Не замечай меня

Оказалось, что с Лерой Тим жил в одном доме. Это он понял, когда после школы они столкнулись на одной станции метро, потом вышли на одной остановке и, ненадолго разминувшись, снова пересеклись уже у подъезда. — Ты здесь живешь? — первой была Лера. — Ты тоже? — Ага, на четырнадцатом. — На восемнадцатом. — Круто. Тим пропустил девушку в подъезд, заходя следом. — Как первый день в школе? — спросила Лера, когда они поднимались в лифте. — Нормально. Первый день может пройти как угодно, он не показательный, вот то, что будет недели через две-три, и станет правдой. — Много школ сменил? — Достаточно. — А откуда ты? — Из многих мест, — Тим усмехнулся. — Не хочешь - не говори. — Извини, не хотел обидеть. Сейчас мы приехали из Нижнего, до этого жили в Краснодаре, до него был Волгоград. — Понятно.  Ладно, до завтра, — сказала Лера, выходя из лифта, и, придержав дверь, добавила: — Если хочешь, можем завтра вместе пойти. — Ладно, давай, — Тим не был уверен, что этого действительно хочет, но все-таки согласился. — Добавь меня «ВКонтакте». — Как тебя там найти? — Валерия Хрусталева. — Ок. Тим не стал искать. Лера добавилась сама и уже вечером начала обременять бессмысленной перепиской, содержание которой состояло в основном из расписания занятий, советов по поводу одежды, которую лучше носить, пока Тим не обзаведется формой, а еще разных ссылок на страницы одноклассников и преподов. Лера явилась сталкером в новошкольных джунглях, в которых Тим на самом деле не особо стремился разобраться. С учебой проблем не было. Тим всегда и везде учился отлично, плюс успевал заниматься плаванием и помогать родителям с обустройством. На новом месте обживаться уже вошло в привычку, но Тим давно решил ни к чему не привыкать, он имел мало вещей, к которым действительно был привязан, и, как правило, почти все из них можно было всегда взять с собой. Условный рефлекс, выработанный годами, запрещал мозгу Тима принимать мамину идею о том, что на новом месте они надолго, точнее, навсегда, за достоверную. Он знал, что где-то по-настоящему надолго осесть получится, лишь когда он сам сможет распоряжаться собственной жизнью, а для этого необходимо дождаться восемнадцати и желания что-то изменить. С желаниями всегда были проблемы, Тим настолько привык, что все его желания выполнялись родителями по первой же просьбе, что уже не знал, чего желать. В перевернутой кверху дном жизни все было настолько неправильно, что простые, повседневные вещи, будь то необходимость в наличии постоянной компании друзей, тусовках или даже банальное наказание за плохое поведение, вызывали искреннее недоумение и вопрос: «А зачем?» Зачем с кем-то сближаться, спорить с родителями, требовать чего бы то ни было, если по истечении незначительного срока все это обесценится и потеряет смысл? Зачем бороться и бунтовать, как все подростки, сражаясь за правильность своих суждений, отстаивая свои связи с плохими компаниями и право на курение, если все закончится, еще не начавшись? Тим смирился с подобным ходом вещей. Поэтому вместо того, чтобы тратить время на налаживание социальных контактов и бесполезную борьбу с родителями за возможность хотя бы иметь право голоса в принятии решений об очередном переезде, вместо всех этих бессмысленных в его жизни вещей, Тим рисовал. Вот что останется с ним точно навсегда и во что не жалко вкладывать время — в свои собственные картины. Единственная доказанная жизнью аксиома, правило, не имеющее исключений. Он рисовал с детства, много и талантливо. Он был поглощен этим, только это он любил по-настоящему, только в это верил, и только через самовыражение преодолевал одиночество, ставшее постоянным состоянием его молодой, но уже мудрой души. *** Дело шло к середине декабря. Первые недели в новой школе пронеслись, как один день. Правило «Трех недель» Тим вывел сам за годы переездов. Три недели адаптации — их вполне хватало для усвоения общих правил и правил особых, негласно царящих в любом коллективе. Правило «Трех недель» сработало и в этот раз. Тим разобрался, что в его новом 11 «А» есть три лидера, которые не враждуют открыто и даже иногда дипломатично сотрудничают, но дружбы между ними никогда не будет. Первым был Ваха Наджиев — парень с характерным чеченским именем и внешностью, но по далеко не дешевым понтам и идеальности московского акцента он мог дать фору любому коренному столичному жителю. Та феноменальная легкость, с которой он переходил с чеченского, когда разговаривал по телефону с кем-то из «своих», на идеальное «Московское наречие», используемое для общения со сверстниками, восхищало искушенный интеллект Тима. Отец Наджиева был главой именной Московской строительной фирмы и имел почти монопольную власть в этом бизнесе. Короче, Ваха был ярким представителем золотой столичной молодежи, с бриллиантовыми перспективами когда-нибудь возглавить семейный бизнес. Неинтересно, даже прозаично. Вторым титаном, на котором держался небесный свод лицея, был Черников Игорь. Тут в игру включалось банковское дело родителей и талант ребенка, далеко не академический, но спортивный. Игорь не любил математику и вряд ли бы пошел по стопам родителей-финансистов, но зато плавал он отлично, а еще бегал, прыгал и ловил мяч. Тиму он казался скучным и необоснованно высокомерным — видимо, от недостатка ума — так уж определил для себя новичок. Последней составляющей «Божественной» триады стал тот самый «Легков», на недоброжелательность которого Тим напоролся в первый школьный день. Что касается этого Саши, то выявленную в нем склонность к эклектике Тим расценил, как еще один признак, подтверждающий нестабильность, противоречивость и некую неопределенность натуры третьего номера, хотя всем своим видом Легков, напротив, упорно демонстрировал классическую самоуверенность, которая в его семье, очевидно, передавалась по наследству. Парень сочетал в себе несочетаемые вещи. Все знали, что Саша за стенами лицея с одобрения отца, а возможно, и по его настоятельному совету, занимается с тренером по боксу и делает это достаточно успешно. От того, чтобы профессионально не углубиться в этот вид спорта, его сдерживали только большие шансы сделать карьеру в другой, более денежной сфере, где нужна здоровая голова. Отец Саши, пройдя длинный путь от бандита до депутатского кресла, сыну желал той же участи, минуя, разве что, несколько первичных звеньев своей карьеры. Еще в девяностые «Легкий», а именно так Сашиного родителя до сих пор называли в узких кругах, проторил себе дорогу из ростовских криминальных авторитетов в сырьевой бизнес, а нажитые в двухтысячных «непосильным трудом» капиталы позволили ему просочиться в депутатское кресло, получив мандат и неприкосновенность. К подобной жизни «Легкий»-старший готовил «Легкого»-младшего, отсюда и занятия боксом, и вступительные курсы в МГИМО на Факультет «Политологии». Чего же на самом деле хотел сам Саша, в семье мало кого волновало. Что касается академических талантов, то Легков забирал все первые места на всех Олимпиадах по всем видам истории, начиная с шестого класса. Еще ему легко давались языки. Хорошим английским сейчас никого не удивишь, но вот Саша делал успехи так же в немецком и испанском, которые, как и английский, шли в школьной программе обязательными дисциплинами, и с которыми у Тима была явно беда. Но на самом же деле для Тима пиком противоречивости натуры Легкова являлись его отношения с Лерой. Этот с виду выдержанный парень, воспитанный, как понял из своих наблюдений Тим, на «пацанских принципах» девяностых, сын «серьезного человека» превращался в неуравновешенную, ревнивую истеричку рядом с белокурой, зеленоглазой Мисс «Я не такая, как все»–2015. За три недели своего пребывания в школе Тим понял, что самая яркая парочка здесь является также и самой психически нестабильной. В чем там у них дело, Тим разбираться не собирался, он вообще на дух не переносил влюбленных, но иногда, как и большинство учеников лицея, не мог оторваться от по-итальянски темпераментных ссор, развязывавшихся порой в учебном заведении громом среди ясного неба. Где именно сраться, Лере и Саше было плевать, одинаково хорошо подходили столовая, коридор, спортзал, курилка, а сегодня еще и бассейн. — Я думал, ты ее утопишь, — как всегда, веселясь из-за очередной ссоры лучшего друга со своей пассией, начал Артем, возвращаясь в раздевалку после тренировки по плаванию. — Сука, довела меня, — Легков посмотрел на свои трясущиеся от напряжения пальцы. — Что на этот раз? — Как обычно — испытание ревностью. Сказала, что вечером пойдет в клуб. Я сказал, что смогу ее забрать, чтобы она позвонила, когда закончит. И началось: «Ты мне не доверяешь, ты за мной следишь, проверяешь». — А ты? — Послал ее. — Прям так, сразу? — Я уже не выдерживаю. — А она? — Послала меня. — И ты? — Спросил, в каком клубе они будут, и с кем она идет. Соответственно, в ход пошли воспоминания про тот мой поход и фотки с Матьяновой из «Беладжио». — Стандарт. — Да эта бородатая история уже заебала. Говорю: «Либо прощаешь и затыкаешься навсегда, либо давай расстанемся». — Дай угадаю — она в слезы. — Нет, сейчас новая фишка — орет, что уже давно со мной рассталась, и это я ее достаю. — Что-то новенькое, это точно. — Клиника хули. — И что думаешь делать? — Не знаю, наверно, правда пора заканчивать этот театр абсурда. — Ой, не пизди — ты заебал. Каблук вон из кармана достань сначала — торчит. Расстанется он, как же. — Бля, я конченым себя чувствую. — Ты любишь ее просто. Все чувствуют себя дерьмово, когда кого-то любят — это нормально. — Поэтому ты ни с кем не встречаешься? — Ага. — Я устал от нее. — Я устал от вас обоих. Заткнись и пошли отсюда, такими темпами мы опоздаем на входной тест по алгебре. — Сначала я в душ. — Давай, только быстро. — Скажи это себе.