Время — это школа, в которой мы учимся; время — это пламя, в котором мы сгораем. (Делмор Шварц)
Гермиона снова плакала, и это его лишь все больше и больше злило. Гарри понимал, что в этом не было ее вины, что это он ведет себя как полный мудак, что влияние медальона усиливается, но пресвятой Мерлин… Сейчас парень до одури хотел залепить ей леща, схватить за плечи и трясти, пока она не перестанет плакать. Гарри ненавидел звук ее рыданий. От него его выворачивало наизнанку, ведь он знал, что ничем не сможет облегчить ее боль. Гермиона теперь постоянно пребывала в таком состоянии с тех пор, как ушел Рон. Рон… С того дня, как рыжеволосый волшебник стремглав вылетел из палатки, его имя стало почти табу, как и имя Волан-де-Морта. — Мы думали, ты знаешь, что делаешь! Думали, Дамблдор тебе объяснил, что нужно делать! Мы думали, у тебя есть настоящий план! Эти слова задели Гарри сильнее всего. Не то, что луч… бывший лучший друг бросил его, бросил Гермиону, зная какие чувства она испытывает к нему… Хуже всего то, что этот урод оказался прав. Дамблдор оставил его буквально ни с чем. Они отыскали один крестраж, но понятия не имели, как его уничтожить. Остальные крестражи все также оставались вне их досягаемости. Чувство безнадежности грозило поглотить Гарри. Теперь он начинал понимать, как самонадеянно с его стороны было принять предложение друзей сопровождать его в этом запутанном и бесцельном путешествии. Он ведь даже не знал, не имел ни малейшего понятия, что делать, и постоянно находился в состоянии болезненного ожидания, что Гермиона в любую минуту решит, что с нее достаточно, и покинет его. Гарри не хотел даже думать об этом. Сама мысль о том, чтобы потерять ее, ужасала его до глубины души. Но ведь это уже произошло, разве не так? Задолго до того, как они отправились на поиски оставшихся крестражей. А теперь тот, кого она любила, бросил ее. Кровь закипала в венах, когда он думал о том, что сейчас переживает Гермиона. Рон ушел, а ее оставшийся спутник — сплошная помеха, Избранный, одураченный Миссия, который в тщетной надежде тащит ее все дальше и дальше от тех, кого она любит, по пути, где в конце их всех ждет неизбежная смерть. Гарри презирал самого себя. Гермиона снова заплакала, и ярость в нем вспыхнула с новой силой. И не столько потому, что слышать ее рыдания, видеть ее разбитой и раненной ему было неизмеримо больно, сколько потому, что он абсолютно ничего не мог для нее сейчас сделать. Подойти к ней, обнять ее, подставить плечо, чтобы опереться, крепко сжать ее руку и заверить, что все будет хорошо. Он хотел… О, Мерлин, как он хотел именно этого, но понимал, что не имеет права так поступать. Гарри знал, что этим лишь заставит Гермиону плакать сильнее. Для нее он ведь не был… кем? Парнем? Любимым? Единственным? Нет, этот человек ушел, оставив ее позади, а Гарри явно не подходил на роль рыцаря в сияющих доспехах, готовый в любую минуту ринуться в бой и спасать всех направо и налево. Все, на что парень был способен сейчас — не сорваться на подругу из-за ее слез. И он ненавидел себя за это. Самый страшный кошмар Гарри — видеть, как она страдает. Если бы сегодня в лесу ему встретился боггарт, он бы точно принял не облик дементора, а рыдающей Гермионы Грейнджер, вопрошающей его, зачем же он разрушил ее жизнь. Его всегда приводила в ужас мысль о том, чтобы увидеть ее страдания. Парень бы лучше кинулся в бой с горным троллем, если бы это помогло избавить ее от любой боли. Но ни перед чем еще он не испытывал такого беспомощного страха, как перед ней самой. Когда-то Гарри уже испытывал подобные эмоции. Но даже когда Гермиона лежала оцепеневшей в больничном крыле, или когда Долохов проклял ее в Отделе Тайн, всегда оставалась надежда, что все образуется. Но теперь надежда угасала день ото дня. Гарри часто проверял Карту Мародеров, пока она не видела, и просто смотрел на точку с именем Джинни, надеясь, что та цела и невредима. Но никакие мысли о страданиях рыжеволосой волшебницы не заставляли его колени дрожать от слабости. Он пытался убедить себя, что все дело в расстоянии. А поскольку Гермиона была рядом с ним, он беспокоился за нее сильнее. Ему хотелось верить, что будь сейчас подруга в Хогвартсе, а Джинни — с ним, его переживания были бы совсем другими. Больше всего Гарри хотел верить, что его чувства к Гермионе есть и остаются чисто платоническими, а та любовь к ней, что он испытывал в прошлом, прошла навсегда и уже никогда не вернется. Но вдруг он вспомнил о том, как летом она расплакалась после того, как Гарри, не задумываясь, упомянул смерть Грюма. Тогда именно Рон первым оказался рядом с ней, приобнял за плечи и зашептал успокаивающие слова… В то время парень не мог понять, почему почувствовал ярость, почему кровь прилила к щекам, почему он злился на своего друга за то, что тот помог Гермионе почувствовать себя лучше… Да и с чего ему злиться из-за подобного? Но позднее, на свадьбе Билла, Гарри увидел, как она танцевала… И на мгновение ему вспомнился Святочный бал. Как они вместе кружились по залу, как он держал ее в объятиях… В тот момент Гермиона была невероятно красивой… Нет. Всегда. Она всегда была красивой, и тогда, на балу, Гарри сказал ей чистую правду. Его мысли вечно путались, когда он находился рядом с Гермионой. Да и потом, после бала, дела приняли совсем скверный оборот… Но именно в этот момент он понял, что всегда любил ее, просто не осознавал этого раньше… С пониманием пришла боль, потому что он оказался не тем, для кого она смеялась, с кем кружилась в танце. Это был Рон. Гарри тут же покраснел и почувствовал себя очень неуютно из-за того, что ранее днем поцеловал Джинни… Благодаря последней он смог оттолкнуть Гермиону от себя. Гарри ведь давно уловил странное поведение двух его лучших друзей между собой. За их постоянным спорами он заметил взгляды, которые они кидали друг на друга, пока другой не видел… И как бы парень не хотел рассказать Гермионе о своих чувствах к ней, воспоминания о том, как из-за него она лежала на больничной койке со смертельными ранами, были слишком свежи в его памяти. Гарри заметил, какой эффектной девушкой стала Джинни и сконцентрировал все свои помыслы на ней — на той, кто не заполнял его разум сомнениями и сожалениями… Всхлипы Гермионы утихли, когда вечернее солнце утонуло за горизонтом. Она выбилась из сил, и скоро ее сморит сон. Гарри был бы рад, если бы и с ним случилось то же самое. Он так устал, что глазные мышцы сотрясали непроизвольные спазмы. Но он должен оставаться на страже, чтобы следить за палаткой, да и сон теперь был редким гостем в его жизни. «Я слишком сильно себя накручиваю», — пронеслась мысль у него в голове. Пока Рон был с ними, все было не так уж и плохо. Хотя нет, плохо было, — все-таки сказывался недостаток еды и действий, да и ужасный темперамент Рона сводил их обоих с ума, — но тогда все казалось намного проще. Тогда существовали Рон и Гермиона, и отдельно от них — Гарри. Гермиона была с Роном, даже если они на тот момент не удосужились обсудить их ситуацию. Да, пока Рон находился здесь, Гарри приходилось смотреть на их плохо скрываемые взгляды друг на друга, или на то, как рыжий обнимает ее, когда Гермиона бывала расстроена. И пусть это давалось ему нелегко, но тогда существовали границы, в которых он так отчаянно нуждался. Гермиона была девушкой его лучшего друга, и этим все сказано. Он никогда бы не позволил себе пересечь эту черту, даже за миллионы лет. А потом Рон ушел, и после этого Гарри вдруг осознал, насколько сильно желает пересечь эту черту. Но этого никогда не случится. Он продолжал сдерживать себя, частично из-за верности Рону, которая довольно быстро исчезала, но по большей части из-за отчаяния в глазах Гермионы. Ее будто что-то разрывало на части изнутри, и усложнять ее жизнь нежеланными ухаживаниями было бы… слишком жестоко. Нет, ее сердце принадлежало Рону. Это было написано у нее на лбу. Раньше были времена, когда Гарри мог бы завоевать ее внимание, но они давно прошли, если когда-то вообще существовали. От осознания у него засосало под ложечкой. Он упустил свой шанс, и теперь Гермиона была на грани и, наверное, вот-вот покинет его. Гарри видел, как она шепталась с Роном, когда думала, что парень их не видит. Как они оба замолкали при его приближении. Он слышал недовольство в голосе Рона и то, как она практически сказала, что разочарована в нем. Гарри пытался убедить себя, что ему будет лучше без нее, а вдали от него Гермиона окажется в безопасности, и он, наконец-то, сможет свободно защищать ее с головой, не затуманенной переживаниями. Но все это чушь, и он прекрасно знал об этом. Сейчас Гарри не имел ни малейшего понятия с чего начинать поиски, с ней или без нее. Единственное, в чем он был абсолютно уверен — что только блестящий интеллект Гермионы сможет сложить все кусочки головоломки воедино и найти необходимое решение для их следующего шага. Конечно же, она была нужна ему здесь не только из-за своих талантов. Он любил ее. Мерлин, когда все так запуталось? Снаружи давно стемнело, и Гарри сидел у входа в палатку, желая, чтобы сегодня была не его очередь стоять на страже. Уж лучше ночные кошмары, чем очередная бессонная ночь, полная думами о ней… Парень понимал, что им никогда не быть вместе. И он принял это на веру в ту же секунду, когда осознал свои настоящие чувства к Гермионе. Она любила Рона, и он понимал, что сейчас она, как и он, страдает. Но несмотря на то, что ее переживания сопровождались обилием слез, он отказывался верить, что сейчас ей было больнее, чем ему. Во-первых, он не хотел даже думать о том, что она испытывает боль столь же невообразимо глубокую как та, что гнездилась в его душе. Во-вторых, Рон теперь был вне досягаемости, и она находилась в палатке одна, вдалеке от объекта своих симпатий, подобно запретному плоду. Только руку протяни. «Господи, неужели, только что сравнил ее с запретным плодом?» Гарри захотелось побиться головой обо что-нибудь твердое, вроде толстенного словаря. «История Хогвартса» была бы сейчас как никогда кстати. Конечно же, он этого не сделал. Стук бы разбудил ее, а сон ей был крайне необходим. Неожиданно, на него накатила неудержимая вялость. Он совершенно не ждал прихода нового дня, ведь завтра пройдет так же как и сегодня, и вчера, в бессмысленных попытках угадать, где Дамблдор мог спрятать меч, и в еще более безнадежных попытках убедить себя, что ему достаточно быть Гермионе лишь другом. Сил сидеть прямо у него уже не оставалось, и Гарри дотащил себя до одной из нижних коек. Лишь на минуту позволить глазам отдохнуть… С каждым днем, что они вместе, его решимость слабела, и он боялся, что скоро потеряет контроль и совершит какую-нибудь отчаянную глупость — поцелует ее, или проговорится о своей любви, или сделает что-нибудь столь же идиотское. Он понимал, что если Гермиона снова заплачет, вскоре его чаша терпения переполнится, а решимость разлетится вдребезги. И у него не будет другого выбора кроме как обнять ее крепко-крепко, прижать к груди и рассказать, как же сильно он ее любит. Как бы Гарри хотел быть сильнее, чтобы сопротивляться своим чувствам к ней. Он желал, что бы хоть что-то изменилось, чтобы у него больше не перехватывало дыхание каждый раз, когда он смотрел на нее. Чтобы он мог вновь подойти к ней и утешить, не испытывая чувства вины за свое неистовое желание обладать ею. Гарри отчаянно надеялся, чтобы эти чувства исчезли, чтобы он как и раньше, не испытывал к ней ничего больше братской привязанности. Он хотел бы забыть о них. С этой мыслью он закрыл глаза и погрузился в глубокий и спокойный сон — спасительное забытьё без сновидений, которое в любой момент могло обернуться кошмаром и новыми душевными страданиями. Погруженный в нежные объятия грез он не увидел нависшую над ним фигуру. Повелитель смерти глядел на спящего юношу, держа Бузинную палочку перед собой. — Ну, здравствуй, Гарри, — тихо прошептал он. Настал момент, который навсегда изменит историю.***
ОНА замерла у входа в палатку, перекинув мантию-невидимку через локоть. Вокруг было тихо и спокойно. Юноша и девушка мирно спали на своих койках. Они явно неслучайно выбрали именно те, что стояли в разных концах увеличенной волшебством палатки, будто пытаясь быть как можно дальше друг от друга физически. Сжимая в руках палочку, ОН стоял прямо у койки юноши и неотрывно смотрел на него. На гостью ОН даже не взглянул, не повернул головы, когда ОНА появилась внутри палатки и сняла мантию, не подал знака, что знает о ЕЕ присутствии. Вместо этого раздался ЕГО смех — тихий и грустный. — Я был уверен, что кто-нибудь явится остановить меня, — едва слышно проговорил ОН. — Но никогда бы в жизни не подумал, что это будешь ты. Замолчав, ОН поднял голову и посмотрел ЕЙ прямо в глаза. ОН оказался куда моложе, чем ОНА ожидала увидеть, и невероятно худым. Почему-то ОНА представляла, что встретит здесь более зрелого Гарри, больше похожего на того, из ее времени, а не на юношу, спящего сейчас на койке. ЕГО волосы были немногим длиннее, чем у паренька, а острые скулы сильно выпирали на впалом лице. Если ОНА не ошибалась, сейчас ОН был старше юноши не более чем на год. Это лишь все усложняло, ведь таким ЕЙ было труднее ЕГО ненавидеть. Легче было поддаться ярости, когда в голове ты представляешь себе взрослого мужчину, разрушившего жизнь юноши. И хотя преступник оставался тем же самым человеком, осознание того, что по годам ОН был немногим старше паренька, когда решился на этот шаг, поразило ее в самое сердце. Если подумать, никто другой, кроме НЕГО, не мог бы сейчас быть здесь. В конце концом, ОН — единственный человек, способный пойти на столь огромный риск, чтобы защитить ЕЕ. Ради ЕЕ спасения ОН был готов обречь себя на адские муки. — Можешь говорить без опаски, — обратился ОН к НЕЙ. — Они под заклятием сна. И не проснутся до рассвета. — Проще, чтобы они не сопротивлялись, пока ты вершишь свои темные делишки? — сорвалась вдруг ОНА, пытаясь сдержать гнев. Он ЕЙ еще понадобиться, он придаст ЕЙ сил и решимости, чтобы противостоять ЕМУ. — Я только что вспомнил, как тяжелы были ночи, подобные этой, — проговорил ОН с печалью в голосе. ЕГО плечи и руки были сокрыты мантией и невидимы взору, зато ладони возникали как будто из воздуха, что выглядело весьма странно. Видимо, поэтому и ОН казался таким худым. — Так они смогут отдохнуть. Одна ночь здорового сна без кошмаров. — Я не позволю тебе этого сделать, — сказала ОНА. — Я должен, Гермиона. У меня нет другого выбора. — Нет выбора? Кроме как манипулировать разумом мальчика? Стереть часть его воспоминаний, украсть их и оставить его жить во лжи? Нет другого выбора, кроме как использовать на нем чары памяти и бросить на произвол судьбы? ЕЕ слова разозлили ЕГО. — Так вот что ты думаешь обо мне? Я что, по-твоему, Пожиратель смерти? Ты, как никто другой, знаешь меня, — проговорил ОН с болью в голосе. — Что, по-твоему, случится сегодня ночью, Гермиона? — Ты наложил на него чары памяти, — не отступала ОНА. — Заставил забыть о его чувствах… — Ни одни чары памяти не способны стереть чувства к любимому человеку, Гермиона, — печально сказал ОН, будто бы желая об обратном. — Даже будь они наложены Бузинной палочкой. Только тут ОНА заметила, что в руках ОН сжимал один из Даров смерти, а не свою обычную волшебную палочку с пером феникса. — В ночь битвы… — задохнулась ОНА от осознания. — Но… ты использовал чары памяти. Я собственными глазами все видела! Видела, что это сделало с ним… с тобой… ОН лишь печально тряхнул головой, будто удивляясь ЕЕ столь скверному мнению о НЕМ. — Думаешь, я способен на подобное? Нет. Я пришел сюда, чтобы разбудить его, рассказать о том, что произойдет, если он позволит событиям пойти тем же путем, что и в прошлый раз. Гермиона, я пришел сюда, чтобы дать ему выбор. Попросить его забыть чувства к тебе, предупредить о последствиях в случае его отказа. Но право выбора всегда останется за ним. — Нет… — ОНА отказывалась в это верить. — Не может быть. — У меня нет намерений использовать чары памяти сегодня, Гермиона, — на мгновение ОН замолчал, но тут же продолжил, тихо рассмеявшись внезапному озарению. — Но если бы это был я… Если бы я должен был отпустить тебя, то точно предпочел бы все забыть. Я бы помнил то, что не могу быть с тобой, пока война не закончится, конечно же, но я бы не хотел помнить почему. Я бы не хотел помнить о том, что случилось с тобой. О том, что во всем случившемся виноват именно я. Таким образом мое чувство вины не пересилило бы любовь к тебе, а когда война закончится… я бы рассказал тебе о своих чувствах… ОНА смотрела на него в ужасе, но ОН, очевидно неверно истолковав ее взгляд, продолжил объяснения: — Ты умерла, Гермиона. Я должен сделать это. Это единственный способ спасти тебя. Единственный шанс для нас быть вместе… — Я замужем за Роном. У нас двое детей, Роза и Хьюго. Я крестная мать твоего с Джинни старшего сына, — резко прервала ОНА ЕГО полным боли голосом, и наступила оглушающая тишина. ОН не смотрел на нее, разинув рот от удивления, ЕГО глаза не расширились от неожиданности, и ОН не подал ни единого знака, что услышал ЕЕ. Лишь ЕГО взгляд бешено метался по полу и стенам палатки, не желая смотреть на НЕЕ. Тишина затянулась, и когда сил терпеть уже не оставалось, ОНА заметила как дрожит Бузинная палочка в ЕГО руках. — Хорошо, — прокаркал ОН наконец. — Это хорошо. Рон — замечательный человек, лучший из всех. Уж лучше ты будешь жива и счастлива с ним, чем мертва со мной. Ты ведь счастлива с ним? — Да, — прошептала ОНА, не видя ЕГО из-за слез, градом льющих из глаз. — Это мог быть я, — с энтузиазмом сказал ОН. — Я мог жениться на тебе, стать отцом наших детей, если бы ты выжила. — Гарри… — Но ты останешься с Роном, и это хорошо. Правда… Я рад за тебя. Ты все равно заслуживаешь больше того, что я мог тебе дать. — Гарри… — Он всегда любил тебя, ты же знаешь. И знаю, что ты чувствовала к нему то же самое. Все обернулось к лучшему… Ты выбрала правильного человека… — ГАРРИ! ОН резко вскинул голову на ЕЕ окрик, впервые взглянул на НЕЕ с тех пор, как ОНА назвала имя своего мужа. — Это должен был быть ты, — сказала ОНА ЕМУ, уверенность пронизывала каждое слово. Но ОН выглядел так, будто ОНА только что прокляла ЕГО. — Нет, нет, нет… Не говори так, я не… — Это всегда должен был быть только ты, — сказала ОНА. — Все это время я хотела верить, что смогу остановить тебя, все исправить и в итоге прийти к тому же будущему, что было у меня… — Все и должно закончиться так, как было в твоем будущем, — твердо произнес ОН. — В противном случае ты умрешь. А я не позволю этому случиться. — Но ведь это всегда был ты. Для меня существовал только ты с той самой ночи, когда я поняла, что люблю тебя, когда ты спас Камень. ОН уставился на НЕЕ, лицо бледнее самой смерти. — Ты не должен будить его, — потребовала ОНА. — Не должен ничего ему говорить. Это уничтожит и его, и тебя. Ты будешь жить во лжи, а потом это знание обрушится на тебя и уничтожит. — Уж лучше я, чем ты! — рявкнул ОН. — Пусть лучше я исчезну, чем снова увижу как ты уми… — Да я лучше умру, чем снова увижу тебя в таком состоянии! — крикнула ОНА в ответ. ОНИ стояли в молчании какое-то время, но вдруг ОН начал смеяться, и этот звук напугал ЕЕ. — А ведь они предупреждали меня… — проговорил ОН, отсмеявшись. — Гарри, пообещай мне… — МОЕ СЛОВО НИЧЕГО НЕ СТОИТ! — прорычал ОН. — Я поклялся защитить тебя, и не смог! Я говорил себе, что никогда не буду с тобой, чтобы ничто не могло навредить тебе, и я не смог! Я поклялся все исправить, вернуть тебя, а теперь… ОН поднял на НЕЕ глаза, и никогда еще ОНА не видела на ЕГО лице столько отчаяния и беспомощности, даже той ночью в Отделе Тайн, когда умер Сириус. — Я не могу снова подвести тебя, — прошептал ОН. — А я не могу подвести его, — уверенно ответила ОНА, указывая на юношу. — Если я этого не сделаю, то ты исчезнешь, — ЕГО голос звучал умоляюще. — То будущее, откуда ты пришла, перестанет существовать, и тебя просто… не станет. Как и твоей жизни с Роном… ваших детей… Розы и Хьюго… они никогда не появятся на свет… Слезы с новой силой заструились по ЕЕ щекам, обжигая кожу жаром, но внезапный порыв зимнего ледяного ветра привел ЕЕ в чувства. — Я должна защитить его, — прошептала ОНА. — Если я этого не сделаю, лучше ему не станет! Ты умрешь, а он отправится в прошлое, сюда, чтобы вернуть тебя! Этот момент будет повторяться снова и снова… — Да, ему будет больно! Меня убивает сама мысль об этом… но он будет жив. И здоров. Ты выживешь и будешь здоров. — Я не смогу… — теперь уже заплакал ОН, представляя свою жизнь без НЕЕ. — Ты увидишь ее снова, — сказала ОНА ЕМУ и, приблизившись, обняла за плечи, прижала к груди, как плачущее дитя. И ОН обмяк в ее объятиях, но даже с разницей в двадцать лет ОН все равно был выше НЕЕ. ОНА же нежно гладила ЕГО по волосам, шепча успокаивающие глупости, стараясь, чтобы ЕЕ слезы не попали ЕМУ на лицо. — Гарри, пообещай мне… — пробормотала ОНА, но ОН, видимо даже не услышал ЕЕ: ЕГО дыхание вырывалось глубокими резкими хрипами. ОНА понимала, что своими словами обрекает себя на неминуемую смерть — известный ей мир исчезнет, как и ее двадцать лет счастливой семейной жизни. Но ОНА должна произнести их. Должна остановить ЕГО. Спасти ЕГО. Должна спасти того, кого любит всем сердцем. «Прости меня, Рон…» — Пообещай мне, — сказала она, глядя, как ОН пытается утереть слезы. — Ты не представляешь, насколько больно видеть тебя такой. Какой бы ты стала, если бы выжила… — тихо проговорил ОН с затравленным блеском в глазах. ОН неотрывно смотрел на НЕЕ, будто изучая, запоминая каждую черту лица. И внезапно ЕЕ пробрала дрожь — это был тот же самый напряженный нечитаемый взгляд, который так часто появлялся на ЕГО лице с тех пор, как все это началось… — Пообещай, — прошептала ОНА, все еще обнимая ЕГО за плечи. Их лица лишь в миллиметре друг от друга. — Я не могу… ОНА оборвала ЕГО на полуслове, крепко прижавшись губами к ЕГО губам. ОН никак не отреагировал, замерев словно статуя и не отвечая на поцелуй. ОНА даже стала сомневаться в правильности своего поступка. Боже, ОНА же была на двадцать лет старше НЕГО, на двадцать лет старше девушки, которую ОН любил. Годы ЕЕ юности прошли, забрав с собой и многие ЕЕ прелести. Конечно же, ОН уже не считает ЕЕ красивой… Внезапно ОН обвил рукой ЕЕ талию и уверено притянул к себе. Теперь ИХ тела были тесно прижаты друг к другу. «Почти как в ту ночь, когда мы танцевали на Святочном балу», — вспомнилось ЕЙ. А затем ОН ответил на ЕЕ дольно невинный поцелуй с такой силой и страстью, что все доводы разума покинули ЕЕ, и в голове осталась лишь одна мысль — о НЕМ… ОН нежно прикусил ЕЕ нижнюю губу, и ОНА не смогла сдержать стон. Казалось, ОН только этого и ждал — ЕГО язык тут же, дразня, юркнул в теплоту ЕЕ рта, и ОНА с жадностью приняла его. Поцелуи становились все более страстными, напряжение между НИМИ было практически осязаемым, словно связь между палочками-близнецами с перьями феникса. О, Мерлин, этот парень умел целоваться. Внезапно ОН оторвался от ЕЕ губ, но в следующую секунду уже жадно чертил языком линию ЕЕ скулы, нежно покусывал кожу на шее или невесомыми поцелуями покрывал ЕЕ ключицу. Это сводило ЕЕ с ума. ЕЕ тело с готовностью отвечало на ласки, от возбуждения из головы вылетели все здравые мысли, оставив после себя лишь ощущения первобытной страсти. Обняв ЕГО за шею, ОНА сцепила руки у НЕГО на затылке и, притянув к себе, приникла к ЕГО губам в новом диком и страстном поцелуе, на который ОН ответил с неменьшим энтузиазмом. Дрожащими руками ОНА сняла с ЕГО шеи маховик времени и небрежно отбросила его куда-то в сторону. Затем пришел черед мантии-невидимки на ЕГО плечах. Пальцы путались, пытаясь на ощупь развязать стягивающий ткань узел, но ОНА все равно не желала прерывать поцелуй. Наконец-то он поддался, и ОНА сдернула с НЕГО мантию и отбросила ее на пол палатки. Туда же полетела и ЕГО рубашка, затем — ЕЕ. ОНИ сплелись в диких объятиях, ИХ руки безостановочно бродили по телу друг друга, пытаясь быстрее стянуть остатки одежды, губы отчаянно ловили воздух между поцелуями. Сердце бешено колотилось в груди, и ЕЙ на миг показалось, что оно готово взорваться от радости, когда ЕГО рука потянулась к застежке лифчика. Этот предмет одежды, как и Бузинная палочка, был вскоре отброшен в сторону и забыт, и ОНА почувствовала, как теплые ладони накрыли ЕЕ груди. ОНА зашипела от прикосновения, а ЕГО губы вновь оказались у НЕЕ на шее и стали прокладывать дорожку поцелуев к груди. Вдруг тепло рук исчезло, и ОНА ощутила, как ЕГО губы сомкнулись на ЕЕ соске. ОН дразнил ЕЕ языком, и ОНА подбадривала ЕГО прерывистыми вздохами, наслаждаясь ЕГО прикосновениями. ОНА, не сдерживаясь, застонала, когда ОН переключился на другую грудь. ЕГО рот вновь завладел ЕЕ губами, и одновременно две пары рук потянулись к штанам, дразнили, пытаясь расстегнуть пуговицы и дергая молнии. В один момент ОНА наслаждалась желанным ощущением от прикосновения ЕЕ обнаженной груди к ЕГО торсу, а в другой ОНИ уже лихорадочно стаскивали друг с друга штаны, осознавая, что момент невозврата вот-вот наступит. Но ИМ обоим было на это наплевать. Внезапно ОНА почувствовала холодок в районе промежности и с горящим на щеках румянцем осознала, что с негромким хлопком ЕЕ трусики только что магическим образом испарились. ОНА даже не успела понять, кто из НИХ это сделал, когда ЕЕ подхватили мускулистые сильные руки и прижали к земле. Ощущение тяжести ЕГО тела дарило ЕЙ нескончаемое удовольствие. ОНА не могла оторвать взгляда от ЕГО сверкающих зеленых глаз. Это был самый возбуждающий, эротичный и идеальный сексуальный опыт, который ОНА когда-либо испытывала в своей жизни. У них с Роном всегда была насыщенная половая жизнь. Они открывали себя в этих отношениях, были «первым» и «единственным» друг для друга, да и секс был выше всех похвал, даже после их замужества. Но еще никогда ОНА не была так возбуждена и импульсивна, никогда не чувствовала такой животной страсти к мужчине… Рон. При мысли о муже ОНА на секунду почувствовала всеохватывающее чувство вины. На секунду ОНА осознала, что то, что ОНА собирается сделать — то, что ОНА уже делала — является прямым нарушением брачных обетов, которые они дали друг другу. ОНА предала их брак и свои ценности. Свет в глазах Гарри, смотрящего на нее сверху, казалось, потускнел. ОН отодвинулся от нее и попытался отвернуть голову. ОНА вдруг поняла, что ОН смог прочесть все ее мысли по эмоциям на лице. Но ОНА уже слишком далеко зашла, ЕЕ любовь к мужчине рядом была столь сильна, что дороги назад уже не было. Все равно, скоро это все не будет ничего значить, но сейчас это был ЕЕ шанс. ЕЕ единственный шанс быть с НИМ. ОНА обхватила голову Гарри ладонями и притянула к себе, жадно, отчаянно целуя ЕГО в губы. ОН ответил на поцелуй с той же страстью и прижался пахом к ЕЕ лону, ища вход… Оба удовлетворенно застонали, когда ОН вошел в НЕЕ. ИХ бедра двигались в едином ритме, и с каждым новым толчком ЕЕ глаза все сильнее закатывались назад, а с губ слетали мурлыкающие стоны наслаждения. Ощущения были столь острыми, что ОНА схватила ЕГО за бедра, побуждая двигаться быстрее, не в силах вымолвить и слово. ЕЕ тело изгибалось под НИМ, бедра вздымались в такт ЕГО движениям, ноги крепко обвили ЕГО талию, — ОНА хотела вобрать ЕГО в себя так глубоко, как было возможно. ОНА подумала, что может с легкостью потерять себя в ЕГО глазах. Стоны и хрипы срывались с губ, ИХ лица были всего лишь в паре миллиметров друг от друга, дыхание клубилось паром на морозном воздухе, широко распахнутые глаза будто вглядывались в душу, как в открытое окно. Время от времени ОН приникал к ЕЕ губам в очередном страстном поцелуе, но такое проявление эмоций сбивало ритм ИХ слияния и мешало ИМ смотреть друг другу в глаза. Поэтому поцелуи были редки и быстро заканчивались. ОНА водила руками вверх и вниз по ЕГО худому мускулистому телу все время, пока ОНИ занимались любовью. Еще с тех пор, как ОНА впервые стала задумываться о сексе — а поверьте, с ЕЕ дикой тягой к знаниям ОНА начала размышлять об этом раньше большинства своих сверстников — ОНА всегда хотела испытать это с Гарри. Но никогда даже в своих самых диких фантазиях ОНА не представляла, что это будет настолько хорошо, чтобы ОНИ будут идеально созданы друг для друга. На краю сознания возникла мысль, насколько ЕГО будущее отличается от ЕЕ собственного, и возможно ли, что этот Гарри в совершенстве освоил заклятие «Легилименс»… Потому ОНА не могла найти другого объяснения тому, как ЕЕ тело отзывалось на его близость… — Я люблю тебя, — беззвучно сказали ЕЕ губы, когда ОН вновь приник к НЕЙ в глубоком поцелуе. — Я люблю тебя, — вторил ОН ей, прерывисто дыша. Найдя ЕГО ладонь, ОНА переплела ИХ пальцы и крепко-крепко сжала. Ощущения переполняли ЕЕ, и ОНА знала, что никакие слова не смогут выразить все, что ОНА чувствовала к нему в этот момент. ЕГО движения становились все более резкими и сбивчивыми, но так и надо, ведь ОНА тоже была почти на грани… почти… — Ох, Гарри! — выкрикнула ОНА, не видя перед собой ничего, кроме ЕГО глаз с расширенными до невозможности зрачками, заполнившимися собой всю радужку, их свет и жар обволакивали ЕЕ… ОНА услышала ЕГО сдавленный вскрик, почувствовала пульсацию ЕГО разрядки внутри себя, прежде чем ОН весь обмяк, накрыв ЕЕ тело собой. ЕГО губы прижались к ЕЕ виску и стали нежно ласкать кожу почти воздушными поцелуями. Чуть позже ОН скатился с НЕЕ и улегся на спину рядом. ОНА прижалась к ЕГО боку, слишком уставшая и полностью насытившаяся, чтобы двигаться. Каждая клеточка ЕЕ тела звенела от усталости. Лениво ОНА подняла на него взгляд, полный любви и обожания, губа растянулись в нежной улыбке. ОН явно не разделял ЕЕ радости — ЕГО лицо было мрачнее тучи. Теперь ОНА была уверена, что ОН никогда не заговорит с юношей. ЕЙ удалось. ОНА спасла ЕГО. И тем самым обрекла себя. — Я люблю тебя, — вновь сказала ОНА. — ЕЙ было необходимо, чтобы ОН это знал. — Я люблю тебя, — ответил ОН наполненным болью голосом и приник к ЕЕ губам в последнем поцелуе — такой нежный милый жест с ЕГО стороны. — Всегда любил и всегда буду. Что бы ни случилось. А затем ОНА исчезла. ОН все продолжал лежать на спине, голый и одинокий, не считая юноши и девушки, погруженных в зачарованный сон. А ведь Дамблдор предупреждал ЕГО — ОНА предупреждала его — что ОН не сможет изменить прошлого. То, что уже произошло не так-то просто изменить. ОН насмехался над ИХ словами, самонадеянно верил, что уж ОН-то станет исключением из правил, что судьба или рок не имеют над НИМ власти. А чего ОН, в самом деле, ожидал? Судьба, рок или что там еще есть насмехались над НИМ с самого рождения, с того дня, как Сивилла Трелони изрекла пророчество во время своего собеседования в «Кабаньей голове». И конечно же, именно в ту минуту, когда ОН был готов разбудить юношу, помешать ЕМУ явился единственный человек на Земле, который мог уговорить ЕГО отступить? И как только ОН это осознал, ОНА исчезла, как призрак девушки, когда ОН опустил в Лесу Воскрешающий камень. ОНА и будущее, из которого ОНА пришла, больше не существовали. И уже никогда не будут существовать, ведь ОН поклялся в этом — не словами, но сердцем, что не расскажет юноше о том, что несет ему судьба. А ОН остался здесь, потому что теперь ЕГО будущее было единственно реальным. Его более невозможно было изменить. ОНА умрет, и ничто не сможет этого исправить. ОН самый настоящий дурак. Дамблдор, точнее его портрет, предупреждал ЕГО об этом: «Время движется вперед, и его курс не изменить взмахом палочки, даже будь она трижды Бузинной…» ОН знал, что в мире нет силы более могущественной, чем время. Все случится так же, как и раньше. И начнется это завтра. Для юноши и девушки наступит решающий момент, когда весь пережитый стресс и напряжение превратятся в нечто совершенно другое, подобно углю, трансфигурированному в алмаз. Они последуют зову своих сердец, соберут всю храбрость в кулак, сделают шаг на встречу друг другу и отдадутся любви. Они многое преодолеют, станут опорой и поддержкой друг для друга, создадут неразрушимые узы и навсегда вверят себя этой любви. А затем ОНА умрет, а ОН… окажется здесь. Чтобы быть остановленным будущим, которое сам и пытался создать. Время — это стихия природы, непреодолимая сила, которой невозможно сопротивляться. Теперь ОН это понимал. Но если ЕГО план действительно не удался, то что же теперь? Куда ему идти? Вернуться туда, откуда пришел? Нет. ОН не сможет жить в мире, где ЕЕ нет. Но ОН также же понимал, что не может оставаться здесь, переживая этот момент снова и снова. Это попросту убьет ЕГО — знание того, что это мгновение — все, что у них когда-либо будет. Тогда ОН отправится странствовать по миру. Заберется на самые высокие горы, пересечет самые засушливые пустыни, переплывет самые большие океаны… и продолжит странствовать по Европе, к примеру. ЕЙ бы это точно понравилось. А что будет, когда ОНА умрет? Что тогда? Возможно, когда юноша вернется обратно во времени и попытается сделать то, чего хотел ОН, то тогда ОН сможет попытаться забыть обо всем и жить нормальной жизнью. ОН будет оплакивать ЕЕ, но продолжать жить. Все эти затеи казались ЕМУ пустыми. Такими несущественными и бессмысленными. В глубине души ОН знал, что никогда не сможет быть целым без НЕЕ. Это знание было столь фундаментальным, что на мгновение ОН поддался отчаянию, лежа на полу палатки, голый, потный, дрожащий от неожиданного порыва ледяного ветра. Без нее ОН был потерян. Пришедшая к НЕМУ идея была столь внезапной и невозможной, что ОН практически тут же отмел ЕЕ. Само собой разумеется, что все не может быть так просто, верно? ОН резко вскочил, натягивая одежду и подбирая разбросанные Дары смерти. В пылу момента с ЕГО губ сорвался отчаянный вой, пока ОН ползал на коленях и яростно шарил руками в поисках маховика времени, прежде чем ОН вспомнил, кем являлся. Взмахнув палочкой и пробормотал Манящие чары, ОН призвал маховик к себе в руки, целым и неповрежденным. Прибор удачливо пережил их незапланированное занятие любовью. Хотя даже если бы он разбился, ЕМУ бы не составило труда сделать его целым опять. Вновь повязав мантию вокруг шеи, ОН заставил себя успокоиться. Нет нужды торопиться. ОН отправится путешествовать, как и планировал. Увидит мир во всем его величии. Морально подготовит себя к тому, что произойдет. С громким хлопком ОН исчез. Юноша и девушка вся также безмятежно спали, наслаждаясь первым за многие месяцы отдыхом. Ведь завтра все начнется заново.