Куколка

В этот раз, перед тем как исчезнуть, Рома меня предупредил. Будто бы нехотя, через силу, но сказал, что некоторое время будет отсутствовать. Прогресс. Это, конечно, ещё ничего не значит, но я радуюсь, как распоследний дебил, потому что мне кажется, что это маленький шажок к тому, чтобы у нас было всё всерьез, без недомолвок. Я радуюсь, потому что белобрысый, кажется, начал мне доверять. И всю неделю, несмотря на то, что компанию в постели мне составляет одна лишь Кудабля, я чувствую себя отлично, у меня прекрасное настроение. Настолько прекрасное, что я без разговоров подписываю очередную петицию по поводу какой-то хуйни, подсунутую мне коварными университетскими лесбиянками, и даже соглашаюсь выпить пива с Лехой, безмерно последнего удивляя. Вечер пятницы я собираюсь провести дома за просмотром подсунутого Ромкой сериала — мне интересно все, что интересно ему, а учитывая то, что он практически ничего о себе не рассказывает, название любимого сериала было достижением. И я послушно весь вечер наблюдаю за слетающими с плеч головами, матерью драконов, мудаком Джоффри, чтобы потом поделиться впечатлениями с белобрысым. Звонок в дверь был неожиданным. Кудабля бросилась в коридор вперед меня, ожидая, очевидно, появление своего любимого Ромы. Я бы тоже не отказался увидеть за дверью именно его, но вовремя вспомнил, что торжественно вручил ему второй комплект ключей, а значит, на чудо надеяться не стоит. И точно. За дверью обнаружилась моя семья, причем в полном составе. Наська, мама и батя, почему-то одетый в строгий костюм и явно чувствующий себя неуютно — ещё бы, он последние лет десять заводскую робу разве что перед сном снимал, да и то не всегда. И вообще, вытащить отца в пятницу вечером можно было только в пивбар, а тут… Сюрприз. Не сказать, что особо приятный. Я своих родителей, конечно, люблю. Чем они от меня дальше, тем больше. Не вышло у меня с ними взаимопонимания. В семнадцать я решил рассказать родителям о собственной ориентации. В ту пору я как раз активно отстаивал свое право быть — и всё-таки до ужаса мерзкое слово — геем и решил, что родители должны узнать о моей ориентации от меня, а не от чужого дяди. А родители… они мне не поверили. Случается и такое. — Ага, а я Майя Плисецкая, — отреагировала мама. — Сына, ты как чего скажешь, хоть стой, хоть падай. К экзамену лучше готовился бы. Или хочешь, как мы с отцом, всю жизнь на заводе за копейки вкалывать? Папина реакция не сильно отличалась: — Как же, — хохотнул он, — видел я этих по телевизору: крашеные, в платья бабские ряженые. И ничто не могло их убедить, даже Настю не послушали. Даже парень, которого я привел домой и демонстративно поцеловал у них на глазах, не возымел должного действия. Мама решила, что это я им назло, а даже если мне и правда нравятся мальчики — так это возраст такой, пройдет. Перебешусь. Встречу хорошую девушку, и всё у нас с ней будет хорошо. Отец ничего не решил, потому что футбольные матчи и темное пиво всегда ему были интересней собственных детей. Поэтому я и предпочитал держаться от родителей подальше и встречаться с ними только по праздникам. Так и мне легче было, и им. — А мы тут мимо проходили, решили зайти, — фальшиво улыбнулась Настя. Ага, как же. Мимо она проходила. С полным боекомплектом родителей. — Тортик к чаю принесли, — сообщила мама. — Чай так чай, — пожал плечами я, отпихивая шипящую на незваных гостей Кудаблю. — Проходите. Пока мама с Настей осматриваются, я от души плескаю в папин чай дешевого коньяка, купленного по акции в супермаркете. Отец в тяжелые годы тройной одеколон пил без особого вреда для здоровья, так что этот «французский» коньяк, разлитый под Саратовом, должен произвести на него неизгладимое впечатление. — Ну, как ты поживаешь, сынок? — спрашивает мама. Отец, распробовавший свой чай, заметно оживился и даже пару раз мне подмигнул. — Хорошо. Учусь. Работаю два через два, всё так же, официантом. А вы? — А у нас Настенька замуж выходит! За Славика. — Да ну? — удивляюсь. — Правда, что ли? Настя кивает, кисло улыбнувшись. Судя по неожиданному кандидату в мужья и отсутствию энтузиазма, через энное количество месяцев я стану дядей. Я не могу сдержать ехидной улыбки, вспоминая Наську, с пеной у рта доказывающую, что кто-кто, а она замуж по залету никогда не выйдет. — А квартира-то ничего, — продолжает мама. — Несмотря на то, что ремонт ты так и не сделал. Просторно, светло, чистенько. Легко можно на две однушки разменять, я и человека знаю, который помочь может! И тут я понимаю, зачем они пришли. — Хуй. — Что? — ошарашено переспрашивает мама. — Хуй, — повторяю. — Хуй вам, а не квартира. — Да как ты можешь! — задыхается от возмущения мама. — Твоя сестра замуж выходит, где им, по-твоему жить? Она же будущая мать! — Вот пусть ее будущий муж и обеспечивает. — Между прочим, это была и моя бабушка тоже и вообще, мог бы и сделать подарок сестре на свадьбу! — А где ж ты была, любящая внучка, когда бабушка болела? Я ей два года задницу подтирал, ты хоть раз здесь появилась? Подарок ей на свадьбу… не до хрена ли ты хочешь? На меня обращены два злобных взгляда и один восхищенный — папин. Он-то с мамой никогда не осмеливался спорить. Мне кажется, он и женился на ней, потому что отказать побоялся. Настя начинает всхлипывать, но я твердо произношу: — Хотите половину квартиры — обращайтесь к адвокату. Вот только квартира оформлена на меня по всем правилам, так что только время и деньги потеряете. — Я же говорила, — обращается Настя к маме, вытирая наигранные слезы и широко улыбаясь. — Придется снимать. Вот, — Наська вручает мне два пригласительных. — Приходи и куколку свою возьми с собой. … Ромка появляется следующим вечером в компании маленького рыжего котенка. Кудабля заинтересовано крутит хвостом, а я после долгого и сладкого поцелуя спрашиваю, кивая на котенка: — И что это такое? — Это? — Ромка с улыбкой смотрит на мою кошку, вылизывающую рыжика: — Это Хулимяу. И он будет жить с нами.