Время — это пламя, в котором мы сгораем (Time is the Fire)

Когда ты спросишь, как теперь я сплю Ночами долгими один, — одно отвечу: Да, полон я тоски О той, кого люблю, Кого я больше никогда не встречу! (Отомо-но Якомоти)

Она казалась такой… холодной. Он не знал, как еще описать ее, если быть честным. Ни мертвой, ни безжизненной, ни умиротворенной, а именно холодной. Это единственное слово, которое Гарри мог сейчас принять без того, чтобы не сорваться и не кинуться с вершины Астрономической башни. Там он сейчас и сидел, на самом краю, свесив ноги вниз. Он пришел сюда неосознанно и все еще не до конца понимал, почему оказался здесь. Он подумывал о том, чтобы спрыгнуть, но что-то все время останавливало его. Его собственная ярость. Он убил Волан-де-Морта. И тут же пожалел об этом. Он должен был оставить его в живых еще ненадолго — чтобы успеть наложить заклятие Круциатус, дабы тот перед смертью познал боль каждой клеточкой своего тела. Он ведь даже не успел с ней попрощаться. Он оставил ее в замке, зная, что идет в Запретный лес на смерть, зная, что все это было спланировано Дамблдором давным-давно. Крестраж внутри него нужно было уничтожить, и для этого он должен был позволить Волан-де-Морту убить себя. Он не мог взвалить на ее плечи подобную ношу — рассказать ей о том, что скоро умрет. И он поступил как последний трус — исчез, скрывшись под мантией-невидимкой, пока она горевала со всеми над телом Фреда. К тому времени как она поняла, что он исчез, было уже слишком поздно. Темный Лорд успел поразить его смертельным заклятием. А потом случилось чудо. Он оказался на станции Кингс-Кросс и смотрел в голубые лукавые глаза человека, который спланировал свою собственную смерть. И он простил его. Невозможно было злиться на Дамблдора, увидев его таким. Казалось, волшебник буквально излучал радость, как пламя — свет. Гарри никогда не видел этого человека настолько безоговорочно и непостижимо счастливым. После всех прошлых обид было странно сидеть здесь, под высоким сводчатым потолком, и защищать Дамблдора от него же самого. Тогда он и признался старому волшебнику, что никогда не смог бы ненавидеть его больше, чем себя. Дамблдор же рассказал ему об утрате сестры, об ошибках юности, о собственной смерти от рук Снейпа и, в конце концов, о его надежде на жертвенность Гарри. Он вспомнил ночь, когда возродился Волан-де-Морт, и вспышку триумфа в глазах директора, когда Гарри рассказал ему, что Темный Лорд использовал кровь для своего возрождения. И наконец-то он понял. Связь между ними двумя — словно палка о двух концах. Пока в нем существовал крестраж, созданный Волан-де-Мортом, тот не мог умереть. Но после того, как его собственная кровь попала в вены Темного Лорда, тот уже был практически обречен на смерть. И тогда Дамблдор предложил ему выбор: он мог пойти вперед, сесть на поезд и постигнуть великое за гранью, или же он мог вернуться в мир живых. Вернуться к ней. Восстать из мертвых… Они заставили Хагрида нести его тело. Не подать другу знака, что он все еще жив, и слушать рыдания полувеликана, чувствуя падающие на лицо горячие слезы, оказалось для Гарри тяжелым испытанием. Вынести крики друзей оказалось еще сложнее, чем он думал. Макгонагалл, Рон, Джинни… А затем он услышал ее крик — голос, ни капли не похожий на человеческий. Отчаяние и неверие, боль от потери и агония, и смерть надежды звучали в нем. Он не мог вынести этого, он должен был отозваться, сказать ей, что он жив, но он заставил себя лежать смирно, тихо ожидая подходящего момента. Ведь скоро все это закончится. Он почувствовал невероятный трепет при стремительной атаке кентавров и бесстрашном сопротивлении Грохха. И он знал, что никогда не испытывал такой гордости за Гриффиндор как в тот момент, когда Невилл призвал меч Годрика и пронзил голову Нагайны, уничтожив последний крестраж. Наконец, и он сделал свой ход. И воцарился хаос. Пожиратели смерти были повсюду, и, скрываясь под мантией, Гарри выпускал в них все новые и новые заклятия. Защитники замка сражались в ужасных условиях, и любая помощь с его стороны была почти незаметна в неравной схватке. Поток людских тел понес его в Большой зал, когда домашние эльфы замка, сплоченные воинственным криком Кикимера, бросились в атаку с именем Гарри на устах. Яксли распластался на полу, сраженный совместным натиском Джорджа и Ли Джордана; крича, Долохов пал от руки Флитвика; Уолден Макнейр был отброшен Хагридом через всю залу и сполз по стене без сознания. Рон и Невилл сразили Фенрира Сивого, Аберфорт Дамблдор оглушил Руквуда, Артур и Перси Уизли повалили Пия Толстоватого, а Люциус и Нарцисса Малфой бегом пробирались сквозь толпу, выкрикивая имя своего сына и даже не думая вступать в битву. Он увидел Волан-де-Морта, сражающегося одновременно с Макгонагалл, Слизнортом и Кингсли, но никто из них не был равен ему по силе. И в том момент, когда он пробирался к центру сражения, чтобы раз и навсегда расквитаться с Темным Лордом, он увидел ее, метнувшуюся молнией мимо Джинни, Луны и миссис Уизли. Ее лицо было раскрасневшимся и заплаканным, и такое огромное количество эмоций отражалось на нем в этот миг, что удивительно, как она еще держалась: тяжесть утраты, невыразимая мука и неприкрытая ярость невероятной силы… Он не увидел на нем ни толики страха, когда, к его собственному ужасу, она устремилась прямиком в сторону Темного Лорда. Вскинув свою палочку, она закричала, но в ту же секунду ей в спину ударил зеленый луч заклятия Беллатрисы Лестрейндж. Она упала. И ее не стало более. Его вопль был полон столь дикой скорби, что заглушил собой все звуки вокруг. Битва остановилась, пока люди пытались определить источник крика. Он не произнес ни одного заклятия, его разум был полностью поглощен ослепляющим ярким чувством мести. Он лишь ощутил всеохватывающее желание видеть эту сволочь мертвой, и Бузинная палочка тут же вырвалась из рук Волан-де-Морта и оказалась у него. Он направил ее на Беллатрису, вложив в удар всю боль своего сердца. Она умерла, и крики, которые она издавала, перед тем как замолкнуть навеки, явно говорили об ужасной смерти. Неясный импульс подсказал ему, что все ее органы расплавились в одно мгновение. В тот же миг он сдернул с себя мантию и повернулся лицом к Темному Лорду, в глазах которого застыли неверие и ужас. Не было ни остроумной перепалки, ни финального диалога между двумя врагами. Он не торжествовал и не унижал злодея. Быстрый взмах Бузинной палочки — и зеленая вспышка положила конец битве. Мгновения после боя были заполнены звенящей тишиной и недоверчивыми взглядами. — С дороги, — сказал он, и все расступались перед ним, пока он шел к ее телу. Он оплакивал ее долго, часы напролет, баюкая в своих объятиях. Единственную женщину, которую он когда-либо искренне любил, которая искренне любила его… Холодная... Смерть стерла с ее лица остатки ярости и ужасных страданий. Сейчас она казалась такой умиротворенной. Он старался найти утешение в этом знании, как мог, но все было тщетно. Уизли были единственными, кто попытался приблизиться к нему, но он посмотрел на них с такой яростью, что они мигом осознали свою ошибку. Когда же уже не было сил выносить все эти взгляды, он, несмотря на отчаянное желание оставаться рядом с ее телом, встал, накинул на плечи мантию-невидимку и исчез, оставив Большой Зал за спиной. «Если кто-то посмеет цитировать Теннисона, клянусь своей магией, я его так оглушу...» Именно эта ярость на весь свет удерживала сейчас его от прыжка с Астрономической Башни. Но теперь не осталось никого из живущих, на кого ее можно было выпустить, и его злость стала остывать, а ей на смену пришла отупляющая боль. Отупляющая боль и зачатки будущего плана… Что там говорил мистер Лавгуд? «Повелитель. Завоеватель. Покоритель. Какое определение вам больше по душе». — Гарри? Он обернулся через плечо и увидел Рона. Рыжеволосый друг, казалось, вот-вот расплачется. Впервые после ее смерти он понял, что не единственный, кто сегодня потерял дорогого человека. Кто-то лишился и того больше. Рон потерял брата и любимую девушку. Она и Гарри были вместе, и их любовь была столь сильна, что словами не описать, но он не сомневался, что Рон тоже был влюблен в нее. — Как ты нашел меня? — спросил Гарри. — С помощью карты Мародеров, — тихо ответил друг, сжимая в его руке кусок пергамента. Последний из Мародеров погиб сегодня. Гарри быстро отвел взгляд от карты, будто боясь, что та ослепит его. — Зачем ты пришел, Рон? — устало спросил он. — Не смей… — сорвался тот. — Не смей так поступать со мной, Гарри. Я уже потерял одного лучшего друга сегодня. Ты — все, что у меня осталось. — Прости, — выдохнул Гарри. — Просто… — Да, я понимаю. Несколько минут они стояли в полной тишине. Рон не давил на него. Впервые в жизни он был терпелив. В конце концов, именно Гарри заговорил. И он рассказал другу все. О том, что видел в воспоминаниях Снейпа; о том, что, идя в Лес, он был уверен, что умрет там; о том, как ушел, даже не попрощавшись с ней, потому что не мог позволить ей отговорить себя… Он рассказал Рону и о том, как был убит; и о разговоре с Дамблдором на той стороне; и о том, что только благодаря тому, что Волан-де-Морт пытался управлять силами, которые сам не до конца понимал, Гарри и удалось вернуться к жизни. Остальное Рон и так знал, ведь он самолично участвовал в финальной битве, своими глазами видел ее смерть и то, как Гарри убил Беллатрису и Темного Лорда. — Ты не должен винить себя, — сказал его друг, на что Гарри лишь рассмеялся, безрадостно и мрачно. — О, но я не могу… Я виноват, — ответил он, не отрывая взгляда от звездного неба. — Все это — моя вина: Люпин, Тонкс, Гермиона… Фред… Если бы не я, никто бы из них не погиб этой ночью. — Ты прав. Голова Гарри дернулась, будто бы от пощечины. — Если бы ты не родился, Гермиона бы никогда не умерла сегодня, — спокойно ответил Рон. — Ее бы убили или сделали еще что хуже много лет назад из-за того, что она — маглорожденная. Сам-Знае… Черт! Волан-де-Морт никогда бы не пал и, в конце концов, завоевал бы весь Волшебный мир. И магловский до кучи. А я и мои братья с большой вероятностью сейчас были бы Пожирателями смерти, потому что другого способа выжить у нас просто не было бы. Ублюдки Уизли не особо популярны, знаешь ли. Он наклонился вперед, и в его голосе зазвучал опасный холодок: — Если бы ты не родился, Фред был бы жив. Он стал бы Пожирателем смерти, и вместо того, чтобы владеть магазином шуток и быть неподражаемым проказником, создателем заклятий и человеком, способным смешить других… Будучи одним из добрейших и невероятнейших людей, которого я имел честь знать в своей жизни… он и Джордж бы жили, пытая грязнокровок и убивая всех, на кого укажет Волан-де-Морт. Такими бы их вырастили после того, как моих родителей упекли в Азкабан или убили, посчитав чертовыми предателями, и, скорее всего, для них такая жизнь была бы в порядке вещей. И для меня тоже. Рон увидел слезы, выступившие на глазах своего друга, и кивнул. — Спасибо за то, что погиб лишь один мой брат. Спасибо за то, что подарил ему семнадцать лет, чтобы стать тем человеком, которым ему суждено было быть. Спасибо за то, что не позволил ему превратиться в чудовище. Гарри не скоро смог прийти в себя. Щадя его гордость, Рон не пытался заговорить, пока парень боролся со слезами. — Спасибо, Рон, — наконец-то сказал он. — Ты отличный друг. — Всегда пожалуйста, приятель. Вместе они смотрели на звезды, как часто бывало ранее, на уроках по астрономии. Она всегда брала с собой домашнее задание по этому предмету… по всем предметам, если уж быть до конца честным… Гарри взглянул на своего последнего лучшего друга: — Я не могу жить без нее, Рон. Тот лишь тряхнул головой. — Есть вещи, которые уже не исправишь, Гарри… — начал было он, но замолк, столкнувшись с напряженным взглядом друга. — Жалейте не мёртвых, жалейте живых, особенно тех, кто лишен любви… — Откуда это? — спросил Рон. — Это то, что сказал мне Дамблдор, — просто ответил Гарри. Он повернулся и зашагал к винтовой лестнице, комкая мантию в руках. — Куда ты идешь? — поинтересовался Рон, спеша за ним. Гарри не ответил. В тишине они вместе спустились по лестнице и прошли по тихим коридорам. Портреты смотрели на них со стен, перешептываясь между собой и перебегая с картины на картину, чтобы поспевать за ними. Гарри не обращал на них внимание. Горгулья, охранявшая вход в директорский кабинет, была теперь сдвинута в сторону; она стояла, скривившись набок, и имела оглушённый вид. Гарри сомневался, что теперь она сможет различать пароли. Она заворчала, когда парни прошли мимо нее без единого слова, и последовала за ними мелкими дерганными шажками. Рон старался не отставать от Гарри. В кабинете было темно и странно тихо. Со стен мрачно взирали прежние директора Хогвартса. Они оставались недвижимы, ожидая его хода. Но взгляд Гарри был устремлен лишь на одного человека, который стоял в самом большом портрете прямо за креслом директора. За очками-половинками струились дорожки слез и терялись в длинной серебристой бороде. Гарри буквально физически ощущал сожаление, исходившее от портрета. — Добрый вечер, профессор Дамблдор, — сказал Гарри деревянным голосом. — Гарри… Мальчик мой… Мне так жаль, — прошептал бывший директор. Выходит, они все знали. — Вам не за что извиняться, — устало ответил он портрету. — Вашей вины нет в том, что случилось с ней. — Неправда… Если бы я не отправил тебя на смерть, она бы никогда… — Если бы вы не отправили меня на смерть, она и другие маглорожденные все равно умерли бы под пытками, — ответил Гарри, и Рон подтвердил его слова кивком головы. — Я столько раз подводил тебя, Гарри… Он не хотел видеть Альбуса таким. Еще никогда этот человек не выглядел таким несчастным, кроме ночи его собственной смерти, когда его заставили выпить зелье, охранявшее фальшивый крестраж… — И я простил вас за все. — Простил? — портрет уставился на него. — Да. Новая волна слез захлестнула директора, и Гарри терпеливо ждал и подбирал слова, краем сознания понимая, что Рон все еще стоит за ним. — То, что было спрятано в снитче, — начал он, — я выронил в Запретном лесу. В скором времени я вернусь за этим. Палочка и мантия уже у меня. Собрав вместе все Дары смерти, я стану ее Повелителем. — Гарри… даже с помощью Камня… — зашептал Дамблдор, — ты не сможешь вернуть ее. Не такой, какой бы ты хотел ее видеть. — Камень мне не поможет, я знаю, — согласился Гарри, — но палочка и мантия… Тут он замолчал, заметив вспышку понимания в глазах портрета, мгновенно сменившуюся печалью. — Прошлого не изменить, Гарри… Время движется вперед, и его курс не изменить взмахом палочки, даже будь она трижды Бузинной. Поверь мне, это бессмысленная затея. Уж я то знаю… — Тогда вы действительно должны понимать, что значит совершать бессмысленные поступки ради любви, — тихо ответил ему Гарри. Дамблдор смотрел на Гарри так, будто тот всадил ему нож под ребра. Затем он вздохнул и устыжено опустил глаза. — Иди в Министерство, — наконец сказал ему портрет директора. — Там ты найдешь все необходимое. Ты ведь бывал там раньше, так что знаешь, где искать. — Благодарю вас, директор, — Гарри развернул мантию и, держа ее на вытянутых руках, разгладил складки ткани. Затем одним махом обернул ее вокруг себя так, чтобы она покоилась у него на плечах. Ухватившись за свисавшие с плеч уголки, он завязал мантию под шеей, наподобие накидки. — Гарри, — позвал Дамблдор, видя, что юноша собирается уходить. Тот поднял глаза на портрет над директорским столом. — Я искренне надеюсь, что ты преуспеешь в том, что задумал. Кивнув на прощание, Гарри вышел из кабинета — его гнала вперед новая цель. Рон следовал за ним вниз по спиральной лестнице, ведущей от кабинета директора. Достигнув ее конца, Гарри остановился и в последний раз посмотрел на своего друга, пытаясь взглядом передать ему всю значимость их дружеских уз и глубину привязанности. — Я ухожу, Рон. И ты не можешь следовать за мной. — Черта с два, Гарри! Однажды я уже покинул тебя, но больше я такой ошибки не сделаю. Я иду с тобой. Настолько, насколько смогу. Гарри медленно кивнул головой: — Хорошо. Так далеко, как сможешь. Развернувшись, он продолжил свой путь по коридору в направлении парадной лестницы из замка. Тут и там в ней отсутствовали огромные куски мрамора, часть балюстрады исчезла, на каждом шагу им встречались каменные обломки и пятна крови, пока они спускались вниз. Друзья достигли первого этажа и направились прямо к главному входу, чувствуя на себе чужие взгляды. Макгонагалл, Невилл, Джинни и Молли Уизли, Хагрид… Никто из них не окликнул его, никто не попытался остановить. Он физически ощущал жалость в их взглядах, направленных на него. Он не стоил их переживаний. Скоро все изменится. Он прошел через двери замка и, едва коснувшись ногами земли, зашагал через двор в сторону Запретного леса. Рон старался не отставать, но Гарри двигался столь быстро, что, казалось, он не идет, а скользит по земле. Было трудно не потерять его из виду. Из-за мантии, укутывавшей его плечи, Рон мог видеть лишь затылок Гарри. Он гнался за подпрыгивающей и быстро удаляющейся головой друга мимо хижины Хагрида, но потерял ее след на самом краю леса. Гарри, не останавливаясь, двигался вперед, по памяти блуждая по лесу, следуя запутанными тропами, пока не достиг места, где он отдал свою жизнь Волан-де-Морту. Стоя на тропе у самого края поляны, он осмотрелся. Была глубокая ночь, и огонь от заклятия Темного Лорда потух. Его глаза не могли различить ничего в кромешной темноте. Вскинув руку, он почувствовал, как запульсировала в ней Бузинная палочка. И в тот же миг тропа осветилась тусклым оранжевым сиянием, которое, казалось, исходило от него самого. Гарри присел на корточки и уставился в грязную землю. Здесь проскакал целый отряд кентавров, и следы Хагрида и Пожирателей смерти были затоптаны бесчисленными копытами. — Акцио Воскрешающий камень, — прошептал он, и из-под земли в паре шагов от него выскочил крошечный драгоценный камень округлой формы и слевитировал прямо в руки юноши. Стерев с него грязь, Гарри внимательно осмотрел драгоценность. С Камнем в одной руке, палочкой — в другой, и мантией, покоящейся на его плечах, он больше не был Мальчиком-Который-Выжил. Он стал Повелителем смерти. В отдалении за спиной он услышал голос Рона, зовущего его по имени. Он звучал все ближе и ближе — видимо его владелец увидел сияние, которое призвал Гарри. Закрыв глаза, юноша повернул в руке камень три раза. Когда он снова их открыл, она уже стояла перед ним и смотрела на него с печальной улыбкой на губах. Не привидение и не живой мертвец, сейчас она выглядела такой же, какой он видел ее в последний раз в Большом зале — бледной, холодной и… мертвой… Теперь он мог произносить это слово, ведь он знал, что в скором времени ничего этого не произойдет. Лишь ее глаза были другими — широко распахнутыми, сверкающими и такими живыми. — Ты ведь уже знаешь, что я собираюсь сделать, — тихо сказал он. В его голосе не было вопроса. — Да, — ответила она. — Разве ты не собираешься отговорить меня? Она лишь страдальчески закатила глаза и проговорила: — С каких это пор я могла отговорить тебя от задуманного? Сомневаюсь, что в таком состоянии у меня больше шансов. Она казалась такой живой и нормальной, и он почувствовал, как рана в его сердце вновь начинает кровоточить. — Я люблю тебя, — прошептал он. — И я тебя, — ответила она. — Всегда и навеки. Ничто этого не изменит. — Я все исправлю, клянусь. И этого никогда не случится. На ее губах медленно расцвела грустная улыбка: — Ты ничего не можешь исправить, Гарри. Я умерла. — Я должен попытаться, — прошептал он в ответ. — Конечно же, должен. Это ведь так в твоем духе. Но у тебя не получится, любимый. А если все же тебе удастся… я этого не хочу. Я желаю помнить о нашей любви, какой бы краткой она ни была, чем никогда ее не испытать. — Этого не произойдет, — отрезал он, отметая ее доводы. — Я не позволю. Кто-то шумный приближался к ним по тропе, и обернувшись, они увидели Рона, вышедшего из тени леса на поляну. Он застыл на месте, глядя на нее в немом восхищении и открыв рот от удивления. — Гермиона? — еле слышно проговорил парень. Гарри опустил руку, в которой был зажат Камень, и Гермиона растворилась во тьме. Ее сверкающие карие глаза — последнее, что он увидел. Оранжевое сияние потускнело и исчезло совсем, оставив двоих ребят в кромешной тьме. — Что… Зачем ты это сделал? — потребовал Рон, бросая злые взгляды на силуэт своего друга, пока глаза привыкали к темноте. — Верни ее! Я не успел попрощаться! — В этом нет нужды, — ответил Гарри рыжеволосому. — Скоро она снова будет жива и здорова. Прощай, Рон. Ты следовал за мной столько, сколько мог. Дальше я должен идти один. С этими словами он сжал Бузинную палочку и растворился с громким хлопком, наплевав на закон о том, что аппарировать на или с территории Хогвартса невозможно. Рон же остался стоять во тьме леса, с ужасом осознавая, что никогда более он не увидит двоих своих лучших друзей… Он появился в Отделе Тайн, в Комнате времени. Рядом с собой он увидел большую кристаллическую сферу, внутри которой переливались искры, и зависшую над ней колибри. Пока он осматривался, птица опустилась на сферу, стала маленькой и покрылась пухом, а затем обернулась крошечным яйцом ярко-желтого цвета. Его скорлупа была целой, но вдруг яйцо лопнуло, выпустив на свет стремительно постаревшую колибри, и все повторилось заново. Определенно, это было то самое место. На краю комнаты находился инструментарий, на котором расположились несколько сосудов с песком и коробки с разбитым стеклом. Все эти приборы были уничтожены два года назад в битве за пророчество. Очевидно, их восстановление являлось приоритетной задачей команды Толстоватого, или же у них не хватало сил их починить. Но только не у него. Взмах Бузинной палочки — и осколки стекла срослись вместе, а из одного из сосудов выскочила пробка, и тонкая струйка песка потекла в центр устройства. Края прибора засветились красно-оранжевым цветом сплавки, а затем на поверхность инструментария опустился крошечный новехонький маховик времени. Он взял его, осторожно держа в ладонях. Этот отлично подойдет. Дамблдор и Гермиона уверены, что у него ничего не получится. Он же докажет им обратное. Он мог бы вернуться назад, выкопать и уничтожить кости отца Волан-де-Морта и тем самым предотвратить убийство Седрика Диггори и возрождение Темного Лорда. Или пойти еще дальше, в то время, когда он был младенцем, и остановить Питера Петтигрю, предателя своих родителей. Или еще дальше — и сломать шею Тому Реддлу еще в колыбели… Он мог бы спасти их всех — своих мать и отца, Седрика, Сириуса, Хедвига, Грюма, Добби, Римуса, Тонкс, Фреда… Но нет. И хоть сама мысль о том, чтобы оставить их гнить в земле, съедала его заживо, у него не было права спасать их. Не в этом была его задача — вырывать из лап смерти мертвых людей, которых он любил при жизни… Он был здесь только ради нее. Лишь ее смерть он никогда не сможет принять, не сможет жить без нее. Она умерла, потому что любила его. Он должен сделать так, чтобы эта ошибка не повторилась. Он мог выбрать сколько угодно временных отрезков — важных мгновений в его жизни, которые он разделил с ней… Но был один особенный момент, который и привел к тому, что сегодня случилось. Если в этот отрезок времени сдержать зарождение их взаимных чувств, отложить любовь до окончания войны, то тогда они оба будут в безопасности и смогут быть вместе… Повесив маховик времени себе на шею, он начал крутить его меж пальцев. Он принял решение. И его путь начинается здесь и сейчас. Повелитель смерти сделал свой ход.