Жребий

Моё внешнее спокойствие в последнее время заметно пошатнулось. Внезапное исчезновение Грейнджер поставило непоколебимую стену безразличия и отрешённости между мной и внешним миром. Такое происходило со мной однажды, но повод был иной. На этот раз я веду себя с точностью до наоборот. Я больше не ищу спасение в бесчисленных «выбирай-любую» легкомысленных девчонках, не занимаюсь бессмысленной ерундой с друзьями. Я окончательно ушёл в себя, и это страшнее всего, что только можно придумать. Забини множество раз пытался привести меня в чувство, спрятал резко уменьшившиеся в количестве запасы огневиски. (Алкоголь - единственная вещь, с которой в период депрессии я лажу «на ура»). Но и это не помогло. Единственное, на что способна такая размазня, как я, — это разгромить комнату и послать советчика-как-жить-Забини куда подальше. Меня бесит всё вокруг. Бестолковые стены, с которыми я время от времени разговариваю, уроки, которые прекратил посещать, пол, хоть бы он провалился, под ногами. Чувство вины и бессилия неимоверно угнетает. Вспоминать и думать о Грейнджер – пытка огнём и железом. Как будто я вливаю кислоту себе в рот, и она разъедает мои внутренности медленно и мучительно. Грязнокровка – яд, который меня погубит. Без неё стало настолько тихо, что я, подобно маразматику, прислушиваюсь к ударам собственного сердца. Каждый из них приносит неимоверную боль, и мне хочется остановить это бесполезное сокращение мышц. До тех пор, пока не вернётся Грейнджер. За ошибки надо платить. Я плачу, но даже не знаю чем. Когда она вернётся? Живая, мёртвая? Вернётся ли вообще? Вопросы… Вопросы… Вопросы…. Все они связаны с Грейджер, и я не могу ответить ни на один. Град из стёкол на мою перегруженную голову, неизвестная сила трёт измученную душу на тёрке. И я уже практически мёртв. За эти полгода я пережил больше, чем за все предыдущие восемнадцать лет, а скорее — перечувствовал. Моё постепенное падение в пустоту как доказательство к теореме Грейнджер: «Как поскорее сломать во мне Малфоя и рассыпать на мелкие кусочки». — Снейп. Он явно что-то знает, но молчит. Сегодня я разговаривал с ним и увидел это в его глазах, — повествую полупустому бокалу огневиски, покорно расположившемуся у меня в руке. Я едва не повысил на директора голос, утверждая, что не собираюсь патрулировать с Паркинсон. Снейп развёл тираду о моём «безобразном поведении», соответственно, речь зашла и о Грейнджер. И знаете, что он сказал? «Её отсутствие, как и присутствие, не должно тебя волновать никаким образом. Не исключён вариант, что она отправилась за Поттером и Уизли.». Чёрта с два. Я уверен, что Снейп солгал. Как бы мне пригодилось владение Легилименцией. Как всегда, я беспомощно барахтаюсь в болоте, подобно утопающей лягушке. Остаётся только ждать и надеяться на лучшее. Очередной глоток огневиски неприятно обжигает горло, и я прекрасно понимаю, что то же самое повторится завтра и послезавтра, и после-после… Если она не вернётся. Грейнджер без труда могла бы клонировать меня и создать армию живых трупов.

***

Я не помню точно, сколько выпил вчера, но голова кажется свинцовой и нестерпимо раскалывается. Взгляд падает на пустую бутылку, стоящую возле кровати, и на разбитый бокал под тумбочкой. Присаживаюсь на кровать и хватаюсь за голову. — Сейчас бы Забини не помешал. Но он всегда появляется тогда, когда ему вздумается сверлить мне мозг, — проговариваю сквозь зубы, со злостью на самого себя. Собравшись с силами, застёгиваю рубашку, которую вчера не снял. И плевать, что она мятая. Смотрю на себя в зеркало и небрежно поправляю взъерошенные волосы. — Прям как у Грейнджер, — горько усмехаюсь своим мыслям. Выгляжу как привидение. Моя природно-бледная кожа приобрела болезненный, земляной оттенок. Мешки под глазами уже в порядке вещей — я либо не сплю вообще, либо просыпаюсь от кошмаров. Лучше подохнуть, чем терпеть это самоуничтожение. Мозг уверенно скатывается с катушек и не поддаётся попыткам взять себя в руки. Утопая в болоте депрессии по поводу Грейнджер, я игнорирую любые канаты спасения, но если продолжу эту политику – увязну окончательно. Тело совсем не слушается меня, но я упираюсь изо всех сил. Я понимаю, что сдохну от такого режима, поэтому вынужден пересмотреть решение разорвать все нити общения и отказаться от угнетающего одиночества. В глазах всё плывёт, и я умоляю свои ноги не путаться друг о друга. Осталось только запнуться на ровном месте. Захожу в Большой зал, и никто не замечает меня. Такое ощущение, что я привидение типа Почти-безголового-Ника, и это не может не радовать. Не хочу, чтобы меня видели таким. — Забини, — с трудом проговариваю, подсаживаясь к приятелю. — Не думал, что ты придёшь. Хреново выглядишь, — Блейз как всегда начинает разговор с «комплиментов». — Что мне делать? — перебиваю его. Хотя заранее знаю его ответ на свой вопрос. — Возьмись за голову. Прекрати пить, начни ходить на уроки и ешь хоть что-нибудь. Посмотри на себя! Прости, но ты похож на кусок дерьма. Забини повторяет одно и то же, изо дня в день. Неужели он подумает, что его нравоучения подействуют? У меня нет мотивации. — Лучше спроси у Снейпа, где Грейнджер. Мне нужна от тебя реальная помощь. Пока я не увижу её — ничего не поменяется. Со стороны это выглядит как детский каприз, но я не могу вести себя по-другому. — Я не понимаю, почему она так на тебя влияет. Что за чертовщина, Салазар подери, между вами? — Какая разница, что между нами? Ничерта у нас с ней нет. Видишь, что со мной происходит? Мне надо выбираться из этого дерьма, и ты в этом поможешь! — настойчиво проговариваю я и испепеляю Блейза взглядом. — Покормлю из ложечки и напишу за тебя конспект, — усмехается он, — при условии, что ты забудешь о её существовании. Идиот Забини. — Заткнись, раз решил стебаться. Я за себя не отвечаю, — я готов наброситься на него и сжимаю кулаки. — Воу-воу, Малфой. Пару ночей с грязнокровкой, и ты уже готов свернуть шею другу детства за неё ? Ну… и как она там? — в глазах Забини сияют огоньки веселья. — Я сказал, заткнись! — срываюсь я и выплёскиваю недопитую воду прямо на друга,— Сам уж теперь как-нибудь разберусь! Бросаю вилку в тарелку с нетронутой запеканкой и быстрым шагом направляюсь к выходу из Большого зала. До дверей остаётся несколько метров, и вдруг они отворяются. На входе стоит запыхавшлшийся, взлохмаченный Хагрид. Это не остановило бы меня, если бы не одна деталь: на руках лесничего лежит Грейнджер. Даже издалека видно, что она сильно покалечена. Её одежда испачкана кровью, одежда разорвана. Хрупкое тело гриффиндорки мирно покоится в огромных великаньих руках. Бездыханное, не подающее признаков жизни. В моей съехавшей с катушек голове помутилось ещё больше. Надеюсь, что это страшный сон. Происходящее никак не воспринимается за реальность. Оборачиваюсь на не менее обескураженного Забини, и хочется заорать ему: «Ну что, доволен?!», рядом с ним сидят, разинув рты, Крэбб и Гойл, Паркинсон выпучила глаза от страха. Она подлетает ко мне и хватается за мой рукав. Вот видишь… — шепчет она по-змеиному. — Столько бессонных ночей и переживаний… Весь этот спектакль ради того, чтобы потерять её. Ты хотел её увидеть — смотри. Вот она, в семи метрах от тебя — бледная и бездыханная. Я знаю, что ты чувствуешь, Драко, слишком хорошо знаю. Потому что испытала тоже самое несколько месяцев назад. Как и ты, я любила. Любила тебя так же, как и ты её… А потом потеряла… Да, так и знай, для меня ты умер давно — в тот момент, когда променял на неё. Я моргаю несколько раз, не в состоянии переварить то, что сейчас услышал. Услышал? Вновь оборачиваюсь к изумрудному столу и вижу, что Пэнси по-прежнему сидит на своём месте и во все глаза таращится на идущего в сторону Грейнджер Хагрида Снейпа. Директор выглядит невозмутимо, и это в очередной раз подтверждает мою мысль о том, что он знал, где находилась Грейнджер, и что с ней сделали. Мне хочется убить каждого сидящего в этом чёртовом зале, предварительно лишив рассудка, всех по очереди. Забрать их души, а после — убить и себя. Чтобы почувствовать ценность жизни, ощутить, как она иссякает в человеке. Меня сдавливает желание закричать, а может, я уже кричу. В голове всё перемешивается, мир плывёт перед глазами, мышцы наливаются свинцом. Всё это кажется иллюзией, чьей-то злой шуткой. Я не понимаю, не верю, не хочу верить. Что потерял её и не верну никогда. Хочу забыть, кто я, где и почему. И мне это удаётся до тех пор, пока поток торопливо выходящих из зала студентов буквально выносит меня в коридор. Пустой взгляд в пол, приносящее боль напряжённое дыхание, холодные руки, будто связанные накрепко, пот на лбу, туман в голове. Самое ужасное среди всего этого кошмара - звенящее в сознании: «Ты её потерял». Не знаю, за что держаться — за стену, за Паркинсон или Забини, стоящих рядом. Хочу бежать. Бежать далеко наверх, подняться на Астрономическую башню и упасть вниз, поддавшись вольному ветру. Потому что всё теперь бессмысленно. А ведь полгода назад я даже предположить не мог, что крепкая почва под моими ногами разверзнется и превратится в бездонную яму. Я не думал, что она подтолкнёт меня, поднявшегося до небес, и мы упадём эту бескрайнюю пропасть. Вместе.

***

Из событий вчерашнего дня я не помню ровным счетом ничего. Однако просыпаюсь полностью морально-опустошённым. Не организовал ли мне кто-нибудь поход к дементорам, в Азкабан? Безучастно ко всему умываюсь, натягиваю рубашку и отправляюсь на завтрак. На Травологии сажусь с Пэнси, и весь урок она нервно елозит на стуле. Значит ей что-то нужно от меня. Так и вышло. — Драко… — Паркинсон ловит меня в коридоре. — Пожалуйста, прости меня за вчерашнее. Я сама не понимала, что говорю, хотела бы взять свои слова назад. «Ах, милая Пэнс, не знаю насколько это для тебя хорошо или плохо, но если бы я хоть примерно помнил то, что ты говорила мне вчера», — думаю я и делаю вид блаженного отпустителя грехов. — Всё в порядке. Я тоже много чего наговорил, нам обоим есть за что просить прощения… — выкручиваюсь я. Люблю своё умение обманывать, говоря правду. — Просто Грейнджер, её внезапное появление… В груди болезненно кольнуло, и мозг применяет защитную реакцию: — Не говори ничего о ней. Пэнси улыбается. Печально и едва заметно. Это один из немногих случаев, когда её выражение лица выглядит искренним, мне даже хочется её обнять. Как раз то, чего всегда недоставало в Пэнси и так притягивало к Грейнджер — способность быть настоящей. — Пройдёмся? Полдня мы гуляем вокруг замка, болтая о прошлом, настоящем. Убеждения Пэнси о том, что всё хорошо, поворачивают мои мысли в нужное русло и заставляют забыть обо всём постороннем. В этом и заключается положительная сторона нашего общения — никто никому ничего не должен, и не надо усложнять. С ней можно посмеяться от души, подколоть, и она не обидится, рассказать обо всех проблемах, на которые я сейчас успешно закрываю глаза. — Противник сбавляет скорость, а я лечу вперёд, не обращая внимания на пролетающие мимо бладжеры и других игроков команды. Снитч совсем близко, я тянусь к нему и крепко хватаю. Второй ловец даже не сообразил, что произошло. Глядит по сторонам, а золотого мяча нигде нет. Ну и картина была! Пэнси заливается смехом, а я самодовольно улыбаюсь, радуясь тому, что история «Какой я первоклассный ловец» произвела на Паркинсон впечатление. Смеркается, и энтузиазм к болтовне пропадает с каждым словом. У нас обоих разрываются животы от смеха, сели голоса от беспрерывной болтовни. Жаль, что этот день заканчивается. Пэнси сегодня не похожа не себя, и такой она мне очень нравится. Без намёка на пошлость Пэнс, обнимает меня и целует в щёку, а убегая в спальню Слизерина — оборачивается и подмигивает. Это так странно, не в её стиле. Где наигранность, попытки привлечь внимание, почему она не вешается на шею и не лезет целоваться? За что она извинялась? Что заставило её заговорить о Грейнджер? Последний вопрос волнует меня больше всего. Я действительно не помню, что было вчера, и не могу вспомнить, как бы ни пытался. А что, если?.. Со всех ног мчусь в слизеринскую гостиную. Меня не останавливает то, что уже ночь. Я староста, мне ничего за это не будет. — Забини! Василиск тебя подери! Вставай, мерзавец! Блейз ругается про себя и лениво стягивает одеяло. — Малфой, ты совсем рехнулся или как? Другого времени и места покричать не нашлось? — Забини, не строй из себя дурака и не пытайся сбить меня с толку! Я тоже, между прочим, не дурак, — холодно отвечаю я. У меня чёткая цель, я пришёл сюда за правдой. — Спрашивай уже всё что хотел и отправляйся спать. Завтра уроки начинаются Мерлин знает в какую рань, — Блейз лениво зевает и поправляет подушку. — Кто. Cтёр. Мне. Память? — акцентирую на каждом слове. — Снейп, сразу после вчерашнего, точнее позавчерашнего завтрака, — поправляется мулат, взглянув на часы, показывающие без четверти час. Я в шоке. Я просто в шоке. Почему он так быстро признался? — И на следующий день послал Паркинсон проверить, всё ли пошло по плану? — я кривлюсь, будто здесь дурно пахнет. Отвратительно. А я-то думал… — Совершенно верно, мистер догадливость, — Забини щёлкает пальцами в ритме джаза. Меня жутко бесит его неуместный юмор, но я молчу, накапливая в себе нарастающее возмущение. — Ну, вернее, Снейп поручил это нам обоим, просто мы с Пэнс решили, что у неё это получится куда лучше, — брюнет кидает на меня томный взгляд. Он открыто насмехается надо мной. Какой же я дурак… — Неужели у неё не получилось? — Забини, не беси меня! Вы, конечно, все до мозга костей умные, но повторюсь: я не дурак. Тоже, — нарочито подчёркиваю последнее слово фразы, — А теперь о главном. Что было вчера, и какое к этому имеет отношение Грейнджер? — Как скажете, мой господин, — Забини отвешивает мне поклон и усмехается, но поймав на себе мой суровый взгляд, утихомиривается, — ладно, ладно. Успокойся. Я всё расскажу. — Я должен знать исключительно всё, без сказок и предысторий, пожалуйста. Забини закатывает глаза и начинает рассказ: — Было утро. Ты пришёл на завтрак в Большой зал, и выглядел как… как водяной чёрт ты выглядел. В подробности вдаваться не будем. В моей голове мелькают картинки: огневиски, разбитый бокал, туман в голове, мятая рубашка. — Так… — Ну, в общем, ты подсел к нам с Паркинсон и начал качать с меня права. В мыслях проносится: «Заткнись, Блейз!» Разлитая вода, брошенная вилка, уверенный шаг к выходу. — Ты психанул, послал меня, и пулей на выход. Пустота. Пустота. Тёмные вспышки и опять пустота. Не могу вспомнить этот момент. — А зачем мне память-то было стирать? — Так ты дослушай! Что такой нетерпеливый? — Хорошо. Что было дальше? — я напрягаюсь. Речь ещё не заходила о Грейнджер. — Ты метров десять не дошёл до двери, и тут в зале появился великан, наш лесничий. — Хагрид, что ли? — пренебрежительно уточняю я. Сумбур в голове. Картинок так много, что я не могу разобрать ни одну. И меня одолевает паника. — Да-да, он самый. Не перебивай. Замолкаю. Сердце затихает вместе со мной. — А на руках у него Грейнджер. И падает в пятки. Её неподвижное тело, окровавленная одежда всплывают в сознании. Мерлин. Только не это. Я умоляю, только не это. — Забини… Не говори мне… — вместо голоса непонятный сип. — Малфой, я не знаю кто… Кто убил её. Убил. Её. И Грейнджер на этой земле нет. Спустила чертей с поводка в неподходящий момент, и они её загрызли. — Она умерла? Забини сглатывает. Я замираю перед новым всплеском эмоций. — Скажи мне, Блейз! Грейнджер убили, да?! Я не могу контролировать себя и хватаю приятеля за шкирку. — Отпусти, идиот! — вопит Забини. — Отвечай! — ослабляю хватку, но если он ответит «да», то я разнесу здесь всё. — Нет, она жива. Пока что. Выдыхаю. Неприподъёмный булыжник падает с моей души и разбивается на осколки. — Что это значит? — Её прокляли. Ты знаешь, каковы могут быть последствия. Мысли наступают на осколки и расщепляют их в порошок. Пущу дьявольский прах по ветру. — Где она сейчас? — попытка говорить стоит мне больших усилий. Смотрю напротив себя, но ничего не вижу. — В больничном крыле, логично? Старушка-Помфри вряд ли сможет ей помочь. Может только Снейп, ну и… Ну и Мерлин. Мерлин. Мерлин. Этот бородатый вершитель правосудия вообще знает, что такое справедливость? Сейчас он убивает двоих. И я не понимаю, за что. — Даже не попрощаешься, дружище? — кидает Блейз мне вслед, но я не реагирую. Спаси меня, Астрономическая башня. Я опять иду к тебе. И жажду одиночества. К сожалению, моему желанию не суждено сбыться. На месте, которое я привык назвать своим, сидит Паркинсон с бутылкой огневиски. — Привет, — спокойным тоном произносит она и кидает на меня быстрый взгляд. Не хочу её видеть и устремляю взгляд на ночное небо. Сегодня оно иссиня-чёрное, усыпанное бесчисленными созвездиями. Полная луна ослепительно-яркая, настолько необычайная, что мне хочется её потрогать. Снег блестит в её холодном свете и служит дополнительным источником света. Какой удивительный контраст… Поклонение земли ледяному светилу. Я долго ждал такой прекрасной ночи, хотел утонуть в неиссякаемом величии небосвода, хоть на мгновение подняться к далёким звёздам. Но сейчас это не играет никакой роли. Мы так часто не замечаем прекрасное в том, что имеем. Пока не потеряем это. Странно, что я не оборотень. Испытываю дикие мучения в это полнолуние. Сумасшедшая, нездоровая зависимость от Грейнджер нависла над моей головой. Как серая туча, как камень, тянущий на дно. Топчу осколки, рассыпаюсь. И сердце кровоточит безостановочно. — Зачем? — других слов я найти не могу. Пэнси поднимается с каменной поверхности и неторопливо подходит ко мне. — Прости, я хотела как лучше. Хотела. Все мы хотим как лучше, а выходит какая-то чушь. — А я поверил в твою искренность, думал, ты настоящая… — И ты был прав, Драко. Пойми меня… — Мне теперь до жути интересно, что ты выдала на этом злосчастном завтраке. Не бойся, Забини мне этого не сказал. Вернее, я не стал спрашивать. — То, что я тогда сказала — для тебя не тайна. Просто ты никогда не относился ко мне так… Как к ней. Я никогда не волновала тебя так, как она. И самое странное, ей ничего для этого не нужно делать. На этом свете нет ни одного человека, к которому я относился бы так же, как к ней. Жаль, что она не поняла это тогда, когда понял я. Сейчас бы всё было по-другому. Паркинсон делает большой глоток опьяняющей жидкости и часто моргает, не позволяя слезам выйти наружу. — Я бы всё на свете отдала, чтобы ты почувствовал ко мне хоть каплю того, что чувствуешь к ней. И снова глоток огневиски. Предательские слёзы… — Драко, мне хотелось чтобы ты хоть на миг ощутил ту боль, которую испытала я, потеряв тебя. — Поэтому мы слизеринцы, Пэнс. Мы прожжённые эгоисты. Я не могу понять Грейнджер, что бы ни делал — все мои поступки она оценивает как высшую степень эгоизма. Как назвать то, что ради неё убиваешь, а она налетает на тебя с кулаками и ненавидит ещё больше? Я бы очень хотел сделать тебя счастливой, Пэнс, но я не могу. Лишь принесу новую боль… Путь к счастью зачастую пролегает через ад. Для меня это последняя инстанция, ведь я посмел желать дьявола. Он испепеляет меня, стирает с лица земли. Выхватываю бутылку огневиски из ослабевших рук Паркинсон и делаю два больших глотка. — Я не знаю, что будет дальше. Это мука, Пэнс. Это болезнь, которую нельзя вылечить. Это головная боль, только в десятикратной силе. Я откровенен с ней. Не ожидал от самого себя, что решусь когда-нибудь сказать, как есть. — Не думай о ней хоть минуту, станет легче. — Как забыть, если постоянно… Если она постоянно бросает в меня искры. — Поцелуй меня… Просто поцелуй. И что-то сподвигает меня на согласие. То ли ветер, своим дуновением подталкивающий в её сторону, то ли огневиски, ударившее в голову, то ли остатки симпатии к самой Пэнси. Мы целуемся. Целуемся до одури. Я кусаю её губы до крови. Пытаясь убедиться, что чистая гораздо лучше крови Грейнджер. Что именно она мне нужна. Но ничего не действует. Опять Пэнси со мной, а думаю я о другой. Это невыносимо. Прямиком в ад. — Уже очень поздно, ты должна идти. Я провожу. Слизеринка кивает в ответ и направляется к лестнице. Прежняя Паркинсон упрашивала бы меня пустить её в Башню старост, она делала так много раз на нетрезвую голову. Ей тоже больше не хочется лжи, фальши, а потом оправданий в роде: «Это была ошибка». Она не готова быть одной из многих. Слишком просто было бы затащить меня в постель, и ей это не нужно. Это в очередной раз подтверждает то, что люди меняются. В принципе, «раньше» от «сейчас» в нашей истории не отличается ничем, кроме того, что теперь мы оба понимаем — мне нужна другая. В моём сердце нашлось место для девушки. И это не Пэнси.

***

Этой ночью я спал часа полтора, что не соответствует нормальному режиму дня. Да какой уж тут режим… Об этом даже смешно думать. Я ещё не осознаю, что Грейнджер — причина всех моих бед и депрессий — вернулась в Хогвартс и находится всего через несколько пролётов лестничной клетки. Но это не мешает мне всей душой ненавидеть Снейпа. За его молчание, за стёртую не-пойми-зачем память, за весь этот ужас и риск. — Где эта самодовольная павлинья морда? — бубню я, оглядывая класс Зельеварения. И тут мне отвечает Лонгботтом: — Если ты о Маклаггене, то он в больничном крыле. — В больничном крыле, говоришь? — ядовито протягиваю я. Мысли сразу поворачиваются в направлении Грейнджер. Я знаю, зачем он там. — Ну да, он там с Гермионой. Я бы так не доверял ему на месте Макгонагалл. — Не бережёте вы свою золотую всезнайку, ох как не бережёте… Я выдумываю легенду про низкое давление и головную боль, чтобы отпроситься с урока пораньше. Какого дементора Маклагген рядом с Грейнджер? Меня это злит. Какая прелестная картина… Он сидит рядом с ней, держит за руку и твердит о том, что вскоре она встанет на ноги, он скажет ей о своих чувствах, и всё будет хорошо. Такие нелепые речи вызывают у меня кривую усмешку. — Какая самоуверенность, Маклагген. Давно знал, что тебе на Гриффиндоре не место. Ты слишком… слишком низок для их самоотверженности. — Считаешь, мне бы подошёл змеиный факультет подлецов и эгоистов? — быстро находит ответ индюк. — Помолчал бы ты сейчас, Маклагген. Тебе же лучше. Что ты здесь делаешь? — Тебя забыл спросить. — Я спрашиваю, какого чёрта тебя сюда принесли ноги?! — Меня привело сердце. Индюк явно забыл, с кем разговаривает. Ещё одно слово из этой серии, и я размажу его по стене. — Не надо мне сопливых историй о той единственной и сказок о мёртвой царевне. Проваливай. Я настроен решительно, а Маклагген явно не из понятливых. — С чего я должен тебя слушать? Ты мне никто, и ей тоже. Никто… Я. Ей. Никто. Мой мозг тщательно блокирует эту информацию. — А ты ей кто? Пока ты тут, ей точно не станет лучше. Она много раз говорила, я предупреждал. Не хватает Патил — возьми любую другую. Грейнджер тебе не по мозгам. Маклагген опять открывает рот, чтобы ответить, и я срываюсь. Мне нужен способ его заткнуть. Подхожу и хватаю его за шкирку. Гриффидорец беспомощно дёргается, повиснув на воротнике собственной рубашки в моих пальцах. Жалкое зрелище. — Я люблю её, и не отступлюсь. Вряд ли этот полоумный осознаёт значение слова «любить». Не знаю, почему я так смело рассуждаю об этом. — Ты можешь хоть раз в этой жизни подумать не о себе, а о ком-то другом? А ты ей нужен? Любит ли тебя она? Признайся, ты ни разу не задался этим вопросом, потому что тебе плевать на то, что чувствует она. Ты любишь не её, а себя. Не знаю, что за чушь я несу. Слова сами вылетают, и остановить их невозможно. — Ты это говоришь, потому что вчера обжимался с Паркинсон? — Маклагген победно усмехается. — Я не говорил, что мне не наплевать на Грейнджер. Я просто попросил тебя свалить, — плевать мне на её или нет – не его ума дело. Надоело, что все в это лезут. — Хорошо, я уйду отсюда, но только при одном условии. Да кто он такой, чтобы ставить мне условия? Наглость Маклаггена порядком осточертела мне. — Ты уйдёшь вместе со мной. — Да пожалуйста, только не отравляй её своим присутствием. Я вынужден согласиться. Держись, Грейнджер. Только не умирай, пожалуйста.

***

Мне удалось повлиять на Маклаггена. Больше он не приходит к Грейнджер, и я тоже, несмотря на то, что тяга велика. Я измучил себя этим желанием взглянуть на неё, хоть на минуту оказаться рядом, но упорно терплю, заверив себя в том, что без меня ей будет лучше. Субботнее утро выдалось ярким и солнечным. Я проснулся на рассвете от ослепительных лучей. Окно преграждает моему взору возможность насладиться зимним пейзажем в полной мере, и я, в привычной для себя манере, отправляюсь на Астрономическую башню. Как заворожённый, я смотрю вовсе не на раскинувшийся над величественной высотой замка небосвод, а на неё. Ту, которую меньше всех ожидал здесь увидеть. Грейнджер сидит под открытым небом и улыбается расцветающему дню. Ветер играет с её пышными каштановыми волосами, улыбка украшает светлое лицо, красоту которого не может испортить даже царапина на щеке, в удивительных тёмных глазах бурлит жизнь. Новое светило снизошло на этот жалкий мир: не менее яркое, ослепительное. Что-то между солнцем и луной… Оно с невероятной быстротой топит моё каменное сердце. В левой руке гриффиндорка держит наполовину исписанную тетрадь, а правой выводит на бумаге несколько незамысловатых букв — не торопясь, с присущей ей аккуратностью. По выражению лица Грейнджер можно предположить, что она пишет что-то вроде «жизнь прекрасна». Мерлин, она здесь. И я опять живу. Гермиона Упиваюсь кислородом. Мне долгое время не хватало его. Мои лёгкие похожи на огромный воздушный шар. Глубоко вдыхаю и чувствую, как они наполняются свежим воздухом. Потом выпускаю его и снова впускаю. Какое прекрасное ощущение: желание жить. Чувствую вкус свободы и уверенности в завтрашнем дне… А потом поворачиваюсь и встречаюсь взглядом с Малфоем.