Время — это пламя, в котором мы сгораем (Time is the Fire)

Времена, они меняются. (Боб Дилан, строчка из песни «The Times They Are a-Changin'»)

Гермиона чувствовала себя ужасно. А ведь утро так хорошо начиналось. Сегодня она проснулась от самого восхитительного сна в своей жизни. Ночью ее не мучили кошмары, и для девушки это было сродни благословению. В последнее время ей постоянно снился Рон, а Гермиона не хотела, чтобы хоть что-то напоминало ей о нем. Она не желала слышать его имя, даже думать о нем ей было противно. Сейчас она всем сердцем ненавидела Рона. И сильнее всего за то, что в глубине души понимала, что не сможет вечно хранить в себе эти негативные чувства. Ведь несмотря ни на что Гермиона все еще любила его. И когда только все так запуталось? Их с Роном отношения всегда приводили ее в замешательство. Он относился к ней ужасно, заставлял чувствовать себя практически никчемной. Это из-за этого мальчишки Гермиона плакала на первом курсе, потому что он назвал ее всезнайкой, с которой никто и никогда не захочет дружить. До того, как они выяснили правду о том, что Короста на самом деле была Питером Петтигрю, он не уставал обижать ее Живоглота. Именно Рон заставил ее чувствовать себя виноватой из-за того, что она понравилась Виктору Краму. Он имел наглость разозлиться на нее, когда Гермиона заинтересовалась кем-то другим, хотя до этого не замечал ее четыре года! И это Рон разбил ей сердце, когда на шестом курсе стал обжиматься по углам с Лавандой Браун! Гермиона не могла взять в толк, как столь отвратительный человек смог так больно ранить ее, так глубоко запустить когти в ее сердце. Она не понимала, как умудрилась влюбиться в такого мудака. А все потому, что Рон, если вспомнить, не всегда был плохим, верно? Если забыть о проступках парня, его беспросветной тупости и языке без костей, в нем было сокрыто куда больше, чем кажется на первый взгляд. Однажды Рон пожертвовал собой, чтобы она и Гарри смогли победить в шахматной партии — испытании профессора Макгонагалл. Когда Гермиона, оцепеневшая, находилась в школьном лазарете, он мужественно преодолел свой самый жуткий страх и отправился в Запретный лес, чтобы найти разгадку того, что же все-таки с ней случилось. Это его на третьем курсе выворачивало слизняками, когда парень попытался защитить ее честь и проклясть Малфоя за то, что тот назвал ее тем ужасным словом. А потом Рон чуть не умер, и, лежа на больничной койке в полузабытье, он звал именно ее, Гермиону. Да и в этом году он вел себя с ней, как настоящий джентльмен: всегда был рядом, чтобы приобнять за плечи, взять за руку, дать выплакаться, тихо шептал слова ободрения, был ее опорой… А теперь без его поддержки Гермиона осталась совсем одна. Нет. Хуже того. Она была в ловушке. Вместе с Гарри. Сегодня днем она ходила в магловский супермаркет, потому что не могла снова находиться с ним рядом весь день. Теперь они с Гарри почти не разговаривали, да и все их редкое общение сводилось к той же теме, что и недели назад. О, конечно же, некая вариативность присутствовала, новые идеи приходили и уходили, но в целом разговор всегда был об одном и том же: «Где Дамблдор спрятал меч?», «Где, как думаешь, нужно искать дальше?», «Нет, там бы он его точно не оставил», «Нет, лучшей идеи у меня нет». Гермиону воротило от всего этого. В супермаркете, скрываясь под мантией-невидимкой, она украла консервы и банку с персиками, чтобы они с Гарри могли хоть что-нибудь сегодня поесть. Она оставила немного магловских денег на кассе, когда уходила, но не стала проверять, достаточно ли их, чтобы оплатить украденные продукты. С финансами у них сейчас было совсем не ахти, и Гермиона была почти уверена, что и этих крох все равно не хватит для оплаты. Вот до чего она дошла— воровать, чтобы выжить. Чтобы Гарри мог выжить. Отношения между ними сейчас были натянутыми. Гермиона чувствовала, как он буравит ее взглядом каждый раз, когда она, поддавшись печали и одиночеству, больше не могла сдерживать слез. Их дружба, которую — как она была абсолютно уверена еще год назад — ничто не сможет разрушить, теперь, казалось, трещала по швам без надежды на восстановление, и все из-за ухода Рона. Ночи же — да и дни, что уж тут скрывать — проведенные в палатке, проходили во всеохватывающем водовороте негативных эмоций: Гермиона знала, что Гарри боится, что она тоже покинет его, что остается с ним только из-за упрямого чувства долга. Ее разбитое сердце и опустошенность после потери Рона вызывали путаницу в мыслях девушки и будоражили давно, казалось, забытые симпатии к Гарри. Хуже всего было в те моменты, когда он носил медальон. Гермиона подозревала, что друг подумывает о том, чтобы оставить ее. Просто собрать свои вещи, пока она спит, и отправиться дальше в одиночку, оградить ее от того, что ждет их обоих впереди, не подвергать ее опасности своим присутствием… Но девушка не могла вынести мысли, что и Гарри когда-нибудь покинет ее. Вся ситуация осложнялась тем, что она все еще его любила. Если бы Гермиона была влюблена только в одного Рона, все было бы намного проще. Ей было бы так же больно, как и сейчас, но проще. Тот, кого она любила, покинул ее, и она осталась бы с другом — только другом! — пусть и слишком занятым противостоянием с собственной судьбой и желанием сохранить в целости всех тех, кем дорожил, чтобы подбодрить ее. Но вместо этого ее покинул один любимый ею человек, и теперь Гермиона была вынуждена оставаться наедине с другим. Она всегда любила Гарри. И каждая секунда, проведенная с ним в палатке, все больше напоминала ей о том, как глубоки были эти чувства. Как же хорошо все шло в прошлом году, когда ей удалось скрыть от друга свои симпатии и переключить все внимание на Рона! Гермиона сделала выбор, приняла тот факт, что Гарри никогда не сможет ответить ей взаимностью, и посвятила себя тому единственному, кто мог. А теперь он ушел. И каждый раз — Каждый! Чертов! Раз! — когда Гарри смотрел на нее потемневшим пронзительным взглядом зеленых глаз, ее мысли путались. Он никогда не причинял ей боль намерено, как Рон, но ее сердце неизменно разбивалось на мелкие кусочки в те моменты, когда она думала, что теряет его навсегда. Так было на третьем курсе, когда он упал с метлы. Или когда по окончанию Турнира Трех Волшебников он был вынужден сражаться с Волан-де-Мортом и едва остался жив. Или когда их последний совместный год в Хогвартсе он проводил, целуясь по углам с Джинни Уизли. И почему-то последнее причиняло ей наибольшую боль. Ну разве она не ужасный человек? И это после того, как Гермиона сама решила выбрать Рона, а не Гарри. И пусть ей претило воровать у маглов продукты с помощью мантии-невидимки, но уж лучше так, чем находиться целый день в палатке наедине с ним. Ей нужно было развеяться и подышать свежим воздухом, подальше от него, медальона и путающихся мыслей; от своей любви к нему; от постоянной боли от размышлений о нем; от дикой ненасытной необходимости видеть его счастливым и здоровым, защищать его, быть на шаг впереди врага; от желания, которое она испытывала к нему, призналась Гермиона себе со стыдом. Гарри всегда привлекал внимание. Она даже сказала ему об этом как-то в прошлом году, но, струсив, тут же отшутилась тем, что все женское население школы засматривается на него. Он был весьма хорош собой, с этими ярко-зелеными глазами и растрепанной густой гривой черных волос… К тому же, хорошо сложен и мускулист, несмотря на его худобу, и имел неотразимое тело благодаря постоянным тренировкам на метле. Кто бы мог подумать, что квиддич сделает из него ходячую секс-бомбу? Уж точно не Гермиона, пока надолго не оказалась с ним в вынужденной ловушке палатки, неспособная и абсолютно не желающая не подглядывать за Гарри, когда тот переодевал рубашку… Все вышеперечисленное несомненно прибавляло ему привлекательности в ее глазах, но полюбила-то она его намного раньше, задолго до того, как он стал так сильно… возбуждать ее? Это ли слово она искала? Распалять в ней страсть? Заводить сексуально? Подобные мысли в последнее время особенно часто смущали ее разум, а все из-за того, что теперь они спали в постоянной близости друг от друга, и она не могла… расслабиться от стресса и от его постоянного присутствия. Сердце Гермионы полностью и безвозвратно принадлежало Гарри с той самой ночи, когда в подземелье он заставил ее вернуться, а сам шагнул сквозь пламя, чтобы сразиться с Волан-де-Мортом, будучи еще ребенком одиннадцати лет. Любовь, которую она испытывала к нему, с каждым годом лишь росла и крепла. И как бы сильно девушка не пыталась игнорировать собственные чувства, убеждая себя, что все это уже давно позади, что с тех пор, как она полюбила Рона, ее чувства к Гарри были лишь сестринской привязанностью… Но Гермиона была слишком умна, чтобы вечно обманывать себя. Впервые в жизни ей захотелось стать немного глупее, чтобы она могла поверить в собственный самообман. Не стать полной дурой, имейте в виду, а просто чуть менее сообразительной… Как Джинни, например. Гермиона устыдилась последней мысли. Она не имела ничего против Джинни, в чем-то даже восхищалась ей. Но дело в том, что когда она видела, с какой отрешенностью Гарри всматривается в Карту Мародеров, думая, что подруга его не видит, выискивая на ней имя Джинни, все ее нутро бунтовало от осознания того, что его страсть направлена на другую девушку. Она бы многое отдала, чтобы он хоть раз посмотрел на нее так — напряженным нечитаемым взглядом, который невозможно забыть… Когда Гермиона вернулась, солнце уже начало садиться. Гарри отрывисто поприветствовал ее у входа в палатку, а потом продолжил игнорировать весь остаток вечера. Такое отношение ранило. В чем была ее вина? Что она сделала такого, что он ведет себя с ней столь грубо? Это же Гарри, а не Рон! Он никогда раньше не закрывался от нее, никогда по собственному желанию не заставил бы другого человека — кроме Малфоя и Снейпа — чувствовать себя ничтожеством, никогда не вел себя подобным образом! За исключением тех случаев, когда чувствовал за собой вину. А это значит, что сейчас Гарри снова поступает как неразумный глупец. Почему он всегда должен быть столь чертовски благородным? Каждый раз одно и то же, снова и снова по кругу, и так было все то время, что она знала его. Внезапно, ни с того ни с сего Гарри вспоминал, как опасно для него было сближаться с другими людьми, ведь тогда они становились целями для его врагов. В такие моменты он резко замыкался в себе, будто отгородившись от мира непроницаемой стеной, и днями никто не мог достучаться до него. Это были те черты его характера, что Гермиона так любила — его беспокойство за безопасность других, его жертвенность и желание защитить всех, даже если при этом он сам лишал себя человеческого контакта и любви. Но они же больше всего и злили ее. Каждый раз Гермионе приходилось доказывать другу, что он может полагаться на нее, что она в состоянии сама позаботиться о себе, что ему нужна ее помощь, что она всегда будет рядом с ним. И какое-то время все шло хорошо, и девушка даже начинала верить, что он смог бы полюбить ее также, как и она его… А потом что-то снова спровоцирует в нем защитный механизм, какое-нибудь очередное идиотское происшествие убедит его, что ему лучше быть одному, чтобы не тянуть никого за собой на дно. И Гермионе приходилось начинать все с начала, убеждать его, что она никогда-никогда не покинет его и не позволит ему держать ее на расстоянии… Да, это сводило с ума, но в глубине души девушка знала, что готова терпеть хоть вечность, повторяя все снова и снова, потому что по-другому она просто не могла. Гермиона никогда не сможет махнуть на него рукой. Никогда не перестанет любить Гарри. Никогда не покинет его. Позднее этим вечером она в тысячный раз пыталась читать томик «Сказок Барда Бидля», оставленный ей Дамблдором, но ее глаза постоянно возвращались к койке, на которой лежал Гарри и в очередной раз хмурым взглядом сверлил Карту Мародеров. Она почувствовала себя ужасно. Гермиона вдруг осознала, что не имеет значения, что она всегда была и будет рядом с ним. Гарри не хотел от нее этого. Она была влюблена в того, кто никогда не ответит ей взаимностью. И не столько из-за тех чувств, что он испытывал к Джинни, сколько из-за тех чувств, что он не испытывал к ней, Гермионе Грейнджер. Он даже расстался с Джинни, чтобы оградить ее от опасности. Какие тогда шансы у Геримоны быть с ним после такого? Тут Гарри отложил Карту Мародеров и тяжко вздохнул. Он выглядел таким одиноким… и уставшим… Она хотела стать его опорой. Ее сердце говорило ей подойти к нему, обнять за плечи, поцеловать и умолять позволить ей разделить его ношу, показать Гарри, что ему не обязательно проходить через все испытания в одиночку. Но Гермиона знала, что это будет слишком эгоистично с ее стороны. Да, она хотела помочь ему, но она вполне могла быть его опорой и в качестве друга. И поцелуи явно здесь будут лишними — он этого от нее не ждет. Это лишь то, чего хотела сама Гермиона. А она ставила его желания превыше своих. Девушка наблюдала за Гарри, пока он лежал на спине, а потом перевернулся на живот, потирая глаза. Заметив, что Гермиона смотрит на него, он поднял на нее глаза, и она тут же опустила свои, уставившись в книгу и покраснев, как маков цвет. Она долго не осмеливалась вновь посмотреть на него, но когда все же подняла глаза… Он все так же неотрывно глядел на нее. Жутко смутившись, она спрятала лицо за книгой. «Прошу, Мерлин, только бы он ничего не говорил…» — Гермиона? — тихо спросил Гарри, но она не могла заставить себя посмотреть на него, не могла вынести мысли, что он увидит ее такой. — Ты в порядке? Она не доверяла собственному голосу. Нижняя губа начала предательски трястись, и девушка выглянула из-за книги, но ее взгляд был направлен не на Гарри, а в пол, чтобы он не увидел выступивших на глазах слез. Она кивнула, давая беззвучный ответ на его вопрос. Она знала, как он ненавидел, когда она плакала… Но Гермиона все же не смогла долго сдерживать срывающиеся с губ всхлипы, и она ненавидела себя за это, за то, что лишь усиливает его боль, отвлекает его от поставленной перед ним задачи… За то, что любит его, несмотря на то, что он никогда не ответит ей взаимностью. Нет… За то, что все эти годы любила его, хотя и знала, что он никогда бы не смог полюбить ее в ответ. Внезапно Гермиона почувствовала его присутствие рядом, и прежде чем она поняла в чем дело, Гарри заключил ее в крепкие объятия, успокаивая. — Прости, — едва слышно прошептал парень, и девушка позволила себе окунуться в ощущение защищенности, что дарило тепло его объятий, и слезы ручьями заструились у нее из глаз. Гермиона уже позабыла, каково это чувствовать, что рядом есть кто-то, кто поддержит тебя. Она не испытывала этого с тех самых пор, как ушел Рон. Нет, это не совсем правда. Даже с Роном она никогда этого не испытывала. Но сейчас ее обнимал Гарри, и потому все ее чувства обострились до предела. Осознание этого лишь усилило ее рыдания. Гарри что-то нежно шептал ей, баюкая девушку в своих объятиях, и с каждой секундой ее любовь к нему лишь росла и крепла. Гермионе было очень стыдно и неловко за то, что она разрыдалась перед ним, но она не могла остановиться… Не хотела останавливаться, если это значило, что он будет и дальше обнимать ее так, как сейчас… Если Гарри не мог полюбить ее, то, по крайней мере, у нее на память останется этот момент. Его сострадание и дружба, его забота… Гермиона возьмет все, что он сможет ей дать, и будет всю жизнь хранить и лелеять эти воспоминания. Наконец, слезы закончились, и она сидела в его объятиях, хватая ртом воздух. Гермиона подняла глаза на Гарри, уверенная в том, что на ее лице сейчас отражается все сожаление и отвращение, что она чувствовала по отношению к себе. — Прости, Гар… Он поцеловал ее. Девушка застыла, слишком шокированная происходящим, чтобы хоть как-то реагировать. Он целовал ее. Целовал! Гарри Поттер, любовь всей ее жизни, целовал ее, Гермиону Грейнджер! Она боролась с желанием сорваться и ответить ему на поцелуй, отчаянно пытаясь запечатлеть в памяти каждое мгновение этого момента — ощущение его губ, тяжесть его рук на плечах, сладость его дыхания — прежде, чем у нее все это отберут… Вдруг Гарри резко отстранился. — Прости, — прокаркал он. Девушка открыла было рот, желая сказать, что ни о чем не сожалеет, но он не дал ей такой возможности. — Мне не следовало… Прости, Гермиона. Я не могу. Он встал и вылетел из палатки, и когда слезы с новой силой хлынули у нее из глаз, рядом с ней не было никого, кто бы мог ее утешить. Но даже в момент глубочайшего отчаяния она не могла остановить себя и не проанализировать все, что только что произошло. Гарри не любил ее. И никогда не полюбит. В ней он видел лишь друга, несчастного и нуждающегося в поддержке, и сделал лучшее, что мог, чтобы приободрить ее. И в момент слабости… Ведь они провели вместе недели, только они вдвоем, в весьма стесненных условиях, несмотря на магически увеличенное внутреннее помещение палатки. Они оба были всего лишь подростками, и помимо всей драмы и дерьма, с которыми они сталкивались, им приходилось иметь дело со своими гормонами. Совершенно очевидно, что Гарри скучал по Джинни, и в момент слабости, когда его руки обнимали ее, а их тела были тесно прижаты друг к другу, он не удержался и поцеловал ее… «Поцеловал и тут же пожалел об этом», — подумала Гермиона. Разве могла быть другая причина, почему он отстранился, почему сказал ей «Прости» и что не может сделать этого, почему покинул тепло палатки и устремился в леденящий холод зимней ночи, кроме той, что хотел оказаться как можно дальше от нее? Тут она задумалась о том, что будет когда он вернется. Им не избежать неловкости — сегодняшняя ошибка станет еще одним гвоздем в гроб их бывшей дружбы. Как подкошенная, девушка рухнула на свою койку и с головой накрылась одеялом, не сдерживая гортанного стона. Но как бы ужасно Гермиона себя не чувствовала, несмотря на усталость, истощение и голод, которым постоянно подвергался ее организм (ей никогда не удавалось приготовить им ужин, и сейчас начинать она не собиралась), девушка не могла не радоваться тому факту, что она поцеловала Гарри. И хоть Гермиона понимала, что их дружба постепенно рассыпается на части, что ничего уже не будет между ними как раньше, что, вероятнее всего, она в конце концов потеряет обоих лучших друзей… Лучшего друга, что когда-либо у нее был… Она поцеловала его. Даже лучше, это он поцеловал ее. Да, так определенно лучше, хотя в то же время и хуже, если вспомнить его реакцию… Ну в самом деле, неужели целовать ее было столь ужасно? Но подобные мысли были меньшей из ее тревог. Теперь Гермиона понимала, что несмотря на то, что она все еще испытывает нежные чувства по отношению к Рону, она никогда не перестанет любить Гарри Поттера. Она будет любить его вечно, и пусть он никогда не будет с ней, с кем-то другим она быть тоже не сможет. Гермиона никогда не избавится от чувств к нему, никогда не перестанет мечтать о нем, никогда не будет свободна от этих желаний, путающихся мыслей и зависимости под названием «Гарри Поттер». Ее безнадежно и безвозвратно влекло к нему. Как мотылька на огонь.