Жребий

В коридоре я наткнулся на Паркинсон. — Как Грейнджер? — будничным тоном интересуется слизеринка. — Ты в своём уме или как? Сама её покалечила, теперь спрашиваешь о самочувствии? — Драко, идиотом не будь. Я для тебя старалась. — Что ж, спасибо, — иронично хмыкаю. Женскую логику мне никогда не понять. — Вот увидишь, Грейнджер сама скоро полезет к тебе на шею. Если не включишь придурка, а будешь действовать, как я говорю. — Предлагаешь свою помощь из раздела «как подкатить к девчонке»? Знаю я твои методы, можешь не напоминать. На Грейнджер это не действует. — Может ты заткнешься наконец и выслушаешь меня до конца?! — срывается Пэнси. И я замолкаю. — Первый пункт уже позади: сцена ревности. Слизеринка с гордостью глядит на сломанную руку. — Пришлось даже пойти на жертвы, но главное — результат. Видишь, Малфой. После всего пережитого я пытаюсь помочь тебе. — Можно было обойтись без драки, — огрызаюсь я. — Ошибаешься. Кстати, заметил? Руки начала распускать не я, а Грейнджер. Я лишь поддержала. Такая буйная реакция означает, что Грязновковка ревнует тебя. Ещё не всё потеряно. — После того как ты — моя якобы-девушка — подралась с ней, точно всему конец. Она даже не посмотрит в мою сторону. — Это ты не просмотришь в мою. Ты должен «порвать со мной». Думаю, игнорировать или огрызаться не составит тебе труда. Представь, что я обозлила тебя настолько… — Ты уже меня обозлила, Пэнс. И не будь это ради наших с Грейнджер отношений, которые, судя по твоим словам, должны улучшиться, я удушил бы тебя на месте! И только попробуй водить меня за нос! Мне с трудом верится, что бывшая девушка может искренне помогать построить новые отношения. Её поведение удивляет меня в последнее время. — Прекрасно, тест пройден. С ролью ты справишься на отлично. Значит так. Первое: будь милым с Грейнджер, не зависимо от того, что происходит. Второе: я — твой враг номер один. По крайней мере на её глазах. Усёк? — Первое не обещаю, второе понял. — Чудненько. Через полчаса приду в больничное крыло на перевязку. Ты знаешь, что делать. И не забудь, что ради себя стараешься. — Пэнс, я не уверен, что это сработает… Но спасибо за попытку. Ещё минут пятнадцать я нервно шатаюсь по коридору, вникая в план Пэнси, и готовлюсь быть милым с Грейнджер и игнорировать Паркинсон. Осознаю, что это полный бред, но не знаю, какой метод всё-таки поможет. Женщины — слишком непредсказуемые существа. — Зачем ты здесь? — Я долж… — эта фраза застряла у меня в голове, как автомобиль в болоте. Опомнившись, поправляю ход мыслей: — Я ошибался в Пэнси. Прости, мне не хотелось, чтобы так вышло. — Ах, значит не хотелось? Грейнджер приподнимается на кровати. Её возмущение накипает с каждым сказанным словом. — Поэтому ты впутываешь девчонок в свои тёмные игры и натравливаешь их друг на друга? Тебя это забавляет, Малфой?! — Во-первых не Малфой, а Драко, потому что так просила Боллингтон, а во-вторых… — А во-вторых я не хочу слышать твои лживые оправдания и называть тебя буду так, как хочу! Мне плевать, кто что скажет по этому поводу! — Не дерзи, я хочу поговорить по-хорошему. Закрыть тебе рот было бы слишком просто. — Ах, да, как я могла забыть. Малфои не ищут лёгких путей. Им бы только изуродовать кого-то. — Если ты о красном пятнышке на лбу — по мне, так оно очень милое. Придаёт твоему лицу, хм… драматичности. — Вечно ты всё переворачиваешь с ног на голову… И вообще. Малфой, свали к своей Паркинсон. Грейнджер дуется, как маленький ребёнок, а я мысленно посмеиваюсь над ней. — Она не моя. — Мне всё равно. Только вчера была твоей. Чёртова гриффиндорская гордость. — Ты ревнуешь, — парирую я. — Что за ерунда? Грейнджер явно думает, что я сильно ударился головой, поэтому веду себя столь странно. — Ты ревнуешь, — повторяю настойчивее. — Если тебе больше нечего сказать, можешь… Я не даю ей договорить, целую. Снова эти необыкновенные губы, врезающиеся в память. Они обезоруживают, подчиняют. Хочется заключить их в вечный танец с моими. Лавина эмоций валится на нас и сносит с рельс здравого рассудка. Я не оставляю ей выбора, кроме как отвечать на поцелуи и тонуть… Вдвоём утопать в этом океане неизбежности. Наслаждаться неземным ощущением, которое вызываем друг в друге. Мы оба понимаем: иначе нельзя. Именно так должно быть. Безбрежные воды тянут нас в свою глубину воронкой из обид, недосказанных слов, накопившихся эмоций. Пляски со смертью. Мы с Грейнджер такие дураки… Женский визг возвращает нас в реальность. Отстраняюсь от гриффиндорки и судорожно вспоминаю, кто и зачем пришёл, Грейнджер пугается искренне. Пришло время играть свою роль. Жизнь — спектакль. — Паркинсон?! — Драко, да как ты… Как ты можешь так со мной? — Пэнси, всё кончено. Не будем больше друг друга обманывать. Святая Моргана, в который раз я её бросаю? Хорошо, что в этот раз понарошку. — О чём ты? — голос слизеринки дрожит, она подходит и хватает меня за плечи. Встряхиваю корпусом, чтобы скинуть с себя её руки. Я уже делал так. — Ты же любишь меня, а я тебя… Готов поклясться, Пэнси такая хорошая актриса, что меня охватывает чувство стыда за своё свинское поведения. Хочу провалиться сквозь землю. Перевожу взгляд на Грейнджер, которая вцепилась за край кровати в ожидании моего ответа. Такое ощущение, что она считает себя виноватой. Мне начинает не нравиться наша затея, но нужно завершить начатое. — Нет, Пэнс. Хватит. Я не люблю тебя. Паркинсон отворачивается. Будь всё это по-настоящему — она давно бы забилась в истерике. Неподвижно простояв минуту в беззвучном плаче, слизеринка направляется в кабинет Помфри, на перевязку. — Малфой, зря ты так с ней, — гриффиндорка говорит с трудом. Она явно шокирована произошедшим. — Для меня одна истина, Грейнджер. Я тебя не отпущу. — Гермиона, Гер-ми-о-на, а не Грейнджер. — Ты привыкла докапываться до мелочей, а очевидного не видишь. Порой раздражаешь этим. Я учусь быть честным с ней, и в последнее время это получается настолько хорошо, что сам себя не узнаю. — Я тебе больше скажу, Ма… Драко, — в последний момент поправляется гриффиндорка, — Ты раздражаешь меня всегда. Повторюсь, зачем ты здесь? Я стал устойчивее к гриффиндорской колкости, ей непросто сбить меня с толку. — Пришёл тебя раздражать. Грейнджер смеётся, дёрнув меня за плечо. Я победил в этой схватке, ей нечего ответить. Гермиона Я проторчала в успевшей стать ненавистной больнице сутки, и меня наконец выписали. Ужасные нарывы на лице прошли, зажили синяки от беспощадных пыток Беллатрисы. Боюсь загадывать, сколько продлится эта безоблачная сказка, потому что каждый период затишья, отсутствия ругани и ссор, обычно приводит к грандиозной проблеме в виде конфликта с Малфоем. У меня нет здесь близких, общение с Драко стало неотъемлемой частью жизни, необходимостью, что само по себе пугает. Такой неожиданный поворот мыслей настораживает, но в глубине души я понимаю: ещё немного, и я привяжусь к нему. Сильно, безвозвратно. Против воли и рассудка. В качестве друга или врага — это не имеет значения. Это сближение чувствуется, но не уничтожает напряжения, возникающего при встрече наших взглядов или расстоянии, сократившемся до менее двух шагов. Будоражащее, не сравнимое ни с чем, до безобразия неправильное чувство. Сегодня пятница. И последний урок — Зельеварение, сдвоенное со Слизерином. Меня беспокоит странное предчувствие, и весьма непросто отогнать от себя нехорошие мысли, ведь интуиция редко подводит меня. На сдвоенных уроках профессор Слизнорт любит устраивать соревнования между факультетами, сегодняшний урок не исключение. Студенты в зелёной форме стоят по другую сторону и высокомерно оглядывают гриффиндорскую шеренгу. Прямо напротив меня — Малфой. Слизеринский принц с нескрываемым любопытством рассматривают мою длинную бесформенную мантию, и я готова поклясться: такое ощущение, будто Малфой мысленно раздевает меня. Мерлин, да о чём я вообще думаю? Однако грязные помыслы слизеринца настолько ясно отражаются на его лице, что я не могу это проигнорировать. Я готова хоть сейчас подойти к нему и врезать учебником по белобрысой малфоевской башке, чтобы выбить оттуда всю дурь. Начинаю сомневаться, что поступила правильно, продолжив общаться с Малфоем. Напрасно я подпускаю его слишком близко. «Больной идиот. Прекрати на меня так пялиться, иначе…» Мой возмущённый и вместе с тем смущённый вид заставляет слизеринца перевести взгляд. Но я уверена: всё, что ему хотелось, он уже навоображал. Малфой уже давно перешагнул момент, когда стал видеть во мне женщину, а не бесполое существо, но я это упустила. Слизнорт уже минут двадцать ведёт монотонную речь о «пользе Зельеварения и его роли во всех сферах Магического общества», а я всё никак не могу собраться с мыслями и остудить эти, Годрик подери, всё ещё горячие щёки. «Почему он так на тебя действует? Не обращай внимания на его глупые поступки». «Да нет же, он только что откровенно пялился на тебя, нельзя оставить это просто так! Нужно отомстить бессовестному хорьку». Мозг закипает от активного спора двух противоположных по характеру «Я» и вот-вот взорвётся от перенапряжения. — Итак, если суть задания ясна, то пришло время пригласить кого-нибудь из студентов вытянуть билет. Пожилой профессор задумчиво оглядывает всех присутствующих. Часть студентов, в том числе стоящая рядом со мной Лаванда, тянут руки до потолка и мычат, изъявляя своё желание вытянуть очередной жребий. Другие закатываю глаза, насмехаясь над неадекватным поведением «активистов». Среди таких Малфой. Остальные либо умудрились уснуть под длинные и нудные речи профессора, либо совершенно его не слушают и думают о своём. Среди них я. Даже примерно не предполагаю, о чём сейчас говорит Слизнорт. Зельевар уже третий раз называет мою фамилию, а я всё ещё витаю в облаках собственных мыслей. И неизвестно, сколько бы ещё продлился мой транс, если бы не Невилл, подтолкнувший за плечо. — Да, профессор! Выпрямляю спину и располагаю руки по швам. Моё выражение аля-испуганный совёнок так рассмешило слизеринцев, что они всей толпой заржали в голос. Лишь Малфой по-прежнему сверлит меня заинтересованным взглядом, но уже иным — без пошлых намёков, с добротой и мягкостью. Но от этого мне ещё больше хочется его убить. Две параллели седьмого курса видели мой позор, это ужасает. Не могу определиться, что для меня сейчас лучше — провалиться сквозь землю от стыда или же удушить Малфоя собственными руками. Слизеринец улыбается шире, будто ощущая моё отвратительное состояние и подпитываясь этим. Он снова нереально красив, и я не могу не думать об этом. Робкими шагами подхожу к профессорскому столу. Лицо Слизнорта выражает беспокойство. Трясущимися не понятно почему руками тяну билет. Читаю первое, что написано на клочке бумаги: — Амортенция. Прекрасная половина курса восторженно охает, а парни недовольно фыркают. Их не интересует подобная ерунда. Мне всё больше и больше не нравится этот урок зельеварения. В попытке избежать неприятностей, обращаюсь к Слизнорту: — Прошу прощения, профессор, но разве любовные зелья не под запретом в Хогвартсе? — Не беспокойтесь, дорогая. Я несу полную ответственность за жизнь и здоровье студентов на своих уроках. Это совершенно безопасно. Осознав, что спорить бесполезно, возвращаюсь на место. Волнение отпускает, но такого отчаяния я не испытывала давно. От паршивого предчувствия неприятно тянет в животе, опускаются руки. Я уже и так наломала дров за этот сумасшедший день, который даже не собирается заканчиваться. То ли всё дело в тёмной карме пятницы тринадцатого, то ли происходящее служит очередным доказательством того, что сближение с Малфоем никогда не приведёт ни к чему хорошему. Чёртовы грабли. Никогда не перестану на них наступать. — Что ж. Слизерин. Мистер Малфой, помогите своему факультету с выбором зелья. Точно карма. Жребий вечно выделяет нас общей массы и заставляет оказываться в глубочайшей пучине событий. Своей типичной — резкой и уверенной походкой, Драко подходит к профессору и достаёт карточку из самого низа стопки. Ну да, ну да, Малфои не ищут лёгких путей. Он проходит мимо, и лёгкий шлейф в виде аромата его одеколона одурманивает сильнее любовного зелья. Мелисса с мятой, утренний дождь, лимон и… вишня? Ах, да, сегодня на завтраке подавали вишнёвый пирог. Меня накрывает многочисленными мурашками. Клянусь, воздух не имеет смысла без этого запаха. Будто проверяя реакцию, Малфой бросает в мою сторону долгий и тяжёлый взгляд, от которого напряжение между ними возрастает в разы. Одна часть меня молчит от переизбытка эмоций, другая — кричит во всё горло и с большим трудом подавляет в себе желание накинуться на слизеринского принца с кулаками. И опять нам не нужно ничего говорить, чтобы понять друг друга. Малфой давно видит меня насквозь, блокируя ничтожные попытки скрыться, и я понимаю это, но что предпринять — ума не приложу. Он снова играет на моих эмоциях, осознавая, что в очередной раз победит, но не прерывает поединок взглядами. Даёт шанс сыграть в ничью. Обе стороны в проигрыше. — Эйфорийное зелье. Не самое простое по приготовлению, но не столь опасное по эффекту, как Амортенция. Хоть бы Малфой выпил своё варево и, прости Мерлин, умер от счастья. — Что ж. Можете начинать. Ингредиенты и способ приготовления находятся в учебнике. Начинается шелест страниц, оживляются голоса студентов. Старательно отгоняю от себя тот удивительный аромат, всецелостно заполонивший обоняние. Я готова наколдовать себе насморк или же вовсе отрезать нос, только не чувствовать, не позволять ему проникать в глубину сознания. Симус и Дин колдуют над чугунным котлом, Невилл бестолково смотрит по сторонам, в зельях он действительно ничего не смыслит. Лаванда старательно отчищает крылья бабочки от пыльцы, не взирая на то, что такого ингредиента в списке нет. Печальная картина. Видимо, без моего вмешательства львиный факультет в лучшем случае будет выслушивать омерзительные насмешки слизеринцев, а в худшем — эта гремучая смесь рванёт и взорвёт весь кабинет к чёртовой матери. — Стоп, стоп, стоп, — останавливаю гриффиндорских недозельеваров и с ужасом вглядываюсь в содержимое котла. Густая смесь тёмно-бордового цвета пузырится, пытаясь вырваться наружу. Рядом стоят перепачканные непонятным порошком, похожим на уголь, Дин и Симус. В паре метров от них, усевшись за парту, изучает рецепт Кормак. Подхожу и встречаю на себе его взгляд. Такой же заинтересованный, заряженный нехорошей волной? Нет. Мне лишь так кажется. И всё это из-за Малфоя. С его дурацкими глазами и одеколоном… Чёрт, я схожу с ума. Пришло время взять на себя инициативу. Открываю учебник на странице четыреста тридцать восемь. Первая строфа гласит: «Амортенция — очень редкое и необычное приворотное зелье. В противоположность любому другому зелью, оно пахнет для каждого по-своему, в зависимости…» В понимании того, что я читала это ранее раз десять, мне хочется закрыть эту книгу, сесть на самую высокую парту и посмеяться от души, наблюдая за «успехами» своих однокурсников, однако я не могу изменить себе. Глаза вновь возвращаются к печатным строкам: «В процессе варки пар над котлом завивается характерными спиралями, зелье отличается перламутровым сиянием» О да, я как раз только что наблюдала «перламутровое» сияние и «спиралевидный пар над котлом». Показательно закатываю глаза и усмехаюсь своим мыслям. «Состав: замороженные яйца пеплозмея, настой душицы, крысиный хвост, лакричный пион, сок лиан дремодена». Любопытно. Ни крыльев бабочки, ни углеподобного порошка здесь нет. «Уволив» Дина и Симуса, опустошаю котёл. На помощь приходят Кормак и близняшки-Патил, даже Невилл старается участвовать в процессе. «Способ приготовления: Мелко нарезать замороженные яйца пеплозмея, в кипяток добавить две столовых ложки настоя душицы, десять минут варить на слабом огне, затем добавить лакричный пион и две мерки сока лиан дремодена». — Фуф. Как это всё надоело, — бурчу себе под нос. Даже мне весь этот процесс кажется нудным. Руки испачканы всей этой гадостью из рецепта, на нервной почве чешется затылок, но я боюсь коснуться своих волос. Тащить на себе весь гриффиндоркский курс — привычное дело, но сегодня всё даётся с трудом и играет только против меня. Драко Увидев, что Грейнджер ведёт совместную работу с Маклаггеном, опрокидываю стакан с жидкой субстанцией солнечного света, сам не зная, случайно сделал это или нарочно. Гринграсс с Паркинсон налетают на меня с бурным потоком ругательств и вопят на весь класс какой я «криворукий идиот», но мне наплевать на их крики, как и на это дурацкое зелье. Грейнджер по-прежнему мило общается с Маклаггеном, и это действует мне на нервы. Надоедливые слизеринки зудят с обеих сторон, безудержно радуясь каждому правильно выполненному пункту. Я игнорирую их присутствие. Невыносимо глупо беситься из-за совместной работы Грейнджер и Маклаггена, но я не могу пересилить себя. Я же просил её с ним не общаться, что за хрень? Проходит час, и Слизнорт останавливает нашу бурную учебную деятельность: — Пришло время посмотреть, что у вас получилось. Начнём, пожалуй, со Слизерина. Отодвинув крышку, профессор без опаски вдыхает терпкий, приторный запах Эфорийного зелья. Жидкая ярко-рыжая субстанция доходит до края чугунного котла и немного пузырится. — Ну, и кто из вас самый смелый и готов испробовать на себе? Пить эту бурду? Нет уж, спасибо. Лучше всю жизнь выращивать соплохвостов или полетать на трёхглавом драконе, чем подохнуть «героем» в последствии неудачного эксперимента выжившего из ума зельевара, стараниями бездарных однокурсничков. Пэнси морщится, ей явно не нравится эта затея. Дафна утверждает, что тот, кто пойдёт на это — конченый идиот. Спустя несколько минут, Блейз, от души посмеявшийся над слизеринскими бояками, спокойной походкой проходит к котлу, отливает немного зелья в хрустальный бокал и делает пару уверенных глотков. Все смотрят на него с опаской. Эффект зелья не заставил себя долго ждать. Забини щедро одаривает каждого глазеющего на него голливудской улыбкой, а ещё через несколько секунд он и вовсе поёт во всё горло и начинает щипать стоящих рядом студентов за уши. Пытаюсь оттащить от себя друга, схватившего меня за волосы. — Проклятье, Забини. Вот до чего доводят стебли роз, лепестки китайской магнолии и ещё какая-то фигня в смеси с яйцами дикобраза. Зачем ты вызвался, идиот… И серебристо-зелёные, и красно-золотые заливаются смехом. Только я ужасно зол на бесстрашного приятеля, и мне вовсе не смешно. — Это побочные эффекты, я читала об этом в учебнике, — поясняет Пэнси, пытаясь остановить очередную волну смеха. — Что ж, зато теперь мы уверены, что зелье верно по составу, — заключает Слизнорт, когда все наконец успокоились, и направляется к стоящему в противоположной части класса столу — гриффиндорскому. Гермиона Неуверенно отхожу от котла, над которым отважно пыхтела всё это время. Зельевар открывает тяжелую чугунную крышку и отходит на пару шагов в сторону. Моментально начинаю ощущать магию этого зелья, обоняние превосходит другие органы чувств. Лёгкий запах свежескошенной травы, свежего пергамента, и самый отключающий рассудок — лимона, мяты, утреннего дождя… Я не понимаю, что идёт не так. Мятный чай с лимоном, мокрый асфальт… Его одеколон. Его запах. — Мисс Грейнджер?.. Профессор аккуратно отводит меня подальше, заметив, что я нахожусь в предобморочном состоянии. Теперь запах Амортенции ощущается не так ярко, но от этого кажется ещё приятнее. — Мисс Грейнджер, что вы почувствовали? — Профессор, а может меняться запах Амортенции на протяжении жизни, или мне… показалось? Это именно тот случай, когда я могу себе позволить ответить вопросом на вопрос. — Совершенно верно, может. Сладкий дурман никак не покидает меня, начинает казаться, что он останется со мной до конца жизни. Иначе я умру. — Я почувствовала аромат скошенной травы, свежего пергамента… — честно начинаю свой рассказ, — И… моря… Такой необыкновенный, свежий. Врать трудно, но в ином случае все узнали бы то, что не должны. Нет, это будет моей тайной… — Наверное, это пришло с детскими воспоминаниями… Я была у моря лишь раз в жизни, много лет назад. Из последних сил стараюсь убедить себя и остальных, что мне лишь показалось. Море, ты чувствуешь море, Гермиона! И, как назло, в этот момент дождь и ментоловый чай с лимоном явно преобладают над другими составляющими Амортенции. Внутри ужасно жжёт, но я не понимаю, от чего. Может из-за того, что в последнее время обстоятельства слишком часто вынуждают меня врать. Слёзы предательски подступают к глазам, и я делаю вид, что это побочный эффект. — Профессор Слизнорт… — стараюсь проконтролировать дрожь в голосе, но получается плохо, — Кажется, у меня аллергия. Горло першит, глаза чешутся. Вздохнуть не могу. Можно мне… — Да, конечно, можете идти. И не забудьте потом выпить гречишный отвар, — отвечает профессор с сарказмом. Я не привыкла сбегать от самой себя, не привыкла к самообману. Сложнее всего для меня осознавать и мириться с чем-то неправильным, выходящим за рамки обыденности. Побороть эту уязвимость сил не хватит, теперь это очевидно. В носу до сих пор ощущается Амортенция, и я ненавижу её, Малфоя, а больше всего — себя. За то, что поддалась, за свою глупость, за неумение противостоять своим чувствам. Портрет старого волшебника как всегда недоволен моим возвращением в Южную башню. Бормочет себе под нос какую-то несуразицу, угрюмо глядя на меня. Не обращая ни на что внимания, поднимаюсь по лестнице. Верните мне мою спасительную ложь правду. Налево по коридору, холодная серебряная дверная ручка, изумрудные тона — до этого я была здесь лишь раз. Но помню каждую мелочь с необычайной точностью. Как гром среди ясного неба, мою помутившуюся голову посещает мысль: именно здесь, повсюду — моя правда, моя Амортенция… Горькая неизбежность… И в этот момент в ней что-то во мне надламывается. От бессилия хочется кричать, залезть на потолок, терпеть пытки, до тех пор, пока не перестану чувствовать, жить с этим, дышать им. Им одним. Кое-как выбираюсь в тесный коридор, хотя сейчас даже Большой зал показался бы мне крошечным и сдавливающим. Сползаю в низ по стене и сажусь на корточки, закрыв мокрое от слёз лицо руками. Драко Чувствую, что нужно торопиться, но не знаю почему. Ощущение тревоги крепнет с каждым мгновеньем, подсказывая: «Если не поможешь ты — ей не сможет помочь никто». Я много раз видел её в истерическом состоянии, когда сам же доводил её. Но не понимаю, что могло произойти так внезапно. — Феликс Филицис! Ну, шевели же скорее костяшками! — повышаю голос на портрет старого волшебника, тот нехотя отодвигается, недовольно ворча. — Грейнджер! Чёрт возьми, Грейнджер, ты здесь? Поднимаюсь наверх. Гриффиндорка вжалась в угол, в надежде, что я не замечу её. Наивно. Слёзы душат её, она сжимает лицо ладонями, практически царапая его, пытается сдержать всхлипы. — Грейнджер, какого чёрта с тобой происходит? — Не подходи ко мне! Не смей, Малфой! — кричит гриффиндорка, захлёбываясь слезами. У неё такая истерика, будто перед ней стою вовсе не я, желая искренне помочь, а Волан-де-Морт. — Да что, в конце концов, стряслось?! — моему терпению наступает предел. Гермиона Поднимаюсь на ноги, стирая слёзы с покрасневшего лица. Дышать трудно, поднимать взгляд на Драко — невыносимо. Неизвестное прежде чувство сдавливает внутренности и не позволяет говорить. — Кто довёл тебя? — продолжает он ряд своих вопросов. Откидываю назад лезущие в лицо локоны. — Я сама убила себя, Малфой, понимаешь? Не в состоянии больше ловить на себе его взволнованный взгляд, опускаю глаза в пол. — То, чем я дышу, что чувствую… — Твоя Амортенция изменилась, — тихо произносит Малфой и делает уверенный шаг вперёд. У меня нет сил протестовать, нахожу в себе силы лишь для того, чтобы вновь встретиться с ним взглядом, полным боли. И безысходности. — Это ты, Малфой. Ты — моя Амортенция.