Родственные души

      Норвегия смотрит в зеркало, и на его лице отображается недоумение, которое медленно сменяется обречённостью. «И даже здесь меня не оставляет этот несносный Хенрик», — меланхолично размышляет Кетиль, наблюдая по ту сторону зеркала донельзя довольную рожу шебушного соседа.       Быть воплощением страны, магом и объектом воздыхания Дании невероятно сложно и утомительно; быть воплощением страны, магом, объектом воздыхания Дании и жить при этом в мире, в котором существуют родственные души — вообще полная катастрофа. А если учитывать факт того, что твоя родственная душа и есть тот самый пресловутый Дания, который, нагло пользуясь данной привилегией, искренне считает тебя своей собственностью, то вообще можно повеситься.       Норвегия тяжело вздыхает, прикрывая глаза и отворачиваясь от зеркала. В подобные моменты он прекрасно понимает Англию, постоянно страдающего от гиперболизированного внимания Франции. Однако делать нечего, а потому приходится терпеть постоянные подкаты, не всегда приличные намёки и открытые домогательства со стороны соседа, каждый раз отшивая его с самой непроницаемой миной.       Кетиль улыбается уголками губ, вспоминая, как в такие моменты забавно дуется Хенрик. Однако обида неугомонного датчанина длится недолго, и уже спустя полчаса всё повторяется опять. Норвегия прикрывает глаза, выключая в ванной свет и закрывая за собой дверь. Он идёт на кухню, где заваривает себе крепкий травяной чай, а затем берёт кружку, поплотней закутываясь в пёстрый клетчатый тёплый плед, подаренный на прошлое Рождество Финляндией, и идёт в комнату к тихо потрескивающему камину. Садится в кресло, берёт старую книгу и расслабляется. За окном медленно темнеет, на землю мягко падает снег, расстилаясь по дорогам крупными снежинками, которые мерно ткутся в пуховое снежное одеяло, надёжно скрывающее земляной покров от внешнего мира. Норвегия чуть улыбается уголками губ, в его глубоких синих глазах отражается тёплое пламя. По телу разливается приятная леность, настроение падает до уровня домашней уютности, и Кетиль, глубоко вдыхая приятный запах чая, огня и старых страниц, без зазрения совести углубляется в чтение.       Ему, магу, не составляет особого труда тут же с головой окунуться в волшебный мир книги. Яркие образы видениями предстают перед глазами, увлекая чтеца за собой, заставляя его почувствовать себя частью этого мира и действующим лицом во всех событиях. Норвегия всё глубже погружается в мистический транс, не сразу замечая мелькающий силуэт Дании. И когда замечает, то ему, магу и просто человеку, чересчур хорошо знающему датчанина, не составляет особого труда догадаться, что неугомонный Хенрик опять вляпался в какую-то историю.       Кетиль резко и быстро выныривает из фантазий, переплетённых с сюжетной линией книги. Несколько мгновений он рассеянно смотрит на огонь, пляшущий в камине, и постепенно его взгляд становится осознанным. Он хмурится, мысленно ругает Данию, который даже без своего присутствия умудрился испортить ему вечер, а в сердце поселяется какая-то неясная тревога. Норвегия резким движением поднимается на ноги, отчего сползший плед падает на пол, и быстро идёт к ближайшему зеркалу. Пожалуй, единственный плюс родственных душ в том, что в некоторые моменты, особенно в моменты опасности, зов родственной души можно увидеть в зеркале, не прибегая к помощи магии, размышляет Кетиль, останавливаясь напротив зеркала и пристально вглядываясь в него. Дания перед ним мокрый до нитки, продрогший и такой несчастный, что норвежец тихо чертыхается, набрасывая поверх домашней одежды тёплое пальто, и без раздумий выскакивает на улицу. Уже совсем стемнело, поднялся холодный пронизывающий до костей ветер, отчего Норвегия зябко кутается в пальто, щурясь от летящих в глаза снежинок, которые плотной стеной валили с неба, закрывая обзор. Ноги почти по колено застревают в сугробах, идти быстро, как и вообще идти, получается очень с трудом. «Чёрт бы побрал этого Данию!» — мысленно рычит Норвегия, всё дальше и дальше отдаляясь от своего дома.       Хенрик находится неожиданно и намного быстрее, чем предполагал Кетиль. Он лежит в сугробе, присыпанный снегом, и норвежцу стоит больших усилий вытащить его на свет Божий. Синие губы и бледное лицо красноречиво оповещают, что дело дрянь, и Норвегия, поражаясь несвойственному себе альтруизму, закидывает замёрзшего Данию себе на спину и тащит его в сторону своего дома. — Я знал, что ты найдёшь меня, — слабо и тихо произносит Хенрик, стуча зубами. — Идиот, — недовольно фыркает Кетиль. — Какого чёрта ты вообще попёрся ко мне в такую погоду?! — Я соскучился по тебе, Норге, — довольно щурясь, отвечает датчанин, опаляя холодным дыханием голую шею Норвегии.       Тот качает головой, не произнося ни слова, зная, что это бесполезно, однако в груди разливается какое-то неясное тепло, и норвежец улыбается уголками губ. И когда затаскивает несносного соседа домой, тут же усаживает его в своё любимое кресло у камина, закутывая в плед Финляндии как в кокон, и идёт на кухню готовить согревающий чай. Потому что если это датское чудо заболеет, то заботиться о нём придётся непременно Норвегии.