Cook Me Breakfast (And Love Me Forever?)

      Следующие несколько недель сливаются воедино. Тони проводит день и вечер в «the Langham», а ночи и утро — с Евгением. Они переспали на втором свидании, а затем проводили вместе каждую ночь. Тони не задумывался о том, что стоит подождать третьего свидания, или, хотя бы, разговора о дальнейших отношениях. Ему необъяснимо легко с Евгением.       Это не любовь, но это оргазмы и иногда объятия, и Тони думает, что так даже лучше. Он не скучает по Евгению, если они не видятся целый день, но он всегда рад видеть его, и секс с ним лучший из всех, что был прежде. Со временем, Тони думает, что может всерьез влюбиться в Евгения.       Несмотря на разные кулинарные предпочтения и опыт, они удивительно похожи, и Тони замечает, что рассказывает Евгению то, что никогда бы не рассказал никому, кроме доктора Рошильд. Он рассказывает об отце, о том как потерял мать и однажды ночью, когда они лежат на смятых хлопковых простынях, удовлетворенные и немного пьяные, после бутылки саке, что они распили под суши — вернее, это Тони ел суши, а Евгений попробовал два вида и объявил себя анти-пескетарианцем и достал для себя из сумки чипсы из тортильи — Тони рассказал Евгению об Адаме.       — Я встретил его, когда мне было двадцать. Он был еще ребенок. Восемнадцатилетний, прямо с самолета, отчаянно пытающийся проявить себя. Он был маленьким заносчивым засранцем. Убежденным, что он божий дар для кухни. Я думал, что это никогда не изменится. Но у него были эти забавные уши. Они не были огромными, но все равно напоминали мне о слоненке Дамбо. Он вырос со временем, во всем. Но иногда я скучаю по этому ребенку. Долговязому ребенку с ушами Дамбо, с самыми яркими голубыми глазами, которые я когда-либо видел, который так хотел обрести значимость в этом мире, что потратил все деньги на билет на самолет и мыл тарелки, с трудом сводя концы с концами в течение шести месяцев, чтобы иметь возможность произвести впечатление на Жана-Люка своей готовкой.       Евгений провел пальцем по уху Тони.       — И ты влюбился в него?       — Незамедлительно. Я думаю он проявил во мне какой-то комплекс спасителя*. Хватило одного взгляда в эти отчаянные голубые глаза, чтобы мне захотелось заботиться и защищать его, — Тони фыркнул, смеясь над самим собой. — Но конечно, Адам не желал, чтобы кто-то опекал его. И он продолжает так себя вести. Между тем, он абсолютно невыносим, когда заболевает. Я уверяю, ты никогда не увидишь пациента хуже, чем Адам Джонс. Он однажды вылил тарелку супа на Анну-Марию, дочь Жана-Люка.       — А он?       — Ответил ли он мне взаимностью? — предположил Тони. — Нет. Я думал однажды…       Он вздыхает и качает головой, отказываясь погружаться в воспоминания.       — Но нет. Он никогда не рассматривал меня в этом плане.       — И сейчас?       — Мне действительно приятно видеть его счастливым. Было время, когда я и подумать не мог, что увижу его снова.       Тони понимает, что опустил в рассказе многое, доктор Рошильд сказала бы, что он опустил самое важное, но ему кажется, что он рассказал наиболее важные моменты о себе и Адаме, и на данный момент кажется этого достаточно.       — Итак, происходящее это замена для тебя? — Евгений приподнимается на локте и внимательно смотрит на Тони своими серыми глазами.       Тони отмечает искренность в тоне голоса и заставляет себя подумать над ответом, вместо того чтобы выдать стандартное: «Конечно, нет!». Он отвечает и ощущает, как с этим ответом отпускает то, за что неосознанно держался изо всех сил.       — Я думаю, что это так начиналось, как и все интернет-знакомства. Но нет, ты не замена.       Он вспоминает инструкции доктора Рошильд и улыбается:       — Ты кто-то с потенциалом.       — С потенциалом, — Евгений ласково его целует. — Мне нравится. ***       — Я думаю, это сработало.       — Что «это»?       — Ваш грандиозный план, чтобы Тони разлюбил меня. Я думаю, это сработало.       Руки доктора Рошильд замирают на мгновение, а затем она устремляет свой акулий взгляд на лицо Адама:       — Это всё, что ты думаешь об этом?       — Конечно, это всё.       — Ты не выглядишь особенно довольным.       Адам переводит взгляд на иглу, что все еще в его руке. Мгновение назад он хотел высказать абсолютно всё, что думает. Он знает, что эти сеансы направлены на получение образца крови, и что он должен бы посещать группу, но доктор Рошильд, которая просто берет анализ крови, появляется чаще, чем доктор Рошильд, которая проводит сеансы терапии с успокаивающей улыбкой и понимающим взглядом. Он хочет поговорить с той женщиной, которая сказала ему, что Тони был влюблен в него все те месяцы, когда все делилось на жизнь и смерть.       — Я скучаю по нему.       Она вынимает иглу и прижимает вату в этом месте на несколько секунд.       — Может, стоит последовать его примеру?       — Онлайн-знакомства? Нет, спасибо, — усмехается он.       — Это необязательно должны быть онлайн-знакомства. Просто займись чем-то еще. Может стоит познакомиться с кем-то новым. С кем-то, кто не работает на твоей кухне или не знает твоей истории.       — Кого-нибудь нового, чтобы разочаровать? — Адам знает, самоуничижение для доктор Рошильд как кошачья мята для кошки, но не может промолчать.       Мысль о том, чтобы встретить кого-то и затем дойти до того уровня отношений, когда придется рассказать о своем прошлом, не вызывает у него приятных эмоций.       — Может лучше оставить этот вопрос для группового сеанса?       Адам ухмыляется:       — Мы закончили на сегодня?       — Я думаю, границы довольно важны, не так ли?       Вопрос попадает в цель, и Адам ощущает себя сбитым с ног. Какого черта Тони наговорил ей? Но он не может спросить, потому что пересечет черту. Это прогресс, серьезно, знать, где находится черта и выбирать пересечь ее или нет. Шесть месяцев назад Адам спросил бы. Он был не в состоянии помочь себе. Но он изменился. Повзрослел, он считает — окончательно — и он видит границу и отступает, вместо того чтобы ворошить прошлое.       Адам обнаруживает, что цепляется за эти слова через полчаса, когда сидит в группе и чувствует себя неуютно. Они говорят о вещах, за которые они благодарны, и Адам хочет закатить глаза и сказать что-нибудь едкое, потому что в его пагубных пристрастиях нет ничего, за что можно быть благодарным, и он до сих пор не отпустил достаточно свое прошлое, чтобы рассматривать какой-либо аспект собственной жизни, не окрашивая его ненавистью к себе и гневом, который он чувствует всякий раз, когда сталкивается с кем-то из прошлой жизни и всеми своими разрушающими зависимостями. Но затем Эдит — алкоголичка средних лет, сидящая в их кругу прямо напротив Адама, начинает говорить, и кажется, что она говорит именно для него. Слова, которых он даже не знал, но хотел бы сказать, и чувства что находят отклик в его душе, когда она говорит о любви. Адам когда-то думал, что такое существует только в художественной литературе, но сейчас осознает, с потрясающей ясностью осознает, что такое неразделенная любовь и непоколебимая дружба.       — Мой Алекс никогда не разочаровывался во мне. Он злился, конечно, но он всегда верил, что я могу сделать что-нибудь со своим образом жизни, особенно с пьянством. Он не льстил мне. Он не потакал моим прихотям и не позволял использовать себя. Он злился, был требователен, говорил «нет» так часто, что иногда мне хотелось убить его, но он никогда не оставлял меня, не оставлял надежды, что женщина, в которую он однажды влюбился, очнется и увидит его стоящим рядом, на расстоянии вытянутой руки.       Доктор Рошильд поблагодарила Эдит за откровенность и устремила свой акулий взгляд на Адама.       — Что насчет тебя, Адам?       Он хотел зло посмотреть на нее или сказать что-то легкомысленное, вроде того, что он благодарен тем двум бизнесменам из Бирмингема, которых они приняли за проверяющих от Мишлен, и как прекрасно что Мишель упустил свой шанс испортить его карьеру. Но слова Эдит задали настрой для группы, и он ответил:       — Всепрощение и второй шанс.       Он думал, что доктор Рошильд попросит его пояснить, но она лишь улыбнулась ему одобрительно и понимающе и продолжила терапевтическую беседу, за что Адам был ей благодарен. Он не уверен, что смог бы сформулировать свои мысли, даже если бы захотел. Это было похоже на состояние в пять утра, время когда он сожалеет обо всех своих ошибках — и, о господи, их так много. Сейчас все это касается Тони, а Тони всеми путями доказывал Адаму, что любит его несмотря ни на что, и как ни посмотри Адам выглядит мудаком, который недостоин Тони.       Он не слышит остальную часть откровений, он даже не замечает как опустела комната, пока теплая рука не опускается на его плечо:       — Адам?       Он смотрит на доктор Рошильд. Она выглядит такой понимающей, что беспорядок в голове почти пропадает, но он все еще не может подыскать нужные слова, так что отвечает улыбкой, в ответ на ее собственную.       — Ты хорошо справляешься, — повторяет она успокаивающе.       — Не уверен в этом, — отвечает он, поднимаясь на ноги. — Но спасибо за все.       — Ты должен сказать ему.       — Он счастлив.       — Разве?       Адам сомневается лишь мгновение, вспоминая как Тони улыбнулся ему этим утром. Это была сияющая, беззаботная улыбка, как те, что он использовал, когда Адам только стал новым су-шефом у Жана-Люка, и они проводили предрассветные часы, напиваясь с персоналом ресторана, жалуясь друг другу о рабской жизни на кухне, в тайне наслаждаясь каждой секундой.       — Да. Я думаю, он счастлив.       — Возможно.       Она похлопала его по плечу и продолжила собирать стаканчики из-под кофе и прочий мусор, оставшийся после группового сеанса.       Адам пожелал ей спокойной ночи и направился обратно в отель. Всего одно слово крутилось в его мыслях. И оно звучало как надежда.