Жребий

Снейп разочарованно разводит руками, понимая, что его воспитанникам не суждено принять участие в фестивале в этом году. Но, неожиданно для всех, сосуд разбивается, и директору под ноги катится ещё один шарик — в таком же я однажды обнаружила имя Малфоя. — Что ж, думаю, это знак. Волшебство тоже может передумать. А я думаю, что сейчас произойдёт нечто пренеприятное. На этот раз шарик открывается сразу, едва рука Снейпа касается его. — Финалисты Хогвартса… И снова ожидание. В зале на миг становится холодно, как в морозильной камере. — Это… Ну, давайте скорее, мы пожелаем им удачи и пойдём. Я уже зеваю от скуки, а Малфой в противовес - крайне напряжён. Снейп оглядывает зал, затем снова переводит взгляд на пергамент. — Итак… Ну сколько можно тянуть единорога за рога... — Драко Малфой и Гермиона Грейнджер. — Мерлин!.. Если бы я не держалась за Малфоя — точно упала бы, и это полуобморочное состояние не покидает меня до так до тех пор, пока мы не возвращаемся в гостиную старост. — Что за напасть… Эта штука когда-нибудь от меня отвяжется? Лучший способ найти приключений на свою задницу… Ты откуда знал, что там будем мы? — С чего ты взяла, что я знал? — Да тебя заело: «Там мы, там мы». — Интуиция, знаешь ли. Да он потомок Трелони, не иначе. — У тебя есть целая неделя спокойной жизни, наслаждайся, — ухмыляется слизеринец. — А ещё через три месяца — целая жизнь. Обожаю твою щедрость, Малфой. — Не загадывай наперёд, вдруг я захочу стать твоим домашним эльфом? — отвечает он с усмешкой. — И как на это посмотрят твои родители? — я воспринимаю его слова всерьёз. — Я не слушаюсь никого. — Плохой мальчик? — Плохие мальчики нравятся хорошим девочкам, слышала? — Считаешь, я хорошая? — Хочешь сказать, я тебе нравлюсь, — глаза Малфоя сверкают. Не могу понять, что за чёртов обмен «милостями»? Я хочу отойти от всего этого бреда и устроить себе неделю спокойствия. — Готовься морально, Грейнджер. Наберись сил, они тебе пригодятся. — Будто ты знаешь, что нас ждёт... — Моя мать участвовала в этом фестивале сорок пять лет назад. И он говорит об этом только сейчас?? — То есть это у вас наследственное, а я так — по воле случая попала? Почему ты мне сразу не сообщил? — Грейнджер, жеребьёвка знает, что делает. И в том, что ты попала в это дело, не виноваты ни я, ни моя мать. — Может, тогда расскажешь, чего ждать после первого тура? — Не буду раскрывать тайну, даже не проси. Я сам ещё не знаю. В тот раз всё было по-другому. Он действительно не знает, или издевается надо мной? — Ненавижу тебя, Малфой… — Я знаю. Терпи.

***

Дни бегут друг за другом мимолётно, как часы, и меня не покидает сомнение в реалистичности происходящего. Может, это очередной ночной кошмар, только затянувшийся? На время проведения состязания нас с Малфоем освободили от обязанностей старост, уроки не проводятся, но мы теперь общаемся чаще, чем раньше. Нам не хочется подводить ни Хогвартс, ни самих себя. Одной недели вполне хватило на то, чтобы более-менее привыкнуть друг к другу, найти общий язык. Программу мы прогоняем два раза в день, остальное время просто общаемся.

***

Солнце светит ослепительно-ярко в третий по счёту четверг марта, раскинув свои лучи - уже по-весеннему тёплые - во все стороны света. Волнение не отступает никакими уговорами, сегодня для нас с Малфоем откроется новый старт, начнётся следующий этап жизни. Время тянется мучительно медленно, и мне начинает казаться, что концертный вечер не начнётся никогда. Часы пробивают пять, и я выдыхаю с облегчением: — Фуф, остался всего час… — Готова, Грейнджер? — неожиданно прозвучал голос слизеринца. — Проклятье, Малфой, ты меня напугал! Зачем пробираться в мою комнату без стука, ещё и красться, как мышь? — Я пришёл узнать, готова ты или нет. Хватит бубнить. — А не видно? Драко оценивает мой внешний вид. — В джинсах и свитере пойдёшь? — Без. — Ммм, а вот это уже интересно... — как карамельную нугу, он тянет слова с задумчивым видом — Годрик, дай мне сил! Ты не исправим. Выйди отсюда, пожалуйста, дай мне переодеться. Сам не во фрак одетый стоишь. — Джекки, — Малфой щёлкает пальцами. Что "Джекки"? Не понимаю, при чём здесь она. И вдруг посреди комнаты, будто из воздуха, появляется домашняя эльфийка. А негодяй, позвавший её, уже успел смыться. — Джекки, что ты здесь делаешь? — Минерва Макгонагалл попросила Джекки подобрать одежду для хозяйки. Джекки исполняет. Котелок спокойствия начинает закипать, но спорить бесполезно. Всё равно эльфийка будет настаивать на помощи. По крайней мере, так меня не засмеют на сцене, обвинив в безвкусице. В результате замысловатых волшебных махинаций, проведённых внезапно прибывшим «стилистом», передо мной предстаёт салонная атрибутика: у стены расположится целый ряд вечерних платьев, собранных в чехлы, у дальней стены - уголок с различными косметическими средствами. — Ты меня не на свадьбу ли собираешь? Это всего лишь выступление. — Джекки поручили нарядить хозяйку красиво. И всё же, кто её позвал: Макгонагалл или Малфой? Этот вопрос потихоньку консервируется у меня в мозгу. — Ну ладно, ладно. Марафетиться, так марафетиться. И какой образ ты мне предлагаешь? — Хозяйка может выбрать любой наряд, который придётся ей по душе. — Нет, нет, нет, — возражаю я, — уверена, там всё одинаково красиво. — Покороче, Грейнджер, покороче юбку выбирай, — раздаётся таинственный голос из-за двери. — Малфой, отойди оттуда и не мешай процессу! Хотя бы при Джекки себя не выставляй идиотом! — рассержено рычу на него. — Хозяин, не мне вас учить, но подслушивать нехорошо, — профессорским тоном констатирует Джекки. — Но всё же, чем короче, тем лучше, — продолжает поясничать Драко. — Малфой! — К чёрту вас, баб! Уйду к Забини. Даже здесь от него нет покоя… — Так что Вы решили с платьем? — Выбери мне любое из тех, что есть. — Как скажешь, Гермиона. Тогда назови любое число от одного до двадцати. — Семь, а зачем это? — чувствую, что со мной опять начинают играть в игры. — Сейчас я возьму седьмое по счёту от той стены, — Джекки указывает на дальний угол комнаты. — Хорошо, договорились, — стараюсь сохранять спокойствие, но в глубине души теплится волнение. Эльфийка с довольным видом снимает платье с вешалки вынимает его из чехла. — Нет, Джекки, нет. Только не это платье! Возьми любое другое… Господи, нет. Рандом беспощаден, а я самый натуральный лузер. — Ты даже не взглянула, примерь. — Хорошо, я надену его, и ты убедишься, что оно мне совершенно не пойдёт! Ещё немного, и я впаду в бешенство. Выступать в другом платье - дело принципа. Лучше пойти в жалком поношенном тряпье, чем в этом... — Мерлин! — Джекки восторженно ахает и закрывает нижнюю часть лица тоненькими ручками. — Ты просто прекрасна. Тот же самый «Мерлин» застрял у меня где-то в горле , но я вовремя смогла его остановить. — Да нет же, оно мне совсем не подходит! — Что не нравится? Цвет, фасон? Цвет. Цвет. Этот отвратительный цвет. — Ничего не нравится, просто ужас. Я снимаю это, — отрезаю настойчиво. — Да оно как на тебя сшито! — Я умоляю, найди мне другое платье! Я правда не могу выступать в этом, — я практически плачу. — Хорошо, как скажешь. Покорно поклонившись, Джекки оборачивается, чтобы найти мне другое платье, как вдруг все они испаряются. Ну, это уже слишком! — Что это было? — Клянусь, я ничего не делала. Волшебство подало знак, Гермиона. Это твоё платье на сегодняшний вечер. Да оно не имеет право существовать: ни сегодня, ни завтра, никогда. Потому что я проиграла дурацкое пари. — Ладно, так и быть. Дементор с этим платьем, отыграю выступление и распрощаюсь с ним навсегда, — мне приходится смириться. Хоть и понимаю, что невежество в этом вопросе чревато недобрыми последствиями. Джекки приводит в порядок мои волосы и наносит макияж, при этом обещая, что я буду самой шикарной финалисткой. Очень вряд ли, но я уже не маленький ребёнок, чтобы с ней спорить.

***

Без десяти шесть спускаюсь к Большому залу. Проходящие мимо пятятся и бросают в мою сторону заинтересованные взгляды. Меня всегда смущало излишнее внимание, смотрю себе под ноги. Главное не запнуться. Иду на каблуках, задаю себе чёткий ритм и стараюсь с него не сбиться. Боюсь, ужасно боюсь реакции одного человека на моё появление… Драко Жду Грейнджер в артистической. Остальные уже здесь, и я начинаю волноваться, придёт ли она вообще. Грейнджер склонна срываться в самые непредсказуемые моменты. Надеюсь, не в этот раз. И вдруг она появляется на горизонте. Мне это снится, или я просто обознался. Это не Грейнджер. Кто угодно, только не Грейнджер. Блеск её длинного платья в пол, сделанного из тонкой чешуи дракона, искрится в лучах солнца, добавляя его сочному зелёному оттенку новые тона палитры космоса. Обман зрения. Кажется, будто оно сделано не из ткани, а из волшебной воды. Настолько выгодно его фасон подчёркивает достоинства стройной девичьей фигуры. Широкая лямка закрывает лишь одно плечо, второе оголено. Аксессуары — изумрудное колье и серьги - дополняют её образ. Её лицо - нечто неописуемое. Лёгкий макияж добавляет шарма и подчёркивает своеобразность черт. Каштановые волосы, прежде вьющиеся и непослушные, змеятся до плеч и танцуют при ходьбе. Грейнджер - вовсе не Грейнджер. Она восхитительна… Нельзя не признать её безупречность. Гриффиндорка переступает порог крохотной гримёрки и устремляет взгляд в пол. — Гермиона, привет. Отлично выглядишь, — делает комплимент Делакур. — С-спасибо… — смущённо бормочет Грейнджер и делает ещё пару шагов вперёд. Взгляд второй финалистки из Шармбатона — Жаклин - выражает восторг и одновременно зависть. Дурмстрангцы стоят в стороне, не замечая ничего вокруг. Я хмурюсь и провожу пальцами по переносице, не отводя взгляда от гриффиндорки, и она пялится на меня. Эта девчонка понимает, что творит? Над комнатой нависает пренеприятная тишина, воздух начинает казаться тяжёлым и токсичным. Рассекаю энергетический барьер, заговорив холодно: — Отойдём, надо кое-что обсудить. Мы вдвоём выходим в коридор, гриффиндорка отходит от меня и боится поднять глаза. Она прекрасно понимает, что творит. Мне требуется минута, чтобы начать разговор. — Грейнджер… — Что? — Ты, вероятно, хочешь, чтобы всё наше выступление провалилось к чертям? — Это не я. Смешная... Как обычно, косит под дурочку. — А кто, эльф? — Это ты и твой спор. Я проиграла. Тяжело вздыхаю. На этот убедительный ответ возразить нечего. Я попался в собственную ловушку. — Ты отказалась спорить. — Я передумала, — в глазах Грейнджер торжествующе пляшут бесенята. — Я тебя ненавижу… — ужасно злюсь и чувствую, что готов накинуться на неё. — Не смотри на меня. — Ты не понимаешь, глупая, — стискиваю зубы и шагаю вперёд. Грейнджер отступает назад и попадает в гримёрку. — Нас объявляют, — нервно сообщает она и подзывает меня жестом. — Что? — Мы сейчас выступаем, или ты забыл, что у нас конкурс? Да! Из-за её выходки я про всё, чёрт подери, забыл. Она ответит за это. — Мы не закончили, — отрезаю я и, оттолкнув гриффиндорку, отправляюсь на сцену. Волнение уходит на второй план, и его заменяет юношеский максимализм, внезапное желание объять необъятное. Его же я читаю в глазах Грейнджер, когда мы переглядываемся перед вступлением. Мы должны рассказать друг другу о любви. Безумство в качестве сценического образа. С первых нот зал наполняется жизнью, далёкой от реальной, проникается историей, которую мы с Грейнджер доносим до зрителей. От её игры веет нежностью и спокойствием, моя скрипка поёт о пылкой страсти и неконтролируемых эмоциях. Всё будто по-настоящему... Мне даже не приходится строить себя из того, с кем я не являюсь. Каждый звук повествует о том, как можно чувствовать, дышать другим человеком словно воздухом, нуждаться в присутствии особенной, не сравнимой ни с чем эмоции, как можно любить… Самоотверженно и безвозмездно. Умирать от неё и вновь возрождаться… Почему так правдоподобно? И сколько раз я умирал? Сгорающий влюблённый феникс. Грейнджер - моя клетка возрождения. Гермиона Всё идёт просто великолепно, пока я не осознаю в середине второго произведения, что не помню нот. Мои пальцы безнадёжно шарят по роялю в поисках верного текста, но уходят не в те дебри. Драко не теряется и продолжает играть. Словно при помощи Легилименции, он передаёт мне: «Импровизируй». Я распутываюсь, как только могу, и, как бы смешно не звучало, выходит не хуже оригинала. Концовку мне всё же удалось вспомнить, поэтому наше выступление завершается гладко. До последней ноты мы держали настроение, воссозданное с самого начала, ничто не могло нарушить маленький праздник, который мы устроили зрителям. Это не было похоже на спектакль, эта была жизнь на сцене. Полная искренних эмоций, переживаний и на редкость лишённая фальши и шаблонности. Бурные овации обваливаются на нас шквалом. Я не ждала такого тёплого приёма публики. Нас долго долго не отпускают со сцены, осыпая аплодисментами и восторженными возгласами. Выйдя со сцены, слёзы прорываются наружу от переизбытка эмоций, но я быстро успокаиваюсь. Малфой молчит, и я разбавляю тишину: — Знаешь, я там, на сцене, почувствовала… — Что-то, объединяющее нас, да? — Неужели ты?.. — Почувствовал то же самое. Додумываем друг за друга... Чувствуем одно и то же. Отвожу взгляд и иду прямо по коридору, предчувствуя что-то нехорошее и убегая от этого. Слизеринец следует за мной. — Куда ты? — Умоюсь. Я очень взволнована. Необходимо срочно избавиться от этого напряжения. Иначе обязательно найдётся тот, кто подтолкнёт меня в яму. — Мы не договорили, — различаю огонёк в глазах Малфоя и смотрю на него с опаской. — Я выполнила условия спора. Не будем развивать эту тему. Какая я наивная. Он в любом случае напомнил бы об этом. — От этой темы я не сплю по ночам, — тон слизеринца чрезвычайно холоден, и мне становится страшно. Интересно, о чём он думает? — Бросим эту затею. В первый и последний раз. Поставлю клеймо на зелёном. Отступаю. Физически и словесно, но одинаково беспомощно. — Я уже это слышал. — Малфой, это в последний раз. Господи, какая я дура. И оправдываюсь по-дурацки. С чего я решила, что Малфой даёт вторые шансы? Да наоборот же - он уничтожает врага при первом его промахе. — Грейнджер. Ответ застревает где-то в горле и я с трудом сглатываю, чувствуя приближение опасности. У этой опасности есть имя: Драко Малфой. — Феликс Филицис, — выдаю пароль и торопливо захожу в гостиную. Не иди за мной. Не иди. Малфой, не иди! Я так боюсь оборачиваться, что начинаю трястись. Перед заходом на лестницу приходится разуваться. Придерживаю подол платья, чтобы не споткнуться. Его разрез доходит до середины бедра, и Малфой, проходя мимо, замечает это. Он тяжело вздыхает, но проходит мимо и повторяет настойчивее: — Грейнджер. — Что? Залетаю в ванную и срываю рычаг с холодной водой. Слизеринец стоит в коридоре, и у меня слабеют руки от страха, не могу закрыть кран. Ледяная вода. Ледяные руки. Ледяной взгляд Малфоя гуляет по моему силуэту. Лёд заполняет окружающее пространство, а внутри меня всё кипит. Смотрю в зеркало и вижу таинственную красавицу по другую сторону моей души, недоступную ни для меня, ни для Малфоя, подпирающего стену неподалёку. Его взгляд... Ни на миг не отрывается от меня, слизеринец задумчив. — Грейнджер, — повторяется уже в третий раз, что не на шутку злит меня, и я резко оборачиваюсь, выплеснув воду из рук. — Тебя заело? Хочешь что-то сказать — говори уже, в конце концов! — Мне просто нравится твоя фамилия, — усмехается блондин, поправляя причёску. Но, кажется, это отступление не затуманивает сидящей, как заноза, мысли в его голове. Подхожу ближе и сталкиваюсь с ним взглядом. — Я не понимаю, что ты хочешь от меня? — Хочу понять, зачем ты это делаешь. Что я делаю? Играю по правилам его игры и проигрываю в девяноста девяти процентах случаев. — Убиваешь меня, а потом прикидываешься крайней. — Не знаю, в какой конец вселенной мне надо переселиться, чтобы позволить Вам спокойно жить, мистер туманная тайна, — раздражённо отвечаю и отвожу взгляд. — Куда не кинусь — везде ты. Такая… — Малфой замолкает и смотрит на меня так, будто я приношу ему нестерпимую боль. Я приношу ему боль? — Грейнджер, я не могу так. Что за ересь он несёт? Но у всей этой чепухи есть общее название — правда. Я истязаю его, мучаю, убиваю. А потом он одним взглядом, одним словом нокаутирует меня. От этих ударов я уже давно где-то на Марсе. В нос проникает запах Амортенции и плавит мой мозг. Вжимаюсь в стену, надеясь, что Малфой пошлёт меня куда подальше, как делал это раньше. Но, вопреки моим предположениям, он стоит на месте и сверлит меня непонятно что выражающим взглядом, проникающим прямо в душу. На этот раз всё-то другому. Драко Она так близко. Не могу больше выносить этого бешеного электричества между нами. Я давно ощущаю, что привязан к Грейнджер невидимым проводом, и меня безостановочно бьёт током. Куда-то слишком глубоко. И куда мощнее, чем привычные двести двадцать. — Малфой… — её шёпот, приближенный к мольбе. Шкала измерения взрывается безвозвратно. Я больше не могу сдерживаться и преодолеваю этот жалкий метр, разделяющий нас. Грайнджер загнана в угол, оказалась в тупике игры, которую сама затеяла. Она вздрагивает, но я не даю ей времени соображать и грубо толкаю в свою комнату. Мои руки по-хозяйски ложатся ей на талию, а губы пока ещё робко касаются её губ. Позволяю ей привыкнуть к ощущению близости. — Малфой… — повторяет гриффиндорка, пытаясь отстраниться. Но я настойчиво заставляю её замолчать новым поцелуем, более требовательным. Нуждаюсь в ней. Эта близость нам необходима. До крови, до тупой боли. Я готов кусать её губы и царапать нежную кожу. Покрываю поцелуями её прекрасную шею и касаюсь её ноги, столь вовремя оголённой длинным разрезом платья. К чёрту это бестолковое тряпьё. Мои умелые руки плавно переходят к её спине и нащупывают молнию. Грейнджер вздыхает что-то вроде «нет», сделав новую беспомощную попытку оттолкнуть меня, но её тело говорит об обратном. Мне мало её. Катастрофически мало. Хочу знать каждый сантиметр её тела, каждую черту лица. Я хочу её всю. Теперь всё играет против правильности, бессовестно насмехается и дразнит нас. Раньше я мог бы остановиться, но не теперь. Сейчас поздно что-то менять, да и не хочется. Я дожил до того момента, когда в твоей жизни появляется то, без чего уже не можешь дышать, то, что занимает мысли ежеминутно, то, что нельзя понять, не почувствовав… Грейнджер летит в пропасть - по собственной воле и безвозвратно. И тянет за собой меня. Её тело чутко отзывается на мои ласки, и я не могу больше терпеть эту желанную муку. Срываю с неё платье, и оно падает на пол вслед за моей порванной рубашкой. Больше у нас не осталось ничего — ни разума, ни самообладания, ни бесполезной одежды - ничего. Только губящее море чувства и безбрежный океан желания. Нестерпимое, неконтролируемое желание обладать ею выходит за грани Солнечной системы и топит острова разума. Она - мой космос. Не отнимайте его у меня. Спускаясь ниже, провожу дорожки из поцелуев по её ключицам, животу, груди. Грейнджер забывается полностью, поддаваясь эмоциям: запретным, желанным, которые сжигают в пепел все её принципы, отвечая на любые попытки сопротивления твёрдым «нет». — Драко… — выдыхает она прерывисто, чувствуя, что моя ладонь пробирается через шёлковую ткань трусиков. Там уже горячо и мокро. Больше никаких зон недоступности. Мне это надоело. — Что мы творим? — шепчет Грейнджер, в очередной попытке достучаться до рассудка. Хочет поставить между нами очередную стену, но клянусь, сегодня я разрушу всё, до последнего кирпича. — Мне остановиться? — протягиваю низко, но не сомневаюсь в её однозначном ответе. — Нет, пожалуйста, продолжай… — почти в панике всхлипывает Гренджер и теперь сама накрывает мой рот жадным поцелуем. Мои руки бесстыдно блуждают по её разгорячённому телу, мы оба уже на пределе возбуждения, даря друг другу небывалое наслаждение и получая взамен вдвое больше. Ловко стягиваю маленькую шёлковую тряпочку с её бёдер и теперь сомнений нет: это конец, вернее новое начало. Я готов исследовать каждую клеточку её прекрасного чувственного тела, до бесконечности слышать её стоны, неумолимо срывающиеся с губ. Мне кажется, что я сейчас сойду с ума, если не, если не… — Ты… Ты готова? — торопливо прошу её согласия. — Да, да, Драко, пожалуйста… Один миг. И между нами больше ни единого миллиметра. Вместо этого целый космос, невероятное сумасшествие и целая буря чувств. — Всё хорошо, Гермиона? — Да… Я… — ей катастрофически не хватает воздуха, но весь кислород сконцентрирован глубоко внутри. Я боюсь умереть от сумасшествия. Я боюсь проснуться и понять, что всё это только сон. Я хочу быть с ней сто тысяч дней, пока не растворюсь в бесконечности. — Я… люблю… Прерывистые вздохи чередуются с несуразными попытками сказать друг другу о чём-то чрезвычайно важном. Но вряд ли нам это нужно. Каждое прикосновение буквально кричит о том, что сейчас происходит самое желаемое, взаимное и нещадно-неизбежное для нас обоих. Моя неземная Грейнджер. Девушка, подарившая мне космос. Я никогда не думал, что мне будет так хорошо с другим человеком. Так просто не бывает. Слишком много чувств… Моё сердце сейчас остановится от перенасыщения. Теперь не страшно умереть. Никакого сожаления, никаких сомнений в том, что это стоило всех жертв, это именно то, что нам обоим нужно. Так должно быть. Самое прекрасное - чувствовать друг друга во всех смыслах этого слова. Мы испытываем то самое ощущение, о котором рассказывали на сегодняшнем выступлении. Оно властвует над разумом, превосходит все пределы и взрывает принципы. Жаль, что люди привыкли говорить об этом слишком громко. — Я люблю тебя, — уже уверенно говорит Гермиона, обнимая меня так, будто боится отпустить. Она доверила мне своё сердце, своё тело - отзывчивое и прелестное, никем не тронутое прежде, и готова отдать всю свою жизнь. Только сейчас это кажется таким же нереальным, как и то, что происходит между нами. Лунный свет укутывает нас серебристым светом, ночь оберегает от всех будничных забот... У нас по-прежнему есть «сегодня», но завтра уже будет «вчера»…