Ты со мной?

*But I found myself in trouble, darlin’, And I have no place else to go. Но я оказался в беде, дорогая, И мне некуда больше идти.* На часах была половина двенадцатого. Дедушка и бабушка спокойно легли спать, зная, что Арнольда пригласил с ночёвкой его новый знакомый Дэрил, подрабатывающий в той же забегаловке. Обязательно ли им знать, что этого парня не существует? Хельга куда-то вышла. Арнольд осмотрелся и понял: в этой комнате много изменилось с того момента, как он был здесь последний раз. Шесть лет назад. Розовый безжалостно, безвозвратно вытеснен отсюда. Обои были приглушённо-оранжевые, жалюзи — коричневые. Арнольд не очень любил подобную гамму, ему был больше по душе синий, царивший в его комнате. Но странно, здесь он почему-то почувствовал себя очень уютно. Как дома? Он присел на диван, на котором, видимо, спала Хельга. Жёсткий. Книжные шкафы снизу-доверху уставлены книгами. Но Арнольду было слишком лень встать и посмотреть, что это были за книги. Там наверняка классика. Хельга всегда любила читать и отличалась отменным вкусом. Мерно, приглушённо тикали часы, но Арнольд их не видел, а только слышал. Хельга вернулась в комнату, держа подмышкой бутылку ликера, а в руках — две кружки. Как всё странно и неправильно сегодня. Это определённо хороший знак. «Пять лет назад эта ситуация была бы едва возможной», — подумал Арнольд, когда он, ощутив приторно-сладкий шоколадный вкус во рту, посмотрел на Хельгу. — Шотмен, уж не думала, что ты тоже дойдёшь до такого! Ты же всегда был таким правильным. Да что там. Святым! Опомнись. Хельга сказала это с издёвкой, но что-то внутри оборвалось, когда Арнольд налил по второй кружке. — Всё меняется, ничто не постоянно: внешность, мировоззрение… дружба, — Арнольд сделал ещё один глоток и довольно апатично воспринял то, что ему понравился вкус ликёра. Два года назад он прочитал бы целую лекцию о вреде алкоголя. Если бы его сильно раздражала пьющая Хельга, он бы даже разбил эту бутылку. Но это было бы два года назад. Не сегодня. — Ты выпил всего два стакана, а уже кажешься пьяным. В углу комнаты, по правую руку Арнольда, стоял торшер — единственный, на данный момент, источник света во всём доме. Он наполнял комнату мягким жёлто-коричневым светом, что было крайне уместно для этой ситуации. Прямой свет резал бы глаза и не позволил бы спрятаться от внешнего мира. В комнате было не душно, а тепло. Нежно пахло шоколадом. — Хельга, что это? — Пфф, ирландский ликёр, детка. Любимый напиток моей матери, которая сейчас находится в стационаре под постоянным наблюдением нарколога. Так что не заигрывайся! — у Хельги почти получилось сказать это равнодушно. Она поставила кружку и за несколько секунд соорудила пучок из почти высохших волос. Арнольд только теперь понял, почему он так беспрепятственно пришёл к Хельге в гости в столь поздний час. Он посмотрел на неё: ему на секунду показалось, что это не она перед ним сидела, сгорбившаяся и морщившая лоб, а маленький зажатый ребёнок, которого снова забыли забрать из детского сада. В этом взгляде, полном сухого безразличия, всё же отражалась боль. Тщательно спрятанная, но не утихающая. — А что будет, если твой отец узнает, что я здесь? — Ну, начнём с того, что спит он очень крепко. А закончим тем… что ему тупо наплевать. Будь тут компания торчков или кучка инопланетян, — Хельга потянулась к бутылке. — Может, не стоит? — Арнольд обеспокоено взял Хельгу за запястье. — Хвала небесам! Твоя правильность вернулась! Хельга убрала бутылку и кружки в шкаф и села на диван с ногами. Арнольд почувствовал лёгкое головокружение. Тиканье. Тонк. Тонк. Может, это в голове тикает? Многие это состояние называют приятным, а приятно оно только в одном случае. Когда можно полулёжа сидеть и не думать о крушении старых принципов. — Хельга, вот скажи мне, — Арнольд чуть наклонился вперёд, — что произошло с нами? Когда мы успели так постареть? — Друг мой, вы очень неплохо выглядите для старичка! — Хельга криво усмехнулась. — Причём здесь внешность? Я про разум! — Ты определённо пьянеешь. — Возможно, но я не про это. Хельга! — как-то очень громко прозвучало имя. Подобные разговоры не допускают такую остроту. — Я не понимаю, что такое. Почему мне так плохо? У меня всё хорошо вообще-то, но мне плохо. Хельга привстала и, чуть наклонившись к Арнольду, полушёпотом сказала: — Это нормально… Ты стареешь… и пьянеешь. В комнате было слышно только её дыхание… и этот чертовски притягательный шоколадный запах. — Знаешь, Хельга… у меня есть сумасшедшая идея… Давай убежим! — Как тебя разнесло, — Хельга отстранилась от Арнольда, села на прежнее место, подогнув под себя ноги. — Хельга, ты знаешь, зачем я работал в кафе? Я хотел заработать деньги на детали для паккарда. Когда я чувствовал, что больше не могу, когда хотелось всё бросить и уйти куда-нибудь, я думал о том, что, если я починю паккард, я… Хельга, ты хочешь уехать отсюда? — глаза его нездорово блестели. — Шотмен, напомни мне, чтобы я больше с тобой никогда не пила, — Хельга скованно хехекнула. Ей было неловко от того, что Арнольд был так близко. Мизерное расстояние вытянутой руки. Только подумать. Идея ей понравилась. Конечно, понравилась. За Арнольдом она бы отправилась куда угодно. Но Хельга думала, что вряд ли он завтра вспомнит об этом разговоре. — Давай сбежим! Хельга, хотя бы на неделю! Один я не смогу. Хельга… — глаза Арнольда горели тёмно-синим цветом. Будто его лихорадило. Хельга встала, разложила диван. Не застелив постель, они легли перпендикулярно друг другу, ничем не укрывшись. За окном была уже глубокая августовская ночь, и небо-купол с тысячью тысяч звёзд. Да, такое бывает только в августе.