***
Лёша не стал звонить, он отправился к Денису после работы. Благо недалеко было. Засунув руки в карманы и огибая лужи, он быстро шагал через ухоженные дворы сталинской застройки. В кустах сирени заливались соловьи, с крыш капало, вовсю пахло весной. В голове у Лёши крутилась новая информация и всплывала старая, в своё время показавшаяся незначительной или неинтересной. Значит так: Денис в шестнадцать лет переживает любовную драму, лечится от депрессии и попутно учится на повара. В девятнадцать уезжает в Санкт-Петербург, в двадцать четыре возвращается и устраивается на работу в местный филиал Аэронавигации. Если Денису сейчас двадцать восемь, то было это пять лет назад. Приблизительно в то же время Комаров бросает летать из-за какого-то происшествия. По словам Надежды Николаевны, он «создал аварийную ситуацию». По словам Дениса, «в небе много блядства». Пока что Лёша особого блядства в небе не наблюдал, если не считать Аллочку с расстёгнутыми пуговицами, но вряд ли дело в Аллочке: интрижка КВС и стажёрки-бортпроводницы — не тот случай, о котором будут вспоминать годами. Как бы там ни было, Комаров не просто уходит из лётного отряда с должности КВС — он с женой разводится. И начинает пить, хотя никто из авиации его не гонит, а генеральный директор даже взял заместителем. Видимо, по старой дружбе. Мог ли Денис пересекаться с Комаровым во взрослом возрасте? Вполне. Дружески-семейные посиделки Журавских и Комаровых закончились, когда Денису было шестнадцать, но потом, когда он начал работать диспетчером, он не мог не пересекаться с Комаровым. Не такой уж большой аэропорт. Диспетчер «Круга» контролирует взлёт и посадку, наверняка они десятки раз общались по радиосвязи. Но Денис об этом не упоминал. Про отца упоминал, про Комарова — нет. Лёша задумался и вступил в лужу. Нога поехала по льду, скрывавшемуся под талой водой, он неловко извернулся, подпрыгнул, но намочил штанину. Ругнулся сквозь зубы и принялся отряхивать брюки. Мысль о том, чтобы расспросить Дениса о Комарове, мелькнула и тут же исчезла. Какое-то внутреннее чувство порядочности, которого он раньше за собой не замечал, мешало ему собирать сплетни о Комарове. Он пообещал себе добраться до официального отчёта о происшествии пятилетней давности. А ещё ему было интересно, почему Комаров решил вернуться к полётам. Если он ушёл из-за неких обстоятельств, значит ли это, что сейчас обстоятельства изменились?***
Денис как будто не удивился его приходу, проводил в комнату. Лёша не стал садиться на диван, где они частенько целовались перед тем, как пойти в спальню, а сел за барную стойку. На ней стояла ваза с отполированными зелёными яблоками и недопитый бокал с красным вином. Денис проследил его взгляд и спросил: — Вина хочешь? — Нет, я вообще вино не люблю, особенно красное. У меня от него голова болит. — Есть белое, будешь? — От белого я дурею. А где пиво, которое я приносил? Почему ты никогда не ставил его на стол? Лёша начал заводиться, хотя собирался узнать, как у Дениса дела, и уйти. Выяснять отношения он не хотел. В квартире пахло чем-то роскошным, густо-восточным, подушки на диване выстроились по размеру, кухонные столы сияли белизной. Никаких обломков шасси. Ничего личного. Квартира казалась нежилой, словно красивая рекламная картинка. Хозяин квартиры тоже выглядел неплохо, на больного не тянул. Денис уловил его бешенство, наклонился через стол и накрыл пальцами сжатый кулак: — Я подбирал вино под еду. Хотел, чтобы всё было идеально, чтобы тебе понравилось. — Ага. Поэтому ты меня где-то выследил, заставил сменить работу и подстроил случайное… — Лёша подёргал пальцами, показывая кавычки, — знакомство. А потом затащил в постель. Свечи, шёлковое бельё, жопа в смазке — а я, тупой, ни о чём не догадался! Даже когда ты сказал «наконец-то мы встретились», я ничего не заподозрил. Дениска, да ты маньяк! Пухлые пальцы Дениса дрогнули. — Я не маньяк! Я увидел тебя в бассейне, куда ты ходил с бухгалтерией. Мы тоже с ребятами из аэропорта ходили, но в другое время, после вас. Я с тобой в раздевалке несколько раз столкнулся, потом в сауне, потом в кафе, но ты не обращал на меня внимания. Как будто я пустое место. Лёша напряг память. — Ты ничего не путаешь? Мне кажется, я никогда тебя не видел. — Я тогда был толще и без бороды — ты меня в упор не замечал. Внутри закипало раздражение. Лёша не выносил такой жалобно-обвиняющий тон. — И что? — И ничего. Я записался на ваше время, но ты постоянно был со своими подружками. После бассейна вы пили коктейли в буфете, потом тебя увозили на машине. Прости, я не знал, что мне делать. — Ты мог подойти и познакомиться! — Нет, не мог, — голос Дениса дрогнул. — Я не был уверен, что ты гей. То есть я надеялся, но на тебе же не написано. Ты не манерный, голых парней в душе не разглядываешь, джоки не носишь. Как бы я к тебе подвалил? «Эй, ты мне нравишься, давай познакомимся»? Ты бы меня послал и был прав. — Ну конечно, подвалить и сказать, что ты сын Надежды Журавской, намного проще, можно не бояться, что пошлют. — Лёша нащупал в кармане зажигалку и покрутил колёсико, вспоминая их первую встречу. — А если бы я тебе отказал? — Но ты же не отказал! И когда ты пришёл в гости и я увидел, как ты смотришь на мой зад и на мои губы, я понял, что не ошибся. Что ты гей и всё у нас получится. Белое лицо налилось багрянцем, глаза заблестели от слёз. Раздражение Лёши превратилось в брезгливую жалость. Если человека в шестнадцать лет так обломали, что ему пришлось пить антидепрессанты, то неудивительно, что он стелет соломку и дует на воду. Но что ж так криво-то, не по-человечески? — Ты странный такой. То, что я гей, — это же не гарантирует ничего… Ладно, проехали, — сказал Лёша и сменил тему: — Я слышал, ты на работу не ходишь. Заболел? Вряд ли Денис будет выяснять, от кого он это слышал. — Нет, взял несколько дней в счёт отпуска. У меня отпуск три месяца, надо как-то отгуливать. — Понятно. Рад, что ты здоров. Пойду я, — Лёша спрыгнул с табурета и направился к выходу. Денис забежал вперёд и загородил проход: — Постой, это всё из-за Комарова? Лёшу как хлыстом ударило, он остановился: — А при чём тут Комаров? — Это ты мне скажи, при чём тут Комаров. Ты на него запал, да? Бесполезно, Лёш, он натурал, его парни никогда не интересовали. Можешь мне поверить. — Я тебе верю, — сказал Лёша, стараясь удержать на лице маску спокойствия, — отойди. — У нас всё нормально было, пока вы с ним в командировку не съездили! — У нас всё нормально было, пока ты не растрепал моему начальнику, что трахаешь меня во всех плоскостях! — Лёша подвинул Дениса, который застыл на его пути бледной статуей, и взялся за дверную ручку. — Слушай, я не знаю, что сказать. Ты мне нравился, мне было хорошо с тобой — во всех смыслах хорошо. Но сейчас мне нужно побыть одному, переварить все эти новости. Денис покачнулся и наступил на колесо велосипеда. Тот дзынькнул и поехал вдоль стены, заваливаясь набок, как раненое животное. Денис поймал его за раму и вымученно улыбнулся: — Без проблем, Лёш, я подожду. Извини меня за всё, я не хотел, чтобы так получилось, я просто не успел тебе рассказать… Увидимся, да? Лёша кивнул, надеясь, что никогда больше не увидит Дениса. Это ради Надежды Николаевны он не устроил скандал и не высказал Денису всё самыми грубыми словами. А будь его воля, он двинул бы ему в морду за враньё и ушёл с чистой совестью.***
Как всегда на севере, апрель выдался солнечным, но ветреным и зябким. В тесном офисе шпарили батареи, металлические жалюзи нагревались от солнца, а кондиционеров здесь никогда не было. Лёша снимал пиджак и подворачивал рукава рубашки, чтобы не упариться. Женщины надели летние платья и снимали по утрам тёплые колготы, в которых приходили на работу. Общее настроение было беззаботно-радостным, словно впереди всех ждал приятный сюрприз. Комаров пропадал в медсанчасти. Он проходил ВЛЭК и официально имел право на две недели отпуска, но на работе появлялся почти каждый день. Часто — без предупреждения. Лёша караулил его у кабинета или ходил в секретарскую комнату к Насте, откуда видна была служебная стоянка. Он выискивал среди дорогих машин старенький Комаровский «мерседес», пока не сообразил, что Настя должна быть в курсе передвижений замдиректора. Он принялся выпытывать у неё секретную информацию. Большая шоколадка с орехами и несколько витиеватых комплиментов сработали: Настя сжалилась и распечатала график назначенных Комарову обследований. Но сказала: — Только, Алексей, ты полегче с комплиментами, ладно? Всё равно ни одна девушка тебе не поверит. — Почему это? Я был вполне искренен! Твои чулки в сеточку очень сексуальные. — Ага, сексуальные… Ты себя видел? — А что? Лёша зашёл за спинку Настиного кресла и уставился в зеркало, висящее между фирменным календарём и картой России. Стильная стрижка с подбритыми висками, белая рубашка в тонкую сиреневую полоску, костюмные брюки. Ничего непотребного, лишь на запястье красуется кожаный браслет со стальными заклёпками, но узкий, телесного цвета, в глаза не бросается. Лёша с ним сроднился и надевал автоматически вместе с часами. — Что не так-то, Насть? Она крутанулась на кресле и подцепила пальчиком манжету рубашки, обнажив цветочный подклад. — Это дизайнерская рубашка, — сказал Лёша, — сейчас такая расцветка в моде. — А на шее что? — Серебряный крестик на цепочке. — А дырка в правом ухе? — Блин, Настя… Это же ничего не значит, Бэкхем тоже носит серьги! — У Бэкхема две, — она достала из ящика красную помаду и начала обводить рот. Потом чпокнула губами и улыбнулась в зеркало: — Да ладно, никто же не против. Наоборот, наши тётеньки хорошо к тебе относятся, без всякой пошлости. Только не говори им комплименты, а то странно выглядит. Ты не… — Не мужчина? — Не такой, как все. — Она подумала и добавила: — Просто не притворяйся, что ты обычный, будь самим собой. Лёша сдержал желание послать Настю куда подальше с её советами, фыркнул и ушёл к себе. Он смотрел на серые клетки бухгалтерской программы, но цифры плясали перед глазами. Как Настя догадалась? Неужели настолько очевидно? Даже Денис не сразу понял, хотя сам гей и к тому же тонкая натура — мог бы шестым чувством запеленговать коллегу по ориентации. Но нет, сомневался. Зато Комаров сразу понял. Но там Лёша пялился, как голодный пёс, не мог отвести глаз от мокрых волос на груди и в паху. На член тоже смотрел, хорошо, если не облизывался. Неудивительно, что Комаров просёк, да и не факт, что он сам натурал. То есть уже понятно, что не совсем натурал, раз на контакт пошёл. Но как Настя догадалась? И все остальные… Неприятное открытие. Становиться кем-то вроде «а это наш голубой заместитель финансового менеджера, мы к нему нормально относимся» Лёша не планировал. Подумал, что надо найти в шкафу у родителей старый костюм с широкими штанинами. Немодно, зато не будет выделяться среди местных динозавров. В Управлении из молодых мужчин лишь он да Комаров, хотя Комарову, наверное, сороковник. Все остальные намного старше и предпочитают носить форменные рубашки с короткими рукавами и погонами. А зимой они на джемперы погоны пристёгивают, вот где извращение. Лёша вздохнул. Проглядывая список назначений — стоматолог, ЭхоКГ, дуплексное сканирование сосудов, окулист, — он увидел около сегодняшней даты пометку: «8:00 ректоскоп». Название показалось смутно знакомым. Или слышал где-то, или читал. Набрал в «Гугле» и ахнул: на экран вывалилась фотография медицинского прибора, похожего на полицейскую дубинку. От вида длинного стального стержня скрутило кишки. Углубившись в описание процедуры и подготовки к ней, Лёша не заметил, как отворилась дверь. В кабинет без стука вошла кудрявая женщина с мальчишкой лет пятнадцати: — Здравствуйте, это вы Алексей Томилин? Уши загорелись, словно его застукали за просмотром порно на рабочем месте. Лёша закрыл вкладку и ответил: — Да, это я. Здравствуйте. Чем я… Вы что-то хотели? — Я Катя Фролова, вдова Игоря. Сергей Сергеевич сказал, чтобы я приходила в любое время, если проблемы появятся, и вот они появились. Ребёнок собрался в лётное училище поступать. Ребёнок шмыгнул носом и, достав из кармана телефон, уткнулся в настройки. Лёша хлопнул глазами, не понимая, что от него требуется. Потом сообразил: — А, так вы к Комарову! Его кабинет в конце коридора, около лестницы. Вдова Игоря. Наверное, погибший лётчик. — Я знаю, но его там нет. Девушка-секретарь сказала, что вы можете его найти. Он вроде бы приехал в офис, но кабинет закрыт. — Если приехал, попробуем его поискать, — ответил Лёша. — Располагайтесь тут, я быстро. Катя Фролова села на стул для посетителей, а ребёнок с вызовом посмотрел на Лёшу: — А пароль для вай-фая? — Модель «боинга», которую мы эксплуатируем. Полное название на английском. Он подмигнул оторопевшему мальчику и вышел.***
Сначала сбегал к Насте и выглянул в окно. Действительно, «мерседес» стоит на стоянке. Потом проверил кабинет. Никого нет. Лёша вихрем пронёсся по коридору, заглядывая во все отделы. У Надежды Николаевны несколько бухгалтеров что-то обсуждают, в экономическом отделе чаепитие, в отделе взаиморасчётов тишина. Может, в аэропорт пошёл? Лёша выскочил на улицу и пересёк крошечный сквер, отделяющий здание администрации от аэропорта. В окружении десятка лип стояли две лавочки, на них сидели пассажиры с чемоданами. Курили и грелись на весеннем солнышке. Подавив острое желание закурить, Лёша направился мимо них к служебному входу. Спросил у дежурного, не заходил ли Комаров. Тот ответил: «Заходил, кажется, в брифинговую пошёл». После быстрого поверхностного досмотра Лёша прошёл в чистую зону, где к полёту готовился экипаж московского рейса. Стартовый медпункт работал, оттуда слышался женский голос, в комнате для брифингов тоже вполголоса разговаривали несколько человек. Перед ними на столе лежали маршрутные документы, слышалось гудение кондиционера. Здесь всегда было прохладно. Стараясь не привлекать внимания, Лёша осмотрел зал, но Комарова не нашёл. Он прошёл дальше — мимо комнатки дежурного метеоролога, диспетчерского пункта и помещения для бортпроводников, где проводился инструктаж. Уткнулся в закрытую дверь комнаты отдыха. Тихо её отворил и увидел лежащего на правом боку мужчину. И хотя лежал он лицом к спинке дивана, Лёша узнал Комарова — не столько по абрису широких плеч, обтянутых знакомым тёмно-серым пиджаком, сколько по тому, как ёкнуло сердце. Закрыв дверь, чтобы шум аэропорта не разбудил спящего, Лёша подкрался к дивану и остановился в нерешительности. Может быть, Катя Фролова с сыном, желающим стать лётчиком, подождут, пока Сергей Сергеевич проснётся? Минут двадцать хотя бы. Лёша присел в кресло, стоящее напротив дивана. Прислушался к дыханию Комарова, но ничего не смог разобрать из-за гула крови в ушах. Он мог только смотреть на затылок, спину и поджатые ноги в чёрных носках. Лёша не хотел представлять процедуру, о которой читал десять минут назад, но картинки помимо его воли всплывали в мозгу. Бедные пилоты, не зря они ненавидят ВЛЭК. Тридцать пять сантиметров медицинской стали вогнать… Комаров перекатился на левый бок и спросил: — Томилин? Что ты здесь делаешь? Сколько времени? Его лицо было бледным, а губы яркими и болезненно-натёртыми, словно он их покусывал или долго целовался на холоде. Лёша глянул на часы: — Одиннадцать сорок. Комаров широко зевнул: — Всегда вырубает после анестезии. — Вам делали анестезию?! — Ну разумеется, — Комаров потрогал что-то языком во рту, на щеке поднялся и пропал бугорок. — Потом ещё гигиену сделали, чтоб два раза к зубному не ходить. Чего смотришь, у меня лицо грязное? Там этот порошок во все стороны летел… Он вытер губы и подбородок тыльной стороной руки. Лёша отвёл глаза: — Да нет, я перепутал. Я думал, у вас сегодня… другая процедура. — Какая? Лёша сглотнул и уставился в окно, на серебристые полоски жалюзи. Слово «ректоскопия» он произносить не собирался. Через несколько секунд послышался тихий смех: — Томилин, где ты раздобыл мой лист назначений? Ту процедуру, о которой ты говоришь, мне ещё позавчера сделали. И, кстати, без наркоза, хотя я очень, очень просил. Голос Комарова казался более низким и хриплым, чем обычно. От этого тембра у Лёши вдоль позвоночника побежали мурашки. — Что, так больно? — Больнее, чем лечить пульпит, но дело не в этом. Просто чувствуешь себя… — он осёкся. Пидорасом? Пассивным педиком? Лёша спросил нейтральным тоном: — Кем? — Честно сказать? Не обидишься? — Комаров дождался, пока Лёша качнёт головой, и продолжил: — Чувствуешь, что с полным правом можешь теперь участвовать в гей-параде. — Вы и так можете участвовать в гей-параде. Комаров поднял брови: — Нет, вообще-то. — В смысле «нет»? Если у вас был секс с мужчиной, значит, вы можете идти на гей-парад и махать там разноцветными флажками. С полным правом, как вы выразились. — У меня не было секса с мужчиной. Лёша опешил. Пока он глотал воздух, Комаров сел на диване и спросил обычным жёстким тоном: — А что ты здесь делаешь? Во время проведения предполётного брифинга посторонние в служебные помещения не допускаются. Не помню, чтоб я подписывал тебе пропуск. Кто на рамке сегодня? Выговор получит. — Сергей Сергеевич, у нас был секс! Или как, по-вашему, это называется? — Что ты здесь делаешь?! Лёша выдохнул и сосчитал в уме до пяти, потом посмотрел в глаза Комарову: — Вас Катя Фролова ищет. Кажется, её сын решил стать лётчиком. — Чёрт, что ж ты сразу не сказал? Он всунул ноги в чёрные лоферы, застегнул пиджак на верхнюю пуговицу и вышел из комнаты отдыха.