Жребий

Гермиона — Кормак… Ты? Но зачем?? Почему ты так поступил? Не знаю, радоваться мне или плакать. Я не ожидала такого исхода. — Гермиона, поверь, ничего плохого у меня и в мыслях не было, я был уверен — ты поймешь, что письмо моё. — Допустим, письмо твоё. Но как тогда получилось, что принёс его филин Малфоя? — Так вышло. Моя сова не возвращается уже несколько недель. Пэнси знала о том, что ты мне нравишься, поэтому предложила такой вариант. — Довольно! — затыкаю уши, не желая слышать беспомощные оправдания. Не могу поверить, что бывают такие совпадения, и уж тем более не смогла бы догадаться, что история с кричалкой — часть «наполеновского» плана Паркинсон. Не сказав больше ни слова, ухожу в Башню старост. Малфоя здесь нет. Скорее всего, он с Забини в слизеринской гостиной. В районе получаса сижу в своей спальне, размышляя о том, как начать разговор с Драко, как извиниться. А затем спускаюсь вниз и сажусь за рояль. Музыка - одна из немногих вещей, которые успокаивает мои расшатанные до предела нервы, отвлекает от посторонних мыслей. Не будь музыки в отсутствие Джинни — я расклеилась бы окончательно. Взяв в руки потрёпанный сборник этюдов, выбираю наиболее знакомый по тексту. Грузить голову разбором нового сейчас совсем не хочется. Звуки музыки разливаются по комнате, и я, проникнувшись настроением произведения, перестаю замечать происходящее вокруг. Лишь доиграв до конца, ощущаю чьё-то присутствие. И, не смотря на высокую температуру в помещении, меня обдаёт холодком. Настораживаюсь и устремляю взгляд напротив себя — в ноты. Не тороплюсь оборачиваться в ожидании дальнейших событий. — Снова занимаешься, Грейнджер? — голос Малфоя не выражает никаких эмоций, из-за чего мне сложно определить, как он настроен. — Меня это успокаивает. — Тебе кое-что нужно знать, возможно, это успокоит тебя ещё больше. — Очень сомневаюсь, но раз это важно — я слушаю. Молчание длится несколько секунд. — Уизли отпустили. Гермиона Такая шокирующая новость заставляет меня подняться со стула и взглянуть на Малфоя. Всем своим видом выражаю недоумение, безуспешно подбирая нужные слова. Слизеринец смотрит на меня с усмешкой и терпеливо ждёт ответа. — Но… как? — Конечно же, я позаботился. Нужны подробности? — Ты? — удивлению нет предела, — но зачем? — Не знаю, Грейнджер. Ты же в курсе, что у меня с головой не всё в порядке. В голове всё перемешивается. Сама не замечаю, что шагаю ему навстречу. Останавливаюсь, когда приходит осознание, что я нахожусь всего в паре метров от Малфоя. Нужно взять себя в руки. Глубоко вздохнув, завожу разговор, к которому полдня готовилась морально. — Драко, — голос дрожит от волнения, с которым непросто справиться. — М? — кажется, он даже не предполагает, что я собираюсь сказать. — Прости меня… Пожалуйста. — За что я должен простить тебя? Он что, действительно не понимает? — За Кэрроу, за Джинни, за моё недоверие. За то, что сразу не поняла, как много ты для меня делаешь. За то, что не принимала... Не принимала и не верила в собственные чувства. — Грейнджер, ты в порядке? Или со мной говорит Паркинсон под действием Оборотного зелья? — Не язви сейчас, пожалуйста, не выставляй меня неблагодарной тварью. Я знаю, мы это не умеем, но я планировала поговорить начистоту. — Допустим, я приму твои извинения, мы забудем всё, оставим обиды в прошлом, но что дальше? Да не знаю я, что дальше. — Я не предлагаю ничего забывать, ты сам понимаешь, что это невозможно. — Предлагаешь никак не общаться? — Это тоже невозможно по многим причинам. Просто прости меня, больше ничего не нужно. — По каким же таким многим причинам, интересно узнать? Его вопросы - лишь часть игры. Но я отвечу. — Во-первых, мы играем вместе. Во-вторых, мы старосты школы, в-третьих, мы живём за стеной друг от друга, в-четвертых, по-моему, мы уже не можем без того, чтобы не поругаться, а в-пятых… — замолкаю. Следующая причина застревает в горле. — А в-пятых?.. — Драко вопросительно изгибает бровь. — А в-пятых… — пытаюсь сказать что-то чрезвычайно важное, но не получается. — Я не смогла бы уже, наверное, без общения с тобой. — Нравится издеваться надо мной, да? — Малфой печально усмехается. — Не забывай, я чувствую тоже самое. — Откуда тебе знать, что я чувствую, когда ты проходишь мимо, не замечая моего присутствия, игнорируешь, упрекаешь за всё, что бы я ни делал? Мы действительно не можем не ругаться. — В такие моменты хочется разбиться о стену, спрыгнуть с Астрономической башни, провалиться сквозь землю, только не терпеть. Я прекрасно знаю, каково это. — Неужели мы настолько в этом похожи? Как и он меня, я вижу Малфоя насквозь, так было изначально… — В чём-то есть схожесть, но в одном — огромная разница. Хочешь знать, что я имею в виду? Драко кивает в знак согласия. — Да в том, что ты в таких случаях всей душой ненавидишь меня, а я начинаю ненавидеть себя! — За этот чёртов год я превратился в параноика, но до сих пор не могу понять, какого хрена между нами происходит? — И я не знаю, что происходит. Мне тоже непросто, поэтому прошу тебя, давай перестанем усугублять нашу общую проблему и попробуем решить её вместе. Мерлин, что за чушь я несу? — Проблему ты видишь в том, что мы друг другу небезразличны? спрашивает Малфой с таинственной улыбкой на лице. — Нет, то есть, да… — никогда не копалась в сути нашей проблемы, вернее, не хотела, поэтому отвечаю неуверенно. — Тогда я пошёл… — с грустью отвечает слизеринец, шагая в сторону лестницы. А я делаю то, чего не ожидала от самой себя — догоняю его и нежно обнимаю со спины. Драко Останавливаюсь. Дыхание резко сбивается, пульс учащается, в голове затуманивается… Так происходит каждый раз, когда Грейнджер рядом. Она поднимается на носочки и целует меня в щёку, а затем кладёт подбородок на моё плечо. — Зачем, Гермиона? Но она не торопится отвечать. — Я ничего не делаю. Просто, ты ушёл не попрощавшись… "Ничего не делая", она делает слишком много. — Хочешь попрощаться, как положено? Я не против, — усмехаюсь и тут же поворачиваюсь к ней лицом. Чувствую, как Грейнджер напряглась, как задержала дыхание в испуге. — Всё ещё боишься меня? Расслабься, я тебя не съем. — Я тебя не боюсь, — смело отвечает гриффиндорка с вызовом во взгляде. Её поведение разжигает во мне нечто дикое. Её черти подталкивают меня на самые странные вещи. Её существование - мой конец, но я осознанно к нему приближаюсь. Что ж. Раз она не боится — могу попрощаться с ней так, как хочу. Заключаю Грейнджер в объятия и не спеша наклоняюсь к её лицу. Грейнджер слегка вздрагивает в тот момент, когда наши губы соприкасаются — как впервые, нежно и трепетно. Какая же она потрясающе-хрупкая... Если разбить её - можно очень больно порезаться. И сколько бы мы не пытались убедить себя в обратном, это самое желанное, спасительное, но при этом губящее прикосновение для нас обоих. Гриффиндорка обнимает меня за плечи и целует смелее, поддаваясь чувственному порыву, захлестнувшему нас обоих. Накидка падает с плеч Грейнджер, и я провожу холодными руками по её стройному телу — от шеи, закрытой воротником тёмно-зелёного свитера, до худых ножек под плотной тканью серых джинсов. Воздух между нами раскаляется до невероятных температур. Нервы. Электрический поток в виде вымученной и невероятно страстной боли гуляет между нами. Её безрассудство. Моё сумасшедшее. И мы оба безумцы. Наваждение столь непобедимо, что я сметаю последние крупицы здравого рассудка с лица земли и провоцирую на это Грейнджер. А она не хуже меня понимает, что всё заходит слишком далеко. Безалкогольное опьянение - вот до чего доводит меня Грейнджер. Разве можно вообще что-нибудь соображать, когда она... Когда она повсюду. Её глаза, руки, губы... И ничего кроме этого не существует. Наваждение... Мощнейшее наваждение, которому нет конца. Я никогда не думал, что сойду с ума, а тем более, что причиной этого сумасшествия станет Грейнджер. Гермиона И тут раздаётся скрип двери, моментально заставивший мозг похолодеть, а разгорячённые тела остудиться. Пытаюсь восстановить сбившееся дыхание и поднимаю упавшую на прозрачные ступени кофту. Увидев, кто именно зашёл в гостиную, прокашливаюсь и опускаю глаза. Мне ужасно стыдно за то, что происходило здесь минутой ранее. Пока нас с Малфоем не помешала Макгонагалл. Судя по её виду, профессор Трансфигурации догадывается об источнике моего потрёпанного вида, или же я просто внушаю себе такое предположение. — Извиняюсь за столь поздний визит, но миссис Боллингтон — ваш преподаватель по классу ансамбля... Надеюсь, вы её помните, — многозначительно произносит Макгонагалл. Мы с Малфоем быстро киваем, не переглядываясь. — Просила передать, что занятие переносится со среды на завтра. Прежде чем Макглонагалл покидает гостиную, перехватываю её предостерегающий взгляд. В комнате царит напряжённая атмосфера, внезапное появление профессора оставило неприятный осадок. Ни я, ни Малфой не спешим взглянуть друг на друга или заговорить. Это как раз тот случай, который как нельзя кстати можно назвать «без комментариев». Малфой подходит практически вплотную ко мне, и бабочки в животе возобновляют свои испанские танцы. Невыносимое... Невыносимо-губительное расстояние. Не понимаю, зачем мы это допускаем? Какая-то часть моего мозга явно жаждет безумия. Боюсь пошевельнуться. Зажмуриваюсь и стою на месте в ожидании его дальнейших действий. Драко наклоняется до моего роста и шепчет мне на ухо: — Помнишь, я говорил, что Слизерин подходит тебе куда больше Гриффиндора? Открываю глаза и киваю. Не понимаю, к чему он клонит. — Так вот, раньше я только предполагал, а сегодня увидел тебя в зелёном. Это сносит мне крышу, Грейнджер. Если не хочешь повторить то, что было сегодня… Что? Я не хочу! Разумеется, не хочу, что за глупости! Малфой забирается холодной рукой под мой свитер и рисует на коже замысловатые узоры, поднимаясь выше. Чёрная метка - единственное, что он может нарисовать, но мне нравится эта опасность. — А я знаю, что ты хочешь… — Драко… Зашкаливающие, не измеряемые градусы моего тела под его ледяными руками. А обжигаюсь я. — Не отнекивайся, я просто предупреждаю. Чтобы избежать подобного, не при каких обстоятельствах не надевай ничего зелёного. Будь это галстук, жилет или что-то другое. Какой странный фетиш. Малфой явно заучился правил дорожного движения. Зелёный цвет для него - срыв тормозов. Отсутствие ограничений. Скольких пешеходов он сбивал, благодаря своим сумасшедшим гонкам?  — Я поняла тебя, — прерывисто вздыхаю, чувствуя, как Малфой убирает руку с моей оголённой кожи. Здравый смысл оказался сильнее желания. Разочарование или облегчение? Не знаю, как описать. Синтез того и другого. — Не надену. Это безумие больше не повторится. Такое ощущение, что Малфой не верит мне. Или знает, что я по какой-то причине не сдержу своё обещание. А я сдержу, ему назло. Слизеринец усмехается и поспешно уходит в свою спальню. А я чувствую себя полной дурой, стоя на лестнице и глядя ему вслед с приоткрытым ртом, который так и рвётся что-нибудь ответить. В душе возникает какое-то опустошение, и я не могу точно сказать, чем оно вызвано — внезапным появлением Макгонагалл «не вовремя», настораживающими словами Малфоя, или таким скомканным завершением вечера. А ведь уже завтра нам придётся заговорить вновь. Февральская ночь, пусть и приближённая к весне, выдалась невероятно суровой и ветряной. Я просыпаюсь, дрожа от холода. Потоки ледяного воздуха заполняют небольшую комнату, проникая в каждый её уголок. Нехотя поднимаюсь с постели и лениво плетусь к окну, чтобы закрыть его. За несколько секунд, что я стою у подоконника, мне удаётся прочувствовать сегодняшнюю погодку во всех её красках: колючие снежинки залетают в помещение вместе с ветром, холод пронизывает тело с головы до пят сквозь тонкую ткань шёлковой сорочки; пасмурное небо застилают бесчисленные тучи, выстраиваясь в различные фигуры и не позволяют ни единому, даже самому робкому лучу солнца вырваться наружу. Глядя на этот унылый пейзаж, определить время даже примерно невозможно. Смотрю на часы и собственным глазам на верю: завтрак уже во всю идёт, а урок ансамбля у нас с Малфоем назначен на десять утра. Мерлинова Борода, это через полчаса, а я ещё глаз толком не разомкнула. Ненавижу спешку. Небрежно расчёсываю запутавшиеся в узел волосы. Минуты бегут словно секунды, и я судорожно перебираю шкаф в поисках одежды. Вспомнив слова Малфоя, начинаю вышвыривать оттуда всё, что приобретает хотя бы намёк на оттенок зелёного. Независимо от того — новая вещь или старая, красиво смотрится на мне или не очень. «Ещё вон та изумрудная юбка-карандаш, пояс салатного цвета, потом нужно будет найти малахитовые серёжки в шкатулке с украшениями», — перечисляю про себя. Оставив всё «негодное» шмотьё на полу, одеваюсь в первое, что попадается под руку. До ансамбля остаётся жалких десять минут, и я мчусь в Большой зал в надежде найти там Малфоя и хотя бы что-нибудь перекусить. Сбегая по крутой лестнице, запинаюсь о полы мантии и едва не падаю. Падение предотвращает быстро среагировавший Забини. Неловко улыбнувшись, высвобождаю локоть из его крепкой хватки и, буркнув что-то вроде «спасибо», продолжаю путь. Странно, что он без Малфоя… Это же надо так опростофилиться. Забини всё ему расскажет, и будут обсуждать меня в компании Крэбба, Гойла и других слизеринских идиотов. Паркинсон рассерженно твердит что-то Малфою, в то время как он выглядит… довольным? Лицо Драко выражает абсолютную удовлетворённость и полное спокойствие, на нём проступает лёгкий румянец, необыкновенно ожививший аристократично-ледяной образ слизеринца. Стою в дверях Большого зала, умоляя свой взгляд переключиться на что-то другое, но он он отзывается на мои просьбы, продолжая с нездоровой внимательностью всматриваться в каждую деталь обворожительного образа Малфоя. «Куда ты смотришь, ненормальная, это же Малфой!» «Но он так необыкновенен сейчас…» — два противоборствующих «Я» в последнее время очень напрягают, но второе из них побеждает по всем статьям. Драко — Что это на ней надето? — возмущается Пэнси. Перевожу взгляд на неспособную сдвинуться с места Грейнджер, туда же смотрит Паркинсон. Я не могу сдержать хохота, это же надо так нарядиться. Тут же встаю с места и иду к ней. — Что за монашеский прикид, Грейнджер? Неужели решила показать своё целомудрие? — спрашиваю с насмешкой. — Я всегда его показываю, если ты не заметил, — отрезает гриффиндорка. И от её ответа мне становится ещё смешнее. — О да, безусловно. Особенно заметил это вчера вечером, до прихода Макгонагалл. Стараюсь сделать серьёзное лицо, но весёлые чёртики так и рвутся наружу. — Ты идиот, Драко Малфой, просто идиот, — усмехается Грейнджер, покраснев. — Знал бы причину того, что я всюду опоздала — не думаю, что тебе показалось бы это таким забавным. — Я знаю больше, чем ты думаешь, — разумеется, я сказал это, чтобы напугать Грейнджер. И, как мне кажется, подействовало. — Мисс Грейнджер, мистер Малфой, рада вас видеть! — бодрым голосом приветствует Боллингтон. Она не обратила внимание на наше чудовищное опоздание? Должно быть, увлеклась чаепитием. На столе стоит фарфоровая чашка, а рядом — маленькое узорчатое блюдце с сахарным печеньем. — Здравствуйте, — скованно отвечает Грейнджер, я натянуто улыбаюсь. — С нашего предыдущего занятия прошло достаточно времени, надеюсь, его хватило на выполнение моего маленького задания. Надо же, она помнит. — Да, конечно. Мы с Драко привыкли называть друг друга по именам. Издаю нервный смешок, а Боллингтон опять улыбается. Улыбка ни на миг не сходит с её лица, и я не понимаю, как так можно. Она кажется мне чересчур дружелюбной и милой. По моему мнению, в таких безобидных на вид людях обязательно кроется вселенское зло. — Что ж, думаю, ничто не препятствует началу урока, поэтому не будем затягивать. Ну, посмотрим, что она придумала на этот раз. Опыт предыдущего занятия был горьким. Неприятностей мне вовсе не хочется, полагаю, Грейнджер тоже. — Сейчас я задам вам несколько вопросов на музыкальную тему, это требуется, чтобы выбрать для вас концертные произведения. Если вы сомневаетесь в ответе, выбирайте наиболее близкий по душе. Мы с Грейнджер синхронно киваем, готовим пергаменты и перья. — Итак, первый вопрос. Выберите наиболее понравившееся высказывание. Первое: Музыка показывает человеку те возможности величия, которые есть в его душе (Ральф Эмерсон). Хм, я вижу их и без музыки, так что этот вариант — мимо. — Второе: Музыка — поэзия воздуха (Жан Поль). Такой бред... Морщусь, перебирая в руке перо. Смотрю в листок Грейнджер, он тоже пуст. — И последний вариант: Музыка — это стенография чувств (Л.Н. Толстой). Неплохо, но слишком поэтично. Ладно, выберу это. Как и у меня, на листе Грейнджер красуется цифра три. — Далее. Роль музыки в вашей жизни? Первое: Велика, не представляю ни дня без музыки. Второе: Играет некоторую роль, повышает настроение, когда становится тяжело на душе. Третье: Не имеет никакого значения. Этот вопрос не вызывает у нас затруднений. — Идём дальше. Выберете одно из трёх: Ручей, река, океан. «Я утонул бы в море твоих глаз, Грейнджер, — усмехаюсь своим мыслям, глядя на гриффиндорку, — и в остальном бы тоже утонул, только не надевай больше этот ужас». Случайно перехватив мой взгляд, Грейнджер смущается и делает вид, что очень занята написанием выбранного ответа. — Четвёртый вопрос. Какой бы аромат вы предпочли? Предполагаю, что чувствует сейчас Грейнджер. Задета её больная тема. Хочу взглянуть на неё, но что-то меня останавливает. Должно быть, этот дурацкий чёрный балахон. Так забавно осознавать, что я являюсь её Амортенцией, и так приятно. Не могу сдержать широкой улыбки. Тем временем Боллингтон продолжает: — Неброские ароматы морской соли, утреннего воздуха, дождя. Грейнджер на гране истерики, перо трясётся в её тонких пальцах. — Яркие и свежие — ягод, цветов, лимона. И в конце концов выскальзывает из её рук. Гриффиндорка нагибается, чтобы поднять его. «Без этой бабушкиной юбки твои ножки выглядели бы в такой позе весьма пикантно» — насмехаюсь я, наблюдая за её действиями. — Годрик подери, оно под диваном! — причитает Грейнджер, чуть ли не улёгшись на ковёр в поисках пропажи. Борюсь с желанием расхохотаться в голос, но любезно предлагаю свою помощь. Когда проблема с «ускакавшим» страусиным пером наконец устранена, допрос с пристрастием продолжается. Интересно, замечает ли несчастная Грейнджер, с какой искренней добротой я на неё сейчас смотрю? — Или же третий вариант — ароматы горькие и броские — корицы, мускатного ореха, мяты и хвойных деревьев. Теперь моя очередь нервничать. Корица... Это вещь, из-за которой я не могу спать уже которую неделю. Нам обоим придётся выбирать ответ с помощью считалки. Скорее бы закончилось это мучение. — Итак, последний вопрос. Молю всех богов, чтобы он не был связан с цветами или чем-нибудь зелёным. И мои молитвы оказались услышаны. — Какое время суток вам по душе? Утро, день, вечер или ночь? Без сомнений — утро. Особенно когда просыпаешься в компании какой-нибудь симпатичной девушки. Очень бы хотелось с Грейнджер, но у нас ещё всё впереди. Каждый рассвет дарит нам надежду и шанс всё изменить. И Грейнджер написала "утро". Интересно, почему? — Что ж, если вы ответили на все вопросы — прошу сдать пергаменты мне. — Прям как в детском саду, — бубню я, протягивая профессорше свой лист. И опять она улыбается. Глядя на результаты, Боллингтон изумлённо качает головой, а Грейнджер опять начинает нервничать. — Что-то не так? — Нет, нет. Что ты, Гермиона. Просто меня удивляет то, что вы с Драко не в самых лучших отношениях, при том, что ответы у вас разошлись только в одном вопросе, конкретнее — в четвёртом. Я видела твои сомнения при ответе на него, поэтому не беру в счёт. Вы с мистером Малфоем очень похожи, но при этом сильно отличаетесь. Это большая редкость, я приятно удивлена. Из вас может выйти великолепный ансамбль. Сейчас мои слова могут показаться вам странными, но я знаю, о чём говорю, знаю, что с вами делать! Неподдельная искра в глазах Боллингтон подтверждает искренность сказанных ею слов, но они меня настораживают. — Ладно, не буду вас больше задерживать. Сегодня вечером отправлю с совой ноты. Просмотрите их, пожалуйста, чтобы к следующему занятию хотя бы немного ориентироваться в тексте. Мистер Малфой, я слышала, Вы музыкально образованы. Помогите Гермионе, если у неё возникнут трудности. "Неужели по одежде не заметно, что у неё уже трудности — со вкусом, а скорее, с головой?» — думаю я и киваю в знак согласия. Не упускаю ни единую возможность мысленно упрекнуть Грейнджер за её наряд. При одном взгляде на него хочется переодеть её, а лучше просто раздеть. Ну что это за чёртовы провокации? Они одновременно и злят, и смешат меня. Выйдя в коридор, продолжаю насмехаться над ней уже словесно: — Возникли трудности при выборе запаха, да? Понимаю, ох как понимаю… — театрально вздыхаю, изображая досаду. — Разве можно придумать выбор сложнее, чем между мной и… мной? — на этот раз самодовольно улыбаюсь. Но и гриффиндорка не растерялась: — Что скрывать, выбор действительно непрост между лгуном, эгоистом и мерзавцем, — она подчёркивает каждое слово, чтобы они отпечатались в моей памяти. Увы, оскорблениями меня не удивишь. — Но меня съедает интерес узнать, что же выбрал ты? Это своего рода игра, поэтому врать я не вижу смысла: — Корица, и только она. Вне конкуренции, — улыбаюсь, ожидая ответа девушки. Я знаю, что нравлюсь ей таким. — Это из-за моих любимый булочек с корицей, да, Малфой? — уточняет Грейнджер, хитро улыбаясь. — Какая мерзавка... Наказать бы тебя как следует, но это бабушкино одеяние, прости… Оно меня пугает. — Так и быть, выкину его вместе с тем лягушачьим шмотьём, от которого несколько часов назад так старательно избавляла шкаф. Так вот почему Грейнджер опоздала. Моё сердце уходит в пятки. — Я обо всём зелёном, Малфой. И его уже не спасти. Джекки обещала вынести на помойку, пока мы на учёбе. Ищу достойный ответ. Она сделала большую пакость. — Отсутствие на тебе одежды определённого цвета не уменьшает моего желания снять её с тебя. И, что самое интересное, ты сама этого хочешь, — победно сверкаю глазами, заметив, что гриффиндорка начинает краснеть. — Больной извращенец, — Грейнджер опускает голову. Держу пари, она чувствует себя раздетой. — Что и требовалось доказать. Я прав, Грейнджер. А твои «хотения», которые кажутся тебе скрытыми — очевидны как открытая книга. Я-то уж точно читаю их без труда. Гриффиндорка дёргается, пытаясь убежать, но я тут тут же хватаю её за локоть. — Смирись, Гермиона… Захочу, чтобы ты была моей — будешь, пожелаю, чтобы надела зелёное — наденешь. Не сходи с ума от этого самообмана. Тебе же хуже. — Я буду у себя. Как ноты придут — сообщи. Она не врёт, не отрицает, не пытается возразить. Потому что я прав. И теперь уверен в этом на двести процентов. — Хорошо, — спокойно отвечаю, ослабив хватку. Внимательно слежу за тем, с каким испугом Грейнджер покидает это место. Своими частыми мелкими шажочками она напоминает кролика. Где та гриффиндорская львица? От неё не осталось и следа. Я её ломаю. Я её разбиваю. Значит я вовсе не разбит и не сломлен ею. Беги, беги, "монашка". Пока ещё можешь, пока не сдалась окончательно. Ведь мы оба прекрасно понимаем: до этого момента осталось немного, совсем немного…