День триббла

(Слушать Buying the Space Farm Michael Giacchino)

***

Спок всегда был чужим. На Вулкане, в родном стабильном городе его считали странным гибридом, полукровкой, аномалией, и это не могла изменить ни потрясающая красота его матери, ни ее впечатляющее терпение. Сохраняя на лице ледяную вежливость, он терпел отчуждение — в детстве, в юности, терпел, пока мог. Медитации помогали, но не всегда. Иногда и его крепкий кулак вступал в дело против насмешников, к вящему неудовольствию отца.  — Это ничего. Не повторяй мои ошибки, - говорила мать, землянка Аманда, - будь собой! Не играй в игры, которые тебе навязывают здесь! Если ты не будешь собой, ты не будешь счастлив! «Если я не могу быть идеальным вулканцем, то полечу туда, где слово „нестандарт“ приобретает положительную эмоциональную окраску», — сказал он себе и полетел на Землю. Она восхитила его. Влюбила в себя дождями, океаном, прохладой. Обилием цветов. И яркой, светлой красотой ясноглазых людей. Но и здесь ему не повезло. Если на Вулкане он был человеком, то здесь — в полной мере вулканцем. И никем иным. Академия Звездного Флота неохотно брала в преподаватели инопланетян. И дело здесь было не в отсутствии лояльности к Федерации. Акклиматизация, сложности при оформлении, а главное — желание — было далеко не у всех пришельцев. Им просто это было не нужно. И только Спок с его ослиным упрямством шел к заветной цели, — и добился своего. Обучение кадетов отвечало его стремлениям: передавать информацию жаждущим познания, учить, систематизировать, контролировать, при этом за счет языков не теряя связи со своим прошлым — это было прекрасно! Здесь его уважали, он не был неполноценным, как на Вулкане. Здесь пригодились его титаническое трудолюбие и великолепная память. Здесь ценили его знания и восхищались им. Но ни друзей, ни возлюбленной у него не было. Джим Кирк появился на горизонте Спока тогда, когда тот уже начал уставать от однообразия своей жизни, которой еще месяц назад так гордился. Все студенты были стандартными, они покорно играли отпущенные профессором роли, и он сам играл ее с удовольствием. А Джим Кирк ворвался на сцену его жизни, и только тогда профессор заметил, что все вокруг — это декорации, а не реальность.  — Если ты что-то чувствуешь — чувствуй! Не убивай это в себе! — говорила Споку мать. Но ему успешно удавалось избегать чувств и жить логикой. До Кирка. Джим Кирк был странен. Он легко стал одним из лучших в ксенолингвистике. Он был одним из лучших студентов, когда-либо учившихся в Звездной Академии — и учить его было… неожиданно приятно. Профессор видел — парень относится к нему без пиетета, без особого трепета, который он, несмотря на свою молодость, уже привык видеть в глазах студентов, — той же Ухуры, например. Джим был вызовом его вулканской натуре — щедро одаренный интеллектом, всегда находящий нестандартные решения проблемы, трудолюбивый до безумия, и так же легко выходящий из этого состояния, — как было бы почетно загнать его в рамки, раскрыть его способности! И Спок позволил этой иллюзии увлечь его. Думать о Кирке. И о том, как к нему относится Кирк. Поддаться… Но с тем, чтобы победить самому. Джим был как горячий ветер, что несет и увлекает за собой всё: траву, песок, людей, землю, всех унося за собою. И Спок с наслаждением подставил лицо этому ветру. Он был нелогично, нерационально приятен вулканцу — и непонятен. Профессор не был дураком. Он очень хорошо видел, что нравится студентке Ниоте Ухуре. Он часто ловил на себе взгляды — и женские, и мужские, восхищенно облизывающие его лицо, его фигуру. Некоторые любители экзотики, — на вечеринках, в барах, где он изредка, но все же бывал, — навязчиво флиртуя, специально старались вывести его из ледяного спокойствия — и всякий раз с отрицательным результатом. Он улыбался мысленно. А студенты… Студентам общение подобного рода с преподавателями воспрещалось, и Спок никогда бы не позволил себе ничего предосудительного. А кадет Кирк… Он ничего не говорил. Пока. Он улыбался, когда смотрел на его губы, на его тело — и это задевало Спока. Потом он начал шутить — иногда довольно цинично и двусмысленно — и Спок не знал, как реагировать. Потому что Кирк не преступал границ. Никогда.  — Как по-вулкански будет «секс»? — спрашивал он неожиданно посреди индивидуального занятия. — У нас нет точного аналога этому слову…  — Хм… Почему-то я так и думал. Давайте дальше, профессор.  — Расскажите про пон-фарр, — приставал он к нему.  — Это не учебный вопрос.  — Имею я право обогатить свои знания об интимной культуре вулканцев, профессор? — хлопанье наивных глаз. — Вдруг понадобится. Нравится ли он Джиму, или это просто игра? И почему Спок не прервет её? Земляне одновременно так легкомысленны и так сложны. И он на всякий случай уходил в ледяную невозмутимость, что, к сожалению, не могло обмануть кадета Кирка. — Хотите, поиграем в шахматы? Почему-то мне кажется, вы должны хорошо играть в эту земную игру! Я чемпион факультета. Не бойтесь, я не буду прикасаться к Вам руками… Я все прочитал про Ваш поцелуй.  — Боязнь — человеческая эмоция. И я не боюсь Вас.  — А зря… — Кирк вскидывает глаза, — это… хм… шутка, земная шутка, профессор. Две статьи — «О различии военных терминов в клингонском языке» и «Многообразие существительных, означающих любовь в орионском диалекте „пала“» восхитили Спока легкостью написания, простотой изложения, и он решил поощрить Кирка — так, как это могло быть уместно в данном случае. Фильм на вулканскую тему с его любимым режиссером подойдет. О том, почему в последний момент он пригласил и Ухуру, давно старающуюся перейти строгие рамки «профессор — студент» и стать чем-то большим для Спока, тот старался не думать. Это было спрятано где-то в темной человеческой стороне споковой души. Он и Ухура, очаровательная в платье медного оттенка и золотых украшениях, ждали Кирка уже шесть с половиной минут. Девушка неторопливо вела разговор о предстоящих экзаменах и логичная часть мужчины восхищалась ею. Умная, деликатная, сильная и красивая, она была бы наградой для любого взыскательного представителя противоположного пола. Эмоциональная же часть Спока испытывала негодование: «Где же студент Кирк?» Профессор, с утра ожидавший встречи с этим странным парнем (чтобы, как он думал, обсудить подробности научной работы), был уязвлен.  — Пойдемте. Скоро начало. Это неприемлемо: так опаздывать...  — Эгей! — к ним по тропинке, освещенный лучами заходящего солнца, несся Кирк. В простой футболке и джинсах, в кроссовках, с подсвеченными солнцем волосами. Он чуть не налетел на преподавателя и студентку. Но вовремя остановился.  — Добрый вечер! Извините, простите за опоздание, друг никак не давал уйти! — его улыбка была очень покаянной. Он легко склонился перед Споком в шутливом поклоне, а потом выпрямился и посмотрел в глаза. (О том, что он еле заставил себя идти на встречу после откровенного разговора с Маккоем, Кирк старался и не думать. Смущение обычно было ему не свойственно. Но сейчас бесило все — в первую очередь, Ухура, как всегда.) Спок стойко и невозмутимо встретил взгляд этих синих прожекторов:  — Пойдемте наконец! — как всегда, при виде Кирка у него пропадало желание распекать его. Да и время… Ухура хмыкнула и первая пошла к аллее. Двое мужчин с некоторым стеснением устремились за ней. Фильм был более чем приемлем. Спок наслаждался троекратно: сюжетом, музыкой и игрой актеров. Пейзажами любимой планеты и города Kir, которые здесь встречались на каждом шагу. Лицами молодых вулканцев-актеров: все-таки порой ему очень не хватало родины! По улыбке девушки он видел — ей также понравилось. Лицо Кирка было непроницаемо. И вдруг в разгар самой напряженной сцены Спок почувствовал прикосновение горячих пальцев к правой руке — там, где сидел Кирк. Рука осторожно легла… сначала на его ладонь, а затем большой и указательный пальцы нахала огненным браслетом охватили кисть. От неожиданности Спок растерялся. Его мгновенно прошила — даже сквозь ментальные щиты — настойчивая, яркая медово сладкая чужая мысль-эмоция. Интерес. Вожделение. Шалость. Провокация. Страх. Рот наполнился слюной, сердце молотом застучало в груди. Его хотели, да еще как! Спок медленно повернул голову. Кирк внимательно смотрел фильм, а пальцы его жили своей тайной жизнью. Спок ощутил, что собственной эрекцией можно было бы раскалывать камни. Это было… неприемлемо! Именно в этот момент Ухура наклонилась, чтобы что-то спросить у него. Щеки Спока впервые за много лет окрасились ярким зеленоватым румянцем, к счастью, не видным в темноте. Он вырвал руку. Когда же спустя вечность покосился осторожно туда, где сидела его личная проблема, кресло оказалось пустым. Кирк исчез. И не явился на консультацию в среду. Два дня профессор Спок держался. Почему-то написать сообщение он не мог: слова не приходили на ум. Но и оставить ситуацию так казалось невозможным. Вечером третьего дня, разузнав предварительно о том, где живет Кирк и, захватив с собой несколько статей, могущих помочь в ксенолингвистике, профессор Спок стучал в двери комнаты 334-а. Ответа не было. «Может, это была ошибка? И мне все показалось?» Он постучал еще раз, костяшками пальцев. «Учение Сурака говорит о невозмутимости. О вреде эмоций. Где же найти невозмутимость в себе?..» Дверь была не заперта и легко открылась сама. Взору профессора Спока предстала картина доселе не виданного бардака. Вещи и стулья, фрукты и спортивный инвентарь, даже старинные бумажные книги были разбросаны всюду. Одежда — женская и мужская, в том числе нижняя — щедро покрывала пол. А в эпицентре этого взрыва ярким мазками был нанесен обнаженный до пояса студент Кирк — в кровати, с рыженькой девушкой на нем — верхом. В синих глазах, внимательно рассматривающих профессора Спока, не было ни капли смущения. Он мог бы идентифицировать процент вызова, процент иронии. Все остальное было нечитаемо для сухого вулканского альтер эго. Кирк медленно улыбнулся своей кривой ленивой улыбкой.