***
На Зельеварении ко мне подсаживается Маклагген. У нас по-прежнему преподаёт Слизнорт, и это радует. В прошлом году мы неплохо ладили. Хотя, после Снейпа любой профессор покажется паинькой. «Клуб слизней» — сообщество любимчиков — продолжило своё существование, и я в его составе. Туда добавились несколько ребят с Равенкло, Денис Криви, а ещё, неожиданно для всех, Малфой. Вечера у Слизнорта проходят раз в две недели. Не так уж и часто, но я никогда не испытывала особого желания туда идти. Нужно подыскать себе приятеля, не знаю чего ожидать от Малфоя, если у него снова поедет крыша в неподходящий момент. В выборе сомнений нет, надеюсь, Джинни не откажет мне в столь деликатной просьбе. Быть рядом и контролировать ситуацию.***
В классе царит суматоха. Приглашённые усаживаются за столы, но никак не могут определиться с местами. Хорошо, что мы с Джинни додумались прийти заранее. Взгляд тут же падает на Кормака, он распинается перед двумя светловолосыми шестикурсницами и тошнотворно манерничает. Пора привыкнуть к его кривляниям, мне крайне интересно, как столь самовлюбленный индюк проявит себя в ОД. Заметив меня, он тут же покидает общество двух симпатичных студенток с Равенкло. — Гермиона, привет, я тебя ждал. — Да неужели? — резко отвечаю я, всё ещё глядя на сестёр-равенкловок, которые теперь активно перешёптываются между собой и кидают заинтересованные взгляды в сторону Маклаггена. Кормак строит из себя джентльмена. Подвигает мне табурет и после этого садится рядом. Всё проходит гладко до появления запоздавшей слизеринской парочки. Малфой с гордым видом ведёт под руку Паркинсон, а та время от времени поглядывает на него, нервно хихикая. От её смеха меня выворачивает. Свободных мест только два, поэтому выбирать им не приходится. В центре стола — прямо напротив меня. Драко Проклятье. Даже тут от неё не отдохнуть. Я сам не понял, сказал это вслух или нет. Но, судя по писку Пэнси над правым ухом, всё же сказал. Она наивно полагает, что речь идёт о ней, и мне это на руку. Вникнуть в бессмысленную болтовню Пэнс — единственный способ отвлечься от присутствия Грейнджер. Но когда взгляд случайно (или не случайно) падает на Маклаггена и замечает, что он тянет свои щупальца к Грейнджер, внутри вновь пробуждается огнедышащий дракон. Меня бесит, что она открыта для всех — Поттера, Уизли, Криви, Лонгботтома, Маклаггена… Но только не для меня. Для меня эта грязнокровая штучка недоступна, недосягаема. Слушать Пэнс уже нет терпения, и, кажется, она это замечает. — Драко, всё в порядке? Я не скрою, что не в порядке. Грядёт буря, но не хочу, чтобы она захлёстывала одного меня. Ищу способ столкнуть в яму Грейнджер. Почему-то я уверен, что мой замысел сработает. Немедля обращаюсь к Паркинсон: — Поцелуй меня. Пэнси расплывается в улыбке. Она принимает мои слова за знак, что нашему разладу пришёл конец, и теперь всё будет, как прежде. Слизеринка касается ладонью моей щеки и осторожно целует. Не люблю, когда она строит из себя неженку. Её прикосновения кажутся мне холодными, чужими, словно они не те. Пора понять, что Паркинсон не Грейнджер. Но сейчас мне всё равно, Укрываюсь от гриффиндорской напасти в объятиях Пэнс, чтобы Грейнджер видела, что не только ей прекрасно живётся. Разбивается бокал. Посуда зачастила биться в Хогвартсе. На миг отстраняюсь и хитро улыбаюсь, а затем снова резко притягиваю к себе Пэнс и показательно целую её. Да, я циник, свинья и сволочь. Но Грейнджер должна знать своё место. Гермиона Мы словно поменялись ролями. Щёки пылают от гнева, я сверлю взглядом целующихся слизеринцев и крепко сжимаю в руке осколки, которые зачем-то подняла. Доставляю себе физическую боль, какую с большим удовольствием причинила бы сейчас Малфою. Не могу понять, почему так реагирую. Каким боком меня касаются отношения Малфоя? Пусть целуется, с кем хочет. Это всего лишь ответ на оскорбление. Он назвал меня шлюхой, хотя моё поведение невинно по сравнению с тем, что позволяет себе Малфой по отношению к противоположному полу. Кормак ушёл за напитками и до сих пор не вернулся, ко мне подбегает Джинни. Я как знала, что её помощь пригодится. «Оторвись уже от неё, оторвись», — думается мне. Проще было бы отвернуться, но в моей душе теплится надежда, что Малфой остановит это безобразие. Ученики расходятся, ко мне подходит Слизнорт, но я ничего этого не замечаю. Перед глазами всё та же картина. Я не выдерживаю, пелена слёз застилает взор. Руки ослабевают, и осколки, испачканные в моей крови, как гранатовые зёрна, рассыпаются по полу. Малфой хватает Пэнси за руку и уводит прочь, уходит от проблем. Да у него вообще их нет. Ему не хочется видеть меня такой жалкой, с окровавленными руками. Могу предположить, куда они с Паркинсон пойдут, и вряд ли ошибусь — в гостиную старост, поднимутся в спальню Малфоя и завершат начатое. В этом и состоит суть их отношений. Страсть, желание? Или просто жалость к её чувствам и способ отвлечься? Сомневаюсь, что Малфой сможет ответить на вопрос, что испытывает к ней. А испытывает ли вообще? Да. Раз он сейчас с ней.***
Я возвращаюсь в гостиную с перевязанной рукой. Порезы глубокие, и залечить их заклинанием не получилось. По пути пересекаюсь с Паркинсон. Она выглядит небрежно: взлохмаченные волосы, надетая наскоро одежда. Я не настолько глупа, чтобы не понять причину такого внешнего вида. Кинув на Пэнси уничтожающий взгляд, прохожу мимо. Задеваю её плечом точно так же, как она меня в поезде. До патрулирования сорок минут. Занимаю себя чтением странной книги, которую недавно взяла в библиотеке. Время пролетает быстро. Малфой стучит в дверь, я, молча, выхожу, едва не заехав ему дверью по лбу, и мы идём по коридору. Первые десять минут дежурства оба по-партизански молчим, но Малфой всё же решается начать разговор. — Что тебя так разозлило, Грейнджер? Навязывается мысль напомнить о том, что он лицемерная похотливая свинья, но я выражаюсь гораздо мягче: — А то ты не знаешь. Называешь меня шлюхой, а сам… — Знаешь, если бы я не знал тебя — подумал бы, что ревнуешь, — усмехается Малфой. У него наверняка поехала крыша, если он делает такие предположения. — С чего бы? Не говори ерунды. Судя по твоей логике, и ты меня ревнуешь, — говорю с напряжением в голосе. Спорить нет настроения, да и тема ужасно глупая. По привычке я отрицаю всё, что говорит слизеринский хорёк. — Один-один, Грейнджер, — на бледном лице блондина появляется недобрый оскал. Он вздумал играть со мной в игры. Срабатывает защитная реакция, и я усмехаюсь: «Ещё посмотрим, кто кого». — Ты ведь это специально, да, Малфой? — О чём ты? — он строит из себя глупенького. Очень предсказуемая тактика. Но ничего, я с удовольствием напомню. — О Паркинсон. Ты поцеловал её, чтобы не обращать внимания на нас с Кормаком. Драко морщится. Его, как и меня, фраза «на нас с Кормаком» заставляет напрячься. Даже не предполагала найти в ней подтекст, который теперь кажется явным. — Я и так тебя не замечаю, Грейнджер. И не обращал на тебя внимания никогда. А на Маклаггена и подавно. Не утрируй свою значимость, — как и я, Малфой совершенно не умеет врать. — Значит, тот поцелуй — изощрённый способ сообщить мне о своей ненависти? — а ведь так и есть. Он едва не убил меня. Не хочу слышать ответ на свой вопрос. — Думай, как хочешь, Грейнджер. Но то, что ты назвала «поцелуем»… Не знаю, как тебя терпит Уизли, или кто там ещё, но ты целуешься как двенадцатилетняя девчонка. — Если ты думаешь, что это недоразумение доставило неземное удовольствие, то ты глубоко ошибаешься. Не путай меня с Паркинсон, которая млеет от одного твоего вида. Меня просто тошнит от тебя, Малфой. — Будь моя воля, поверь, я бы не видел тебя больше никогда в жизни, Грейнджер. Мы беспринципно лжём, глядя друг другу в глаза. Пытаясь что-то доказать скорее себе, нежели друг другу. — И то, что произошло, я уже давно забыл, и ты забудь. Ничего не было, Грейнджер. Ничего! Не могу больше слушать это враньё. Подлетаю к Малфою и бью его по щеке со всего размаху. По моим ощущениям этот удар вдвое, а то и втрое сильнее предыдущего. На неестественно-бледной коже слизеринца появляется красноватый след от удара. То, что чувствует Малфой, — ничто по сравнению с болью, которую он приносит мне. Драко Грейнджер убегает прочь, вновь выставляя меня проигравшим мальчишкой, виноватым во всех её бедах. — Я ненавижу тебя, Грейнджер! Просто ненавижу! — кричу во весь голос окружающим меня стенам. Существование грязнокровки травит меня даже тогда, когда я её не вижу. Она, как паразит, въелась в мозг и высасывает из меня все соки. Я раздавлен. Около получаса стою на месте, не в состоянии шевельнуться. Куда мне деться от всего этого дерьма? В гостиную точно не вернусь — не позволит гордость; к слизеринцам тоже не хочу идти — до тошноты устал от псевдо-дружбы. Побуду в одиночестве. Нужно решить, что делать дальше. Со своей жалкой жизнью пожирателя смерти, с Пэнс, которую я просто использую, и теперь чётко это понимаю, с ненавистью к Грейнджер, прожигающей всего насквозь. Никогда не чувствовал себя таким опустошённым. Я готов рвать на себе волосы от безысходности, хлебнуть смертельную дозу огневиски, хочу сдохнуть, чем раньше, тем лучше. Стою на краю высочайшей точки замка — Астрономической башни. Ветер дует в спину и шепчет о чём-то, не могу разобрать слов. До крови кусаю губы, осмелившиеся коснуться Грейнджер, проклинаю мозг, который стал думать о ней в разы больше, чем о ком-либо другом. Ненавижу себя и не вижу иного выхода, кроме как спрыгнуть вниз с этой чёртовой башни. Шаг вперед — и всё. Эта мука прекратится навсегда. Как меня угораздило попасть в ловушку грязнокровки? Не смирюсь, не сумею с этим жить. Готовлюсь к спасительному шагу в пропасть, но вдруг чьи-то руки обхватывают меня сзади и крепко прижимают к себе. Должно быть, у судьбы другие планы. Чувствую терпкий аромат женских духов. Слишком сладкий, приторный. Запах Паркинсон. Закрываю глаза, пытаясь хоть что-то почувствовать к ней, на минуту забыть ненавистный аромат мёда с корицей, въевшийся в мозг, подчинивший и разрушающий всё изнутри. Чёртов запах Грейнджер. — Любимый мой… — шепчет Пэнс мне на ухо. Порывы ветра беспощадны, эта девушка больше не согревает меня. Правильно ли я поступаю? А что, если она действительно испытывает то, о чём постоянно твердит? — Что ты здесь делаешь, Пэнс? Прошло два часа с начала отбоя. — Я искала тебя, мне не спится. Глубоко вздыхаю, придумывая ответ, который её не обидит. — Что происходит, Драко? — лепечет Паркинсон, убирая руки с моих плеч. Хочу узнать, что именно ей не нравится, но в горле застревает ком и не позволяет произнести ни слова. — Можешь отрицать, но я же всё вижу. Ты охладел ко мне, постоянно игнорируешь… Я ведь тоже живой человек, и всё чувствую. То, что Пэнси заводит разговор на серьёзную тему — для меня неожиданность, мы привыкли к свободным отношениям. Она затронула тему чувств, которую я всегда стараюсь избегать. — Даже сейчас ты смотришь сквозь меня. Твоё тело здесь, со мной, а мысли где-то далеко. Претензии Паркинсон ставят под сомнение всё, за что я ценил её, заводят в тупик наши отношения, и без того висящие не волоске. Нужно прервать её, пока не поздно. — Пэнси, остановись. Тебе не подходит образ роковой женщины. Я за всё время нашего общения не слышал от тебя столько умных слов. Но, кажется, Паркинсон настроена серьёзно и не собирается отступать, она останавливается напротив меня, смотрит в упор и задаёт вопрос, ради ответа на который, я уверен, затеяла весь этот разговор: — Кто она, Драко? Во взгляде Пэнси отчаяние с примесью боли. Мне хочется провалиться сквозь землю от чувства вины, но я ничем не могу помочь людям, которые требуют от меня того, что я не могу им дать — глубоких искренних чувств. Если Паркинсон узнает, кто эта «она», то место в больнице Святого Мунго будет ей обеспечено на ближайшие лет пять. Рана на щеке может меня выдать. Надеюсь, Пэнси не обращает внимания на такие детали. — Пэнс, нет никакой «её», ты сочиняешь. Замечаю во взгляде Паркинсон разочарование. Она явно не собирается замолкать. Хочет добить и себя, и меня, разорвать последние нити того, что нас связывает. — Ты можешь врать ей, мне, себе, но не думай, что все вокруг слепые. Блейз, да даже безмозглые Крэбб с Гойлом заметили, как ты изменился. Мы все, по-твоему, сумасшедшие? В списке перечисленных сумасшедших нет. В нынешней ситуации назвать так можно лишь меня. — Да что вы вообще понимаете? То, что я отдалился от всех — ничего не значит. Неужели ты до сих пор не поняла, что я в принципе не могу полюбить никого? Просто не способен! Пэнси отворачивается. Любому на её месте надоело бы смотреть в мои пустые, стеклянные глаза и слышать фразы, полные равнодушия. Вряд ли она была готова услышать прямым текстом, что является для меня лишь игрушкой для развлечений. Не помню, всегда ли так было, но она просила от меня правды здесь и сейчас, вот и получила её. Пэнси доходит до спиралевидной лестницы и медленно, держась за поручень, спускается вниз. Она выглядит неуклюже: высокие каблуки доставляют лишние неудобства и вынуждают запинаться на каждом метре. Зачем Пэнс пришла сюда? Какой получила результат? Этого разговора можно было избежать, закрыть глаза на всё и оставить, как есть. Но теперь нельзя. Слизеринка на мгновение оборачивается, надеется, что я попытаюсь остановить. На её лице разводы от чёрной туши, волосы прилипают к мокрым от слёз щекам. Жалкое зрелище. Девушка, которой только что разбили сердце. Сегодня оно разбито мной. В это трудно поверить, я не до конца осознаю, что вообще происходит. Хочу кричать от отвращения к самому себе, но не могу. Ведь я — Малфой. Бежать за Паркинсон было бы высшей степенью эгоизма, ей не стало бы легче, боль не утихает ото лжи. Остаюсь один, вот она долгожданная свобода. Но теперь мне ещё паршивее из-за того, что всю тупую боль приходится держать в себе. Я избавился от раздражающего фактора в лице Пэнси, но мне ничуть не легче. Причина в том, что главная проблема остаётся нерешённой. Паркинсон напомнила мне о ней, ноющая царапина на щеке напоминает о ней, все мысли опять возвращаются к ней. Тучи сгущаются на небосводе, начинается ливень. Погода отзывается на моё внутреннее состояние, и я не прячусь от стихии, не боюсь заболеть, наоборот — поддаюсь, будто дождь способен смыть мысли о Грейнджер, а порывистый ветер — унести их как можно дальше от меня. Гермиона Поднимаюсь по лестнице на пятый этаж и замечаю проскользнувший неподалёку силуэт человека. В коридоре темно, я подхожу ближе и пытаюсь разглядеть, кто это. Девушка, кажется, Паркинсон, но с ней что-то не так. Подхожу ближе и вижу, в каком она ужасном состоянии: вся трясётся и безудержно рыдает. — Пэнси, что с тобой? Откуда ты идёшь? — Отвали, — рычит в ответ слизеринка, стирая слёзы с лица. Какая удивительная способность моментально останавливать истерику. — Ясно. Мне, по сути, всё равно, просто тебя могут увидеть. — Миссис Норис, кто там бродит по замку в столь поздний час? — доносится хриплый голос Филча. Его кошка показалась в нескольких метрах от нас, а сквиб следует за ней с керосиновой лампой в руках. Вот чем чревато отсутствие мантии-невидимки. Она бы сейчас очень пригодилась. В общем-то, я ничего не нарушила. Старосты имеют право ходить по школе ночью, но вот как объяснить, что вместо напарника со мной разгуливает Паркинсон, которая после отбоя обязана находиться в спальне Слизерина. Мы стоим неподвижно. Паркинсон делает рывок, чтобы побежать, но я крепко хватаю её за руку, не позволяя двинуться с места. — Так, так… Кто там у нас? — голос сквиба уже совсем близко. Меня ослепляет яркий свет фонаря, а затем и презрительный взгляд чёрных глаз-бусинок из-под тяжёлых век. В детстве я шарахалась от одного только имени Аргус Филч и боюсь этого неприятного типа до сих пор. — Хм… Я так понимаю, это мисс Грейнджер, староста школы. А вы, простите?.. — Пэнси Паркинсон. Сегодня она замещает Малфоя, — импровизирую я не своим голосом и натянуто улыбаюсь. Конечно, Паркинсон с её безобразным внешним видом на старосту не особо смахивает, но это единственный способ её выгородить. Пэнси судорожно кивает, но Филч не обращает на неё внимания. — А почему вдруг мистеру Малфою потребовалась замена? — Он… заболел и отлёживается в своей спальне. Попросил вместо него взять с собой на патрулирование Пэнси. Я складываю руки в замок и выпрямляю спину, чтобы выглядеть увереннее. Лишь бы он не решил проверить достоверность моих слов, иначе всем не поздоровится. — Ну, ладно, — бормочет с недоверием Филч. — Отведите мисс Паркинсон в гостиную Слизерина и возвращайтесь к себе. Вы сегодня увлеклись дежурством. Третий час ночи. В моей голове возникает красочная картина сегодняшнего вечера во всех деталях: Скандал с Малфоем на дежурстве, побег, разговор с Плаксой Миртл в заброшенном туалете, встреча с бродящей по ночному замку Паркинсон, столкновение с Филчем и моё умелое враньё. Брависсимо! Я сегодня в ударе. Филч уходит, и мы с Паркинсон с облегчением выдыхаем. — Спасибо, Грейнджер, — с небрежностью произносит Пэнси и кидает на меня короткий взгляд. — Рада помочь. Меня есть за что благодарить. Я спасла Паркинсон от крупных проблем. Но знала бы она, что именно я та самая «она», ставшая стеной между ней и Малфоем. Между Малфоем и всем миром. Одним своим существованием. Провожаю Пэнси до слизеринских подземелий, и теперь мне предстоит долгий обратный путь. От этих сумасшедших ночных похождений у меня жутко болят мышцы ног, словно после пробежки по всем отделам министерства Магии. Пятый этаж, шестой, седьмой… Коридор, поворот направо. Портрет старика, пароль, гостиная, хрустальная лестница, спальня, кровать, сон. Всё, на сегодня с меня хватит.***
Проснувшись поутру, замечаю, что бинт пропитался кровью и испачкал светлую простынь. Вчерашние порезы от осколков всё никак не заживают. Выхожу в коридор. Дверь в спальню Малфоя открыта. Значит, ночью он так и не возвращался. Где же тогда Малфой? Жив ли вообще? Робко заглядываю в пустую комнату. А ведь я ни разу не задумывалась над тем, как выглядит спальня Драко. Теперь же во мне проснулся живой интерес, и она не могу отказать себе в такой возможности. Захожу на порог, оглядываюсь вокруг и вдыхаю полной грудью. Лёгкий, искрящийся запах мелиссы, свежий аромат пихты с примесью ментола наполняет лёгкие и заставил расслабиться, мне хочется сохранить этот аромат в памяти, чтобы он не покидал меня никогда. Шагаю по искрящемуся серебристому ковру с металлическим отливом, любуюсь на волшебный потолок, меняющий цвет с серебристого на зелёный. Стены украшены изумрудами, над двумя небольшими окнами висит узорчатый тюль насыщенного зелёного цвета, атласное постельное бельё расшито спиралевидными узорами. Я замечаю каждую мелочь и не перестаю восхищаться. — Мерлин, как же здесь красиво… — не могу сдержать восторженного возгласа. — Так дорого и изыскано… Мне не хочется уходить так быстро, но надо. А если сюда сейчас вернётся Малфой? Ещё раз глубоко вдыхаю аромат этой комнаты, чтобы запечатлеть его в памяти, и выхожу. На завтраке ко мне снова подсаживается Кормак и заваливает вопросами про ЗОТИ, про ОД, а я отвечаю что-то невнятное, невпопад. Потому что мои мысли заняты совершенно другим. За серебристо-зелёным столом сидят Паркинсон, Забини, два громилы — Крэбб и Гойл. Минута тянется за минутой, проходит час, а его всё нет. Чёрт побери… Куда. Делся. Малфой.