Не дыши и стреляй

С Дьяконом все было по-другому. Валентайн — даром что механический конструкт, обтянутый пластиковой оболочкой — воспринимался куда более естественно и непринужденно, ближе к привычным Саре манерам типичного поведения мужчины, джентльмена. Ник умел соблюдать дистанцию, диктуемую шаблонными правилами приличия, он деликатно дозировал собственное присутствие и непревзойденно чувствовал грани личного пространства. Валентайн не бросал неуместные замечания, вроде «В жизни не видел человека, который бы так же часто мылся!», «Не смей выплевывать рагу, я старался!», «Смотри, я нашел для тебя бюстгальтер! Только, кажется, это не твой размер». Дьякон в своей беззаботной непосредственности слишком часто напоминал Саре, что ее моральные нормы - не более чем древний реликт, а выстраданный диплом юриста, которым она в свое время так гордилась, в современном Содружестве годится разве что задницу подтереть. Нынешняя ценность людей измеряется иными категориями. С Ником было проще по ночам. Ник не спал. Каждый раз, когда они останавливались на привал вдали от поселений, старый синт устраивался где-нибудь у входа в их временное убежище и стерег покой Сары, пока та долго пыталась уснуть, стуча зубами от холода. Манеры Дьякон отличались куда большей раскрепощенностью: в их первую же совместную ночевку под открытым небом в Кэмбридже он беззастенчиво потеснил Сару с занятого матраса и прижался спиной к ее спине. Поворочался, пытаясь обернуться в одеяло и плотнее притиснуться к девушке. - Если замерзнешь — могу пустить к себе под плед... скажем, за двадцать крышек, - прокомментировал он. - Или бесплатно — за ночь любви, но на утро мы должны сделать вид, что незнакомы, и разойтись каждый своим путем. Не прощаясь и не оглядываясь. Хотя, я еще могу взимать плату комплиментами — не менее пяти, но учти: принимаются только искренние и высокохудожественные! - Я приму к сведению... - уклончиво отозвалась Сара, немного растерявшись от столь бесцеремонного вторжения на свое спальное место. Впрочем, холод декабрьской ночи не располагал к протестам: дыхание вырывалось облачками пара, стены их пристанища порывами штурмовал ледяной ветер с океана, изморозь серебрилась в трещинах здания мелкими иголочками. Костер посреди комнаты больше дымил, нежели давал жар. А Дьякон был теплый. Восхитительно теплый! Решив не думать о благонравии, Сара прижалась к нему спиной еще крепче, жадно вбирала тепло. Простой человеческий контакт, неожиданно оказавшийся столь желанным: неведомо откуда появилось расслабленное спокойствие, придающее уверенности и сил. Достаточно всего лишь ощутить всем телом, что рядом есть кто-то живой, настоящий, способный защитить от ледяного холода темной ночи. Сара заерзала, подстраиваясь под изгибы мужского тела - жесткий. Плотная куртка ничуть не мешала осязанию: только тугие, натренированные мышцы проступали под грубой тканью. Впрочем, задница у него вполне... Да к черту приличия! Сара развернулась и обхватила Дьякона сзади, неуверенно обняла за плечо и почти стыдливо втиснула колени ему под бедра. Пристроилась плотно, как ложка в сервизном наборе. - Двадцать крышек завтра отдам, - сбивчиво прошептала она Дьякону в спину и спрятала лицо у него между лопаток. Он напрягся всем телом: Сара чувствовала, как закаменели его руки; натянутым до упора луком застыл позвоночник. Дьякон замер, будто этот спонтанный тесный контакт стал для него искренней неожиданностью. Но на что он вообще надеялся, когда затевал это сближение? Сара с комфортом обернулась вокруг него калачиком. Обнаружив, что она больше не шевелится, Дьякон тоже постепенно расслабился. Напряженные мышцы обмякли; он чуть подвинулся, изменил позу на более удобную, дыхание вновь выровнялось. С его первым глубоким прерывистым вдохом Сара тоже вспомнила, что нужно дышать. Осторожно втянула его запах, медленно попыталась прочувствовать, словно пробовала на вкус самым кончиком языка. Грубая плотная куртка пропахла пылью и костром. Отголоски сухой крови, сигаретный дым, впитавшийся пот — столь характерный в современности, типичный мужской букет ароматов. И сумбурная примесь его собственного, едва уловимого запаха, туманное смешение почти выветрившихся специй, табака, сухих листьев, пожелтевшей хрусткой бумаги — словно открываешь деревянный ящик старого отцовского стола в летнем домике из детства и находишь множество смутно знакомых, но давно позабытых вещей. Память тщетно пытается схватить неуловимые образы родом из прошлого. Сара зажмурилась, сдерживая неожиданно подступившие слезы. Что она делает? Почему Дьякон вообще вызывает у нее подобные эмоции? Почему он воспринимается именно как... мужчина? Не напарник, не приятель, не... не... Нейт... Что бы подумал бедный Нейт. Непрошеное воспоминание о муже ворвалось слишком отчетливо: глухая тоска, от которой хотелось тихо выть, накрыла Сару с головой. Она чувствовала, будто предает Нейта, позволяя себе проявлять интерес к другому мужчине — пусть спонтанное и осторожное, но уверенно скользнувшее в ее мысли чувство отдалось жаром внизу живота. Нейт... И полутора месяцев не прошло. Пусть между ними давно истаяла страсть: пыл вожделения успел остыть до холодной золы спустя шесть лет брака. Любит всегда кто-то один, другой лишь позволяет, принимает чужое чувство. Пожалуй, Нейт всегда больше любил ее — Сара лишь позволяла. Родной, самый близкий, изученный до последнего мелкого шрамика, до каждой родинки — лучший друг, партнер, безраздельно принадлежащий лишь ей одной преданный Нейт. К нему Сара испытывала ровное, сильное и нежное, почти братское чувство, только вот страсть, жгучий интерес к жизни она уже давно находила за пределами супружеской постели. Сначала с головой ушла в карьеру в надежде вытеснить пустоту собственного существования, что накатывала во время столь тошнотворно-предсказуемых домашних вечеров вдвоем перед телевизором, а с появлением Шона Сара сосредоточилась на ребенке. С началом материнства одно за одним следовали спорадические повальные увлечения, свойственные идущей в ногу со временем домохозяйке. Книжный клуб — милые говорливые старушки, забывающие начало романа после третьей главы; расплодившиеся на пике моды курсы сексуальной просвещенности — последняя попытка вновь разжечь затухший огонь: тщетная. Шахматный кружок — смертная скука, школа кулинаров — скука еще большая, программа подготовки оператора терминала базы данных — кто же знал, когда и где пригодится подобный навык. Милый, любимый, ласковый Нейт поддерживал ее во всем и, похоже, смирился с тем, как мало времени отводится ему самому. Он давно не возбуждал ее в постели — неизменно предсказуемый сценарий супружеского долга, не более увлекательный, чем Рождество в широком семейном кругу, когда троюродные тетушки заботливо презентуют один и тот же уродливый свитер, забывая, что уже дарили точно такой же и в прошлом, и позапрошлом году. Фальшивое, неискреннее ощущение усталости в тот момент, когда от тебя ждут приподнято-праздничного настроя. Одна и та же приевшаяся пьеса на супружеском ложе: экспозиция, завязка, кульминация и... далеко не все зрители дожидаются финала. Эпилог Сара чаще всего разыгрывала в одиночку в ванной. И все же она никогда не променяла бы его на другого мужчину. Нейт был... удобен. Верный, надежный, предсказуемый. Лишь наслушавшись рассказов школьных подруг о не сложившихся судьбах, начинаешь больше ценить собственное сокровище. Мужчина, лежавший перед Сарой сейчас, к которому она так плотно и жадно прижималась всем телом - полная противоположность Нейта. Совсем неизученный, чужой, такой непривычный. Спонтанный, живущий единым моментом — только настоящим. Прошлое он изобретал, о будущем предпочитал не задумываться. Дурашливые шутки, сиюминутные порывы: ветер в голове. Он был старше ее почти на пятнадцать лет, несоизмеримо опытнее, но порой она ощущала себя рядом с ним бесконечно взрослой, будто их разница в возрасте сказывалась в обратную сторону. Трикстер, неукротимый огонь под человеческой кожей, бомба замедленного действия, коробка с откидной крышкой — никогда не знаешь, рвется ли оттуда клоун-попрыгунчик, или скользит мягкая кошачья лапа с острыми когтями, или же последует взрыв фейерверка, больно секущий по глазам. А может крышка просто плотно пригнана, потому что напряженное ожидание сюрприза порой волнует сильнее, чем сам сюрприз. С такими, как он, мама запрещала ей дружить в юности. И все же Сара чувствовала нутром, что под внешней маской взбалмошной легкомысленности скрывается человек, который никогда ее не предаст. Она незаметно вытерла мокрые глаза рукавом: сделала вид, будто просто почесалась. В груди болезненно ныл серый комок отвращения к самой себе. Нейт... Нейт не заслуживал подобного отношения, не заслуживал столь циничного предательства его памяти. Дьякон заворочался и высвободил из-под себя отлежанную руку — аккуратно, как только мог, стараясь не потревожить сомкнутую на его плече женскую ладошку. Поерзал, попытался устроиться с комфортом при столь стесненной свободе движений. Потом вполоборота развернул голову к Саре. - Знаешь, я погорячился насчет двадцати крышек. - Думаешь, продешевил и теперь повысишь цену до сорока? - мрачно усмехнулась Сара у него между лопаток - не желала высовывать нос из тепла. - Просто волнуюсь за тебя. За пару недель сна при ночных заморозках я вытрясу из тебя все деньги, а это может дурно сказаться на моей репутации - не хочу прослыть жиголо. - Пфф, - сказала Сара ему в спину. Дьякон с энтузиазмом повернулся к ней еще сильнее, будто в голову ему пришла спонтанная гениальная мысль. - Пожалуй, я позволю тебе обнимать меня бесплатно! Только... никому не говори! Эта привилегия дана в порядке исключения — остальные-то будут платить полную таксу. - Я польщена, - улыбнулась Сара, мягко сжала его плечо и опустила обратно на неровный матрас. - Спи. Дьякон успокоился и послушно свернулся калачиком, плотнее прижался спиной к Саре. В некой почти трогательной, детской манере подложил обе ладони под щеку. И спустя минут десять негромко и глухо, но совсем не по-детски захрапел.