Хроники мира

Восьмилетний мальчик с восторгом смотрит на то, как мать прилаживает последнюю пластину к доспеху отца. Когда они закончили, мужчина улыбнулся и потрепал светлые волосы мальчишки. В глазах матери грусть. Но для ребенка понятие войны еще недоступно. Спустя два года война была окончена. И они… проиграли. Их король свержен, теперь они потеряли все. Отец не вернулся. А мать молится, чтобы на торговцев не обратили особого внимания. Этим же летом в дом вошли захватчики. Тогда уже десятилетнего мальчишку выволокли из дома. Он кричал, сопротивлялся, бился, но все тщетно. Он мал, а они - солдаты. Осенью они уже прибыли в чужую столицу. Его разделили с матерью и двумя сестрами. Он остался один среди чужого говора. Вскоре мальчик попал на рабовладельческие торги. Ужас застыл внутри. Он станет чьим-то рабом. Маленький Вильгельм пытается бежать, кричит, кусается. Он отчаялся и надеется довести торговца. И он доводит. Разозленный мужчина без особого труда поднимает за шиворот легкого мальчишку. На помосте бочка с водой. И его с головой окунают в нее. Он чувствует руку удерживающую под водой. Паникует, впустую тратя воздух. Руки безрезультатно пытаются оттолкнуть бочку. Он начинает задыхаться, заглатывая воду. Когда его рывком вытаскивают, он уже плохо понимает. Ударом из него выбивают всю воду. В глазах все плывет, бока судорожно ходят под тонкой кожей. Он ужасно напуган и не находит сил даже подняться с пола, на который его швырнули. Вскоре, его купили. Он был предельно послушен. Страх все еще не проходил. Ночами ему снились темные стенки бочки и то, что он вновь захлебывается. Глаза потухли, он почти смирился. Его и еще несколько детей лет пяти купил молодой мужчина в плаще. Вильгельм не пытался вырваться или бежать. Просто шел следом. Когда площадь оказалась далеко позади, они остановились. Двое девочек, один мальчик и он, Вильгельм — все они боялись своего нового хозяина. А мужчина тепло и открыто улыбнулся им. А после покопался в своей сумке и зажал что-то в ладони. Язык на котором говорил хозяин был неясен Вильгельму. Но он и не к нему обращался, а к тем трем пятилеткам. Они говорили на одном языке с ним, хотя было явно видно, что мужчина не принадлежит к их народу, как и они к его. Но он и не был местным. Только вот вел себя точно как они. После хозяин повернулся и к нему. Мальчишка не сразу заметил, что другие дети что-то едят. Перед его носом появилась рука с мелким яблоком. Оно опустилось к нему в ладони. Он не понимал и вопросительно глядел на мужчину. То, что тот сказал, осталось для него загадкой. Мужчина это понял, но продолжил говорить. Это не дало результатов. Немного повертев его голову, рассматривая, мужчина вновь выпустил ее. Он задумался на пару секунд, а потом щелкнул пальцами, улыбаясь.       — Может, этот? — Вильгельм с удивлением глядел на него, услышав родной язык.       — Вы понимаете меня? — услышав ответ, незнакомец улыбнулся еще шире и кивнул. Только сейчас мальчишка понял, что тот перебирал языки.       — Не грусти, везде лучше, чем на рынке, — он согнул его пальцы, улыбаясь, а потом махнул рукой, показывая куда идти. Куда он попал, Вильгельм узнал не сразу. Его отправили к детям его возраста. И среди них он был чужим. Он не понимал ни слова из их языка. Единственным спасением, которое он находил, был тот мужчина, как узнал он позже — Тод. Он был единственным, с кем он мог говорить. Он не учился с другими, в это время сидя с Тодом, что обучал его местному языку. Медленно он начинал понимать странные и незнакомые слова. Тод восхищал его. Он много знал, смог выучить несколько языков, был добр к нему. Потеряв смысл, он нашел его в этом странном человеке. Когда прошел уже год и ему было одиннадцать, он узнал, зачем он здесь. Он был зол и взбешен. Мысль того, что ему придется лечь под мужчину не могла ужиться в его сознании. Тод поймал его в коридоре, просто схватил поперек тела сопротивляющегося мальчишку.       — Тише, Вильгельм, — ему оставили родное имя, — тише, — когда он перестал сопротивляться, мужчина осел на пол вместе с ним, — вот так. Все хорошо, успокойся, — он погладил его по голове. Тод привязался к мальчишке, как и тот к нему. Неожиданно избыток эмоций из гнева превратился в слезы. Тонкие, еще мальчишеские, плечи мелко задрожали в приступе слез. Пальцами он вцепился в одежду мужчины и прижался к нему еще сильней. Тод сначала растерялся, а потом осторожно обнял, чтобы не пугать еще сильней.       — Меня хотят… они… они продадут… чтобы меня… мужчина… — голос мальчишки то и дело потопал во всхлипах, он давился слезами и не мог нормально сформулировать свои мысли. Сверху послышался тяжелый вздох и руки сжались сильней. Тод не пытался ничего сказать, понимая, что его просто не услышат и лишь тихо успокаивал. Когда истерика прошла, Вильгельм все еще всхлипывал, он не мог успокоиться до конца.       — Что же тебя так пугает? — он не удивлялся, просто спрашивал. Красные от слез глаза мальчик поднял на него. Этот вопрос ставил его в тупик.       — Так нельзя, это не правильно, — все же выдавил Вильгельм.       — Может так и впрямь не предназначалось природой, но так можно. Даже находясь снизу, когда позади тебя узкие бедра, такие же, как и у тебя самого, можно получить удовольствие. Не мазохистское, чистое. В чем тогда разница между такой связью и обычной? — Тод не думал об ответе, он был честен со своим подопечным. Так или иначе ему придется это узнать.       — Это приравнивает нас к женщинам! — яростно начал протестовать мальчишка.       — Разве? — театрально мужчина вскинул брови, — тогда почему бы им не купить женщин если мы с ними становимся равны? Они дешевле и покладистей, с ними легче. Нет. Мы останемся мужчинами. И именно это заводит их. Им нравится быть с кем-то, кто может дать им отпор, им нравится сама суть, та, которая как раз и отличает нас от женщин.       — Но мы и впрямь должны будем подчиняться, — он уже говорил без какой-либо уверенности. Слова Тода поколебали его мнение.       — По факту — да, по правде — нет. У мужчин есть большая слабость. Это их собственные желания. Они не всегда думают головой. Если ты умело воспользуешься собой, мужчина подчинится тебе. Они ласковы к тем, кто способен дать им наслаждение. Они возжелают этого вновь, это становится почти зависимостью. И ради этого они будут слушать тебя. Ты можешь пожелать чьей-то смерти или наоборот оставить кому-то жизнь и они сделают все что в их силах. Они будут слушать тебя. Ты можешь получить даже свободу. Это не очень похоже на подчинение, правда?       — Все равно это неправильно, — Вильгельм не нашел больше аргументов, но все еще не мог принять эту мысль.       — Ничего, ты еще сможешь понять это все, — он улыбался и взъерошил светлые волосы уже успокоившегося мальчишки.       — А откуда ты все это знаешь? — в след решившему идти мужчине, крикнул мальчишка.       — Потом как-нибудь расскажу, — он обернулся, улыбаясь чуть лукаво и прижимая палец к губам. Откуда, Вильгельм узнал почти через год. Он мог общаться на этом языке, но друзей из сверстников так и не нашел. Он все еще предпочитал общество Тода. Как тот и говорил, подросток свыкся с мыслью, что будет под мужчиной. И он почти перестал утешать себя мыслью, что его может быть возьмет женщина. Тод разрешил ему приходить в любое время в его комнату. Порой она была закрыта и Вильгельм знал, что надо придти позже. Он никогда не думал о причинах. Так сказал Тод, значит так надо. Дверь привычно поддалась и он проскользнул внутрь, вновь закрывая ее. То, что что-то было не так, он понял сразу. Он не думал, просто спрятался за спинкой дивана. Если он ошибся, то Тод лишь посмеется над этим и взъерошит его волосы, как всегда делал, а если нет… тогда лучше, чтобы его вообще не заметили. Он не хотел, что бы Тод был им недоволен. Осторожно, он выглянул из-за своего укрытия. И через пару секунд вновь спрятался. Сердце от страха забилось где-то в горле, из-за бешеного ритма он не слышал ничего, кроме стука крови. Это явно предназначалось не для его глаз. Оно вообще не предназначалось ни для чьих глаз. По-хорошему, надо было бы выйти из комнаты, но он боялся, что его застукают, и тогда Тод точно не будет рад. Когда сердце чуть успокоилось, он все же выглянул вновь. Он понимал, что это неправильно, но любопытство взыграло вновь. Да и опасность разоблачения вместе с запретностью будоражили его. У Тода оказалось необычайно красивое тело. Стройное, подтянутое, гибкое. Вильгельм никогда не рассматривал его, как мужчину. Не обращал внимания на его красоту. И едва ли он мог сказать, пугает его больше или же восхищает происходящее. Тод был слишком увлечен, чтобы заметить его. Как и его гость. Последнего толком-то и видно не было. Черные короткие волосы, лежащие на подушке, прямой нос. Хорошее телосложение явно не мальчишеского тела. Ему, похоже, было немногим больше Тода, может быть, лет тридцать. Но Вильгельм и не сильно-то интересовался им. Его очаровал Тод. Он сидел верхом на чужих бедрах, склонившись к чужим губам. Долгие, ласковые поцелуи. Его гость тяжело дышал, а дыхание Тода почти не сбилось. Он отстранился, ведя ладонью по груди мужчины, едва ощутимо поцеловал ключицу, спустился ладонью по животу. Тонкие пальцы коснулись уже возбужденной плоти, гость что-то тихо сказал и Тод, ему улыбнувшись, кивнул. Вильгельм был красный, его до одури смущало происходящее. Но он беспрерывно наблюдал за Тодом. Как он выгибается в пояснице, как тихо охает, надсаживаясь на мужчину. Как стонет и лишь мимолетными касаниями целуя чужие губы, как выгибается в чужих руках. Темные волосы едва достают до плеч и сейчас липнут к влажной шее. Теперь тяжелое дыхание у них обоих. Гость жадно целует шею, плечи, ключицу до багровых пятен засосов. Когда все закончилось, они оба завалились в постель. Они все так же говорят шепотом, так, что Вильгельм не услышал ни слова. Гость поднялся на руке, нависнув над Тодом, целуя все еще разгоряченное тело. Вильгельм вновь спрятался за укрытием. Увиденного хватило с лихвой. Он не был уверен, что готов смотреть вновь. Слишком много необычного. Но почему Тод позволяет этому мужчине брать себя? Почему смотрит так на этого человека? Даже отсюда он заметил, как поблескивают зеленые глаза.       — Так-так-так, — чьи-то пальцы больно вцепились в ухо, вздергивая вверх, тихий вскрик вышел невольно, — не мелок ли еще для такого, а, пацан? Испуганно он поднял взгляд вверх. Только сейчас он узнал черноволосого. Это был хозяин этого места. Он видел его пару раз. Но к его облегчению, тот даже не выглядел злым. Скорей, этот факт его больше забавлял. Ухо выпустили и он отшатнулся, садясь на пол. Как он не заметил, что тот оделся и подошел?! Неужели он так сильно задумался? Гость бесшумно ушел. Испуганный мальчишка встал, глядя на Тода. Мужчина сидел на кровати, прижав к себе худые ноги и сгорбившись. Он все еще был обнажен и лишь тонкое одеяло, накинутое на плечи и сжимаемое у груди, скрывало его светлую кожу. Он не смотрел на него, лишь куда-то в пол. Мальчик сглотнул. Он теперь знает. Вильгельм приложил много сил, стараясь идти не слишком медленно. Осторожно, он опустился рядом на разворошенную, еще теплую постель. Тод вздрогнул, но ничего не сказал. Говорить мальчику было страшно. Но он пересилил себя, тихо позвав того по имени. Тод промолчал, он снова позвал его.       — Ты разочарован? — мужчина говорил необычайно тихо, — в том, что я такой? Для тебя ведь такое неприемлемо, неправильно, гадко, — он замолк, все так же не смотря на мальчишку, — а я просто бордельная шлюха, — мужчина горько улыбнулся и вновь приоткрыл губы, чтобы выдать новую цепочку слов, но замер, замолчав. У него были узкие, вечно холодные ладони с длинными и тонкими пальцами. Но этого мальчик раньше тоже не замечал. А сейчас просто не мог не заметить, взяв свободную ладонь в свои две, мягко сжимая ее, заставив Тода замолчать.       — Нет, не разочарован. Это не имеет значения, правда, — мальчик улыбнулся тепло и искренне, глядя в расширившиеся зеленые глаза. А после Тод улыбнулся, все еще виновато. Вильгельм понял, что им обоим было одинаково страшно говорить. Узкая ладонь легко сжалась на его руках. Мальчик не знал, что его дернуло на это, но он легко коснулся чужих костяшек губами. Тод смутился и аккуратно высвободил руку. Он все же спустил ноги на пол, видать, почувствовав себя свободней, когда напряженность упала. Они оба успокоились, узнав, что произошедшее ничего не изменит. Ноги одеяло не укрывало. Узкие ступни с аккуратными пальцами. Он весь был худым, длинноногим, высоким, вытянутым. Произошедшее ничего не изменило. Ничего, кроме самого Вильгельма. Он уже видел иначе, концентрируя внимание на другом, помимо воли. Он рассматривал все что только мог увидеть. Сверху искусственно кашлянули.        — Ты бы хоть смутился, Вильгельм, — скрестив плотно ноги, пробубнил мужчина, отводя взгляд. Мальчик вздрогнул, вскинулся и отвернулся на мгновение. Все же он действительно смотрел слишком долго и слишком пристально. Тод поднялся, все так же удерживая одеяло, что удачно прикрывало бедра. Мальчишка тут же повернулся, почувствовав движение.       — Отвернись, — мужчина пальцем начертил в воздухе круг, — я одеться хочу.       — Д-да, — мальчишка, почувствовав, как вновь начинают гореть щеки, резко развернулся на пятках. Он чувствовал, что Тод вернулся к кровати и оставил одеяло. Выдержка и терпение кончилось, когда тот надел штаны. Вилл насколько мог, незаметно поглядел назад. Тод стоял к нему спиной, склонившись и поправляя край штанины. Сейчас он видел его как будто впервые. Он действительно восхищался. И широкой спиной и светлой, абсолютно лишенной загара, кожей, чуть вьющимися темными волосами и чертами невероятно знакомого лица. Всем, что только было в этом человеке.       — Вильгельм, еще раз повернешься, я тебя за дверь выставлю, — беззлобно пообещал Тод, но этого хватило, чтобы мальчишка отвернулся, для верности зажмурив глаза. Когда его позвали, мужчина уже оделся и заправил наскоро постель. Вильгельм присел рядом с ним.       — Ты что-то хотел раз пришел? — вопрос поставил мальчишку в тупик. Он забыл, зачем вообще шел, столь сильно его ошарашило увиденное.       — Я… не помню. Я зашел, а тут… это, — мальчик растерялся, неловко взмахнул руками, а Тод грустно глядел на него. Он обнял его одной рукой, другой касаясь затылка и мягко целуя в светлую макушку.       — Прости, ты не должен был этого видеть, — в зелени глаз вновь проступило чувство вины. Тод отстранился.       — Не… - Вильгельм пытался заверить его в том, что все в порядке и запутался в самом начале речи, но он все же взял себя в руки, — это ничего не изменит! Ты все равно хороший, — мальчик замолчал, а потом смущенно добавил, -…и красивый. Смутился и Тод, но, в отличии, от ребенка, ему было легче совладать с собой.       — Ты вырастишь куда более красивым, чем я. Поверь, я вижу. Выбирая на рынке, я научился видеть, насколько красивым вырастет каждый ребенок. Мы берем детей в пять-шесть лет и потом чаще всего не добираем. Но тебе было десять. Ты красив даже сейчас и со временем станешь еще прекрасней, Вильгельм, — он улыбнулся. Это было искренне. Тод хотя и считал того еще ребенком, общался он с ним на равных, как говорил бы со взрослым.       — Настолько, что смогу соблазнить тебя? — Тод подавился воздухом, закашлялся, глядя на предельно серьезного мальчишку.       — Ты серьезно? — вопрос повис в воздухе.       — Да, — Вильгельм кивнул, а после все же продолжил неуверенно, — ты говорил, что однажды мужчина лишит меня девственности с моим или без моего на то желанием. Если это неизбежно, то пускай это будешь ты. Я доверяю тебе и готов отдать ее. Тод с нарастающим ужасом слушал его слова. Он резким движением прижал мальчишку к себе.       — О Боги, что ж ты такое говоришь, малыш?! — ему было действительно страшно за него, за уготовленную тому судьбу. Но Тод знает, что лучшей жизни он не обретет. Оставалось надеяться, что ему просто повезет. Что хозяин будет благосклонным, что жизнь не окажется непосильной, что он сможет взаимно любить кого-то. Ведь он лишь дитя с слишком серьезными словами и размышлениями.       — Не относись ко мне, как к ребенку! — смесь просьбы и обиды в голосе. А Тод трясет головой.       — Нет-нет, я даже не думал. Но твое тело не готово к этому, — судорожно прошептал в ответ мужчина и вновь махнул головой.       — Это просьба, Тод… Пожалуйста… — Вильгельм умоляюще смотрел на мужчину, а тот качал головой, — ты считаешь, что я мал. Хорошо-хорошо. Но в год, когда нам будет пятнадцать, нас продадут. Мы будем достаточно взрослыми…для этого. Сделай мне такой подарок. На прощание… Тод.       — Хорошо, — голос мужчины дрогнул и он сильнее прижал мальчишку к себе, — я подумаю над твоими словами. Горло начало саднить, грудь сдавила тяжесть и он добела сжал губы. Позже он будет надеяться, что тот забудет, не зная, что Вильгельм будет помнить этот разговор еще много лет. Вильгельм изменился. Стал взрослей. Ушла детская наивность, да и сам он вырос. Сейчас он был почти одного роста с Тодом. Черты лица стали более выражены, появился легкий рельеф мышц. Хотя не ушла до конца острота плеч и коленок. О том разговоре они больше не вспоминали. Но подросток ждал. В нем ютилось предвкушение и страх одновременно. Многие желали, чтобы им никогда не исполнилось шестнадцать. А он наоборот ждал. Но Тод остудил его пыл, сказав, что после этого должно пройти еще полгода. Почти время, когда их должны продать. Но подросток старался не думать об этом. Тод тянул время, они оба понимали это.       — Ты говорил, что я красив, но почему ты не желаешь меня даже представлять в роли своего партнера? — блондин смотрит внимательно, цепко, а Тод лишь тяжело вздыхает. Вильгельм знал, каков будет ответ. Тод вновь скажет, что у него есть, как минимум, три причины для отказа. Он всегда ими отмахивался. Для Вильгельма они не значили ничего, для Тода были препятствиями. Подросток мог спокойно перечислить все три. Первая — это любовь к хозяину. Когда Тод сказал об этом, парень думал, что тот смеется. Но, узнав что-то, мы начинаем замечать то, что узнали. Он считал, что видел Теодора лишь пару раз, но на деле тот довольно часто пересекался с Тодом. Было в их отношениях что-то теплое, ласковое, проскальзывающее даже в мимолетных встречах. Они не злоупотребляли временем друг друга и на долгие посиделки сильно не рассчитывали. Но Тод сказал чистую правду. Он любил этого человека и получал то же взамен. Сначала душу жгла ревность ребенка, узнавшего, что не только ему можно уделять внимание. То же происходило и с Теодором. Но ради Тода они примерились друг с другом. Вильгельм не считал это больной проблемой. Тод почти не брал заказов, соглашаясь очень редко. Сейчас его основным занятием была закупка мелких на рынке и их обучение местному языку. Но все-таки, перед тем, как идти на торги, он обычно соглашался на пару клиентов. Тод говорил, что дети с торгов вечно напуганы, они уже ни на что не надеются. Но они лишь дети. И Тод всегда давал им какую-то мелочь. Она ничего не решает, но часто вселяет надежду на лучшее. В случае с Вильгельмом, это были яблоки. Хотя Тод честно признался, что в тот раз стянул их из чужого сада по пути, как делал иногда. Азарт от этого разбавлял привычность жизни. Но суть остается прежней. Ваар знал обо всем этом. Не одобрял, но и не протестовал. Знал, что гордость не позволит Тоду взять чужие деньги, даже немного. И Вильгельму казалось, что у него больше прав на такую просьбу, чем у кого-либо еще. Да и не факт, что Теодор вообще узнает. Второй причиной был возраст и их отношения. Тод был на пятнадцать лет старше и все-таки считал того слишком маленьким для такого. Да и не в тех они отношениях, когда возможен такой, телесный, контакт. Вильгельм не знал, как так вообще вышло с Теодором, но они с Тодом знали друг друга дольше, чем он их. И черноволосый сидел в чужом сердце слишком сильно, чтобы его мог кто-то заменить. Нет, Тод любил мальчишку, но как младшего брата или даже сына. Он не рассматривал его как партнера. И до какого-то момента, Вильгельм отвечал подобными чувствами, пока что-то не пошло не так. Он не мог сказать, ревность ли это к тому, кому уделяют внимание или он действительно влюбился. А может, он спутал это с чем-то другим? Он не мог понять себя. Не мог разобраться в том, что творилось в душе. Стороны весов покачнул Тод. Мальчишка не мог иногда скрывать свое восхищение и оно немного пугало мужчину.       — Не смей в меня влюбляться, слышишь? Не смей, — взяв в ладони детское лицо неожиданно серьезно как-то сказал Тод, — я не тот, кто достоин. Если уж захочешь любить кого-то, то хорошо подумай над этим. Очень хорошо. Едва ли он тогда понял, что тот имел ввиду. Лишь попав в замок, он смог разобраться. Наверное, Тод изначально знал, где он окажется. Или, по крайне мере, предполагал. Наложники невольно замешаны в политике. А в ней нет места любви. Спишь с одним, улыбаешься другим, встаешь на сторону победителей и создаешь иллюзию какой-то преданности. А если угораздит влюбиться, предать будет в разы сложней. И больней. А кто возится с проигравшим, долго не живет. Третья причина, наверное, была самой значимой для Тода. Это признавал и Вильгельм, хотя он признавал и вторую, как достаточно значимую для мужчины. Брюнет отчаянно не хотел запоминаться с чем-то болезненным. В последний год их уже не заставляли учить ни историю, ни культуру, ни язык, ни что-либо еще. Лишь объясняли непосредственно то, что им понадобится в этой жизни. И в теории, Вильгельм понимал, как этот процесс будет проходить. И ему было все равно. С Тодом и боль пережить можно. Да и не верил он, что одно единственное воспоминание сможет испортить кучу других, исказить Тода. Но, к удивлению подростка, сегодня его ждал другой ответ       — Хорошо, — Тод тяжело вздохнул, а Вильгельм не верил, что тот наконец сдался его упрямству, — Придешь вечером, — губы ласково поцеловали в висок. Еще одна из привычек Тода. Вильгельму казалось, он не будет волноваться. Но чем ближе солнце к закату, тем сильнее нарастало. Да и понятие "вечером" неожиданно оказалось растяжимым. Насколько "вечером"? Весь день подросток метался по дому. Что ему делать, как себя вести и еще куча вопросов роились в голове. Но он заставил себя остановиться. Это Тод. Если что не так, он скажет. Решив не делать ничего сверх обычного дня, Вильгельм попытался занять себя чем-то другим. Упорно, почти до самой ночи, он заставил себя просидеть в компании мандолины.       — Черт тебя подери, если тебе не спится, погуляй в другом месте, — ядовитый шепот одного из «жаворонков» заставил отложить инструмент и все же выйти из комнаты. Ноги сами дошли до нужного места. Смесь волнения, страха и предвкушения клубились в его душе. Глубоко вдохнув воздух, не желающий опускаться в легкие, он все же приоткрыл дверь. В комнате стоял мрак и лишь огонь очага разбавлял его светом. Вильгельм чуть успокоился. Это была донельзя привычная обстановка. Заходя перед сном, он часто видел как Тод греет у огня руки. Так было и сейчас. Привычно, он опустился в стоящее рядом кресло. Тод, заметив его, кивнул, улыбнулся и вновь поднес руки к огню. Так было всегда. Казалось, ничего и не менялось. Обычный вечер с обычными событиями.       — Ты не передумал? — у Тода непривычно напряженный голос. Он все-таки помнит. Вилл тоже помнил и был уверен в своем решении, о чем и сказал. Тод кивнул и вновь отдал все свое внимание огню.       — Похоже, ты боишься этого больше чем я, — парень попытался немного сгладить обстановку.       — Скорее, нервничаю. Мне нужно успокоиться, — Вильгельм глянул на напряженного мужчину и, покачав головой, встал. Он вышел из комнаты и вернулся ровно через столько времени, сколько требовалось для того, что бы спуститься до кухни и вернуться назад. В комнате повис легкий запах алкоголя. Тод обернулся. Подросток аккуратно передал ему горячую кружку.       — Выпей, — вновь сев рядом, Вилл кивнул на кружку, — это и согреет, и успокоит. Ожидаемого протеста не последовало. Тод практически не пил ничего крепкого.       — Где ты это взял? — делая осторожные глотки, мужчина глянул на него.       — На кухне, — этот ответ был уклончив, но сейчас устроил мужчину и он умиротворенно откинулся на спинку. За время нахождения здесь, подросток научился ходить необычайно тихо. Тод чуть вздрогнул, когда плеч коснулись чужие ладони. Но вскоре телу вернулась расслабленность. Кружка пустой вернулась на стол. Вильгельм не особо был силен в массаже, но если ему действительно хотелось сделать приятно, он мог это устроить. Тод откинул голову назад, прикрыв веки. Глаза потеряли напряженную статичность и расслабленно глядели на подростка. Вильгельм, подчиняясь каким-то инстинктам, коснулся чужих губ. Они просто целовались. Без жадности, даже не углубляя поцелуй. Но они тянулись друг к другу, вновь и вновь соприкасаясь. Первым сдался Вильгельм. Его дыхание жгло чужие влажные губы. Руки все так же лежали на плечах Тода, но уже не двигались.       — Пойдем, — мужчина поднялся и потянул подростка за руку, — доверься мне, — пара шагов и блондин вновь оказался под поцелуями жестких губ. Теперь явно руководил Тод. Он целовал настойчиво, заставляя жмуриться под прикосновениями. Пальцы легко погладили по груди, начали подцеплять пуговицы, расстегивая их. Вильгельм позволил снять ее и уложить себя на постель. Обе его руки завели вверх. Он испуганно вскинулся.       — Тише, — губы коснулись виска, — ты должен верить своему любовнику. Пожалуйста, Вильгельм, подчинись мне сейчас. Тихие слова успокаивали. Вилл глубоко вдохнул, стараясь расслабиться. Руки обвила широкая лента и завязалась узлом. Та золотая середина, когда она не натирает, но и руки не высвободишь. Губы ласково начали касаться кожи, Тод действительно знал, что делал. Опустившись на локти, он ласкал тонкое, еще подростковое тело. Губы мягко спускались по коже, порой он проводил по ней языком, касаясь впадинки меж ключицы или чуть ниже ребер. На пробу он слабо прикусил сосок, но получив тихий протест, лишь чуть сжал его губами, тоже проделав и со вторым. Подросток застонал, так было явно лучше. Он завелся, возбуждение туманило сознание, тянуло в паху. Вильгельм подавался бедрами вперед, терся о мужчину, но тот умело игнорировал подобные намеки. Уделив внимание торсу со слабым рельефом мышц и подтянутому животу, Тод все же стянул с него штаны и белье разом. Смущение немного сбило возбуждение.       — Это несправедливо. Ты абсолютно одет, а я… — румянец стыда и возбуждения жжет щеки, но он все же попросил. И Тод подчинился, стягивая с себя верхнюю часть одежды. Вилл с восторгом смотрел на это тело вблизи. Сильное, крепкое, принадлежащее сейчас ему одному. Тонкие узкие полоски шрамов не портили его. Хотя здесь они были более редки чем на спине, которая, похоже, была иссечена плетью. Тод спустился чуть ниже. Язык прошелся по длине ствола. Вильгельм выгнулся с громким стоном, жмурясь от ощущений. Тод из-под прикрытых век смотрел на него. Он заглотил член до основания. Воздух как будто не шел в легкие и подросток хватал его открытым ртом. Вилл дрожал от желания и резкого удовольствия. Он двигал бедрами, пытаясь еще сильней приблизиться к этому ощущению. От накрывшего оргазма он вскрикнул, задрожал сильней, выгибаясь в пояснице. Сознание слабо реагировало на окружающий мир. Далеко не сразу он ощутил запах каких-то трав и скользкие пальцы, растягивающие его изнутри. Тод был возбужден, Вилл видел это, но тот подготавливал его медленно, без резких движений. Подросток сам скрестил ноги за его спиной. Возбуждение вновь начало накатывать, когда внутри было уже три пальца. Тод весьма точно определял, как лучше, и от этого подросток чувствовал, как удовольствие проходится по телу. Тихие стоны он не скрывал. Пальцы выскользнули оставляя пустоту. Тод вновь начал целовать его. Отвлекая. Он и впрямь не заметил, как тот смазал маслом себя, толкнулся. Это было больше пальцев и вскрик вышел болезненным. Головка прошла внутрь. Тод судорожно выдохнул. Но дальше не двигался. Вновь стал ласкать тело, пальцы легко скользили по коже. Вильгельм знал, что должен расслабиться, позволить проникнуть глубже. Он прижался к горячему телу, сам полез целоваться. Тод двинулся вперед, пошло легче. Неприятно, но лучше. Войдя до конца, вновь выдохнул, качнул бедрами, пробуя. Ноги плотней сомкнулись на спине. Он двигался выдержанно, равномерно, узкая ладонь накрыла член, до которого сам Вильгельм не мог дотянуться. Первым накрыло Тода. Он хрипло простонал и замер, чужие ноги не дали отстраниться. Вильгельму хотелось, что бы его сперма осталась внутри. Было в этом что-то. Рукой Тод довел и мальчишку. Развязав ленту и стерев с них обоих следы произошедшего, Тод лег рядом с подростком, обессиленным после этой ночи. Они заснули почти сразу. Солнце слепило глаза. Было за полдень. Тода рядом не было. Вильгельм проснулся, ласково закутанный в одеяло, а на столе стояла еда. Свой завтрак он уже проспал, Тод не стал будить его. Он сел и тут же охнул. Задница отзывалась болью. Ноги как будто и вовсе не родные. Должно быть он забавно сейчас ходит.       — Ты как? — аккуратно зайдя в комнату, Тод присел рядом. Похоже, он был где-то недалеко.       — В порядке, — искренне улыбнулся мальчишка. Он не жалел. Ни капли. Лучше Тода никто не мог сделать. Да и эти воспоминания будут греть его. Едва ли в его жизни будет что-то лучшее.       — Спасибо, Тод, — порывисто мальчик обнял его и мужчина вновь растерялся. Он легко погладил его по волосам.       — Через месяц ты покинешь это место, — тихий шепот в самую макушку.       — Я не хочу, — в словах Вильгельма проскользнула доля капризности.       — Я понимаю, — все так же шепотом ответил Тод и грустно улыбнулся, — но ты дитя чужого народа, эта лучшая жизнь, что можно обрести. Не хочу, что бы ты оказался в борделе, как я.       — Я понимаю, — Вильгельм повторяет его слова, склонив голову вниз. Тод осторожно приподнял ее за подбородок, но подросток тут же вырвался.       — Вильгельм, — осторожно позвал мужчина и вновь коснулся его подбородка пальцами.       — Все в порядке, — худая ладонь сжала его запястье, голос был задушенным, готовым вот-вот сорваться. Он ощутимо сжал его руку. Тод почувствовал, что тот дрожит. Горячие капли слез коснулись кожи. То что так отчаянно не хотел показывать Вильгельм.       — Ну-ну, — обняв худые плечи тихо проговорил мужчина, прижимая того к себе. Он все понимал, но сделать что-то был просто не в состоянии. В последний месяц Вильгельм чувствовал себя подавленно. Много всего скопилось внутри, но выговориться было некому. Мысль о том, что он вскоре распрощается с этим местом угнетала и жалость к самому себе засела глубоко внутри. Тода он не хотел обременять еще больше. Но идти ему было все равно больше не к кому. Он понимал, что тому тоже сложно с ним расставаться. Они оба знали, какую цену заплатят в итоге за привязанность. Теодор неоднократно говорил об этом им обоим. Вильгельму кажется, что если бы не Тод, он бы не очнулся после смерти родителей и торгов, умер бы с тоски, наверное. Тод, долго смотрит на него и парень опускает глаза, уже жалея о своей просьбе. И зачем только сказал. Но, похоже, увидев что-то, мужчина, кивает, соглашаясь. Где-то месяц спустя после их первой встречи Вильгельм напросился спать вместе с ним. Кажется, это было уже в какой-то другой жизни, но когда было особо страшно, одиноко или грустно, родители позволяли ему спать с ними в постели. Это его успокаивало. И Тод, понимая это, изредка тоже позволял ему остаться. Но как только ему стало лучше, это прекратилось. Вильгельм не думал, что Тод согласится сейчас. Не смотря на то, что было между ними, он не чувствовал двусмысленности. От чужого размеренного дыхания где-то чуть выше ему стало немного, но легче. Сам Вильгельм никак не мог уснуть, но вертеться боялся, не хотел свой возней потревожить мужчину. Единственное, что он мог - это рассматривать чужое лицо. Такое красивое и правильное. Только небольшой шрам возле уха казался неправильным, лишним. Тод никогда не рассказывал откуда у него столько отметен на спине. Наверное, этого не знал даже Теодор. А может знал, но молчал. Мысли о предстоящем вновь вызывали тоску. Он думал, пытался представить то что будет дальше. Ничего светлого не представлялось и единственное чего он добился - это засаднившего горла. Чужая рука опустилась на поясницу и шепотом, почти на ухо: «все хорошо?». Он сдержался. Ничего не сказал. Тод поцеловал его куда-то в макушку, прежде чем вновь задремать. Когда Вильгельм пришел к нему на следующую ночь, он не возражал, дальше они даже не договаривались. Так было еще неделю, пока однажды утром не появился недовольный Ваар. Безусловно, ему это не нравилось, но Тод не позволил выгнать парня. Теодор не сдерживался, говорил на повышенных тонах, а мужчина говорил тихо, но в голосе появился металл. Тод никогда не повышал голоса, даже в спорах. Он не любил все проявления конфликта и уж тем более насилия и предпочитал, чаще всего, просто соглашаться. Но если в его голосе появлялись такие интонации, он будет настаивать на своем до конца. Вильгельм чувствовал себя виноватым в нынешней ссоре. Он не должен мешаться Тоду, тот и так многое для него сделал. Больше чем кто-либо. Больше чем нужно и можно.       — Теодор, пожалуйста, не надо, — парень несмело коснулся руки хозяина, — он не виноват, не кричи на него. Если ты против, я уйду, — Теодор замолк. Едва ли он ожидал этого. Обычно их дележки проходили где-то в коридоре и они без какого-либо зазрения совести орали друг на друга. Одному пятнадцать другому тридцать два, но едва ли это их волновало. Теодора здесь по-своему любили и уважали, но подобным образом с ним говорили многие. Вильгельм вышел из комнаты, не дожидаясь ответа или пока за него заступятся. Он не должен вставать между ними. Сейчас он понял это невероятно отчетливо. Тод любит его и не должен приносить это в жертву ради воспитанника, с которым больше уже не увидится. Он был прав. Вильгельму нельзя в него влюбляется. Нельзя становиться третьим в этих отношениях. На глаза обоим он старался не попадаться. Было обидно за то, что все сложилось именно так. Кое-как он сдружился с мальчишкой помладше — Густавом — и у них сложилось какое-никакие, но общение. Общая беда объединяет. Но Вильгельм четко понимал, что это далеко не та дружба, что была у него с Тодом. Но… не было больше старой дружбы. Тод пытался поговорить с ним, но Вильгельм упорно избегал его, обрубал разговоры. Постепенно, это прекратилось и парень выдохнул с болезненным облегчением. Но почти перед отъездом он все равно должен был показаться ему на глаза. Отдать мандолину. Когда-то Тод научил его играть на ней. Он помнил, как они сидели на полу, он поправлял его руки, объясняя как играть и зажимать струны. Терпеливо и медленно. И труд был не напрасен. Почему-то передать через кого-то другого даже не пришло в голову. Возможно, где-то глубоко внутри он все же желал этой встречи. Ладонь аккуратно надавливает на дверь и та легко поддается. Выдох. Значит, он внутри. Тод и впрямь сидит прямо на полу, подогнув под себя ноги. На шум он поднимает голову, а Вильгельм не смело ступает внутрь и тут же начинает как будто оправдывать свой приход: "Я… мне… занести..." Тод лишь поднимается, подходит почти вплотную, смотрит как-то виновато. И Вильгельм протягивает ему инструмент, удерживая за гриф. Тод мог взять ниже или, наоборот, выше, но его ладонь легла поверх его пальцев.       — Вильгельм, подожди, пожалуйста, — он чуть сжимает руку, задерживает и Вильгельм оборачивается, совершая ошибку, теперь он бы уже не смог просто уйти, — Я понимаю, ты не хочешь со мной говорить, но хотя бы скажи, чем я тебя так задел? Я правда не понимаю, где обидел, как мог не заметить, — Тод всегда хорошо понимал чужое настроение, чувствовал, когда его слова задевали и смягчал. Вильгельм посмотрел на него не понимающе. А потом до него дошло.       — Ты всерьез? Ты думал, что я обиделся? Неужели ты не видишь, что я вам мешаю?! Я хотел как лучше, решил отойти в сторону, а ты счел это обидой? — вот теперь ему и впрямь стало обидно. Все его старания, сдерживаемые внутренние переживания — все оказалось ни к чему.       — Я… Прости, не подумал, — Тод хочет что-то сказать, но прерывает сам себя и лишь извиняется, мягко притянув блондинистую голову к себе. Лишь позже, Вильгельм думает, что поступил не правильно. Откуда мужчине было знать, что творится у него в голове? Он не был обязан догадываться и правильнее было бы просто объясниться и предложить свой выход из этой ситуации. Они бы наверняка все решили спокойно. Игнорирование было жестоко по отношению к Тоду, ведь тот вправду считал себя в чем-то виновным, пытался исправить, но бился лишь в стену его равнодушия. Тут он, Вильгельм, должен был извиниться. Стыдно за самого себя. Даже больше, чем за то, что он позволил себе в итоге разрыдаться. Нужно было просто поговорить, тогда бы ничего этого не произошло. Но он молчит, уткнувшись носом куда-то в живот Тода. Лежать на его коленях не очень удобно, но это и не столь важно. Он обхватывает чужую поясницу руками, прижимаясь сильнее. Он позволил успокаивать себя, словно маленького ребенка. После того, как начинавшаяся истерика улеглась, Тод что-то сосредоточенно царапал на деревянном корпусе мандолины. Наконец, он выдохнул, оглядел довольно плод своей работы. И передал Вильгельму.       — Что это? — подросток озадаченно покрутил инструмент в руках, пока не нашел буквы. Что-то знакомое, но тем не менее все равно не понятное. Он силиться вспомнить, но без толку.       — Значит, тебе хватило пять лет, что бы забыть слова собственного языка? — Тод чуть склоняется к нему со своей не сползающей грустной улыбкой, — «Надеюсь, удача будет с тобой, Вильгельм. И Теодор, и я надеемся». Оставь ее себе, как… как знак моей привязанности к тебе, которая уже не исчезнет, — он говорит почти неслышно, а потом обнимает. Для него это жутко неудобно, но сидят они так достаточно долго. Потому что пока что еще могут и потому что это все же прощание. Раз и навсегда. И, наверное, что бы уйти Вильгельму все же нужно было попытаться еще один раз. Приподняться на руке и поцеловать в поджатые губы. Вильгельм действительно не думал, что когда-либо вернется сюда. В это место, что отпечаталось в памяти так неоднозначно. Хотелось пришпорить лошадь, лишь бы добраться быстрее и одновременно убежать прочь, не замечая ничего вокруг. Вновь в его душе появилась та дикая смесь из волнения, страха и предвкушения. За десять лет много чего случилось. Дурного и не очень, но сейчас он мог бы сказать, что всем доволен. И едва ли он чего-то желал от этой жизни еще. Все чего бы ему хотелось, у него было. И он давно не думал о встрече, но эта возможность всколыхнула его сознание, загорелась необычайно ярким желанием. Это то, чего у него не было и чего бы он хотел. Но внутри все мерзло от страха, как его встретят. И вспомнят ли еще. Где комната Теодора он вспомнил неожиданно точно и то, что за этим самым окном явственно тискали какую-то девицу вызвало прочное отторжение. Он все понимал, прошло много времени, мало ли что могло произойти. Но когда-то его самого все же променяли на этого человека. Из-за этого он чувствовал непонятное отторжение к Ваару, который сделал тогдашний выбор Тода бессмысленным. Видеть друг друга они были обоюдно не рады. Но тот его узнал, наверное, из-за того что у них обоих давно не менялись привычки. Иногда Тод брал его с собой на улицу. Поздних гостей Теодор всегда встречал одной и той же фразой. И они вместе отвечали ему тоже одной и той же фразой. Реакция была чисто механическая. Наверное, поэтому же тот так изменился в лице. Позже нашелся и Густав, которого было почти не узнать. Но они оба интересовали его мало, если быть до конца честным. Он хотел видеть еще одного человека. Но его вопрос увяз в тишине. Он долго не понимал. Потом не верил. Потом сбежал. Он чувствовал себя невероятно потерянным. Ему казалось, что даже пятнадцать лет назад он себя так не чувствовал. Желание, что было так достижимо неожиданно стало невозможным к выполнению. В первые годы в замке, Вильгельм часто поглаживал царапины на деревянном корпусе пальцами и думал, что где-то там его все еще любят. Это давало зыбкое ощущение так не хватающей поддержки. А оказывается, что девять лет он был абсолютно один. Не было никакого «где-то там». Наверное, ни один человек не видел столько его слез, как Тод. Но сейчас это последний раз, когда такое происходит. Он обещал себе что и этого не будет, казалось бы, сколько уже можно, но почему-то вновь щиплет нос и он все время трет щеки рукавом пытаясь стереть дорожки горячих слез. Ему бы хотелось обнять Тода, если бы тот его узнал. Просто так прижаться, забывая сколько лет прошло, забывая, что сам уже не тот подросток который уходил. А все обернулось так, как он даже не представлял. Его никак не встретили. Тод больше не мог никому ничего сказать, отреагировать. Толстый слой земли - непреодолимый разделитель. Если бы он узнал прямо тогда, в тот год, сейчас бы больно уже не было. Хотя, наверное, от этого вся жизнь пошла бы прахом. Вильгельм не был уверен, что сумел бы в шестнадцать оправиться от известия о смерти. Сейчас чуть проще. Потерлась память и заботливые руки легли на плечи. Георг знал ту историю от начала и до конца. Наверное, Вильгельму стоило огромного доверия рассказать ему это все, от того где судьба дала резкий поворот до самой их встречи. Он не обязан понимать, но все равно понимает. И это успокаивает. Вильгельм всегда остро нуждался в чужой поддержке и тех, кто ему ее дарил невероятно любил. Ему необходимо, что бы его понимали.       — Как знак моей привязанности к тебе, которая уже не исчезнет, — он беззвучно шепчет губами, повторяя чужие слова, что были выжжены в его памяти. Он уже не забудет. Такие вещи не забываются. Но теперь он может расстаться с прошлым, отпустить. Что было, то прошло. Теперь он и впрямь может дать обещанную преданность одному королю, позволить этому чувству полностью поглотить сердце. На землю опускается небольшое яблоко. Он помнит. Начало и конец, словно отражение. Вильгельм какое-то время стоит, прижавшись к чужому плечу. Он надеется, что это то, чего хотел для него Тод, что он одобрил бы его выбор. Блондин чуть кивает Георгу, позволяет увести за собой, но прежде все же роняет тихое и в этот раз и впрямь последнее: «Прощай».