Не замечай меня

Где-то через два часа отсидки в машине они попытались вытолкнуть джип еще раз, но уже без энтузиазма, так, для очистки совести. Тим за рулем подавал газа и выворачивал колеса так, как требовал от него Саша, пока сами они с Артемом, упираясь в бампер, толкали внедорожник назад. Ничего не изменилось, лишь колея стала глубже. Сашины джинсы обдало новой волной грязи из-под колес. — Только увязли сильнее, — констатировал Артем. — Пиздец просто, — Саша вытер грязные руки о куртку. — Надеюсь, спасение уже близко. — Я тоже. *** Саша опустил заднее сиденье и показал Артему, как опускаются передние. «Хотя бы места много, и не придется друг на друге ютиться», — в своих мыслях Саша пытался найти плюсы своего «Паджерика», который неожиданно подвел хозяина, так бестолково увязнув в грязи Подмосковного леса. Тим дремал сзади. Артем и Катя, очевидно, спать не собирались. Они не могли наговориться, поэтому вымотавшийся Саша устроился на заднем на другом конце от Тима, уступив свое место распаленному вниманием девушки Артему. Ночь была холодной, но они не стали оставлять двигатель работать из соображений безопасности. За два часа машина полностью остыла. Все отключились, но Легков не мог так же легко забыться сном, он нервничал, понимая, что именно по его вине они застряли в этом месте. Но людям даны испытания, чтобы что-то понять, исправить или исправиться, какой смысл был оставлять их в лесу таким составом с бутылкой колы и пачкой чипсов? Саша выдохнул, посмотрев на спящего Тима. «Вот если бы они оказались здесь вдвоем...» Будто услышав его мысли, Тим зашевелился, капюшон сполз на плечи, освобождая из своего плена темные волосы. Саша осторожно коснулся острой коленки, которая была на расстоянии вытянутой руки, даже ближе. Тим открыл глаза. Легков свои не отвел, в его характере не было робости. Какая может быть робость, если Тим рядом и так по-детски сбит с толку настойчивым взглядом — это забавно, но ответную неловкость подобное не провоцирует. Саша прижал палец к губам, косясь на спящих Артема и Катю. Тим вопросительно сузил глаза. Легков поманил к себе. Тим проследил за жестом и посчитал нужным убедиться в том, что это не сон. Он осмотрелся по сторонам: они все еще в той же машине, тем же составом, на ногах Сашины кроссы, Саша напротив, смотрит на него и совершенно серьезно манит к себе. Тим выпрямился, но не спешил идти на поводу. Тогда Саша вытянул руки и, прихватив воротник его куртки, медленно потянул на себя. Тим уперся руками ему в грудь все еще в полусне, все еще теплый и сладко пахнущий. Бирюзовые глаза оказались так близко, и, впиваясь в них серьезным взглядом, Саша шепнул одними лишь губами: — Тихо, — взял в ладони узкое лицо и смог наконец поцеловать. Потом еще и еще, пока Тим не начал отвечать на поцелуи и уже сам не захотел останавливаться. Тим задыхался от того, как горячий язык проникал в его рот глубоко и настойчиво. Он еще не привык к поцелуям, тем более к Сашиным, хотя других он и не знал. От адреналина тело одеревенело, пальцы утратили чувствительность. Каждый раз глаза безвольно закрывались, когда влажные губы скользили по коже, задевали ухо, оставляли засосы на шее. Тим целовал Сашу в ответ, то в нос, то в щеку — не важно, лишь бы как-то отвечать на его прикосновения, лишь бы дать понять, что ему приятно, лишь бы Саша не останавливался. Он хватался за его одежду, когда ощущение бездонной, черной пустоты под ними становилось слишком сильным. Он боялся в нее провалиться, но верил, что Саша его удержит. И Саша держал. Тим ничего не мог поделать с этим ощущением падения, он даже не мог выровнять дыхание, ведь их не должны были услышать. Без единого возгласа или стона, лишь шуршание одежды и звук расстегивающихся молний — слишком рискованно, на грани адреналинового шока, но оттого лишь острее, лишь мучительнее наслаждение запретных прикосновений. Саша целовал закрытые глаза, ресницы и восходящую линию скул, пробираясь жадными руками под одежду. Он был агрессивным любовником, Лера часто осаживала за излишнюю грубость, но вот с Тимом хотелось быть еще злее. Он выводил его одним своим видом, своей непохожестью на других. «Кто ты? Что ты? Художник, пришелец, добровольный изгой?» — Саша таких не встречал. И Саша не мог найти ни одного подходящего определения тому, что он к нему испытывал. Он знал лишь, что хочет его с того поцелуя в подъезде. Нет, раньше, с того момента, как увидел в стенах полупустой квартиры, перед новогодней вечеринкой. Саша злился слишком сильно не из-за ревности к Лере, а из-за того, что сам его захотел. Опасное желание, оно привело их сюда. Тим… Эти губы, ресницы, Саша хочет трогать и изучить каждый изгиб твердого, но изящного мальчишеского тела. Хочет знать, каково это: раздевать его, смотреть, как обнажается сантиметр за сантиметром кожа, хочет видеть смущение в дерзких глазах. А будет ли он смущен? Да, будет, Саша был в этом уверен. Он хочет знать, каково это: быть сверху, сжать худые запястья, раскинуть длинные ноги, втянуть его запах во время секса, заставить стонать и вслушиваться в частоту его сердца. И они в тачке посреди какого-то леса, но, блядь, они не вдвоем… не вдвоем… Он должен был предвидеть, ведь в бардачке даже есть презервативы. Хочется вышвырнуть этих двоих на улицу, заблокировать двери и не выпускать Тима столько, сколько будет нужно, делать с ним все то, что хочется уже так долго. Но Саша должен быть тихим, должен сдерживать себя снова… «Как же ты будешь, когда я…?» — Саша закинул на себя его ногу, давая понять, что нет дороги назад. Их отношения больше не будут прежними, ничего не будет, как раньше. Он провел по его щеке, положил руку под голову и сжал в пальцах мягкие волосы. — Я хочу тебя, — прошептал Легков, вдавливаясь губами в ухо, кусая напоследок мягкую плоть. Они лежали, всматриваясь друг в друга, целуясь и исследуя тела под одеждой, и Тим уже научился ровно дышать, пока Саша не забрался к нему в штаны, пока не начал медленно ему дрочить, выводя большим пальцем узоры на головке члена. Хотелось кричать, но из горла лишь вырывались рваные, немые вздохи. Он кусал воротник Сашиной куртки, и когда было особенно хорошо, прихватывал зубами кожу у него на шее. Запах горьковатой туалетной воды, перемешенный с уже уловимым запахом пота, становился и его запахом тоже, он пропитывался Сашей, он становился его частью. Вдавливая ладонь в голую поясницу под свитером, а другой лаская аккуратный, небольшой член, Саша шептал, как в бреду: — Тише, тише, — но он говорил это не для Тима, он успокаивал себя, потому что каждое прикосновение, импульсы его тела, его губы на шее, на губах — все это было невыносимо. Материя мироздания трещала по швам, реальность осыпалась битым стеклом, привычные постулаты — школа, Лера, воспитание отца — шли к чертям, когда Тим касался его ТАК… как никто никогда не способен коснуться. Хотелось повторять его имя громко и часто, но он лишь шептал: «Тише… Тише», — запутываясь дыханием во влажных, темных волосах. Прижимая его крепче, он вслушивался в стук его сердца, он хотел быть им, быть в нем, хотел всего самого запретного, болезненного и такого чистого. Тим не мог нацеловаться, он давал себя трогать так, как только Саша хотел, целуя в ответ, закрыв глаза, почти забирая инициативу. И знать Тима таким было за гранью — чувство уникальности, избранности. Только он, только Саша знал эту его сторону, только Сашу Тим подпустил близко. Саша был убежден в том, что Тим девственно чист — он шестым чувством осязал это, и от мысли стать первым, кто сделает это с маленьким, невинным принцем с другой планеты, душу выворачивало наизнанку. Тим кончил в горячую ладонь, простонав что-то нечеловеческое, кусая куртку на его плече, лишь бы только не взвыть в голос. Первый раз это случилось в его жизни, первый раз его удовлетворили чужие руки. Мужские… Он подрагивал всем телом и, закрыв глаза, тяжело дышал в твердую шею. Он не откроет их, он больше никогда их не откроет. Он лучше умрет, чем снова посмотрит на Легкова. Он все давно для себя решил… Он же обещал… Предатель. Тим всхлипнул. — Тише… Всё… — Саша поцеловал влажный висок, убирая с лица взмокшие волосы, но Тим не дал на себя посмотреть, лишь сильнее прижался к нему всем телом. Было жарко, лицо горело от стыда и осознания случившегося. Теперь точно не получится делать вид, что между ними ничего нет. Единственным выходом будет, если дар речи снова покинет Тима года на три, но, наверное, и тогда Саша устроит ему письменный допрос. Но страшнее всего не предстоящие объяснения с Легковым, а то, что те двое все это время были здесь, с ними. Они могли все слышать… Они могут знать их тайну. Тим снова всхлипнул. Саша погладил его спину под курткой и вдруг почувствовал, как идеально они совпадают: тело Тима, как пазл, встроилось в его собственное, будто недостающая часть наконец отыскалась. — Всё будет хорошо. Спи, ты устал… Мы оба… — шепнул он ему в макушку, зарываясь пальцами в волосы, и не заметил, как сам погрузился в сон. *** Свет фар пронзил лобовое стекло. Разблокировав дверцы, Артем открыл свою. Затем распахнулась задняя. Холодный воздух защекотал лица спящих подростков. — Все живы? — гулкий голос окончательно прогнал сон. Накрытые одной курткой Саша и Тим приподнялись, рассматривая пришельца. — Гриш, это ты? — Я. — Отец с тобой? — Ты же просил ему не говорить? Саша облегченно выдохнул: — Спасибо. Я в неоплатном долгу. — Ага. Если сложить все вместе, то ты всю жизнь должен быть у меня в рабстве, — гыгыкнул стриженный под ноль, средних лет мужчина, мягко сказать, спортивного телосложения. — Уже утро? — Нет, почти три ночи. — Как ты нас нашел? — Интуиция, — отшутился водитель. — Как-как? Шерстили лес в радиусе координат, которые ты мне скинул. Молодец, что не выключил фары. — Просыпайтесь, дети. Сейчас будем спасать машину. Гриша привел помощь в виде эвакуатора и своего «РенджРовера». Операция спасения длилась полчаса. Под колеса накидали веток, чтобы улучшить сцепление с грунтом. Машину раскачали и вытянули назад тросом. «Паджеро» завелся сразу. Несмотря на включенные всю ночь фары, аккумулятор не разрядился, но правое колесо оказалось пробитым и спущенным. Машину печально погрузили на эвакуатор и повезли в шиномонтаж. На день рождения они так и не попали. Было решено вернуться в Москву и привести в порядок мысли, чувства и тела. Ехали в Гришином внедорожнике. Сзади стояла гробовая тишина. Артем и Катя почему-то держались за руки, а Тим делал вид, что спит, обняв свой рюкзак. Устроившись рядом с водителем на переднем сиденье, Легков рефлексировал, уставившись в лобовое стекло. Запах Тима въелся в кожу, а вкус его губ тек по венам. Он бы сейчас отдал многое, чтобы вместо выслушивания прозрачных шуток о безмозглости современной молодежи оказаться на заднем сиденье и, хотя бы сквозь одежду, коснуться плечом его плеча, но лучше сжать его руку в своей так, как сжимает Артем ладонь Кати. Саша вежливо засмеялся очередной хохме ночного спасителя. Он, и правда, чувствовал благодарность, но не за то, что их спасли, а за то, что подарок отца оказался не таким уж надежным, как заверял в салоне менеджер по продажам.