь и сейчас, я… я чувствую, как что-то шевелится в моём животе, как дёргает за колокол сердца и призывает к тому, о чём я так долго старалась не задумываться. Дени приподнялась, мягко положив ладонь Роббу на грудь, и медленно поцеловала его. Неторопливо, проверяя ощущения, когда его губы раскрылись, вовлекая за собой. Её пальцы напряглись, впиваясь в ткань футболки. — Ты тоже об этом думаешь? — прошептала она в его полураскрытые губы. — О чём? — удивлённо спросил тот. Ну же, соображай быстрее, хотелось сказать ей, но Дени лишь легко улыбнулась. Робб, казалось, ей даже не поверил, когда его глаза вдруг округлились, взгляд посерьёзнел, и он потянул её на себя, не оставляя места для раздумий. Боже, она так соскучилась по его прикосновениям, даже если прежде он никогда себе такого не позволял. Обнимал её, но не пытался вдавить в своё тело. Целовал её, но не кусал её губы. Они лежали рядом, и её голова лежала на его груди; никогда он не подхватывал её за пояс, укладывая на подушки, и никогда не нависал над ней. У них никогда не заходило об этом речи, она не стала бы отказывать, но… Если бы всё произошло здесь и сейчас, стала бы она жалеть об этом? И почему, потому что в доме полно других людей? Они их не услышат. Его губы коснулись её ушей. Нечего тут сопротивляться, она любит его. Она соскучилась по нему. Не отрывай губ своих от моих, прошу тебя, коснись плеча моего и двигайся ниже, пока не коснёшься груди. Он мягко сжимает её, продолжая настойчиво целовать её губы, она кладёт обе ладони ему на грудь. За футболкой крепкая его грудь, что так скоро покроется шрамами, могу ли я увидеть тебя, пока ранения не обезобразили твоё тело? А если ты погибнешь, а если… Нет смысла ни о чём жалеть, думает она, когда Робб оказывается внутри неё. Впервые за попытку впервые заняться любовью он становится осторожней, боясь причинить ей боль, двигается медленно, хотя по сбитому дыханию и горячему телу видно, как ему не терпится. Желание спадает с её тела, какое-то мгновение ей самой даже ничего не хочется, лишь бы поскорее прошла боль, холодный воздух комнаты кусает кожу её плеч, пока Робб, нависая над ней, медленно продвигается вперёд. Дени жмурится, ей больно, ей хочется, чтобы всё поскорее закончилось. Но это Робб, напоминает себе она, это мальчик, назвавший меня феей, это тот, кого я с самого детства любила и с кем хотела быть. Проблемы решаются сами по себе, а боль проходит. Да, точно, проходит, как треклятый ливень. Это человек, от которого я хотела детей, это тот, кто однажды станет моим мужем, если выживет… и если он умрёт, повторила себе она, зашипев, разве не пожалею я о том, что оставлю себя кому-то другому? Да и будет ли кто-то другой мне нужен, в конце-то концов? Я так пожалею, понимает она, и кивает, пытаясь сказать, что всё хорошо. Всё, ей не больно, и Робб выходит из неё плавно, заходит снова… и она чувствует. Чувствует, как тепло другого тела напитывает её, зарождая в сердце нечто новое. Как бы глупо это ни звучало — нечто новое; то, что она никогда не испытывала прежде. И не могла бы, ведь это её первый опыт. И его — тоже, что не менее важно… да, они должны были сделать это вместе, понимает она, когда Робб делает третье движение, и ей хочется, чтобы это ощущение не прекращалось. С её губ слетает просьба быть быстрее; это не мольба и не унижение, думает она, кладя руку на его спину, это всего лишь забота об удовольствии их обоих, и Робб доказывает это, начиная двигаться быстрее и наклоняя голову к самому её уху, чтобы бросить в наволочку глухой стон. Дени и сама не заметила, как её голос встал где-то между её ключицами, надеясь вылиться наружу в одной гласной и, выпустив его, подумала, что ей чертовски не хочется быть тихой.