Слепая

      И снова дорога. В той прошлой жизни, жизни до Парижа, наполненной беспечным весельем и восхитительными красками, любая дорога была для Эсмеральды увлекательным приключением. Теперь же она неизменно сулила тревогу и ощущение потерянности. Укрытая грубым тканым покрывалом, покачиваясь в такт повозке, девушка, затаив дыхание, слушала Луи. О том, как неожиданно напали солдаты и бродяги не растерялись. О том, что первой погибла старуха Урсула, так и не донеся свой кипящий котелок до стола. О том, как стрелы сразили сразу троих мальчишек, одним из которых был Аугусто. О том, как ранили рассвирепевшего звонаря, бросившегося в открытую атаку на одного из наездников, и теперь Квазимодо, поди, уже на том свете.       Услышав все это, цыганка прерывисто выдохнула и не сдержала слез, растрогав тем самым верзилу Луи. - Не стоит тебе убиваться, - несмотря на присущую ему сдержанность, он старался утешить несчастную, с трудом подбирая нужные слова. - Клопен жив, он обязательно отобьется и найдет нас. Он дал слово, что позаботится о тебе!       Но Эсмеральда уже не могла остановиться. Не желая быть объектом жалости, она молча покинула своего собеседника, перешла на другой конец повозки и легла на ворох пустых мешков. Прямо под ней скрипели колеса, навевая еще большую тоску. Девушка, раздираемая горечью, думала о Квазимодо. Неужели ее верный защитник в самом деле покинул этот мир, оставив в нем свою обездоленную, обреченную на мучительные страдания подругу? Эсмеральде не верилось, что оберегавший ее звонарь мог однажды исчезнуть, его сильная привязанность к ней казалась цыганке единственным условием ее существования. Ведь никто, кроме отверженного горбуна, как оказалось, не мог так безустанно и самозабвенно поддерживать слепую девушку. И вот он ушел, не услышав от нее даже слов благодарности. Ушел несчастным. Как же так? "Господи! Это я погубила его", - ощущая новый прилив обжигающих слез, Эсмеральда уткнулась лицом в постилку. Не помня себя, она заплакала в голос - задыхаясь, надрывно, с горькой обидой на жизнь и судьбу, как плачут только осиротевшие дети.

***

      Ей не хотелось просыпаться, но ее разбудил чей-то монотонный разговор. Сквозь сон Эсмеральда не сразу узнала голоса, но, прислушавшись на некоторое время, отчетливо услышала Клопена. В истощенной, измученной горем душе цыганки шелохнулась едва ощутимая радость, побудившая ее наконец подняться. Было сыро и холодно, как бывает глубокой ночью. Поеживаясь, Эсмеральда пошла на голоса, отметив, что кто-то ее снял с повозки. Наверное, Луи. - Стой! - прикрикнул глухо Клопен, когда девушка приблизилась к ним. - Здесь костер. - Знаю... - Эсмеральда на миг застыла в нерешительности, борясь со своими чувствами, но когда поняла, что они хлещут через край, побеждая ее саму, подошла к Клопену и бросилась к нему в объятия. Цыганский барон, и без того подавленный после случившегося, растерялся еще больше. Поглаживая ее шелковистые волосы, чувствуя, как от слез Эсмеральды в нем все замирает, он тихо повторял: - Успокойся, дитя, успокойся. Мы многих потеряли, но все же снова победили! Все будет хорошо, успокойся... - Я говорил ей, Клопен, - подал голос верзила, как будто в оправдание. И девушка, едва собравшись с силами, приказала себе остановиться: и без того всем было тяжело в эти минуты. Утерев слезы с незрячих глаз, переведя дыхание, Эсмеральда спросила лишь о том, что гложило ее все это время: - Квазимодо мертв? - Пронесло, - ответил немедленно Клопен - и у заплаканной страдалицы отлегло от сердца. Похоже, этот облегченный вздох был услышан всеми - возникла красноречивая пауза, после которой Клопен продолжил: - Видно, хорошо он задобрил своего бога, звоня в колокола... Его, правда, ранили, стрела глубоко вошла. Спит сейчас, бедняга. - Везет же дуракам, - угрюмо отметил Луи. - Лучше бы вместо него Аугусто остался или хотя бы безрукий Жан!       Вспыхнув от сиюминутной ярости, Эсмеральда чуть было не дала верзиле достойный ответ, но Клопен вовремя спас положение: - Отвести тебя к нему? - Да, буду очень тебе признательна, - цыганка позволила взять себя под руку и несмело пошла вслед за Клопеном. Похоже, цыганский барон понимал ее как никто другой, и за это Эсмеральда была ему благодарна. - Где мы остановились? - спросила девушка, чтобы хоть как-то ориентироваться в новой ситуации. - Вблизи Ножан-ле-Ротру, - сказал Клопен и, поняв, что это Эсмеральде ни о чем не говорит, уточнил: - В лесу, под открытым небом. Но с рассветом отправимся в Нормандию - нам нельзя больше надолго останавливаться. Теперь мы очень слабы.       Эсмеральда понимающе кивнула, оценив ужасающие для их лагеря потери, и хотела еще что-то сказать, как Клопен вдруг произнес, остановившись у какого-то деревянного ограждения: - Все, пришли. Он лежит под навесом, перед тобой, - Клопен перешел на шепот, словно забыв о том, что спящий звонарь глух. - Посидишь с горемыкой? Он в бреду постоянно тебя звал... Мы будем рядом.       Погладив Эсмеральду по голове, Клопен тяжелой поступью пошел на место, и если бы девушка могла видеть, то измученный и какой-то вмиг постаревший цыганский барон, несомненно, вызвал бы у нее чувство жалости. Но сейчас все ее мысли занимал Квазимодо - раненый горбун, ее единственный близкий друг, балансировавший в эту минуту между жизнью и смертью. Она слышала его размеренное, шумное дыхание - судя по всему, он крепко спал, несмотря на свое ранение. Опустившись перед спящим на колени, Эсмеральда вдруг ощутила в себе неясную потребность прикоснуться к нему. Сложно сказать, чего было больше в этой потребности - внезапно проснувшейся нежности или желания снова убедиться в своей защищенности. Ибо даже теперь, когда Квазимодо был слаб и уязвим, Эсмеральда все равно продолжала чувствовать себя под его защитой. Осторожно, боясь разбудить, цыганка положила свою ладонь на его широкое горячее плечо: вероятно, у раненого был жар. Погладив его бережно и почти невесомо, девушка поспешила убрать руку, накрыв спящего одеялом.       Мимолетно она попыталась вспомнить, как выглядит ее друг, и с удивлением для себя отметила, что весь устрашающий облик Квазимодо как-то постепенно стал расплываться в памяти, отображаясь лишь отдельными, не связывающимися в один образ акцентами: горбатой спиной, рыжими всклокоченными волосами и полузакрытым глазом из-под угрюмо нависших бровей. В эту секунду Эсмеральда впервые благодарила свои незрячие глаза, ведь теперь ей ничто не мешало принимать звонаря таким, каким он был.