Наши решения показывают, кем мы являемся в действительности, гораздо лучше, чем наши способности. (Альбус Дамблдор)
Девушка выбежала в пустой коридор. Ее лицо раскраснелось, из груди вырывалось частое дыхание, но это не имело ничего общего с усталостью. Она юркнула в первую попавшуюся дверь и резким взмахом палочки захлопнула ее за собой. Мгновение спустя портрет распахнулся, и в проходе показался юноша, дико озираясь по сторонам. В коридоре не было ни души: лишь одни картины на стенах и ОНА, скрытая мантией-невидимкой. Он не стал тратить время попусту. Подойдя к ближайшей двери, юноша открыл ее и, предсказуемо, нашел за ней девушку. ОНА тихо последовала за ним в комнату, стараясь оставаться незаметной. — Гермиона? Он смотрел на нее, не в силах отвести взгляд. Девушка сидела на учительском столе, совсем одна, только над головой у нее кружила стайка щебечущих желтеньких птичек, которых она, по-видимому, только что создала прямо из воздуха. Юноша невольно восхитился тем, как безошибочно она выполняет заклинания даже в такую минуту. — А, привет, Гарри, — проговорила девушка надломленным голосом. — Я тут решила поупражняться. — Ага… ну да… они… э-э… здорово у тебя получаются, — ответил ее друг, явно не представляя, что еще тут можно сказать. ОНА вообще сомневалась, что в этой ситуации возможно было найти нужные слова. Ничего сейчас не помогло бы бедняжке почувствовать себя лучше. И юноша был последним человеком, с которым девушка сейчас хотела что-либо обсуждать. Но сидеть в тишине с ним было еще хуже, и она проговорила нарочито веселым тоном: — Рон, кажется, развлекается вовсю там, на празднике. — Э-э… да? — Не притворяйся, будто не видел, — сказала девушка. — Он не очень-то и прячется, он… В этот самый момент дверь у них за спиной с грохотом распахнулась. К ужасу юноши в класс вошел их рыжеволосый друг, который со смехом тянул за собой одну распутную особу. — О, — сказал он, его глаза комически распахнулись, а голос прозвучал как у ребенка, которого поймали за кражей печенья. — Ой-ой! — захихикала его спутница и выскочила из комнаты, захлопнув за собой дверь. Наступила жуткая, давящая тишина. ОНА уже успела пожалеть, что выбрала этот момент. Видеть это вновь было сродни тому, как смотреть на крушение поезда. Но раз уж ОНА оказалась здесь, то не стоило отвлекаться от разворачивающейся перед НЕЙ драмой… — Привет, Гарри! А я все думал, куда ты запропастился, — сказал рыжеволосый голосом, полным фальшивой веселости. Он прозвучал слишком громко в тишине комнаты. Девушка соскользнула со стола. Ее глаза были опасно прищурены, а стайка золотистых птичек по-прежнему порхала у нее вокруг головы. — Напрасно ты заставляешь Лаванду ждать в коридоре, — тихо проговорила она. — Поди будет удивляться, куда это ты подевался. Девушка медленно пошла к двери, держась очень прямо. Рыжеволосый же явно был рад, что так дешево отделался. — Оппуньо! — раздался истошный крик. Юноша пораженно наблюдал за тем, как желтенькие птички ринулись в сторону его друга, словно толстенькие золотые пульки. Рыжеволосый парень вскрикнул и закрыл лицо руками, но птички набросились на него, клевали и рвали коготками везде, где только могли достать. Несмотря на всю серьезность ситуации и знание того, чем все это обернется в будущем, уголки ЕЕ губ слегка приподнялись в мстительной усмешке. «Он, и правда, не ожидал отдачи», — подумала ОНА. — Отвяжитесь! — завопил рыжеволосый, отчаянно отмахиваясь от стайки желтых торпед — лицо его было искривлено от боли и страха. Девушка, рыдая, кинулась к двери и с грохотом захлопнула ее за собой, выскочив из комнаты. Оглушенный произошедшим, юноша переводил взгляд с рыжеволосого на дверь и обратно. Он взмахнул палочкой и прошептав «Фините Инкантатем», и птички растворились в воздухе. — Спасибо! — простонал его друг с явным облегчением, но юноша уже бегом устремился к выходу, отчаянно желая найти девушку. ОНА спешила за ним по пятам. Его подруги нигде не было видно, и юноша резко затормозил и сунул руку в карман, вытащив оттуда большой кусок пергамента. Прикоснувшись к нему палочкой, он пробормотал: — Торжественно клянусь, что замышляю шалость и только шалость. Испуганно ОНА схватила маховик времени и отвела часы назад. Ничего хорошего не выйдет, если он увидит ЕЕ имя на карте. ОНА прошла туда, где, как ОНА знала, в будущем окажется девушка, и где он, в конце концов, ее найдет. Пока ОНА находилась вне его времени, юноша никогда не увидит ЕЕ имя на пергаменте. ОНА снова крутанула песочные часы, только теперь вперед, и в тот же миг мимо НЕЕ на невообразимой скорости в туалет пронеслась девушка и с грохотом захлопнула дверь одной из кабинок. ОНА тут же остановила вращения маховика времени — юноша прибудет сюда с минуты на минуту. Наедине с девушкой ОНА слышала звуки ее рыданий. ЕЙ было жаль бедняжку. Волей случая та оказалась в весьма нелегкой ситуации. Несмотря на то, что девушка четко и ясно разъяснила юноше, что не считает его виноватым в ее прошлогоднем ранении, он все равно продолжал отталкивать ее. А хуже всего было видеть, как он не сводит глаз с сестры своего рыжеволосого друга… Девушка не знала, осознает ли юноша, что чувствует по отношению к юной волшебнице, но она-то давно уже все поняла. И это знание сжирало ее заживо. Особенно сейчас, когда второй в ее жизни парень, о котором она по-настоящему переживала, с которым у нее был хоть какой-то шанс на счастье, оказался самой что ни на есть сволочью… ОНА увидела, как дверь распахнулась настежь, и в помещение вошел юноша, совершенно не переживающий о том, что его могли увидеть в женском туалете. Девушка тут же попыталась сдержать рыдания, но ее друга не так-то просто было обмануть. Сейчас на его лице застыло крайне серьезное выражение — таким ОНА видела его лишь в моменты, когда он сражался один на один с Темным Лордом или пытался обхитрить Венгерскую хвосторогу. — Я знаю, что ты здесь, Гермиона! — Как ты нашел меня? — тихо спросила девушка. — Карта Мародеров. Ты не собираешься выйти, чтобы мы могли поговорить? — Я не хочу сейчас говорить о Роне! — отрезала она. При упоминании имени их общего друга на лице юноши отразилось явное желание ударить деревянную дверь кабинки, но он быстро взял себя в руки. — Если не хочешь, мы всегда можем поболтать о квиддиче... — начал было он. — О квиддиче я тоже разговаривать не хочу! — …или о нумерологии, или о древних рунах, или о последнем номере «Ведьмин досуг»… — Я бы никогда в руки не взяла это жалкое подобие публицистики! — Слушай, смысл в том, что мы с тобой должны поговорить о чем угодно до тех пор, пока я не буду уверен, что с тобой все в порядке, хорошо? — юноша раздражено закатил глаза к потолку. — Я в полном порядке. С чего бы быть иначе? — спросила девушка. Неловкость, повисшая в тишине комнаты после ее слов, явно свидетельствовала о том, что она и сама не верит в то, что говорит. — Ага, как же, — в очередной раз закатив глаза, юноша вошел в соседнюю кабинку и присел на крышку унитаза, захлопнув за собой дверь. Он терпеливо ждал. Это единственная вещь, которую она одновременно ненавидела и любила в нем — юноша всегда был готов ее ждать. Он будет сидеть здесь, пока она не сдастся, и девушка поняла, что не может больше мучить его молчанием. У нее не было на это ни сил, ни желания. Наконец, она произнесла: — Итак, о чем ты хотел поговорить? — Э-э… Если честно, я наделся, что ты захочешь поболтать о квиддиче, я ведь полный нуль в нумерологии и древних рунах… Девушка рассмеялась, но совсем невесело. Однако юношу это не обескуражило, и спустя мгновение он тихо спросил ее: — Как ты себя чувствуешь? — Все нормально, Гарри, — ответила подруга, но слова ее звучали не очень убедительно. — Уверена, что не хочешь поговорить о случившемся? — Если честно, есть кое-что, что я хотела бы с тобой обсудить. — Да? — переспросил юноша, радуясь, что ему удалось разговорить ее. — Давай поговорим о Джинни, — твердо сказала она. — О чем? — юноша аж поперхнулся от неожиданности, вся прежняя веселость покинула его голос. — Она хоть знает о твоих чувствах? — Э-э… Мои чувства к ней — это только братская привязанность… Девушка звучно хмыкнула. — Она… ну… все равно с Дином, и… — Да она тут же бросит его, если бы ты только признался ей. И даже если ты трусишь, они все равно скоро расстанутся. Они совсем не подходят друг другу. Неловкость стала практически осязаемой для всех троих. — Э-э… ладно. Эй, постой-ка! Если ты хотела поговорить со мной о Джинни — хотя я совершенно не желаю это обсуждать, ведь между нами ничего нет, это просто глупо…— затараторил юноша. — Тогда я хочу услышать о тебе и Роне. Что между вами происходит? — Да ничего не происходит. Он с Лавандой, что вполне очевидно, и это чудесно, ведь мы свободные люди и можем быть с кем захотим. Мы же с ним не встречаемся, ничего в таком роде, — шмыгнула она носом. Но тоска в ее голосе явно говорила о том, что девушка желает совсем другого. Юноша не знал, что ей на это ответить. Он просто остался сидеть с ней рядом в надежде, что его присутствия будет достаточным утешением для нее. Несмотря на заверения подруги, он знал, что сейчас ей не стоит оставаться совсем одной. — Почему тогда ты расстроилась? — тихо спросил юноша после долгой паузы, слова давались ему с трудом. — Он тебе так сильно нравится? Гермиона, ты же потрясающая ведьма. И я говорю не только о твоем интеллекте. Ты невероятная девушка. Да если бы ты захотела, то любой парень в школе — ну, может быть, исключая слизеринцев, — но любой здравомыслящий парень без раздумий оказался бы у твоих ног. Однако, тут-то и крылась загвоздка. Единственный парень, которого девушка действительно хотела видеть рядом с собой, сейчас сидел в соседней кабинке. И она знала, что он никогда не будет испытывать к ней те же чувства, что и она к нему, ведь он был по уши влюблен в рыжеволосую девчонку. А даже если бы не это, он все равно всегда относился к ней, как к сестре, и не проявлял ни единого намека на романтические чувства. Черт возьми, даже тот придурок решил, что целоваться по углам с распутной девкой куда предпочтительнее, чем быть с ней. А ведь девушка-то надеялась, что хоть с ним у нее были какие-то шансы завязать отношения… Но хуже всего было то, что она сама навлекла на себя эти несчастья. Это ведь она посоветовала сестре рыжеволосого, что, если та хочет быть с ее другом, сначала ей нужно немного повстречаться с другим парнем, стать увереннее в себе, научиться вести себя естественно рядом с Гарри… Господи, если бы вы только знали, как теперь она жалела о своих словах. Куда больше, чем в тот раз на втором курсе, когда она не удосужилась проверить, человеческий ли волос добавила в Оборотное зелье… — Значит, квоффл — это большой красный мяч, который нужно закинуть в одно из колец? — спросила девушка. Юноша рассмеялся. Ему было ясно, что подруга не намерена обсуждать неприятную ей тему. И хоть ему это было не по нраву, но он уважал ее желание. — Готова вернуться в гостиную? — Да, — пришел тихий ответ. Одновременно двое друзей вышли из кабинок и, избегая смотреть друг другу в глаза, покинули туалет, зашагав по коридору. ОНА следовала за ними и наблюдала. И не могла не удивляться непроходимой глупости этих двоих. Если бы хоть один из них признался в своих истинных чувствах… Вот она, хваленная гриффиндорская храбрость. Втроем они прошли весь путь до седьмого этажа, не перемолвившись ни словом с тех пор, как вышли из туалета для девочек. Когда они пробрались через проход за портретом, юноша и девушка быстро попрощались и разошлись по своим спальням. В следующие несколько дней отношения между ними будут немного натянутыми, но потом все вернется на круги своя, да так, что девушка будет желать, чтобы хоть что-нибудь нарушило их «нормальность». А потом юноша начнет встречаться с другой, и девушка будет безутешна… Как и каждую ночь выбранного ЕЮ момента, ОНА последовала за юношей к его кровати под балдахином и наблюдала за ним до самого утра. ОНА убеждала себя, что просто проявляет бдительность — в конце концов, навряд ли ОН явится к пареньку, когда тот был окружен друзьями, верно? Но частичка ЕЕ понимала, что истинный смысл крылся совсем в другом. Правда была в том, что ЕЙ просто нравилось смотреть на него спящего. Вот только сегодня сон, похоже, не желал приходить к юноше. Он зашторил балдахин с гневным вздохом, но не стал накладывать чары немоты. Его лучшего друга в комнате не наблюдалось — наверное, где-то сейчас обжимался с той распутной особой, а остальные соседи по спальне все еще находились внизу в гостиной, празднуя победу. Насколько парень знал, сейчас он был совсем один… Скрытая мантией-невидимкой ОНА почувствовала, как ЕЕ щеки заливает яркий румянец. «Ой. Надо же. Ну, он же здоровый молодой парень, так что вполне естественно, что он…» Что же, так тому и быть. ОНА задержалась в комнате до самого утра, но время пронеслось быстрее, чем ей того хотелось. У НЕЕ больше не было причин оставаться здесь, и не было шансов отсрочить неизбежное. Остался лишь один момент, и ОНА знала, что и ОН будет там. И хотя ОНА понимала, что должна делать, но самой себе ОНА лгать не могла — ЕЙ было страшно. Не столько из-за того, что ЕЕ затея может не удаться, сколько из-за ИХ предстоящей встречи. ОНА боялась остаться с НИМ лицом к лицу, боялась того, что ОН мог сказать или сделать, увидеть насколько ОН изменился, чтобы совершить подобное с беззащитным ребенком. Когда первые лучи рассветного солнца стали пробиваться сквозь окна спальни, ОНА тяжко вздохнула. Пора было идти. Пришло время завершить начатое. Время исправить все в лучшую сторону. ОНА коснулась маховика времени, крутанула его и исчезла.***
Глаза Гермионы привыкли к темноте, но в душе она желала, чтобы зрение к ней не возвращалось. Кончик палочки Джинни был направлен прямо на нее. Но взгляд на лице волшебницы был куда более пугающим, заплаканные карие глаза смотрели на Гермиону с болью и страданием… Она знала, что этот образ будет преследовать ее всю жизнь. Каждый раз, закрывая глаза, Гермиона будет видеть устремленный на нее взгляд золовки. — Джинни… — прошептала она. — Нет, — резко отрезала та. — Не извиняйся. Мне нужно слышать только правду. — Я ничего не знала, клянусь. Даже не подозревала… На секунду Гермиона подумала, понадеялась, что Джинни проклянет ее. Но вместо этого рыжеволосая волшебница опустила палочку. Она стояла, сокрушаясь от рыданий, сломленная горем и преданная, а Гермиона, что самое ужасное, не могла сделать ничего, чтобы успокоить подругу. Ведь именно она была причиной ее боли. Вскоре Джинни устало опустилась на стул с другой стороны стола. Глядя прямо в глаза своей невестке, она сказала, прерывисто дыша: — Что ты теперь собираешься делать? Как исправишь все это? — Ничего, — простонала Гермиона, пряча лицо в ладонях. — Я ничего не могу сделать. У меня ум за разум заходит, даже дышу с трудом. Это какой-то кошмар… Джинни молча ждала, пока подруга продолжала бессвязно бормотать: — Он там лежит, весь искалеченный, и я ничем не могу ему помочь… Очень тихо рыжеволосая спросила: — Ты любишь его? — Я люблю Рона, ты же знаешь… — Ты. Любишь. Его? — Я НЕ ЗНАЮ! — закричала Гермиона, но эмоции, с которыми были произнесены эти слова, сказали рыжеволосой волшебнице все, что ей нужно было знать. — Прошлого уже не исправить, Джинни, — печально сказала она. — Есть один способ, — мрачно ответила жена Гарри. — Уверена, эта мысль приходила тебе в голову. Ты слишком умна, чтобы не подумать об этом в первую очередь. Гермиона лишь смотрела на нее, выпучив глаза. — Нет! — У тебя нет выбора! — сердито прорычала Джинни. — Пожалуйста… Не проси меня об этом… — взмолилась Гермиона. — Будет лучше, если это сделаешь ты. Я не могу… — Думаешь, я смогу? Ты действительно веришь, что у меня хватит сил вернуться, стереть все и сделать так, чтобы этого никогда не произошло? Я с этим не справлюсь, во мне нет твоего стержня. Я не смогу пройти через подобное. Это должна сделать ты. Ты должна мне! В словах рыжеволосой звучала неотвратимая истина, но она отказывалась признавать ее, отчаянно сопротивляясь. — Я никогда не смогу этого сделать. Это невозможно. Меня сразу остановят… Не церемонясь, Джинни бросила на стол мантию-невидимку своего мужа. Гермиона даже не заметила, что та была у нее в руках. Она долго-долго смотрела на зачарованную ткань, но все же заставила себя поднять глаза на золовку. — Но… Рон и наши дети… Роза и Хьюго… И ваши дети… Как ты можешь просить меня об этом? Как можешь просить меня уничтожить наши жизни? — Думаешь, я хочу такой жизни? После всего? Жить, зная, что все эти годы — сплошная ложь? Что ничего из этого не было настоящим? — буквально прорычала рыжеволосая. — Думаешь, я когда-либо теперь смогу смотреть на него или наших детей, как прежде? Ты должна все исправить! — Существуют определенные правила, — слабо возразила Гермиона. Это было ее последней защитой перед натиском разъяренной женщины. — И он первым нарушил их! — Джинни вскочила на ноги. — Не для меня, Гермиона, сделай это для него. Ты же видела каково ему сейчас, что с ним творится. Она направилась к двери и, открыв ее, кинула последний взгляд через плечо. — Ты можешь спасти его. С этими словами Джинни ушла. Гермиона еще долго сидела без единого движения — просто не могла заставить себя тронуться с места. В голове постоянно проносились мысли о Хьюго, о том, как он, должно быть, испуган, оставшись у дедушки и бабушки без каких-либо объяснений, без единой весточки от нее… О том, как Роза, не подозревающая о том, что творится дома, счастливо спит в Гриффиндорской башне, закутавшись в свое теплое одеяло… О том, что Рон, вероятнее всего, уже дома, и пытается понять, почему его жена до сих пор не вернулась; или сидит у кровати Гарри в больнице Святого Мунго с лицом, искаженным волнением, и пытается узнать, куда же пропали она и Джинни… Если бы ранее Гермиона уже не опустошила свой желудок, ее бы вырвало прямо сейчас. Джинни просила о невозможном. Она просила ее бросить все, стереть не только свою жизнь, но и жизни Рона, Розы и Хьюго и все, что они создали вместе. Их совместную семейную жизнь… Она не могла этого сделать. Не могла их бросить. Но последние слова Джинни снова и снова звучали у нее в голове, будто издеваясь. «Ты можешь спасти его». Внезапно она вспомнила Гарри — не мужчину, которого видела меньше часа назад, прикованного к больничной койке, а мальчика, в которого была влюблена еще в школе, мальчика, который уже тогда перенес множество страданий и лишений… Чего он мог ожидать от своего будущего? Жизни, полной лжи? Несколько лет счастливого существования, пока на него не обрушится вся тяжесть истины, разрушит всю его жизнь без возможности что-либо исправить? Ярость с новой силой вскипела в ней, и перед глазами заплясали красные пятна. Она была до чертиков зла на НЕГО за то, что ОН сделал с мальчиком. Пусть чары памяти не входят в список Запрещенных заклятий, но в ее список «непростительного» они определенно попали. Да ОН с тем же успехом мог использовать заклятие Империус. Чтобы так изгаляться над памятью ребенка, украсть нечто дорогое ему, так запросто стереть его чувства, обречь на несчастную судьбу… Но этого было недостаточно. И не могло быть. Ничто не было настолько значимым, чтобы убедить ее потерять своих детей и мужа — человека, которого она любит. Да-да, любит! Геримона не солгала Джинни, когда сказала, что любит Рона… Они были вместе всю их взрослую жизнь и, несмотря на ее давние чувства к Гарри, которые она в себе похоронила, Гермиона никогда по собственной воле не откажется от жизни, которую они создали вместе с Роном… Она больше не испытывала к Гарри того, что раньше. Она не… Механическим движением женщина поднялась на ноги, схватила мантию и зажала ее под мышкой. Гермиона поняла, как решить эту проблему — как ей принять решение. Ей нужно увидеть то, что видел ОН. Часть ее разума кричала, когда она открыла дверь и зашагала по коридору, заранее зная, что выйдет из всей этой затеи, зная, что это, в конечном итоге, разрушит всю ее жизнь: «Ведь ты уже приняла решение, не делай этого!» Внезапно Гермиона обнаружила, что стоит в большой темной комнате, полной пустых столов. Штаб-квартира Авроров. Похоже, она продела весь путь почти бессознательно. Она зашагала вперед и вдруг поняла, проходя мимо нескольких авроров, засидевшихся над делами допоздна, что уже неосознанно накинула на себя мантию-невидимку. В дальнем углу помещения располагалось затемненное окно с задернутыми шторами и массивная деревянная дверь, преграждавшая путь в частный кабинет Главного аврора… Геримона знала, что на нее были наложены сильные чары, и они срикошетят в любого, кто попытается войти в комнату незваным. Но она также знала Гарри и помнила, кем он восхищается больше всех в своей жизни и кому захочет отдать дань уважения, сделав своей защитой. — Лимонный шербет, — прошептала она, и с щелчком дверь открылась, впуская ее внутрь. Артефакт стоял в дальнем углу комнаты, рядом с рабочим столом Гарри. Он был накрыт полотном, но имел весьма специфическую форму, и ей не составило труда догадаться. Во тьме кабинета она подошла к артефакту и потянула за ткань. Та с шорохом опустилась на пол, и в отражении Гермиона увидела собственные глаза, пронзительно на нее смотрящие. Зеркало Еиналеж. Она никогда раньше не видела этой вещи, и все знания о нем складывались лишь из рассказов Гарри и Рона в первый год их учебы в Хогвартсе. Но Гермиона не сомневалась, что это было именно оно. Она провела рукой по резной раме, щурясь в темноте и пытаясь понять надпись под ее пальцами. Еиналеже ечяроге омасе шавон, оциле шавеню авызакопя… Зеркало было разбито. Стеклянную поверхность покрывала паутина трещин, в центре которой зияла дыра, будто кто-то ударил туда кулаком. «Его рука!» — вспомнила она и прикрыла глаза: теперь многое становилось понятным. Рон ведь рассказывал ей, что Гарри был очень взволнован, когда впервые услышал о перевозке артефакта. Даже взял дело под свое командование, вероятно, вспомнив времена, когда впервые посмотрел в него еще мальчишкой. Вот только когда он улучил возможность в него заглянуть, зеркало показало ему совсем не то, чего он ожидал. Гарри увидел в нем ее. И себя вместе с ней и их детьми — счастливую семью, смотрящую на него из зазеркалья. Вся его прежняя жизнь обернулась ложью. Он смог убедить себя, обмануть, что все в его жизни было так, как и должно было быть. А увиденное отняло у него это знание… И затем, только после увиденного, он стал сопротивляться чарам памяти, наложенным на него, и тогда все пошло под откос. В осколках разбитого зеркала она видела себя — множество отражений своих глаз и суровой линии губ. Да уж, натворил Гарри дел. Она взмахнула палочкой и постучала ей по стеклу, шепча заклятие «Репаро». Трещины зашевелились вокруг места удара, но не срослись — зеркало не желало соединяться. Гермиона и не надеялась, что это сработает. Гарри неделями, как одержимый, пытался починить его; навряд ли бы он забыл вначале испробовать простейшие восстанавливающие чары… Пробежав пальцами по потрескавшемуся стеклу еще раз, она вспомнила, как Гарри однажды рассказывал о том, что Дамблдор спрятал в зеркале Камень, да так, чтобы его мог отыскать только человек, который искренне захочет его найти, а не использовать. Интуитивно она понимала, как заставить его работать. Гарри пытался починить зеркало, но, конечно же, был обречен на неудачу, потому что на самом деле не хотел, чтобы у него это получилось. Его настоящим желанием было, чтобы зеркало навеки оставалось разбитым. Тогда он бы смог попытаться и дальше игнорировать истину и вернуться к своей привычной иллюзорной жизни… Осознав это, Гермиона крепко зажмурилась. Для нее все было иначе. Она подумала о том, чего ей хочется, что она желает увидеть, и прошептала: — Покажи мне… Послышался треск срастающегося стекла, и порыв воздуха ударил Гермионе в лицо. Когда она открыла глаза, перед ней больше не было растрескавшегося отражения себя самой. Там стоял одиннадцатилетний Гарри, невредимый и такой невинный. Он смотрел прямо на нее и улыбался… Самым потаенным, отчаянным желанием Гермионы оказался не Рон, Роза или Хьюго. Это даже не был настоящий Гарри. Это было желание видеть его счастливым, здоровым и в безопасности. Там, в зеркале, не существовало Темного Лорда, жаждущего его крови, не было пропаганды Министерства, втоптавшего его имя в грязь, не было Главного Инквизитора Хогвартса, которая всеми силами пыталась сломить его дух, не было сукина сына, посмевшего наложить на него чары памяти… Там он был в безопасности, и выглядел счастливее, чем когда-либо. Ее глаза защипало, и Гермиона заставила себя отвернуться, зная, что уже проиграла. После того как она увидела его таким, она понимала, что сделает все что возможно, чтобы это стало правдой. Она отдаст что угодно, чтобы защитить его… — Простите меня… — выдохнула Гермиона и покинула кабинет, незримо скользя по коридору в сторону лифта. Ее движения были медленными, осторожными и абсолютно бесшумными. Гермиона в последний раз подумала о Роне, Розе и Хьюго. В них была вся ее жизнь… Она уверяла себя, что так все и должно было быть. Ей оставалось лишь верить, что она еще увидит их, что все в конечном итоге приведет ее к ним. Больше откладывать нельзя. Ей нужно было попасть в Отдел Тайн. Пока она пробиралась через лабиринт входа, двери вокруг нее сместились, отрезав ей путь назад, так что теперь даже при желании она не могла вернуться. «Следует быть осторожной», — напомнила она себе, сделав первый шаг на этом долгом пути. Ее не должны видеть или помешать. Она не может позволить себе неудачу, упустить единственный шанс все исправить. Незаметность. Вот ее ключ к успеху.