Слепая

      Раньше всех этим утром проснулся Квазимодо. Точнее сказать, он практически не засыпал, опьяненный тем непривычным чувством, возникшим после близости с любимой. Не отрывая от сладко спящей Эсмеральды влюбленного взгляда, он всю ночь прокручивал в памяти те счастливые минуты, когда оба, отринув чувство неловкости и боязнь осуждения, чуть несмело, но нежно дарили себя друг другу.       Он лежал рядом с ней, полуобнаженной и еще более изящной в полумраке. Догорала свеча, и в ее приглушенном свете он завороженно наблюдал, как мирно вздымается ее блестящая, будто созданная из дорогого фарфора, спина. Эсмеральда лежала на животе, подложив руки под щеку, и если бы не сомкнутые веки, окаймленные длинными густыми ресницами, можно было бы вообразить, что она глубоко о чем-то задумалась или предалась мечтаниям. Что снилось сейчас этой неземной богине? Уголки ее губ застыли в едва заметной улыбке, и это зрелище являло собой само очарование. Неужели ей действительно было хорошо с ним, с этим воплощением невообразимого ужаса, способного лишь пугать, провоцировать насмешки и лишь в редких случаях вызывать сострадание? Квазимодо невольно перевел взгляд с ее изящных, стройных ножек на свои кривые колени. А вдруг она только терпела, мысленно отдаваясь красавцу-капитану? При одной лишь мысли о статном Фебе у звонаря мучительно защемило в сердце и сдавило горло. «Но ведь он не любил и не полюбит ее так, как я. И она знает об этом», — Квазимодо это представлялось самым главным аргументом против своих же сомнений. Да, теперь Эсмеральда знает о его чувствах наверняка, ведь этой ночью он не мог не признаться. Кроме того, она сама пошла к нему навстречу, и через эту сокровенную, подаренную только ему боль, через слезы, застывшие в уголках слепых, но казавшихся такими счастливыми глаз, через тот сорванный в сердцах амулетик с оставленной позади надеждой Квазимодо в глубине души виделось иное: Эсмеральда не могла соврать. Слишком высокой для нее была цена. Но мыслей о последствиях Квазимодо сознательно избегал: ему так хотелось продлить в себе это диковинное, это окрыляющее чувство! Бережно, едва касаясь обнаженной кожи, чтобы не разбудить, он накрыл девушку покрывалом и сел в ложе, принявшись торопливо одеваться. Он должен непременно успеть к тому времени, когда Эсмеральда проснется. Он нарвет ей самых красивых, самых благоухающих цветов.       Уже выходя из кибитки, накинув на голову капюшон, звонарь еще раз бросил на свою любимую взгляд, полный нежности и вместе с тем беспокойства. Он уходил ненадолго, совсем на чуть-чуть, а лагерь детей покойной Урсулы был надежно защищен: чего бояться?! Кроме того, возможно, уже кто-то проснулся, и этот кто-то сможет проследить за обстановкой. Покидая сладко спящую, подобно ребенку, Эсмеральду, Квазимодо с противоречивым чувством встретил Маркела в нескольких шагах от кибитки: с одной стороны, с чувством облегчения - тот выглядел собранным и слегка настороженным, осматривая территорию своих временных владений, и мог при любой опасности поднять всех бродяг. С другой стороны, Квазимодо опасался и уже заранее ощущал себя виноватым и пристыженным: а вдруг Маркел обо всем догадался или, что еще хуже, каким-то образом подсмотрел за ними в повозке?       Его взгляд показался Квазимодо суровым и осуждающим, и горбун смущенно отвел глаза, проходя мимо. Некоторое время он брел, не смея оглянуться. Воображение отчетливо рисовало ему сцену, как Маркел, узнав обо всем, собрав всех бродяг во главе с Клопеном и вооружившись, объявил восстание против несчастного звонаря, столь вероломно замахнувшегося на честь их сестры. Квазимодо словно уже слышал внутри себя их жестокие насмешки в ответ на его признания: ведь запретная любовь к Эсмеральде для них не оправдание, а еще большая причина его ненавидеть. А она... Что тогда будет с ней, позволившей этому никчемному созданию себя любить? Вдруг ее изгонят или вовсе казнят? В голове рождались все более пугающие мысли - одна страшнее другой, и когда одолеваемый раздумьями Квазимодо почувствовал, что ноги все дальше, все стремительнее уносят его от лагеря, то не выдержал и, вздрогнув, оглянулся, словно боясь увидеть что-то подтверждающее его страхи. Но издалека все казалось неизменно спокойным. Возле кибитки, где спала Эсмеральда, уже никого не было, а белая спина Маркела, промелькнув в предрассветном полумраке, исчезла за дверью жилища, где допоздна гуляли цыгане. Звонарь облегченно вздохнул и продолжил путь вниз к реке: он еще вчера обнаружил там много цветов и заросли лозы. Это непременно порадует Эсмеральду, ведь, кажется, ей понравилось плести, и уже кое-что у нее стало получаться.       А в эту минуту цыганка уже не спала. Открыв глаза, как всегда, с привычной болью, она некоторое время неподвижно лежала в ложе, приходя в себя, пытаясь прочувствовать все свое тело. В руках, ногах, мышцах живота чувствовалась невероятная усталость, словно и не было ночного сна, призванного дарить успокоение и новые силы. Пальцы по привычке устремились к шее, пытаясь коснуться ладанки, с годами едва ли не приросшей к телу, но сейчас ее там не было. Испытывая смешанные чувства, Эсмеральда медленно села и, ощутив холод обнаженной кожей, поспешила затянуть корсет, спрятав юную грудь. Румянец стыда залил ее щеки, и даже то болезненное ощущение внизу, что все еще давало о себе знать, казалось ей не столь ужасным в сравнении с осознанием свершившихся перемен. Амулетик утратил свою силу, девушка уже никогда не станет прежней, навсегда перерезав ту единственную нить, связывающую ее с родной матерью. И все это - ради него одного, человека, гонимого всеми и каждым, ласкового чудовища, так много сделавшего для нее. Любит ли она его по-настоящему? Эсмеральда отчетливо помнила, как этой ночью призналась ему в сокровенном, томясь во власти его мощной, жаркой, хоть и слегка неумелой любви. Прочел ли он это по ее губам, жадно хватавшим воздух? Цыганка не знала.       Эсмеральда, подобно слепому птенцу, растерялась, когда, прислушавшись к тишине и проведя рукой вокруг себя, никого не обнаружила. Квазимодо ушел. Куда он ушел? Может, что-то случилось? Девушка, пошатываясь, встала и сделала несколько шагов в сторону выхода из кибитки. Она надеялась что-то услышать и, подойдя к плотно затянутому войлочному занавесу, принялась его отодвигать. Внезапно кто-то схватил ее за локоть, и Эсмеральда, вздрогнув, застыла на месте. Ведь в повозке, казалось, царила мертвая тишина, и даже само это прикосновение как будто отдавало гробовым холодом. - Вот мы и встретились, Эсмеральда, - этот мужской змеиный голос показался гитане до дрожи знакомым, ввергнув бедняжку в сиюминутное оцепенение. Девушка хотела закричать, но внезапная тупая боль и падение в бездну сорвали из ее побледневших уст лишь приглушенный вздох.