Цепь

      — Тсу-сан, а как вы думаете, использовать удар с разворота на противнике, превышающем тебя по габаритам в три раза, уместно или лучше не стоит? — звонкий голосок доносится правее меня. Я бы не обратил на это внимание и ответил, что все зависит от опыта бьющего, если бы этот вопрос не задала самая светленькая и самая духовно чистая из всех нас девочка лет девяти.       — Кири, поясни мне, пожалуйста, почему именно ты задаешь мне этот вопрос, причем в тот момент, когда наши парни пытаются обобрать лавочника с такой же комплекцией? — раздраженно уточняю я и тревожно смотрю на парней. Нехорошее предчувствие въедается в мозг, грозя если не похоронить под собой, то покалечить психику уж точно. Я дергаюсь, с западной стороны вроде как прогулочным шагом движется гроза всея нашего городка.       — Потому что парни явно не справляются, а времени у них уже не остается, — флегматично заявляет девочка, сильнее сжимая в объятиях потрепанного кролика. Голос ребенка напрягает, но стоит мне кинуть взгляд на ее сжавшуюся фигурку, и я облегченно выдыхаю. Беспризорник — это, конечно, приговор в той или иной степени, но все же не хочется видеть, как на твоих глазах ребенок становится бессердечной куклой.       Тело напрягается. За время нашей разлуки с моим бывшим сожителем со мной много чего произошло. Например, у меня не осталось выбора кроме как научить свое тело защищать себя. Поэтому стоило одному черноволосому парню кинуть взгляд на мальчишек, что недавно попросили меня в некотором смысле принять над ними опеку, как я, сорвавшись с места, едва успевая пролепетать что-то про неугомонных братишек продавцу, буквально впечатываюсь в главу дисциплинарного комитета школы, которую я собираюсь посещать после каникул.       Наша потасовка быстро заканчивается, но последствия остаются огромными. Я знаю все это, поэтому как можно быстрее исчезаю с места преступления, если можно так выразиться, и несусь вслед за сбежавшими детьми, на бегу оглядываясь. Брюнета хватает разъяренный лавочник, громко крича, он тычет пальцами в разнесенный магазинчик, по всей видимости, требуя возмещения ущерба. На злой взгляд серебряных глаз я лишь приветливо машу рукой и ускоряюсь едва ли не до скорости света.       Стоит, наверно, пояснить причину моих столь необдуманных действий. С момента нашей последней и не совсем удачной встречи с рыжиком прошло уже больше двух месяцев. Нормальный человек на моем месте воспользовался бы подаренным ему шансом и забыл бы все как страшный сон. Я же себя с давнишних пор нормальным не ощущаю. Поэтому, когда я проснулся следующим утром и осознал, что я совершенно ничем не могу заняться, кроме как вернуться туда, откуда пришел, я выдохнул даже с каким-то облегчением.       Признаться честно, первые дни я порывался вернуться к Ичиго и все у него узнать, даже если придется использовать силу, но каждый раз останавливал себя. Я мог усугубить ситуацию.       От обилия времени, — ходить в школу, когда в голове мысли крутятся только вокруг моего друга, я не мог, да и не хотел, — я ходил по городу, пытаясь найти место, куда бы я мог приткнуться. Не знаю, каким образом я смог натолкнуться на один игорный клуб, но у меня это получилось, и вот я уже два месяца как получаю неплохие доходы с того места.       Прилично и не совсем одетые дяди и тети с хорошими суммами в карманах, — ума не приложу, откуда в нашем городе такие, — стали для меня манной небесной, так как с недавних пор я был лишен обещанных мне денег и пропитания. Все из-за того, что я не совсем культурно пояснил очередному маминому ухажеру, как следует себя вести с женщинами и что надо им говорить. Беседа помогла, конечно, но мама на долгие две недели лишилась удовольствия лицезреть рядом с собой представителя сильной половины человечества.       Наряду с моим хождением в клуб я натолкнулся на группу ребят от пяти до одиннадцати лет. Кто-то из них сбежал из местного детского дома, кого-то выставили родители, но все они сбились в кучу, отчаянно желая той потерянной ласки и любви. Увидев эту компанию на окраине города среди людей без определенного места жительства, пытавшуюся обогреться друг о друга, я внезапно понял, что не испытываю того, что чувствуют они. Да, женщина, живущая со мной, была мне матерью, но чисто на формальном уровне. Да, я большую часть своей жизни проводил на улице, появляясь в доме от силы на три-четыре часа посреди недели, а потом снова пропадал. Однако я не чувствовал себя одиноко и мне не нужны были родители над головой.       Удивительно, но я не ощущал каких-либо связей и не хотел их. За исключением разве что одной, но подсознательно я был абсолютно уверен, что мой друг, стоит ему разобраться в ситуации, вернется ко мне, и я не беспокоился.       Это осознание стало для меня шокирующим и выбивало как почву из-под ног, так и воздух из груди.       Детей я тогда банально пожалел. Попросил одного, что выглядел постарше и посолидней, отойти и поговорить. Он мне рассказал, как его зовут, почему он здесь оказался, и чего им было нужно больше всего. На следующий день я принес им еды, а они, как-то подозрительно на меня покосившись, стали выспрашивать, зачем мне это нужно.       Это стало моим первым настоящим уроком.       Я тогда не то, что удивился, я тогда самым бессовестным образом уставился на детей, пытаясь понять и осознать причину, по которой они задали мне этот вопрос. Разве мне нужно что-то от детей? Разве кому-то от них что-то нужно?       Видя мою растерянность, тот парнишка, с которым я разговаривал при первой встрече, пояснил мне, что иногда сюда захаживают странные личности и за еду или теплые вещи просят у них что-нибудь. Будь то испытать на себе что-то непонятное или просто уйти с ними, вернувшись истерзанным. Я тогда по-новому взглянул на них. Уселся прямо на траву и разрыдался, представляете? Я четырнадцатилетний парень, вот уже как четыре года пребывал на темной стороне нашего города и только тогда осознал, что на самом деле значит эта темная сторона.       Мне тогда безумно хотелось найти всех этих отморозков и вырвать им их слабо трепыхавшиеся сердца.       Даже Ичиго так и не смог вбить мне в голову, что в нашей жизни за просто так ничего не бывает, а эта группа ребят смогла. Успокоившись, я попросил их взамен рассказать, чем они обычно занимаются.       Кто-то из них подворовывал, кто-то обманывал или выпрашивал подачки. Это я узнал, к моему великому сожалению, не с их слов, а с действительности, когда тот же самый мальчишка, — на самом деле он среди них был кем-то вроде главного, — показал их (!) серые будни. Он еще рассказывал о том, где какие территории и с чем лучше на них работать. Самым страшным для меня стало то, что некоторых детей заставляли продавать наркотики или что-то на их подобие. Услышав эту разрывающую мне мозг правду, я присел перевести дыхания.       В тот день на моих руках снова пылали огни.       Парнишка тогда уставился на меня, как на восьмое чудо света и завороженно потянул руки к пламени. Я тогда так испугался, что с ним может что-то случиться, что огонь, видимо, услышав о моих опасениях, чуть поутих и, ластясь, качнулся в сторону мальчишки. Это стало новым откровением. Правда, после того инцидента, как бы я не хотел повторить этот фокус, странное пламя не слушалось и не появлялось, как бы зол и раздражен я бы не был.       Потом были переходные экзамены в школе, где я впервые лично встретил грозу всея города, — каким-то чудом мне все это время удавалось с ним не встречаться.       Честно говоря, увидев его впервые, я ожидал немного большего. Все от того, что меня не впечатлил его стальной взгляд, худощавая, но крепкая фигура, и его рост. Правда, мне потом в подробностях пояснили, что не следует доверять первому впечатлению. Лежа на траве, за восточным крылом здания школы и вглядываясь в голубое безоблачное небо, я осознал, что дальше так продолжаться не может. Защита это, конечно, хорошо, но, как говорится, лучшая защита это нападение. Однако к этому я вернусь немного позднее.       После тех экзаменов та самая группа детей всем скопом выловила меня на улицах города, притащила в какое-то заброшенное здание и, едва не падая на колени, попросила у меня защиты. Оказалось к детишкам пристает местная неорганизованная преступность, уповая на то, что ребята бездомные и вообще беспризорники, поэтому никто о них думать не будет.       Моим вторым уроком стало осознание того, что мир не крутится вокруг меня, я не всесилен и от меня в этом мире, в общем-то, мало что зависит.       Причина же была проста. Я не справился с дарованной мне ролью, и троих ребят забрали в буквальном смысле у меня из-под носа, а я так и не смог ничего сделать. Позднее детей, конечно, вернули за ненадобностью, но те сломанные куклы, появившиеся на месте когда-то живых людей, чуть не сломали меня самого.       Тогда я в первый и последний раз пришел к главе комитета и срывающимся голосом молил о помощи.       Мне помогли, но попрекнули в слабости и ничтожности, не слабо съездив излюбленным оружием по лицу. Я даже прятать эту рану не стал. Она напоминала мне о моей никчемности.       Дети, к моему огромному удивлению, хоть и были раздосадованы, даже злы на меня, но исчезать из моей жизни не стали. Поначалу я думал, что это все из-за того, что им больше не к кому обратиться со своей просьбой, но все на самом деле оказалось гораздо сложнее. Просто ребята увидели во мне что-то, чего я в себе увидеть никак не мог, поэтому упорно отрицал.       Так я решил, что даже если рядом нет моего рыжего друга, я обязан учиться, чтобы в будущем не допустить подобных промахов.       Отказавшись от всех предоставленных мне благ, я, в чем был, остался на улицах. Моими первыми настоящими учителями были дети, которые показали, как правильно обворовывать, обманывать, прятаться от правоохранительных органов. Однако на правах старшего, я должен был знать гораздо больше. Поэтому я сделал то, до чего не решился бы додуматься ни один здравый человек. Я отправился к главе местной группировки и просил его стать моим учителем. Не знаю, что меня спасло от немедленной кары за мое поведение, но в ученики меня взяли и на предельно жестоких методах показали, что значит организованная преступность.       Поверьте, я на собственной шкуре прочувствовал, как надо правильно подкупать представителей государства, какие сделки можно считать выгодными и что значит лишить человека жизни. Помимо административных обязанностей, я опробовал себя в качестве врача и бойца. И за каждую мою ошибку я получал свое заслуженное наказание, которое порой со мной даже не было связано.       Так из-за моей оплошности была вырезана другая группировка, из-за того, что я не выучил урок, на моих руках умер не один человек, пришедший ко мне за исцелением, а телохранители, приставленные ко мне из-за моей не способности драться, не единожды заменялись другими.       Я с лихвой осознал, что значит быть ответственным за кого-то.       Смешно, но за чертов месяц я узнал, каково это быть главой преступной организации. При всем этом, та небольшая группировка, ставшая мне полигоном для учений, была далеко не основной и курировалась, если так можно выразиться, куда более сильными и влиятельными семьями или кланами.       Удивительно, но где как не на темной стороне нашего мира узнать, что на самом деле значит дисциплина, иерархия и пищевая цепь в понимании человека. Но не смотря на всю боль, которую я переживал, переступая границу основного здания группировки, я все еще был ответственен за группу детей, отдавших мне жизни на сохранение. Я учил их почти тому же, что и меня, но в гораздо более щадящем режиме.       Кажется, я упоминал о грозе нашего города, но так и не закончил свой рассказ.       Оказалось, что причиной того, почему две стороны нашего мира никак не пересекались, был именно брюнет. Он тщательно следил за теневой стороной города и в случае необходимости с помощью хорошо поставленных ударов показывал, что на охраняемой им территории вседозволенности он не допустит.       В том другом мире, где я чувствовал себя более живым и более нужным его уважали и боялись, хотя он всего на два года старше меня.       Сейчас, когда я уже больше полугода как значусь учеником средней школы, где расположил свои владения дисциплинарный комитет, мы с Хибари имеем довольно натянутые отношения. Я благодаря своему обучению и опекунству довольно часто прогуливаю школу, а Хибари, ненавидящий, когда нарушают правила, от этого безумно злится.       О самой школе мне сказать нечего, разве что одноклассники меня невзлюбили с первого взгляда. Все потому, что я сейчас занят планированием новых тренировок для ребят, которые должны стать завершающими, — последнее время интуиция бьется в конвульсиях от надвигающихся событий, а детям в этом участвовать не обязательно. Поэтому на уроках я в основном отвлекаюсь, четкие ответы дать не могу, а из-за предчувствия чего-то нехорошего моя неуклюжесть достигла просто заоблачных высот.       Кажется, в школе меня называют "никчемным".       Усугубляется положение тем, что все два месяца после моего возвращения в родные пенаты мне снится один и тот же сон, про какого-то мужчину. Могу руку на отсечение дать, что главный герой моих сновидений тот блондин из моего первого странного сна, который вызвал у меня табун мурашек и очень нехорошее ощущение. Впрочем, если это действительно был он, то тогда я могу понять, почему его окружает такая аура…

***

      Маленький Джотто жил с открытой душой и добрым сердцем.       Он был удивительно чистым, в то время как вокруг процветали разруха и хаос.       Он был мальчиком, что озарял всех своей широкой улыбкой, смешил своими постоянно растрепанными волосами цветом выжженной пшеницы и удивлял глазами, что были светлее неба.       Маленький Джотто еще не знал, какое будущее ему предначертано.       Он с задором смеялся и мчался за птицами, что случайно попадались ему на пути. Он всегда с толикой зависти следил за их последующим полетом, но не забывал восхититься грацией, олицетворявшей саму свободу. Он всегда махал птицам вслед. Кто знает, а может они еще встретятся? Может эти птицы расскажут ему сокровенную тайну или позволят увидеть нечто невероятное? Поэтому он всегда махал рукой, громко выкрикивая: «Удачи в пути!»       Маленький Джотто верил, что он настоящий мужчина.       Поэтому, когда на их небольшой городок, итак не являвшийся примером для подражания, делала набег очередная группа бандитов, он с уверенностью шел к старым, едва шагающим от усталости часам на одном из зданий и обстреливал их камнями из самодельной рогатки.       Тогда он еще не знал, чем могут обернуться для него эти действия.       А пока он с задором выглядывал из своего укрытия, прицеливался и стрелял, не промахиваясь. В его голове в этот момент разворачивалась настоящая битва, где он непременно был главным героем, что обязательно всех спасет, а хмурые мужчины, вставшие на пути доблестного героя, были злыми пиратами, пытавшиеся захватить городок.       После таких битв всегда остаются пожарища.       После той битвы огонь, что загорелся в его сердце, потушить было уже невозможно.       Маленький Джотто больше не маленький. Он уже совсем большой! Только вот с виду и десяти не дашь, а в глазах свой, полученный не за «просто так», дедушка.       Первого своего друга мальчишка-старик нашел в заброшенном здании на окраине столицы, куда попал благодаря мытью ржавой посудины, едва державшейся на плаву. Тот парень был года на три старше него самого и громко выхаркивал кровь, держась за раненный бок. В то промозглое утро, что бывает крайне редко в солнечной Италии, юный дедушка впервые осознанно протянул руку помощи. Ему, конечно же, отказали, но это же был день открытий! И потому он, не сомневаясь ни секунды, заставил принять свое предложение. Только вот он не произнес ни слова, растянув лишь губы в чудом не забытой улыбке. Пламя, бушевавшее в его сердце, было настолько сильным и чистым, что новый знакомый не просто разглядел его, но и доверился, о чем позже ни разу не пожалел.       Теперь юный старик Джотто должен был понять, что есть зло, а что добро? И надо ли вообще отделять два этих понятия?       Новый друг, едва ли не сразу ставший лучшим, имел неординарную репутацию, если можно так выразиться. И это касалось не только обычной жизни, но и темной. Тень Рима. То, что оказалось по ту сторону действительности, было не то чтобы ужасным, — хотя и не без этого, — но и хорошего в этом было мало. Юный дедушка осознавал это. Осознавал с самого своего первого шага во тьму, но это не спасло его. Он едва не утратил своего друга, едва не потерял пламя. Он едва не уничтожил себя.       Говорят, чтобы стать полноценной личностью, надо пройти огонь, воду и медные трубы.       Огонь был тогда, когда двое парней по данному им заданию должны были поджечь один из штабов противостоящей банды. Огонь был тогда, когда они на своих спинах вытаскивали людей, среди которых были дети. Они прошли первый этап, когда поняли, насколько ценна жизнь.       Водой, как ни странно, стали их чувства, мысли и взгляды, захлестнувшие их волной. Все люди разные и жизнь они видят по-разному. Они поняли это только тогда, когда возвели курок пистолета, дуло которого упиралось в лоб лучшего друга.       Но самым страшным испытанием стала слава. Так называемые «Медные трубы». А все от того, что доверие пошатнулось. Один из них силой своего пламени пробивал себе путь наверх с такой немыслимой скоростью, что становилось порою страшно. Второй же, оставшись у начала «лестницы», чувствовал, как за победы его друга ему в буквальном смысле ломали кости.       Спасением шатких отношений стал человек, что придерживался очень жестоких правил.       Мало кто знал, — хотя если говорить честно, то никто, — что этот мужчина, что долгое время провел во всех этих мафиозных разборках, просто не смог позволить погаснуть тому огню, что к моменту их встречи лишь теплился. Да, действительно, никто не знал, но по искоркам в далеко не юношеских глазах мужчина мог понять, что его раскусили.       Маленькое путешествие, в которое отправились два вновь лучших друга, стало началом конца. Конца их относительно беззаботной жизни.       Благодаря этой «прогулке» они смогли познакомиться с невероятными людьми, имеющими самые разнообразные социальные статусы. Множество новых знакомых и друзей дали старт новым взаимоотношениям и связям.       А по возвращению юный дедушка и его лучший друг должны были вступить в бой.       В бой за право быть свободными и независимыми. Эти двое и те, кто пришли к ним на помощь, мало-помалу уничтожали тех, кто сеял боль и разруху. Эти ребята, еще не ставшие полноценными мужчинами, взяли в руки оружие, чтобы спасти тех, кто не мог сделать это самостоятельно. Все они стали надеждой для усталых от такой жизни горожан. Так родилась Вонгола.

***

      Я душераздирающе зевнул и прибавил шагу. Все же плохая была идея отправляться на темную сторону в столь поздний час, даже если это и было связано с необходимостью тренировки.       На улице было зябко. Даже если синоптики и обещали теплую зиму, она сама об этом явно не знала. До дома же мне было идти еще примерно минут десять, а я уже продрог до костей. Предчувствие ворочалось в груди неподъемной грудой, не давая мне спокойно жить уже месяц. Я бы не обратил на это внимание, все же довольно долго меня мучают такие ощущения, а кошмары и вовсе стали чем-то обыденным, но вокруг стояла тишина. Стоит отметить, что я еще не перешел черту, где это самая тишина могла быть обычным явлением и принималась жителями спальных районов, как что-то само собой разумеющееся.       Настроение от всех этих выкрутасов подниматься до положительных отметок не намеревалось, поэтому я посильнее закутался в куртку и прибавил шагу.       Мысль, появившаяся на краю сознания и притянутая на обозрение из-за своей заманчивости, была тщательно обдумана и принята как установка к действию. Действительно, сократить путь это хорошая идея, особенно в данном случае.       Только вот хорошая на первый взгляд идея может оказаться далеко не такой привлекательной, когда ты осознаешь, какую глупость ты совершил, пытаясь облегчить себе жизнь.       Пробираясь по темным провалам между домами, я дернулся от странного и неестественного в ночи звука.       Шкряб. Шкряб. Шкряб.       Странный шаркающий звук донесся откуда-то слева. Там как раз был поворот в очередной переулок. Я, остановившись именно у этого поворота, дернулся и прилип к стене. Становиться свидетелем преступления не очень-то и хотелось. За время обучения премудростям теневого мира я сполна мог осознать, что как бы я не старался сотворить благо для всех нуждающихся, сейчас кто-то умирает, даже если это не естественная смерть, и я с этим ничего не могу поделать.       Шкряб. Шкряб. Шкряб. Слабый стон. Стая мурашек пробежалась по спине. Я беззвучно выдохнул и слабо стукнулся затылком о ледяную стену. Ну и какого черта я все еще здесь стою? Стоило только втолкнуть сейчас так необходимый кислород в легкие, а мысли о глупости своих действий проплыть в голове, как с того же переулка послышались шаги. Тихий разговор стал громче, полностью заглушая участившиеся стоны. Впрочем, пугающий шаркающий звук все продолжался и почему-то непозволительно близко.       Шкряб. Шкряб. Шкряб.       Я, сделав над собой усилие, шагнул туда, откуда шел до этого момента, и не удержался, взглянув в сторону темнеющего провала. Чья-то изломанная рука прочертила окровавленными пальцами маленькие дрожки.       Я вздрогнул и сглотнул подступивший к горлу крик.       — Какого черта мы должны сначала клеймить этого засранца, а только потом убивать? Сейчас же сюда сбежится весь район! — едко донеслось из-за угла.       Сделав неуверенный шаг к просвету, я судорожно вздохнул. Отчаянно желая отвести взгляд от ползшего в темный коридор другого переулка тела изуродованного человека, я шагал назад. Я чувствовал, как обжигают слезы кожу на лице, как мои руки трясутся от страха, а ноги подкашиваются от слабости.       Все, что я раньше видел, было лишь добрыми сказками по сравнению с тем ужасом, что происходил сейчас.       Да, я признаюсь, что мне приходилось даже убивать. К тому же много смертей висит на мне из-за моего незнания и неумения, но то, что творили с этим человеком, было за гранью моего понимания. То изувеченное ожогами, ссадинами и ножевыми ранениями лицо, что выползло немного позднее руки, заставило мое сердце ухнуть вниз, а затем забиться в истерике.       Я не хочу умирать. Я не хочу умирать. Я не хочу умирать.       Тошнота подступала к горлу, глаза застилала пелена слез, а я упорно тряс головой, закрывая обеими руками рот, не веря, что такие чудовища ходят по нашей земле.       Я. Не хочу. Умирать.       Содрогнувшись от ужаса, что клубился в глазах истерзанного, я осел на землю. В этих глаза была такая мольба, помешанная на гневе, боли и обреченности, что дышать стало трудно. Этот человек знал, что умрет, даже если его сейчас оставят в покое, вызвав ему в помощь скорую. Он знал это, но все равно изодранными пальцами цеплялся за асфальт и умоляюще смотрел в мою сторону.       Я не хочу…

***

      Когда я все же смог продрать глаза, я сначала даже не понял, что на самом деле их открыл, потому что вокруг стояла такая темень, что не было возможности увидеть даже кончик собственного носа. Впрочем, позднее до меня таки дошло, что это просто в помещении так темно.       Воспоминания накрыли с головой, и я, едва сдерживая подступившие слезы, дернулся.       Страшная догадка поразила мой мозг, и я затрепыхался сильнее, но это совершенно не помогло. Я был связан, и не абы как, а очень прочно и подвешен над землей на собственных руках, что на самом деле было очень больно.       Пока я лил слезы, впадая в истерику с каждой секундой все больше, за дверью послышались шаги.       Дверь неприятно лязгнула и яркий свет, скользнувший в помещение, ослеплял. Высокий грузный мужчина прошел в помещение и остановился рядом со мной. Его я смог разглядеть сразу после того, как восстановилось мое зрение.       Я даже почувствовал, с каким ужасом я взглянул на пришедшего.       Трепыхнувшись в своих тисках, я лишь заставил веревки сильнее впиться мне в руки. Слезы градом катились по моим щекам. Я чувствовал, как стирает веревка кожу в кровь, я понимал, что мои руки слишком слабы, чтобы удержать мой вес, поэтому это может закончиться вывихами или чем-то похуже, но самое откровенное осознание, клубившееся у меня в голове…       Я. НЕ. ХОЧУ. УМИРАТЬ.       Дернувшись и обмякнув, я пристально вгляделся в моего визитера из-под длинной челки. Кажется, он был доволен моим испуганным и болезненным видом. Мужчина имел грузную фигуру и непропорционально маленькую голову. Лицо его было как-то скошено, нос с горбинкой явно ломали не один раз, а немного косивший глаз перечеркнут глубоким шрамом.       Новые воспоминания хлынули потоком на мое истерзанное сознания, из-за чего я застонал.       Это, конечно, не первый раз, когда мои пророческие сны сбываются не совсем точно, но именно в этот раз это стало для меня настоящим шоком. Потому что на этот раз, в отличие от сна, мне так легко не отделаться.       Свет, падающий из проема, перестал бить мне в лицо, и я скосил взгляд на пришедшего. Второй мужчина, что стоял прямо на входе, и чье лицо я не мог разглядеть из-за слезящихся глаз и излишне яркого света, многозначительно хмыкнул.        — Молодой человек, вы вели себя крайне неподобающе, за такое поведение вас бы отправили в Ад, если бы вы сейчас были на Высшем суде, — странно мягкий и ласкающий голос донесся от фигуры невысокого крупного человека в дверях. Этот голос нес в себе удивительное количество теплоты и участия, он притягивал, гипнотизировал, но в то же время отталкивал и заставлял лицо кривиться в отвращении.       — Но знаете, я бы смог очистить вашу грешную душу, если бы вы честно признались, что вы видели в том переулке, где совсем недавно мои друзья видели вас, — елейно пропел мужчина и слегка качнулся с носка на пятку. Что-то в этом движение было настолько омерзительным, что я непроизвольно дернулся, а когда второй мужчина замахнулся для удара, я, испуганно пискнув, попытался его пнуть.       Кажется, у меня получилось, так как что-то громко звякнуло, а мужчина прошипел что-то нелицеприятное в мой адрес. Только вот, когда «пострадавший» снова приблизился ко мне, я думал, он снесет мне голову тем ударом, который последовал далее.       Во рту появился неприятный привкус металла и только потом я понял, что у меня полный рот крови. Однозначно, он выбил мне зуб. Пока я прощупывал языком, полость рта, как в меня прилетел второй удар, на этот раз он наверняка целился по ребрам, потому что слабый хруст, оглушающе громыхнувший у меня в голове, явно говорил в пользу этого. А еще я прикусил губу, мне стало жутко больно и из глаз снова брызнули слезы.       — Что же, молодой человек, вы сами выбрали себе путь. Надеюсь, этому многоуважаемому господину вы все же доверите свою великую тайну, — послышались шаги, довольное причитания «пострадавшего», поднимающего выроненный предмет, а затем лязг закрываемой двери.       Тело содрогнулось от ужаса и понимания того, чем вся эта ситуация может для меня закончиться. Только вот если я признаю, тогда выжить мне не удастся.       А я не хочу умирать.       Мысль из головы вышибло одним ударом от ухмыляющегося мужчины.       Признаться честно, я не знаю, сколько раз пришлось моему телу прочувствовать на себе силу взрослого, хорошо сложенного мужчины, но это больно. Из-за хаоса, беснующегося у меня в голове, я не слышал собственных криков, хотя они точно были, я знаю.       Не хочу. Не хочу. Не хочу.       Раздосадованное бормотание о каких-то слабых мальчишках чудом донеслось до моего слуха и только потому, что в его словах проскользнуло то, что напугало меня до новых криков, стенаний и попыток высвободить руки, хотя от тела у меня осталась одна большая гематома.       Электричество.       Я знал, конечно, что у опытных бойцов теневого мира найдется не одна сотня способов выбить из нужного человека информацию, но никогда не мог предположить, что хоть один из них мне придется опробовать на себе. Я не хочу умирать.       Мои бесплодные попытки закончились очередным ударом, а затем я почувствовал, как меня окатили водой. Ну что ж надеюсь, я смогу после этого выжи…

***

      Сознание мутилось от пульсирующей боли, а еще в ушах стоял такой шум, что я сначала даже подумал, что меня выкинули куда-то на трассу. Однако я все еще был в чертовой комнате и все еще висел на своих истерзанных руках, которые я почти не чувствовал. В голове шевельнулась паническая мысль, что это может закончиться ампутацией, но, если честно, я уже не верил, что мне повезет отсюда выбраться.       — Эй, вы живы? — раздалось рядом со мной. Я флегматично взглянул в сторону говорившего, пытаясь разглядеть его в темноте, но на глаза словно накинули какую-то ткань, что вполне может быть, из-за которой я упорно не могу увидеть говорившего.       — Сейчас будет больно, но по-другому спустить вас отсюда у меня не получится, — едва слышно проговорил человек. Я на это безразлично хмыкнул. Больнее чем сейчас мне уже не будет, но как я оказался не прав. Тело, изувеченное побоями, чувствуя, как в него вцепляются чьи-то руки, волной чудовищной боли охватило сознания. Я кричал, но, по всей видимости, ранее мне удалось сорвать голос, поэтому кроме сдавленного хрипа из моего горла ничего не вырвалось. Руки же, едва ли мне теперь принадлежащие, тянущей болью скользили по телу, доставляя еще больше страданий.       Когда мои коленки поздоровались с полом, я понял, что он срезал веревку, а теперь тянется срезать ее с моих рук. Я отрицательно мотаю головой и стараюсь пошевелить посиневшими пальцами. Паника билась в голове, но не могла пробить стену боли, поэтому думалось мне удивительно ясно.       — Я видел, как они меня сюда везли, я смогу нас вывести, — прошептал парень, а потом едва слышимыми шагами прошел к двери. По всей видимости, с ножами он обращаться умел если не профессионально, то очень хорошо, потому что не прошло и минуты, как послышался щелчок открываемого замка.       Я не помню, как мы выходили из своей камеры, как пытались выйти из здания и не попасться, как мой спаситель буквально тащил меня на себе.       По-настоящему в себя я пришел только тогда, когда надо мной остановился белый поток, а чьи-то холодные пальцы мягко коснулись моей руки.       Сознание покинуло мое тело.