***
В семнадцать тридцать Лёша выключил компьютер, попрощался с теми, кто ещё не собирался уходить, и вышел на улицу. Вдохнул глубоко и достал пачку сигарет. Идти на автобусную остановку или прогуляться до центра и поесть чебуреков? Слишком хорошая погода, чтобы спешить домой. — Эй, Лёш! — донеслось из скверика. Денис сидел на лавочке и ел мороженое в вафельном стаканчике. Увидев, что Лёша на него смотрит, он широко улыбнулся и махнул рукой. Можно сделать вид, что не заметил. Можно помотать головой и пройти мимо. Лёша вздохнул и быстрым шагом пересёк проезжую часть. Липовые деревца покрылись овальными розовыми почками, и казалось, что голые ветки вдруг зацвели. Они куполом нависали над скамейкой и обнимали её с двух сторон. Из динамика, висящего на столбе, раздался громкий мелодичный рингтон и женский голос сказал: «Вниманию встречающих. Прибытие рейса КА 207 из Усинска ожидается в семнадцать часов пятьдесят две минуты». Лёша сел на скамейку подальше от Дениса и закурил. Втягивал горький дым и пускал его струёй перед собой. Краем глаза замечал, как Денис отщипывает кусочки вафли и кидает воробьям на асфальт. Когда сигарета догорела до фильтра и Лёша оглянулся в поисках урны, Денис сказал: — Я не буду извиняться ещё раз. — А я и не прошу, мне твои извинения до одного места. — Я просто хочу поговорить с тобой, если ты не против. — Говори, — Лёша привстал и швырнул окурок в мусорку. Посмотрел на Дениса. Тот выглядел как прилежный ученик на экзамене: собран и деловит. Волосы расчёсаны на пробор, бородка поблёскивает на солнце, как медная проволока. Глаза опущены, пальцы крошат донышко вафельного стаканчика. Наверняка заготовил убедительные аргументы, чтобы оправдать своё подлое враньё и поведение маньяка. Ладно, пусть рассказывает свою трагическую историю, может, удастся незаметно перевести разговор на Комарова. — Ты когда-нибудь влюблялся до помутнения рассудка? Перед глазами возник Комаров, скользящий по речному льду между проталинами, да так живо, что Лёша почувствовал в руках натяжение автомобильного троса. — Ты обо мне собрался поговорить? — Я просто спрашиваю. Можешь не отвечать, если не хочешь. — Нет, не влюблялся. — А у меня было. Я сначала его голос услышал, он смеялся во всё горло — не знаю, над чем. Что-то выкрикивал и хохотал так, что все вокруг улыбались. Я подошёл поближе, чтобы его рассмотреть. Мне стало интересно, кто это так смеётся. А потом влюбился в него, а тот парень со смехом оказался натуралом, а бедный школьник так убивался, что маме пришлось отвести его к психиатру. Краткая история любви в изложении пострадавшего. — Денис, это важно? То, что ты сейчас рассказываешь. Это имеет отношение к нашим… м-м-м… проблемам? — Да, конечно. Иначе я не стал бы рассказывать. Это недолго. — Ладно, давай. — И вот я увидел его. Молодой, высокий, на лицо симпатичный, но меня не это зацепило. Не внешность. У него на лбу горела надпись: «У меня всё зашибись, я счастливый человек». У него было то, чего у меня никогда не было. — Чего у тебя не было? — Не знаю, беззаботности, радости какой-то. Смелости. Я с детства был трусом. Просчитывал каждый шаг: в какую сторону идти, как себя обезопасить, куда поставить ногу, чтобы не провалиться. А он — жил и радовался, как будто знал, что ничего плохого с ним не случится. — Это вообще-то глупо. С каждым человеком может случиться что-то плохое, никто же не застрахован. Денис улыбнулся, кинул воробьям последние крошки и отряхнул колени. — Да, никто не застрахован, но некоторые умеют об этом забывать. Ну, знаешь, танцуй так, как будто никто тебя не видит, живи так, как будто никогда не умрёшь? Вся эта лабуда. Я согласен, это глупо и местами даже опасно, но в целом это свободная жизнь, а не унылое говно, как у остальных. У меня, например. — У тебя интересная жизнь! Ты же не в бухгалтерии сидишь. — Лёш, ты путаешь интерес и ответственность, а это разные вещи. Диаметрально противоположные. Знать, что твоя ошибка может угробить триста человек, — это не интересно, не свободно и не весело. Это угнетает. — Денис, ты всегда можешь устроиться в ресторан, где будешь радостно жарить котлеты. — Могу, но дело же не в профессии, в ресторане тоже можно угробить триста человек. Дело в том, что у тебя в голове. Или ты чмо трусливое, или живёшь на всю катушку: делаешь, что тебе хочется, дружишь с тем, кто нравится, трахаешь не того, кто даёт, а того, кого сам выбрал. — Ну, понятно! Это был очень смелый, яркий и харизматичный мальчик, поэтому ты на него запал. Денис искоса посмотрел на него и отвернулся: — В целом да. — Ты ему завидовал или влюбился в него? — Сначала завидовал, потом влюбился. Или наоборот, без разницы. У меня совсем крыша поехала, я понял, что не могу без него. — А он тебе отказал. Сказал, что натурал, а ты неправильно его понял. — С чего ты взял? Он не говорил, что натурал. Он поцеловал меня, раздел и занялся со мной любовью. Мы всю ночь трахались, и к утру моя уныло-говённая жизнь обрела смысл. Сорри за пафос. — Какой нахрен смысл в шестнадцать лет? — Почему в шестнадцать? — удивился Денис. — Мне было двадцать восемь. Лёша посмотрел на Дениса: — Ты сейчас о чём? — Я о нас. Я понимаю, что ты злишься, и ни о чём не прошу. Я просто хочу, чтобы ты знал: я очень сильно тебя люблю. — Губы не дрожат, глаза сухие. — Слушай, мне пора на работу. Двести седьмой из Усинска посадят без меня, но через сорок минут мне надо его обратно отправить. Так что я поехал, ладно? Денис встал и вывел велосипед из-за скамейки. Лёша тоже встал. Задавать наводящие вопросы о Комарове было поздно и неуместно. Денис легко перекинул ногу через раму, оттолкнулся и спросил: — Увидимся? — Угу, — кивнул Лёша.***
Невероятно, что со стороны он выглядит как свободная и счастливая личность, которая трахается с кем хочет. В бассейне много кто кричит и смеётся — это не повод записывать всех в прирождённые счастливчики. Может быть, всё совсем наоборот. Кстати, насчёт бассейна. Судя по подтянутому телу Комарова, он явно чем-то занимается — вполне возможно, что плаванием. Лёша вернулся к зданию Управления и взбежал на третий этаж. Настя была ещё на месте. Она составила цветочные горшки на журнальный столик и кружила вокруг них, методично обрызгивая из пульверизатора. — Насть, а у вас в Управлении народ в бассейн ходит? А то я в агентстве ходил с девчонками, но теперь мне с ними неудобно. — Пенсионеры наши ходят, да. Я внесу тебя в список, но уже после праздников. Среда и суббота в восемнадцать ноль-ноль, только возьми справку, что у тебя глистов нет, — Настя задела задницей стопку бумаг на столе, и они шлёпнулись на пол. — Чёрт! — Угу, спасибо, — Лёша присел, чтобы собрать документы. Сверху лежал большой коричневый конверт, на уголке которого было написано карандашом: «Стародубцев». Пока Настя сгребала другие бумаги, Лёша взял конверт в руки. Лёгкий. А по ощущениям — тяжёлый. Это тот самый парень, с которым Комаров дружил, а потом попал в какую-то переделку. Лёша быстро залез пальцами внутрь и вытащил бланк — «Справка о заработной плате»: Стародубцев Фёдор Петрович, паспортные данные, ИНН, наименование учреждения. Внизу подписи Надежды Николаевны Журавской и Сергея Сергеевича Комарова. После этого Лёша вчитался в цифры и присвистнул. Неслабо они получают. — Ты обалдел? — закричала Настя. — Быстро отдай! — Да не кричи ты, я случайно! Это тот Федя Стародубцев, который с Комаровым летал? — Что ты имеешь в виду? — спросила Настя с таким лицом, как будто не поняла слово «летал». — Я имею в виду «летал». На самолёте. Они же оба пилоты. Настя собрала документы в пачку и обстукивала их об стол, выравнивая края: — Они все друг с другом летали, у них нет закреплённых экипажей. А ты не имеешь права лазить по личным бумагам, не ожидала от тебя. — Да я сам от себя не ожидал, — примирительно сказал Лёша. — Он что, уволился? Почему? С такой зарплатой можно жить, как арабский принц. Семью содержать, тёщу в Турцию возить. Настя улыбнулась: — У него не такая уж крутая зарплата. Это ты экономист и у тебя оклад, выше головы не прыгнешь, а у пилотов зависит от налёта часов. Сколько налетаешь, столько и получишь. А у него налёт не большой — не та у нас авиакомпания, чтобы загрузить по полной. — На тёщу не хватало? — Он холостой. — А почему уволился? — Говорит, надоело летать поперёк страны, хочет летать вдоль, — Настя кивнула на карту России, где яркими линиями были нарисованы выполняемые рейсы, в основном и правда «поперечные». — Перспектив у нас нет, обстановка душная. — И куда он? В Москву? — Нет, в Китай. У них там бум авиаперевозок, дефицит кадров, всех более-менее опытных берут. А уж если КВС, так вообще с руками отрывают. Зарплата в два раза выше, и самолёты новенькие. По-любому в Китай выгодней, чем в Москву. — А он поедет на корпоратив в Пажму? — Не знаю. Деньги за него Алла Цапко сдала, она за всех лётчиков разом сдаёт. А кто поедет, не поедет — я не в курсе. Может, его в городе нет, вон, за справкой уже месяц не приходит. Потерялся наш Федя. Какое совпадение. Стародубцев увольняется, а Комаров, напротив, решает вернуться в профессию — и всё одновременно. Лёша достал бумажник, выудил пятисотку и две сотенных, протянул Насте: — Меня тоже запиши тогда. Ты права, надо вливаться в коллектив. — Ну-ну, — ответила Настя и вложила купюры в маленький розовый ежедневник.***
Лёша не думал о Феде Стародубцеве ничего плохого, ему просто интересно было, что это за человек. Подружился с Комаровым в молодости, когда им было чуть за двадцать. Вместе ходили в гости к Журавским, переучивались с «тушек» на «боинги», зубрили экзамены. Потом что-то случилось, какое-то ЧП, Комаров ушёл из отряда, развёлся с женой, а Стародубцев, его второй пилот, продолжил летать и дослужился до командира. А теперь вот тоже уходит — душно ему, бесперспективно. Где и у кого в Управлении хранятся данные обо всех авиационных происшествиях, случившихся за последние годы? Очевидно, у заместителя гендиректора по авиабезопасности Комарова С.С. Но его лучше не трогать, он звереет от настойчивых расспросов. Кто ещё может что-то знать? Надежда Николаевна знает, но не скажет: кодекс дружбы. Не хочет слухи распространять. Денис наверняка знает, но он неадекватно реагирует на имя Комарова — делает стойку, как охотничья собака на дичь. Настя может знать, она пять лет работает в Управлении. Аллочка Цапко, бортпроводница, летала стажёркой с Комаровым. И Федя Стародубцев — вот уж кто точно в курсе подробностей: он был там, в кабине пилотов, когда случился инцидент. Короче, все знают, но молчат.***
Пансионат, старый, советский, ещё бывший аэрофлотовский, стоял на высоком берегу Пажмы. Вниз вела широкая гравийная дорожка, извилистая, как горный серпантин. На каждом развороте в тени корабельных сосен виднелись двухэтажные коттеджи из бруса — недавно построенные корпуса, рассчитанные на большие семьи или дружеские компании. Кое-где на верандах суетились жильцы: у отдыхающих коттеджи пользовались большим спросом, чем пятиэтажное здание с балкончиками. Зато из пансионата открывался превосходный вид на излучину реки. Кроме дорожки от здания к реке вела обрывистая тропинка, ровная, как стрела. Зимой здесь заливали ледяной спуск для катания на санках, а летом желающие могли попробовать свои силы в альпинизме. В самых опасных местах была натянута красная верёвка на колышках. Лёша стоял наверху и смотрел, как внизу Надежда Николаевна руководила Настей, бухгалтерами и двумя джигитами из столовой. Они устанавливали в ряд мангалы, носили уголь и эмалированные вёдра с шашлыками. Парни казались симпатичными даже издалека: белоснежные фартуки и поварские «таблетки» на чёрных кудрях подчёркивали экзотическую внешность. Другие работники пансионата прямо на песке расставляли в ряд столы и раскладные стулья, ушатывая их для надёжности. Открыли зелёно-полосатый пляжный зонт и закатили под него тележки с переносными холодильниками. Остальные зонты, видимо, решили не раскрывать: погода ожидалась безоблачная и безветренная, метеорологи не соврали. Правда, жара так и не наступила, но плюс пятнадцать градусов ощущались как долгожданное летнее тепло. Чуть дальше к реке Лёша рассмотрел кострище в обрамлении толстых брёвен для сидения. Сбоку высилась поленница, заготовленная для ночного костра, а вдоль берега рабочие поставили штук двадцать белых пластиковых шезлонгов. Загорать и купаться вряд ли кто решится, но полежать на солнышке Лёша бы не отказался. — Алексей! Томилин! — возглас Надежды Николаевны разнёсся по всей округе, как пожарная сирена. — Чего стоишь? Спускайся к нам! Лёша ступил на тропинку, и мелкие камешки посыпались из-под кроссовки. Надежда Николаевна повысила тон: — Алексей, назад! Не ходи туда, там опасно! Спускайся по дороге! Лёша зашагал по серпантину, вдыхая запах хвои, нагретой солнцем, и дыма, поднимающегося от мангалов. От сияющей красоты майского дня сладко и тревожно щемило в груди, как бывает, когда влюблён, но не уверен, что это взаимно. Надежда Николаевна тут же припахала его раскладывать по столам бумажные тарелки и стаканчики. — А пива можно? — спросил Лёша. — Можно, — разрешила Надежда Николаевна и унеслась к пансионату командовать поварами. Лёша достал из холодильника две баночки «Сибирской короны» и протянул одну Насте: — Будешь? Чего-то скучно, зря я, наверное, припёрся. Она наманикюренными пальцами ловко вскрыла банку и с наслаждением отпила. Утёрла пену с губ и сказала: — Ты такой резкий, Лёша. Не суетись, будет весело.***
Настя оказалась права. Начали подтягиваться те, кто поехал своим ходом, а не на служебном автобусе. Сергей Сергеевич привёз на своей машине седовласого Илью Михайловича — КВСа, с которым они летали на Ямал, — Аллочку и парня в чёрной толстовке с капюшоном. Пока они спускались к пляжу, Лёша не мог оторвать от них взгляд. Один раз ему показалось, что Комаров обнял парня, но потом кусты сирени заслонили обзор, и Лёша покусывая губу ждал, когда компания появится на открытом месте. Они вышли к повороту, и Лёша убедился, что Комаров обнимает своего спутника за плечи. Почти висит на нём, заглядывая в лицо, что-то рассказывает и смеётся — обрывки смеха долетали до накрытых столов. Лёша и не догадывался, что Комаров может так искренне веселиться, с ним он редко улыбался. На мгновение Лёша понял, о чём говорил Денис. Когда ты одинок, а кто-то рядом смеётся, твоё одиночество усугубляется. Компания наконец спустилась, и Лёша их рассмотрел. Илья Михайлович был одет в пятнистый костюм охотника, только ружья не хватало. Аллочка — в форменную белую блузку с красно-синим галстучком, узкую юбку и туфли на шпильках. Наверное, Комаров забрал её после рейса. Сам он был в поношенных джинсах и облегающей футболке, а парня в капюшоне рассмотреть было трудно — он прятал лицо, как голливудская знаменитость в людном месте. Лёша видел только красиво очерченный капризный рот. — Аллочка, Илья Михайлович, Сергей Сергеевич, рад вас видеть, — поспешил поздороваться Лёша, пока остальные не налетели на прибывших. — А, Алёша! Помню-помню, — пророкотал Илья Михайлович, — сорокалетние мужчины — лучшие любовники. Ха-ха! Лёша заметил, что он успел поддать: глаза блестят, нос покраснел. — Привет, Томилин, — бросил Комаров, протискиваясь навстречу Надежде Николаевне и не глядя на Лёшу. — Познакомься с моим ребёнком, его Никита зовут. Лёша ошарашенно уставился на Никиту, а тот спросил из капюшона: — Это ты Алексей Томилин? — А что? Ты обо мне слышал? Ребёнок пожал плечами и вздохнул. — Пива хочешь? — Отец не разрешает, мне всего шестнадцать. Пипец мерзкий возраст. — Мерзкий, да. Пойдём, я тебя за стол посажу. А пива можешь из моей банки глотнуть, только немного, а то твой отец меня уволит. Кто-то включил радио «Ретро» на полную громкость, но Лёша аккуратно перенёс приёмник в тень под солнечным зонтом, подальше от стола. Заодно принёс несколько банок пива. — А вино где? Мы же красное вино просили купить! В прошлом году забыли, и девочкам пришлось пить «отвёртку». — Девочки не сильно и против были, — ответил Илья Михайлович, расстёгивая жилет и выпуская на волю круглый животик. — Вино у меня в домике, в холодильнике, сейчас пошлю кого-нибудь, — Надежда Николаевна заозиралась, Лёша спрятался за спину Насти. — О, Никитка Комаров! Сбегай вон в тот крайний домик, принеси две коробки вина. Или три, если унесёшь. И скажи Денису, чтоб шёл сюда, быстро! — Ну что, жарить? — закричал один из шашлычников. — Угли прогорели. — Жарить, жарить! Пока народ не уселся за столом окончательно, Лёша попытался занять место рядом с Комаровым, но не удалось. По левую руку Комарова плюхнулся Илья Михайлович, по правую — Аллочка. На торце стола, чтобы руководить банкетом, села Надежда Николаевна. Лёше ничего не оставалось, как пристроиться напротив Комарова, между Никитой и Настей. Оказалось, что это очень удобное место: можно смотреть Комарову в лицо и при желании дотянуться до него ногой. В том, что у него появится такое желание, Лёша не сомневался. Надо только добавить алкоголя для храбрости. От мангала доносились сногсшибательные запахи жареного мяса и лука, резаные помидоры и огурчики истекали соком, а Юра Шатунов пел про белые розы. К столу подтягивались всё новые люди. Кого-то Лёша шапочно знал, кого-то видел впервые. Все они здоровались за руку с Комаровым и Ильёй Михайловичем, остальных приветствовали устно. Лёша обратил внимание на крупного светловолосого парня, пришедшего с миниатюрной девушкой. Она жалась к нему, словно искала защиты. Все успели рассесться и выпить по первой рюмке за Праздник Весны и Труда, когда кто-то среди общего гомона воскликнул: — Надя, глянь, что делает твой сын! Все головы повернулись в сторону пансионата. На смотровой площадке у начала крутого спуска, обозначенного красными верёвками, стоял парень с велосипедом. Солнце слепило и мешало рассмотреть велосипедиста, но это был Денис, больше некому. Он помахал рукой и уселся в седло. Женщины ахнули. — Денис, не надо! — крикнула Надежда Николаевна, но было поздно. Сначала медленно, кренясь то вправо, то влево, набирая скорость всё больше и больше, Денис покатился с горки. Несколько раз велосипед подбросило, на солнце ослепительно блеснули спицы, но Денису удалось выровнять руль. Он спускался как велогонщик-экстремал: на огромной скорости, жёстко и бесстрашно. На последней кочке он подпрыгнул выше прежнего и приземлился задним колесом в песок, пошёл юзом и лёг на бок, но мастерски восстановил равновесие и подкатился к мангалам. Шашлычники заорали на своём языке и захлопали в ладоши. Через секунду все аплодировали, обнимали Дениса и трепали по плечам и спине, как победителя по маунтинбайку. Надежда Николаевна приставила к торцу стола дополнительный стул и потащила к нему Дениса. Лёша слышал, как она проворчала: — Опять без шлема? Сколько раз можно просить? Будешь сидеть со мной.***
Через полчаса подали шашлыки. Сочное ароматное мясо даже жевать не требовалось, оно само таяло во рту. Пока все утоляли голод, запивая шашлык кто пивом, кто вином, Лёша прислушивался к разговорам и посматривал по сторонам, подмечая детали. Он впервые находился в такой разношёрстной компании, если не считать юбилея Надежды Николаевны, но тогда Лёша никого не знал и не был ни в кого влюблён. До спасения оленя и прихода любви оставалось целых три часа. А сейчас его интересовало всё: связи между этими людьми, их прошлое и настоящее, их человеческие судьбы и страсти. В голове шумело. Лёша любил пиво и предпочитал его другим напиткам, но обычно столько не пил. Не пять баночек подряд. Неформальная обстановка и тесное соседство с Комаровым тревожили душу, и он тушил тревогу светлой «Сибирской короной». Комаров же пил только томатный сок. Может, ещё ВЛЭК проходит? Или совсем завязал? Он подливал водку Илье Михайловичу и следил, чтобы не заканчивалось вино у тех, кто сидел поблизости: у Надежды Николаевны, Аллочки, Дениса и Насти. Только за Лёшей не следил, и даже не смотрел в его сторону, поэтому Лёша сам себе ходил за пивом и осмелился произносить тосты. Пока невинные — не за крепкую мужскую любовь, — однако пренебрежение Комарова казалось всё более обидным, и Лёша мысленно формулировал какой-нибудь хитрый тост, чтобы привлечь внимание начальника, но не шокировать при этом остальных. Один Никита сидел тихий и спокойный. Клевал кудрявую петрушку, пил лимонад и копался в своём телефоне. Из капюшона торчал только кончик носа — такой же тупой и приподнятый, как у отца. — А теперь я хочу выпить за наших прекрасных дам! — повысил голос Илья Михайлович, чтобы перекричать застольный гул и группу «Мираж». — У нас, у лётчиков, то триппер, то геморрой, то ветер боковой… — Ну, Михалыч, ну, фильтруй базар! — Пардон, молчу! Драгоценные наши женщины! Что бы мы без вас делали? — Илья Михайлович раскраснелся и энергично жестикулировал левой рукой, при этом рюмка, которую он бережно держал правой, даже не покачнулась. Поразительная координация. — Наша любовь безгранична, как небо, и такая же… — Голубая… — тихо вставил Денис, и Лёша обернулся к нему. — О, нет, я не про него, он вне подозрений. Пойдём покурим? Они ещё долго будут тостовать. Сначала за любимых жён, потом за то, что лучше потерять жену, чем скорость на четвёртом развороте. — Потом чтоб хуй стоял и винт вертелся, — буркнул из-под капюшона Никита, — и никогда не наоборот. — Во, Никитка тоже сын лётчика, наизусть знает программу. Пойдём, а? Курить охота, — попросил Денис и посмотрел так, словно между ними ничего не произошло. Лёша попытался вспомнить, из-за чего он злился на Дениса, но вспомнил только «я очень сильно тебя люблю». Он взглянул на Комарова. Тот улыбался, покачивая стакан с томатным соком, другая его рука покоилась на спинке Аллочкиного стула. Блузка на пышной груди опять была расстёгнута, форменный галстук лежал на столе между куском лаваша и банкой кетчупа. — А пойдём! — громко согласился Лёша, с удовлетворением заметив, что Комаров на него посмотрел. — Стойте, мальчики, я с вами! — заявила Настя и тоже начала выбираться из-за стола. Её пошатывало. Денис недовольно поморщился.***
Солнце скрылось за пансионатом, на пляж наползла тень, только противоположный берег светился изумрудной зеленью, да облака, подсвеченные закатом, наливались сиреневой дымкой. От воды тянуло прохладой. Они устроились на шезлонге, сели трое в ряд. Денис молчал: видимо, присутствие Насти его смущало. Настя нервно затягивалась, глотала дым и качала ногой. Докурив первую сигарету, она тут же прикурила вторую, пнула соседний шезлонг и процедила: — Вот нахрена он свою бывшую притащил? Они ещё год назад расстались! Козлы, какие же они все козлы. — Кто? — спросил Лёша. — Мужики. — Не, я понял, что мужики. Кто конкретно козёл? Хочешь, я ему рожу набью? Настя посмотрела на Лёшу и хмыкнула: — Он тебя победит. Здоровая сволочь, каждый день качается в тренажёрке, если не в рейсе. Как это мерзко: притащить в компанию свою бывшую, когда твоя настоящая… — Настя бросила окурок и злобно затоптала в рыхлый песок. — Короче, ладно, я с самого начала знала, что у нас ничего не выйдет. Даже потрахаться толком не смогли, обхохочешься. — Расскажи, Настя! Интересно же, — воскликнул Лёша. Денис встал: — Ну что, все накурились? Пойдёмте за стол. — Подожди, Денис, пусть Настя расскажет! Я хочу смешную историю про секс. — Настя пьяная, ты пьяный, пойдёмте отсюда. Настя сфокусировала взгляд на Денисе, и её губы разъехались в улыбке: — Мальчики, вы что, того? Парочка? — она засмеялась так заливисто, что некоторые из сидящих за столом обернулись. — Сын финдиректора трахает заместителя финдиректора, вот умора! — Наоборот, — поправил Лёша. А ещё заместитель финдиректора отсасывал заместителю гендиректора по авиабезопасности, а тот ему подрочил, хотя и натурал. Вот где настоящий анекдот. Лёша начал смеяться, сначала тихо, полузадушенно, а потом громко и неудержимо, до икоты. Комаров — козёл! — Алексей, пойдём, — Денис взял Лёшу за руку. — Настя, я надеюсь, ты не станешь об этом трепаться? — Почему это не стану? — возмутилась Настя. — Меня Федя бросил, теперь я злая и разочарованная. — Какой Федя? — переспросил Лёша. — Это не тот, который?.. — Тот, тот, — подтвердила Настя. — Сволочь. Сидит со своей мышкой и ржёт как ни в чём не бывало. Скорей бы он в Китай уехал! Она ткнула пальцем в светловолосого здоровяка, который пришёл с маленькой пугливой девушкой.***
Когда они вернулись за стол, Лёша выпил стакан апельсинового сока и тщательно вытер губы салфеткой. Он успел рассмотреть Федю Стародубцева, пока они шли от берега. Высокий, широкоплечий, с обаятельной улыбкой. Красавчик, можно сказать, — таких любят фотографировать для бортовых журналов. Пассажирам нравятся пилоты-красавчики, да и не только пассажирам. Бортпроводницам тоже приятно, когда второй пилот симпатичный. И командирам. Почему-то эта мысль причиняла боль, в ответ хотелось сделать больно и Феде, и Комарову — хотя непонятно за что. Лёша внимательно наблюдал за Комаровым весь вечер, но не заметил, чтобы эти двое перебросились хоть словом. А ведь они много лет дружили. Что между ними произошло? Грязная история? Небесное блядство? — Илья Михайлович, — обратился Лёша к КВСу. — А у вас были какие-нибудь случаи на работе? Ну, что-нибудь опасное? Какие-то происшествия? — Ах, Алёшенька, — охотно откликнулся Илья Михайлович. — Нет такого лётчика, у которого бы не было происшествий. Я тридцать лет за штурвалом, у меня было всё! — Илюша, только не рассказывай анекдот про стюардессу*, — попросила Надежда Николаевна. — Тут дети. — Да слышал я сто раз, — обронил Никита, не отвлекаясь от телефона. — Лучше расскажите про авиакатастрофу! — настаивал Лёша. — Кто мог бы рассказать про авиакатастрофу, у того рот землёй забит. А я пока что живой, я могу рассказать… — он пожевал губу, морща лоб, — про оленей! — О, давайте! Говорят, если спасёшь оленя, получишь вторую жизнь. На секунду Лёша поймал холодный взгляд Комарова, но тот быстро отвёл глаза. Отчуждение пролегло между ними почти зримой пропастью. Лёша поёжился. — В этом случае у меня минус десять жизней, — хохотнул Илья Михайлович. — Дело было так. Заходим на Воркуту. Я тогда на «Аннушке» летал, это в середине девяностых было. Так вот, осень, сплошная облачность, болтанка страшная. Вася, мой второй, высунулся в форточку, высматривает ориентиры в молоке, а я работаю ногами и руками. — Илья Михайлович потряс кулаками, изображая, как орудует штурвалом. — Скорость пляшет, ветер в бочину, а я держу самолёт и даже в окно выглянуть не могу. — Как всегда в Воркуте, — сказал кто-то. — Ага! Тут Вася затаскивается в кабину и орёт: «Михалыч! Там олень пролетел по встречному курсу!». Я говорю: «Какой нахрен олень?», а он такой: «Обыкновенный, с рогами и копытами!» — «Не трахай мне мозг, Вася, где ВПП?». И тут — херак! Нам на нос падает олень! Аккуратно так, по центру, и копытом в лобовое стекло — хрясь! И трещина по стеклу. Мы с Васей открыли рты, а олень медленно так сползает вниз, а я думаю: «Господи, хоть бы под винт не затянуло». Повезло нам! Сдуло нашего оленя ровненько вниз, и тут мы выныриваем из облачности, и полоса как на ладони. Только спокойно вздохнули, как слева ещё один олень пролетел. Потом справа. Только рога и копыта мелькнули. За столом раздался смех. Комаров широко улыбался, и Лёша тоже улыбнулся. — Ну, я молча снижаюсь и сажусь. И Вася молчит — лицо такое бледное. Потом, когда за трещину объяснялись, умолчали об оленях. А кому такое расскажешь? Подумают, что пьяные были, накажут, отстранят. А через полгода я разговорился с одним вертолётчиком, и он рассказал, что они по осени дохлых оленей возили в могильник. Стадо заболело сибирской язвой и за неделю передохло, так по распоряжению СЭС они их паковали в сетки и переправляли в «Долину мёртвых» около Хальмер-Ю. Ну, у этого вертолётчика одна сетка и порвалась, а он, сука, скрыл потерю. Побоялся, что заставят собирать заразные ошмётки по всей тундре. Кому охота? — Ха-ха, а вы ему сказали, что олени упали на ваш самолёт? — А то! Ему пришлось меня три дня поить, чтоб я успокоился! Я ж думал, мы техническим спиртом отравились, словили групповую галлюцинацию, в беспамятстве лобовуху разбили. У меня же аэрофобия началась! Послышался смех, люди наперебой заговорили. — Отличная история! — сказал Комаров. — Ты просто кладезь старых баек, Илья Михайлович. Он склонился над столом, наполняя вином опустевшие пластиковые стаканчики. Лёша спросил: — А вы расскажете свою историю, Сергей Сергеевич? — Какую историю? — О том, как чуть не угробили борт с пассажирами. — Лёша замер, ощущая, как разговоры за столом стихают и повисает угнетающая тишина. Добавил отчётливо: — Вы и Федя Стародубцев.