the princess and the rover

Выбравшись из туннелей, в которых был расположен лагерь троллей, Эретрия оказалась у разрушенного моста, ведущего к древнему человеческому городу. Именно здесь, ещё не так давно, они стояли втроём: она, Уилл и Эмберли. Если бы она, Эретрия, знала тогда, чем всё закончится, ни за что не отпустила бы избалованную девчонку. Не позволила бы той минуте стать последней, ведь не все слова были сказаны, да и Эретрия, отрицать не было смысла, привязалась к эльфийской принцессе намного сильнее, чем сама хотела бы. Сейчас та боль — угнетающая, под самым сердцем — вызывала внутри странницы чувства двойственные и совсем ей не свойственные: Эретрия вновь переживает о ней. — Да, принцесса, без тебя никто не действует мне на нервы. Даже непривычно. Усмехнувшись, странница отгоняет от себя мысли о самых ужасных исходах. До сих пор уверяет себя, что, вернувшись в Арбарлон, увидит счастливое лицо Эмберли, её по-детски наивную улыбку. Эретрия продолжает тешить себя надеждами, и это в результате не принесёт ей ничего, кроме жгучей и удушающей пустоты, что заполнит её до самых краёв. Когда странница отдалилась от Сэйф Холда, тоска завладела ею и впервые за долгое время Эретрия по-настоящему почувствовала себя одной. Не брошенной, но одинокой. Сефало предупредил, что сила, которая пробудилась в ней, может изменить её, если она не сумеет совладать с ней. Эретрия старается, но всегда нужно что-то, за что можно будет схватиться; какой-нибудь спасательный фактор, который позволял бы человеку внутри странницы не сломаться. Обычно, это кто-то из дорогих людей. Семья. Любовь. А у меня нет ни того, ни другого. Оптимистично. Лошадь, которую одолжила она у одного из троллей (она её потом, конечно же, вернёт), галопом мчалась по лесу между деревьев с густой лиственной кроной. Солнце постепенно заходило за горизонт, закат, окрашивающий небо в цвета ярко-оранжевые и красные, напоминал Эретрии, что ей надо будет где-нибудь разбить лагерь на ночь. Если верить словам Сефало, то Уилл возвращается за ней, за Эретрией, и скоро она должна его встретить. — Никогда не любила останавливаться на земле троллей. Пусть друзья Сефало и не решили сделать меня своим ужином, но есть и другие, которые вряд ли также великодушны. Спешившись, странница привязала поводья лошади к ближайшему стволу, чтобы наверняка не потерять своё единственное средство для быстрого передвижения. Припасы, которые нашла она в боковой сумке, прикреплённой на спине животного, оказались достаточно скудны: Эретрия, презрительно усмехнувшись, моментально закрыла сумку. — Я не так уж и голодна. Надо поспать несколько часов, ненадолго развести костёр. Хотя бы с этим у меня не возникнет проблем. В кратчайшие сроки собирает хворост, несколько искривлённых поленьев, разжигает небольшой костёр и достаёт мягкий спальный мешок, который для тролля был слишком маловат. Это наверняка забота Сефало. Эретрия лишь улыбнулась уголками губ, расстилая ткань у костра. Осторожность была главной задачей для неё. Не факт, безусловно, что охотятся ночью именно за ней, именно тролли, именно здесь, но терять бдительность было бы ошибкой сейчас — даже не сон, а просто лёгкая дремота нужна была ей для частичного восстановления сил. Потеря крови, которая была слишком велика в храме, дала свои результаты: кожа странницы бледна, а энергии в её теле не так уж и много, чтобы дать отпор своим противникам. Когда Эретрия прилегла на спальный мешок, перевернувшись набок и подперев голову рукой, взгляд её карих глаз был направлен на пылающий напротив огонь. Аромат дыма заполнял собой чистый воздух вокруг: странница слышала треск древесины, вдыхала смешавшиеся запахи листвы и мокрой земли. На недолгое мгновение она даже почувствовала себя в безопасности. Эретрия неотрывно наблюдала за языками пламени, которые плавно свой яркий контраст меняли от источника до самых кончиков. Тепло согревало её кожу, дарило её телу долгожданное расслабление: она на несколько секунд прикрыла глаза, позволяя мыслям, терзавшим всё это время, вырваться из созданной темницы. Эретрия хмурит густые брови, несколько маленьких морщин проступают на её лбу, когда она приподнимает веки: огонь отражается в тёмно-шоколадных глазах, наполняя собой расширенные зрачки. На огонь смотреть можно вечно, сейчас в этом не было никаких сомнений. Сон, влекущий за собой, ощущался теперь не столь остро, когда всё внимание странницы поглотил искрящийся горячий костёр. В языках пламени Эретрия видела что-то особенное, что-то манящее, что-то совсем неизведанное. Никогда прежде она не уделяла подобным мелочам такой концентрации, но когда карта проступила на её коже красными линиями, когда ладонь её пронзил острый металл, когда кровь её струйками стекала по металлическим изгибам, что-то в ней изменилось. Внутри странницы что-то перестроилось, переродилось и восстало из пепла: она стала сильнее, быстрее, она практически чувствовала магию, текущую по её венам. Может быть, зря она тогда спросила Уилла, чувствует ли он себя также, когда использует эльфийские камни своего отца; их магия берёт своё начало из абсолютно непохожих источников — Эретрия сама для себя источник магии, а Уилл берёт силу из камней. И если странница становится всё больше непоколебимой, учится управлять своим даром, то Уилл от этого страдает — камни забирают частичку его души с собой, в непонятый никем мир. — Наверное, я подвела тебя, Эмберли. Вся эта сила… я никогда не хотела быть особенной, никогда не стремилась быть значимой частью этого мира. Всё, чего я всегда желала, — это свобода. И если бы я была свободна, я пошла бы с тобой. Я хотя бы смогла сказать тебе что-то перед тем, как ты сделаешь свой выбор. С пухлых губ срывается тяжёлое дыхание, и Эретрия, позабыв про сон окончательно, принимает сидячее положение. Притянув к себе колени, она обхватывает их руками, крепче обнимая, и подбородок странницы упирается в жёсткую ткань, облачающую ноги. — Если все слова Сефало — это правда, значит, ты была семенем изначально? И весь этот путь, который мы прошли втроём, для чего это было нужно? Мы оказались бессильны перед своими ролями. Уилл позволил эльфийским камням наполнить его магической энергией, во мне проснулось что-то нехорошее и теперь все поголовно твердят, что я — дитя Армагеддона, а ты, Эмберли, твоя жертва оказалась самой великой. Тихое бормотание, слетавшее с уст Эретрии, обволакивало её и немного создавало ощущение, что она — не одна, что её друзья до сих пор где-то рядом с ней, что с ними всё в порядке и скоро она их увидит, сможет обнять. Но Эретрия никогда не верила в чудо, не верила в сказки и в то, что может просто повезти. Везение — не её конёк, как и счастливая, беззаботная жизнь. И что есть счастье вообще? Этот вопрос, по сути, банальный и простой способен странницу поставить в глухой тупик: Эретрия не знает, была ли она счастлива по-настоящему хотя бы раз в своей жизни. Она не помнила этого, по крайней мере. Ей надо было спросить об этом у Уилла или Эмберли, но на долю каждого из них выпало достаточно проблем и потерь, из-за которых найти своё счастье становилось намного труднее. — И что, если Бэндон — не главная проблема, если этот адский огонь, с которым я связана, если он завладеет мной, моим разумом? Почему я должна быть уверена, что справлюсь со злом, когда и хорошего-то в своей жизни сделала так мало, что каждый момент можно пересчитать по пальцам? Сефало говорит, что это ляжет на наши плечи, Эмберли, но я не понимаю. Я не понимаю, как мне справиться со злом внутри и вокруг себя, когда рядом не осталось почти никого, кто напомнил бы мне, что я — не чудовище. Ты с самого начала видела во мне что-то невообразимо светлое, наивно верила, что я могу быть лучше. Именно этого мне не хватает сейчас, принцесса. Благодаря тебе я стала кем-то большим, чем просто разбойница, видящая смысл жизни только в страданиях других и собственной выгоде. Эретрия отрывает взгляд от горящего костра, и взгляд поднимает к тёмному небу, устланному немногими звёздами. Всё, что происходит сейчас, кажется ей неудачной шуткой: она и представить не могла себе раньше, что будет сидеть одна в лесу, беспокоиться о чём-либо и изливать свою душу немой тишине… странница кривит сухие губы в смеющейся усмешке, подавляя рокочущий, недобрый хохот, рвущийся откуда-то из груди, по содрогающейся глотке. — Вместо того чтобы немного поспать и набраться сил, я сижу и говорю сама с собой. Кажется, не один Сефало потерял здравый рассудок — мой тоже неустойчив из-за всей этой чепухи. Скептицизм укрепился в почве привычной язвительности, за которой Эретрия всегда скрывала свои чувства и волнения. Сейчас она ненавидела себя за эту слабость. Ненавидела Уилла, ведь он делал её слабой. Она ненавидела даже Эмберли, ведь принцесса, как назло, оказалась слишком важна для неё. Эретрия ненавидела целый мир, ведь он видит её слабость в этот момент, он чувствует лёгкую дрожь в её пальцах и слышит неровное сердцебиение, дополняемое прерывистым дыханием. И вся эта мощь, якобы невероятная сила кажется ей несуществующим бредом, который только отвлекает от сути происходящего: она не считает себя важной, не хочет быть частью этого чего-то глобального снова. Эретрия всегда считала себя чужой, куда бы она ни пришла. Оказывается, найти своё место — это еще сложнее, чем найти то же счастье. — Я достаточно потеряла в своей жизни. И не хочу терять снова, ошибаться, падать и разбивать колени в кровь из-за кого-то. Может быть, это к лучшему, Эмберли. Может быть, ты слышишь меня сейчас, наблюдаешь сейчас за мной. И наверняка питаешь одну лишь жалость. Но мне не нужна твоя жалость, принцесса, твоё мнимое понимание и утешение. Я всегда была одна, поэтому мне не стоит возвращаться в Арбарлон. Уилл точно найдёт способ, как вытащить тебя из Элкриса. Он ради тебя горы свернёт. Как и твоя королевская семья, твои эльфийские подданные. Ты никогда не была одна, тебя всегда кто-то любил. Все они будут сражаться за тебя, Эмберли. Но не я. С меня хватит. Эретрия, крепко стиснув челюсти, подавляет растущий внутри гнев: она не перестаёт злиться на всё существующее. Резкими движениями ложится обратно, отворачивается от огня и насильно закрывает глаза. Пытается заглушить в своём сознании десятки мыслей, которые, не переставая, бьют по вискам и заставляют думать, анализировать то, что она никогда не хотела бы более вспоминать. Как бы сильно странница не старалась отогнать от себя рой различных картин, возникающих в голове, она так и не смогла заснуть хотя бы на полчаса. Эретрия лежала молча, рассматривая темноту, сочащуюся через выросшие слишком близко деревья, она пыталась убедить саму себя, что её решение — единственно верное и ей не стоит в который раз поддаваться сомнению. Глупо было тешить себя надеждами, что там, в Арбарлоне, её встретят радушно. Эльфы, разве они примут её с должным уважением за всё, что она сделала ради их принцессы, ради всех Четырёх земель? Эретрия уверена, что большая часть этой расы даже не знает о её существовании. — Это не моё место, принцесса, никогда моим не было и не будет. Понимая, что отдохнуть она всё равно не сможет, Эретрия медленно поднималась с целью потушить костёр и продолжить свой путь, вот только не в Арбарлон. Когда она убрала спальный мешок и затушила огонь, закидав его сырой землёй, чтобы дым и пепел не привлекли чьё-либо внимание, странница зашагала к отдыхающей в отличие от неё лошади. Подойдя к животному, только прикоснувшись к поводьям, Эретрия услышала треск ломающихся веток. — Этот звук никогда не являлся предвестником добрых событий. Особенно в лесу, особенно ночью. Голос, походящий сейчас на шипение змеи, затих также быстро, как и звуки, проявившие себя единожды. Эретрия не знала, кто скрывается в ночной тьме, но она была уверена в двух вещах: это точно не тролли и она точно не ослышалась. Схватившись за рукоять кинжала, висящего на поясе, странница медленно отошла от лошади, чтобы не ранить её в скорой драке. Медленно ступая по лесной почве, странница совершила глубокий вдох, замирая на несколько секунд. Уделяя слуху наибольшую часть своей концентрации, Эретрия слегка повернула голову в сторону, пытаясь уловить те слабые звуковые колебания в воздухе, которые она, абсолютно точно, слышала сейчас. Приподняв кинжал на уровне своей груди, она молниеносным движением развернулась, приставляя острие оружия к чьему-то горлу. Ответом ей было не рукопожатие: огнестрельное оружие также упёрлось ей в живот. — Какой сюрприз. Ей не сразу удаётся понять, кто является нападающим, но когда свободной рукой она стаскивает с лица противника тканевую маску, губы её непроизвольно искривляются в ухмылке. Эретрия лишь сильнее прижимает кинжал к горлу своего врага, не желая думать о возможных последствиях и о том, что здесь наверняка есть кто-то ещё. — Я тебя знаю, точно. Видела в Утопии, на той вечеринке. Неужели вы до сих пор живы все? Я надеялась, что ваш предводитель, Тай, со своей игрушкой, Фрэнсис, не понравится по вкусу той кучке троллей, и они съедят вас всех. Как жаль, что я ошиблась. Голос Эретрии переполнен ядом, горечью и желчью, она буквально готова выплёвывать каждое слово в лицо женщины, приставившей ей дуло пистолета к животу. Дерзость, которая сопровождала каждое действие, каждое движение странницы, явно не была благоприятно воспринята напавшими: из тени вышли ещё двое, но это были не женщины, по телосложению Эретрия определила в них мужчин. — Ах, да, может быть, я всё-таки права? Они пришли в ваше поселение, разрушили его до основания, всех убили, а вы, выжившие и отважные, решаете мстить мне, ведь это я — причина ваших бед, верно? Конечно, ведь какая разница, если бы сожрали меня и моих друзей. Эретрия, задумчиво хмыкнув, понимающе кивает головой, и в глазах её читается искренняя насмешка, чистое издевательство. К счастью, она неплохо понимает человеческую психологию, поэтому надо только надавить на самые больные точки, чтобы выбить из-под ног врага твёрдую почву. — Ну, да, верно, это всё случилось из-за меня. Приятно осознавать, что где-то о тебе всегда помнят. О, кстати, а черничного пирога у вас с собой случайно нет сейчас? Я тоже немного голодна. — Он тебе не понадобится, не в этой жизни. И сначала я выпотрошу, как свинью, тебя, а потом и эльфов твоих найду. Я уверена, что за их уши нам неплохо заплатят. Особенно за уши принцессы. С ней у меня будет особый разговор. Упоминание об Эмберли действует быстрее, чем спускаемый на пистолете курок: Эретрия, отбросив в сторону язвительность и нескрываемую иронию, делает шаг навстречу своей противнице, практически нависая над ней. Ощущает ответное сопротивление, но даже разница в росте не мешает ей заглянуть в глубину глаз женщины, приставившей ей к животу огнестрельное оружие. — Не хочу вас огорчать, ребята, но живыми вы отсюда точно не уйдёте. Происходит то, что и в подземных туннелях, когда она находилась вместе с Сефало. Стоило лишь разбойнику назвать имя эльфийской принцессы, как в Эретрии разгорелся настоящий огонь, завлекающий её за собой в ту пламенную пучину. И если сама странница этого не замечала до сих пор, но её реакция на всё, что связано с Эмберли, максимально остра: пусть сейчас принцессе и не сможет кто-либо навредить, но для Эретрии фактор опасности Эмберли, как искра, попавшая в благоприятную среду. Она чувствовала силу, медленно расползающуюся по венам. Сейчас на ней куртка, скрывающая плечи и спину, но Эретрия уверена, что тело её вновь покрывается линиями. Глаза же были не скрыты, и та светлая пелена, которой они затянулись снова, явила напавшим непредвиденные неприятности. В такие моменты она не осознавала всё совершаемое чётко. В памяти были небольшие и размытые провалы, странница не полностью контролировала собственное тело, отдаваясь чему-то, что вырывалось из самого сердца: ярость и злость брали над ней верх, желая истязать её врагов самыми жестокими способами. И это случилось сейчас, Эретрия пусть и не понимала полностью, но она чувствовала, как тьма, порождаемая внутри неё, там и остаётся. Выбив быстрым движением из рук противницы пистолет, Эретрия с небывалой для себя ранее силой откидывает её в сторону на несколько метров. Происходит всё достаточно быстро, ведь двое мужчин, стоявших по обе стороны, не успевают среагировать вовремя. Лошадь, привязанная к дереву, издаёт взволнованное фырканье, встаёт на дыбы, ведь благодаря своим животным инстинктам прекрасно ощущает, как внутри Эретрии всё сгорает дотла вновь, оставляя после себя только прах, из которого что-нибудь должно возродиться. Но возродится ли — это аспект, который зависел только лишь от выбора самой странницы. Она разбирается с ними слишком быстро: женщина оказалась без сознания из-за первого же броска, мужчинам же ей пришлось нанести несколько ударов. Когда один из них падает на землю, Эретрия наваливается сверху, приставляя кинжал к самому горлу. В её глазах всё также плещется пламя, и температура собственного тела явно повышается. — В следующий раз многие подумают перед тем, как вставать на моём пути. А вы будете хорошим этому примером. И Эретрия была готова без колебаний перерезать горло врагу под собой; медленно проводит острием кинжала по белой коже, замечая тонкую полосу крови, стекающей вниз по шее. Она без сомнений убила бы сейчас его и тех остальных, которые лежали неподалёку, если бы не ощутила, как воздушным потоком кто-то прикоснулся к её плечу, оставив чувство до боли знакомое. — Ты не убийца, Эретрия. Ты — не чудовище. Рука странницы замирает, затем немного отстраняется от мужского горла. Эретрия, не веря своим ушам, резко поворачивает голову в сторону плеча, где всё ещё ощущалось тёплое прикосновение. — Эмберли? Голос её невольно дрогнул, а брови, изогнувшись в испуганном удивлении, создали маленькую морщинку на лбу. Глаза её так ничего и не увидели, но сердцем Эретрия ощущала присутствие эльфийской принцессы. Когда взгляд её вернулся к лицу не менее напуганного мужчины, который без конца просил пощады, странница ужаснулась: она его чуть не убила, как и остальных. — Эмберли. Повторяет она снова, голосом дрожащим и растерянным. — Я не убийца. Светлая пелена покидает зрачок, а человеческое сострадание возвращается к ней. Странница подрывается на ноги, отходя на несколько шагов от раненного мужчины, и пристально смотрит на него несколько секунд. — Если ты и твоя шайка снова пойдёте за мной, клянусь, в следующий раз меня ничего не остановит. Увижу тебя, хоть кого-то из вас рядом с собой или моими друзьями — я убью вас. Убью всех вас. Подбирает с земли лежащий пистолет, прицепляя его к своему поясу около кинжала, и затем направляется к лошади. Отвязав поводья, забирается в седло, ноги ставя в стремёна. Еще раз осмотревшись, Эретрия не замечает никого более, кроме трёх лежащих на земле тёмных силуэтов. Я не убийца. Потянув за поводья, странница подгоняет лошадь, переводя её на галоп. Всё, что осталось после неё в этом месте — это пепел, раны на человеческих телах и отдаляющийся стук копыт, соединённый со звёздной пылью, рассыпанной по ночному небу.